Текст книги "Глинтвейн для Снежной королевы"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Элиза

– Все мужчины нервничают, когда жены рожают! – объявила Элиза с порога. – Детка, иди обними бабулю!

Расставив руки в стороны, она становится на одно колено, отчего ее весьма рискованная юбка поднимается, обнажив кружевную резинку чулка.

Лера подходит, некоторое время рассматривает вблизи лицо Элизы, потом неуверенно трется о ее щеку своей. Вблизи на лице Элизы заметен тональный крем, и блестки на веках, и тонкая ниточка карандаша по линии губ, но сильнее всего взгляд Леры притягивают огромные серьги. Они висят почти до плеч, звонкие и заманчивые, как елочные игрушки.

– Элиза, ты сколько раз рожала? – спрашивает Лера.

От неожиданности Элиза садится на пол у полки с обувью, расставив колени, грозит пальцем и строго заявляет:

– Сколько раз я просила тебя называть меня бабулей!

Через час, оставшись одни, они ложатся рядышком на ковер с медицинской энциклопедией. Элиза одета в махровый халат мамы, ее мокрые волосы стянуты полотенцем, а на лице маска из овсянки с медом и лимоном, поэтому разговаривает она медленно, чтобы не нарушить стягивающее действие маски у губ.

– Вот, видишь? Ребенок зреет в матке женщины…

– Это матка? – показывает пальцем Лера на отдельный рисунок. – Похожая на козу?

– Не отвлекайся. Ребенок зреет сорок недель. Он просто плавает себе в жидкости, питается через пуповину.

– Через эту кишку? – показывает Лера.

– Правильно, эта кишка и есть пуповина. Он не дышит и ничего не ест ртом. А потом сам начинает проситься наружу. Это и есть роды. А вот на этом рисунке, видишь, какой сложный путь проходит зародыш с первых своих дней. Здесь нарисована почти вся эволюция млекопитающего. И жабры, и хвостик…

– А можно… – задумывается Лера, – не родить ребенка?

– Конечно, можно. Это называется аборт, – Элиза ложится на спину, задрав подбородок. – В аборте важен срок. Нужно успеть.

– Как это? – ложится с нею рядом на спину Лера.

– До двенадцати недель. Пока еще у зародыша нет души. Вернее, пока в его развивающемся с жабрами и хвостиком теле бродят души вымерших млекопитающих и рыб. Некоторые женщины делают аборт и позже, но я считаю это уже грехом.

– Элиза, а когда я буду все это изучать в школе? – спросила Лера.

– Не помню. Классе в восьмом, наверное.

– А почему ты тогда мне это сейчас рассказываешь?

– Потому что ты у нас редкая умница и благоразумница! – Элиза на ощупь находит ладошку девочки и сжимает ее.

– То есть я сейчас узнала о размножении млекопитающих? – уточняет Лера.

– Точно, – с трудом сдерживает зевок Элиза. – Сперматозоиды, яйцеклетки… Здесь все нарисовано. Странно, что твои родители не подготовили тебя соответствующим образом к рождению братика. Надеюсь, они не обещали найти малыша на капустном поле, потом подложить в гнездо к аисту, чтобы тот принес его под вашу дверь в корзинке?

– Нет. Послушай, ты тоже считаешь возрастную цензуру необходимой?

– Детка, я же тебе не порножурнал показываю! – приподнялась Элиза. – К чему подобные вопросы?

– Это чтобы не быть сплетницей, – честно ответила Лера.

– Ой, как я люблю посплетничать! – потерла ладошки Элиза. – Ой, как я это обожаю! Кому будем перемывать косточки? Дай-ка я угадаю! Ты влюблена в какого-то певца, да?

– Что значит – перемывать… косточки? – нахмурила лоб Лера. – От чего?

Элиза, не ответив, легла.

– Я просто обожаю Шер, боже, как я ее обожаю! – восторженно прошептала она.

– Сплетничают – это когда говорят не о себе, а о других. Задают о них вопросы посторонним людям, потом обсуждают ответы, – объяснила Лера.

– Ну-ка, ну-ка! – Элиза в азарте приподнялась на локте.

– Это касается ребенка папы и мамы Муму.

– Да, и что? – В глазах Элизы начало таять выражение веселого азарта.

– Я не знала, что можно делать эти самые… аборты. Теперь я понимаю, почему ребеночка нет. Наверное, мама Муму сделала тогда аборт.

– Когда? – уставившись перед собой остановившимися глазами, спросила Элиза.

– Девять лет назад. А ее второй ребеночек умер. Ты знала?

– Когда? – бесцветным голосом повторила Элиза.

– Когда я родилась. А вот интересно… Сейчас она тоже рожает вместе с мамой. Нет, мама Муму, наверное, успеет первой. Она хотела перед родами убить папу креслом, но не успела – воды вытекли.

– Когда?… – «заело» бабушку Элизу.

Кукушка

Уголок одеяла приоткрыт, личика ребенка почти не видно в кружевах чепца. Лера вглядывается, вглядывается…

– Покажи Лере его ручку, – шепчет папа.

– Потом… – шепчет мама.

– И ножку…

– Ладно…

– А почему вы шепчете? – громко спрашивает Лера.

От ее голоса родители дергаются, в их глазах появляется одинаковое выражение паники.

Ребенок открывает глаза, смешно морщится и вдруг чихает три раза.

– Вот видишь! – укоризненно замечает папа.

Лера отходит от дивана.

– А откуда вы знаете, что это ваш ребенок? – спрашивает она, уставившись в окно. – Может, его подменили, пока ты спала.

– Перестань сейчас же, – строгим голосом требует мама Валя.

А папа Валя спрашивает:

– Зачем его подменять? Кому нужен чужой ребенок?

– Мало ли, – пожимает плечами Лера. – Вы его хорошо рассмотрели перед тем, как забирать? Может, он больной. Может, у него есть какой-то брак. Вашего забрали, а подложили бракованного. А что? Кукушка, например, всегда подкладывает свои яйца в чужие гнезда. Глупые птицы потом даже не замечают, что вылупляется чужой птенец.

Теперь родители побледнели, нащупали ладони друг друга и сцепились пальцами.

Почувствовав их неприязнь даже на расстоянии, Лера покрылась мурашками и втянула голову в плечи.

– Я пойду к маме Муму, – сказала она, пробираясь к двери. – Она уже принесла своего ребеночка?

Родители расцепились и стали уговаривать Леру не ходить к Марусе. Они вели себя странно и суетливо. Мама быстренько распеленала малыша и стала показывать Лере его ручку, потом ножку. Ребенок закричал, и Лере было предложено принять участие в смене марлевой подкладки у него между ног. Но только после мытья рук. С двукратным намыливанием.

Пока Лера честно намыливала руки, смывала, потом опять намыливала, подкладку поменяли без нее. Она стояла у раковины и смотрела, как папа смывает с марли кисло пахнущую мазню желтого цвета. На его лице при этом сияла радостная улыбка.

– Сейчас мама будет кормить Антошу. Будешь смотреть?

Лера часа полтора сидела и смотрела, как мама Валя пытается наладить процесс кормления. Ребенок в первые полминуты быстро и жадно сосал, потом выплюнул сосок и начал кричать. Потом в течение часа он честно пытался покушать, принимаясь делать сосательные движения, как только Валентина исхитрялась засунуть ему в орущий рот сосок. Но через несколько секунд младенец отворачивался и начинал кричать снова. За это время родители вымотались совершенно. В разгар их небольшой перепалки – вызывать врача или развести искусственную смесь – в дверь позвонили.

Пришла Элиза. С цветами, тортом и огромной упаковкой подгузников. Она сразу же прекратила споры родителей, уверив их, что ребенок должен кричать, ему так полагается делать по статусу младенца. Маленького запеленали и отнесли в кроватку в спальню родителей, где он орал в одиночестве еще минут двадцать, потом обессилел и заснул.

– Обожаю брюнетов, – заметила Элиза, рассматривая спящего младенца.

Мама Валя посмотрела своими голубыми глазами в голубые глаза мужа. Папа Валя протянул руку, не глядя, нащупал рядом с собой желтоволосую головку дочери и погладил ее.

Коровушка

Маму Муму позвали на третий день. У ребеночка после приема разведенной смеси начался запор.

Маруся посмотрела на кричащего младенца издалека, взяла со стола чашку и ткнула Валентине, не глядя:

– Цедись.

– Как это – цедись? – запаниковал папа Валя. – Нам каждая капля молока дорога, а ты ей суешь нестерильную посудину.

– Цедись, – потребовала Маруся, игнорируя папу Валю и расстегивая шерстяную кофту.

Грудь мамы Муму выглядела устрашающе. Когда была снята стягивающая повязка и открылись промокшие чашечки бюстгальтера, Маруся застонала. На ее щеках цвели красные пятна, пересохшие губы потрескались.

– Да ты больна! – закричала Валентина, бросаясь к кроватке с ребенком и закрывая ее собой.

– Цедись! – крикнула Маруся таким голосом, что Валентина тут же села и распахнула на груди халат.

Папе Вале приказано было удалиться, а на Леру никто не обращал внимания. Она смотрела в странном оцепенении, как в чашку бьют тугие тонкие струйки, потом капают капли.

– Вот, – протянула чашку Валентина.

Маруся взболтала содержимое, рассмотрела его и протянула чашку Лере.

– Вылей, – просто сказала она.

Молоко голубело в белой емкости. Лера отнесла чашку в кухню. Постояла у раковины, понюхала мамино молоко. Потом высунула язык и осторожно лизнула его.

Когда она вернулась в спальню родителей, Маруся кормила ребеночка своей грудью. Тот глотал с утробным громким звуком, и Лера даже испугалась, что он захлебнется. Когда младенчик отвернулся, молоко из соска все капало и капало на его щеку. Но он не реагировал. Он крепко спал.

– Теперь мне тоже нужно сцедиться, – сказала Маруся, передав уснувшего ребенка Валентине.

Лера подала ей чашку, но Маруся только покачала головой.

– Принеси литровую кружку, в которой я сегодня варила яйца, – попросила Валентина.

Пока Лера смотрела, как мама Муму сцеживает вторую грудь, она вдруг поняла, что совершенно беззащитна. Это у нее случилось из-за осознания, что у женщин есть могущество, которое невозможно постичь. И из-за того, что она не причисляла пока еще себя к женщинам. Как же тяжело и страшно быть ребенком!

Маруся перестала сцеживаться, облегченно вздохнула.

– Вылить? – кивнула Лера на кружку, сглатывая вдруг накатившую тошноту.

– Нет, погоди. Я не ем ничего второй день и почти не пью, чтобы молоко не прибывало так сильно. Оттого и в холодильнике совсем пусто.

– Ты будешь это пить? – прошептала Лера.

– Очень смешно, – кивнула мама Муму. – Отнесем это Артисту. Говорю же – в холодильнике пусто. Он на собачьих консервах долго не протянет. Маленький еще.

За столом клевала носом Валентина.

Папа Валя уснул в гостиной у включенного телевизора. Маруся оглядела их и вздохнула:

– И наступило всеобщее счастье…

Дернувшись, мама Валя подперла щеку ладонью и мечтательно прошептала:

– Неужели все будет так же спокойно и хорошо, как с Леркой?…

На лестнице Лера спросила:

– Им со мной было спокойно и хорошо?

– Все познается в сравнении, – заметила Маруся. – Ты покричала неделю, а когда стала недоедать, пришла я и накормила тебя. После каждой еды ты засыпала беспробудно, еле расталкивали к следующему кормлению. Поев, опять засыпала. Ты совсем не плакала, пока не пошла ножками и не стала набивать синяки.

– Мама Муму, а можно к тебе? – спросила Лера. Ей очень хотелось посмотреть на ребеночка Маруси.

– Нельзя, – категорично ответила Маруся. – Приходи дня через три. У меня жар спадет, и я расскажу о своем ребеночке.

Вечером в приоткрытую дверь своей квартиры Маруся передала поводок Артиста, и Лера пошла его выгуливать. Неделю до этого Артист жил у Капустиных, пока не начали мыть квартиру к приходу мамы Вали с ребенком.

Через час Лера позвонила, и рука Маруси забрала поводок. Упирающийся Артист был силой затащен в квартиру.

Зеркало

Ровно через три дня Лера после утреннего выгула Артиста просунула ногу в закрывающуюся дверь.

– Ладно, заходи, – распахнула дверь Маруся.

Лера обошла ее квартиру – такая же планировка, как у них дома. Заглянула на всякий случай и на балкон.

– Его нет, – сказала она, сбросив сандалии и устраиваясь в кресле с ногами.

Маруся села в кресле напротив, захватив спицы и клубок шерсти.

– Знаешь, кто такой тролль? – спросила она.

– Нет.

– О господи, – покачала головой Маруся. – А кто такая Баба Яга, леший и кикимора?

– Нет. Перестань заговаривать мне зубы. Ты обещала рассказать, где твой ребеночек.

– Твои родители ненормальные. Что они тебе читают на ночь? – спросила мама Муму.

– Детскую энциклопедию.

– Тролли – это маленькие человечки, которые живут под землей или в корнях деревьев. Похожие на чертенят. Можешь представить себе чертика?

– Нет.

– Ну ладно… – задумалась Маруся и перестала набирать петли. – В прошлом году мы с тобой смотрели ночью фильм. Твои родители уехали отдохнуть, а бабушку срочно вызвали на какие-то съемки.

– «Иствикские ведьмы», – кивнула Лера.

– Нет. Это было в те же выходные, вспомни. Три новеллы. Одна из них о девочке и коте. К девочке ночью приходил маленький человечек в шапочке с бубенцами и пил ее дыхание. А родители думали, что зло исходит от кота.

– Похожий на крошечного клоуна?

– Точно. Это и есть тролль.

– Ну и что? – нетерпеливо заерзала Лера, потом улеглась, свесив ноги через подлокотник кресла.

– Обычно тролли бывают злые. Я не слышала о добрых троллях. И вот однажды один злой тролль сделал страшное зеркало.

– Как же, интересно, он его сделал? Где он взял серебро? Гальваника – вещь сложная!

– Что? – нахмурилась Маруся.

– Мне папа читал, как делают зеркала. Стекло покрывают серебряным напылением.

– Короче, у него все было – и серебро, и гальваника! – повысила голос Маруся. – Не сбивай меня несущественными мелочами!

– Да уж! – хмыкнула Лера.

– В этом зеркале все доброе и прекрасное уменьшалось до минимума, а все плохое в человеке, все злое выпирало в устрашающих размерах.

– Как это? – заинтересовалась Лера. – Как в кривых зеркалах?

– Вроде того, только в кривом зеркале у тебя просто искажаются части тела, а у тролля было зеркало, в котором искажается душа. Все плохие поступки выпирают, а сам человек за ними становится безликим и незаметным. А так как у всех людей есть что-то плохое…

– У меня нет, – перебила Лера.

– Так не бывает.

– Бывает, – настаивала девочка.

– Ладно, – задумалась Маруся. – Если я сейчас тебе докажу, что и у тебя бывает в душе что-то не совсем хорошее, ты дашь мне досказать? Не будешь перебивать?

– А причина, по которой мама водила меня к психиатру, считается?

– Нет, – покачала головой Маруся. – Конечно, нет. Интим – вещь неприкосновенная.

– Ну, тогда ладно.

– Ты сделала кое-что не совсем хорошее, когда рассказала маме о том, что услышала в роддоме. Когда я схватила кресло и… короче, когда я чуть не прибила твоего папу креслом.

– Ничего я не говорила маме! – возмутилась Лера.

– А кому ты это говорила?

– Только бабушке, – честно ответила девочка.

Маруся закрыла глаза.

– Ну и что? – взвилась Лера. – Она же мне рассказала, как развивается человеческий зародыш, и про аборт. И я сказала…

– Ты права, – перебила Маруся, – совершенно права, когда не понимаешь плохого в своих поступках. Ты еще слишком мала для этого.

Они замолчали, настороженно подстерегая взгляды друг друга.

– Что там было дальше с зеркалом? – первой нарушила молчание Лера.

– Оно разбилось на миллионы мелких осколков, и даже больше, чем на миллионы.

– На триллионы?

– Да. И даже больше.

– На биллионы?…

– На такое количество, которое трудно определить. Оно разбилось на мельчайшие кусочки, величиной не больше песчинки.

– Почему оно разбилось? – спросила Лера.

– Потому что злой тролль поднял его над землей, зеркало не выдержало отраженного в нем зла и разлетелось на кусочки. Но не исчезло. Его крошечные осколки летают везде. Если попадут в глаз к человеку, то все.

– Что? – прошептала Лера.

– Он начинает видеть все только в дурном свете. Только плохое в людях.

Маруся встала, прошлась по гостиной, посмотрела на себя в зеркало. Стала боком и провела рукой по опавшему животу.

– Мой ребенок умер, – сказала она. – Он где-то там, за зеркалом… – Маруся протянула ладонь и прижала ее к стеклу. Потом отняла и смотрела, как ее влажный отпечаток исчезает постепенно, словно его засасывает зазеркалье.

– Сейчас ты будешь плакать? – спросила Лера.

– Нет, – покачала головой Маруся. – И не собираюсь. Бог дал, как говорится, бог взял.

– А тот ребенок, который умер, когда я родилась, он тоже мальчик? – продолжала Лера.

– Да. У меня тоже тогда был мальчик. Почему ты спрашиваешь?

– Значит, их двое в зазеркалье, – спокойно констатировала Лера.

Женщина у зеркала нашла глазами отражение девочки и внимательно посмотрела ей в лицо:

– Еще вопросы будут?

– Да, но я промолчу, – опустила глаза Лера. – Ты сама придумала про зеркало?

– Нет, – покачала головой Маруся, продолжая рассматривать себя в зеркале. – Это из сказки Андерсена. Знаешь такого писателя?

Лера молча покачала головой.

– Знаешь! Это он написал «Дюймовочку» и «Гадкого утенка». Что? – повернулась она. – Ты не читала сказки Андерсена? А и правильно! Все сказки на самом деле написаны для взрослых.

– А про зеркало, это из какой сказки? – спросила Лера.

– Это из «Снежной королевы».

Лера вылезла из кресла и подошла к зеркалу. Оттянула нижнее веко у правого глаза, рассматривая.

– Мне нравится, что ты не плачешь, – сказала она. – Ты не такая, как папа с мамой.

– Это точно, – согласилась мама Муму.

– Я только не поняла, зачем ты рассказала мне про зеркало?

– Не трогай глаза руками, – Маруся убрала руку Леры от лица. – Я рассказала, чтобы ты не думала обо мне плохо. Тебе покажется вдруг, что человек ужасно плохой и страшный. А ты тогда подойди к зеркалу и поищи песчинку тролля у себя в глазу.

Гарантии

Медсестра из поликлиники пришла показать Валентине, как делать массаж трехмесячному Антоше. Она позвала всех членов семьи, уверяя, что такие вещи должен уметь каждый.

– В этом деле, – сказала она, – главное – не навредить.

Минут десять Антоша спокойно лежал на спине, пока медсестра объясняла, как это – не навредить. Потом она перевернула мальчика на живот, и Лера впервые увидела спину своего братика. Она остановила вдох и рефлекторно шагнула за папу Валю.

– Все нормально, котенок, – вытащил ее папа. – Это не заразно.

Растерянная медсестра прикоснулась к лопаткам малыша, ощупывая странные наросты на них под кожей, и тут Антоша протестующе крикнул. Медсестра дернулась и уронила на пол пластиковую бутылочку с массажным маслом.

– Я попробую тихонько пройтись по позвоночнику, – сказала она сама себе. Подняла глаза на родителей мальчика, наткнувшись на взгляд Леры, вновь дернулась и пробормотала: – А что записано в карте?

– Костные изменения, носящие характер наростов, – отрапортовал папа Валя.

– Вы думаете, это лечится массажем? – прошептала медсестра.

– Нам прописали общий укрепляющий массаж, – едва сдерживая истерику, ответила Валентина.

– А это вообще лечится? – выступила Лера.

– Иди в свою комнату, – развернул ее от стола папа Валя.

Лера пошла в соседний подъезд.

– Муму, – сказала она с порога, – я так и знала! Маме подсунули бракованного ребеночка.

– Сядь, – показала мама Муму на табуретку в коридоре, дождалась, пока Лера сядет, и сунула ей на колени Артиста. Она мыла полы.

– Ты знала? – не выдержала Лера ее сосредоточенной работы шваброй.

– Конечно, – ответила Маруся.

– А что говорят врачи?

– Ничего. Рано пока что-то говорить. Будут наблюдать, изучать. Ты знаешь, что человек растет до двадцати пяти лет?

– А вдруг он инопланетянин? – прошептала Лера.

– Нет, – категорично отмела эту версию Маруся. – Он нормальный мальчик, только со странностями.

Этим же вечером Элиза, приехавшая навестить внука, угодила в его купание. После кратковременной истерики она решила, что сил у нее хватит еще и на скандал. И начала его так:

– Почему вы мне ничего не сказали, паршивцы? Это лечится?

Лера, отправленная в свою комнату, как только Элиза начала визгливо кричать что-то в ванной комнате, подслушивала в щелку двери и улыбнулась «паршивцам».

– А потому, что говорить было нечего! – ответил папа и принял на себя первый вал.

Дальше некоторое время было совсем не интересно, так как все шло по проторенному сценарию скандалов Элизы: пока родители укладывали Антошу, она обвиняла зятя в инфантильности, а дочь в слабоумии. Добравшись до неправильного воспитания внучки подобными родителями, Элиза получила отпор.

– Вы соображайте иногда, что разговариваете с маленькой девочкой! – упрекнул ее папа. – Знаете, что она попросила почитать ей на ночь после одного вашего визита? Порножурнал!

– И еще неплохо бы тебе сменить наконец гардероб, чтобы он соответствовал возрасту, – поддержала его Валентина. – Или хотя бы переодевайся, когда приезжаешь к нам, ба-бу-ля! А то недавно Лера случайно включила «Новости» по телевизору и сказала, что милиционеры арестовали много бабушек ночью на Ленинградском шоссе. Ты одеваешься и красишься, как престарелая проститутка!

– Ты сказала «престарелая»? – Элиза проигнорировала последнее слово дочери. – Ах ты, гадина! На кого ушли мои лучшие годы? И как, по-твоему, должна одеваться директор ночного клуба и зам. главного редактора журнала для мужчин?! Престарелая!.. Ну-ка, быстро за стол!

Усаживание родителей с Элизой за столом в кухне означало самую важную часть скандала: угрозы и требования.

– Вы заметили, что ваш ребенок пошел в школу? – спросила Элиза. – Я уже посетила одно родительское собрание – вам же некогда! – и смею вас заверить, продвинутые мои, что нас ожидает катастрофа. Лера использует коллектив в двадцать пять мальчиков и девочек исключительно для собственного самоутверждения. И это через две недели занятий! Вы доигрались со своими оригинальными методами воспитания до полного краха. Девочка не может существовать среди нормального среднестатистического социума! Поэтому теперь я беру воспитание внучки в свои руки.

– Абсурд! – заметил на это папа Валя. – Как вы себе это представляете? После школы будете забирать Лерку в ночной клуб, там как раз в обеденное время идут репетиции стриптизерш, а по субботам и воскресеньям отправитесь с нею на фотовыезды моделей для своего журнала?

– Откуда ты знаешь? – дернула мама папу за руку.

– Элиза начинала фотографом, она и меня снимала, ты что, не помнишь?

– Я не об этом. Я о репетициях стриптизерш в обеденное время?

После небольшой словесной перепалки, большую часть громких выражений которой Лера не смогла понять, Элиза призвала «детей» «не кочевряжиться».

– Дети, будьте благоразумны, – изрекла она трагическим тоном. – Прекратите кочевряжиться и согласитесь наконец, что вам нужно отдать все силы на возню с вашим новым приобретением.

– Ты так называешь Антошку? – изумилась Валентина. – Приобретение?…

– А как мне еще это называть? Чего еще можно было ждать от подобного мужского инфантилизма и женского дебилизма?

И все пошло по кругу. Элиза уверенно заявила, что сейчас можно провести любую диагностику на ранних стадиях беременности и определить аномалию у плода в допустимые для аборта сроки. Родители возмутились: их Антоша – совершенно нормальный ребенок!

Уставшая Валентина достала бутылку сухого вина.

– Убери это, я – за рулем! – приказала Элиза. – Убери, а то пожадничаю и выпью полбокала.

– А мы тебе не нальем, – Валентина поставила бокалы себе и мужу.

– Тебе нельзя! – возмутилась Элиза. – Ты кормишь!

– Вот вам конкретный пример и инфантилизма и дебилизма, – развел руками папа Валя. – Вы так заботитесь о нашей семье, что сегодня впервые увидели внука совершенно голым в процессе купания, к тому же совсем забыли поинтересоваться, как у вашей дочери с молоком.

– Только не говорите мне… – Элиза с ужасом оглядела дочь и зятя. – Нет! Только не эта ужасная женщина! Опять?…

– Эта ужасная женщина, как вы говорите, выкормила Леру, – напомнил папа.

– А еще кого? – подалась к нему через стол теща. – Как она назвала твоего ребенка? Или она оказалась умнее моей дочери и сделала аборт?

Через полчаса рыданий Валентины, криков Элизы и угроз папы Вали выброситься с балкона все трое пришли к выводу, что им теперь нужны гарантии совместного сосуществования под одним небом, и стали договариваться.

Лера посмотрела на часы. Почти двенадцать. К часу придет мама Муму. Нужно ее предупредить, чтобы не попадалась на глаза Элизе. Заболел желудок. Девочка проскользнула в коридор незамеченной, осторожно открыла замок и вышла на лестницу. Теперь дверь закрывалась на ночь на один замок, и Маруся входила со своим ключом и иногда кормила и перепеленывала маленького, а родители и не просыпались, если он не капризничал. Утром Антоша будил всех около шести, тогда мама Валя с ключом от двери Маруси относила его в соседний подъезд. Перед работой мама Муму заносила к ним в холодильник бутылочки со своим молоком. Она сказала, что через месяц малыш уже не будет просыпаться ночью, не будет ночных посещений. Лера села на ступеньку, прижала кулачки к ноющему желудку и задумалась.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Маруся, выходя из лифта.

– Тебя жду. Там Элиза, они ругаются.

– А ты при чем?

– Это ты при чем. Я теперь поняла, как можно быть плохой и совершенно невиноватой в этом.

– Твоя бабушка рассказала Валентине?… – перешла на шепот Маруся.

Лера кивнула.

– У кого мне попросить прощения? – спросила она.

– Бог простит. – Маруся кутала плечи и грудь в пуховый платок, хотя сентябрьская ночь была удивительно теплой и тихой.

Лера поискала бога в себе или рядом, но не нашла.

– И правда, пойду-ка я домой, – вздохнула Маруся. – Скажи, чтобы Валентина принесла мальчика покормить ко мне. И тебе, бедной, не дают покоя. – Она подошла и прижала голову девочки к своей ноге, поглаживая ее волосы.

– Я – гарантия, – сказала Лера.

– Как? – не поняла Маруся.

– Я гарантия поддержания их отношений. Элиза больше не хочет видеть папу и Антошу. Поэтому я буду иногда жить у нее день-два и на каникулах.

– Не хочет видеть Антошу, – кивнула Маруся, не удивившись.

– Я бы тебе объяснила, почему, но боюсь опять сделать что-нибудь плохое.

– Не надо, – Маруся еще сильней прижала к себе ее голову, – не объясняй.