Текст книги "Охота на Лань. История одной одержимости (СИ)"
Автор книги: Нина Линдт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Глава 5. Платоновский кружок
Она была дочерью осени. Родилась в начале ноября, когда холмы Тосканы покрывал туман. Кричала резко и надрывно, словно оплакивала знойное лето, которого не застала. Или предчувствовала, что недолго ей осталось быть с матерью, качаться в ее тепле и любви.
Ноябрь всегда был нелюбимым месяцем Джованны. Все становилось серым, туманным, мрачным вокруг. Звуки города были то приглушенными и зловещими, то болезненно звонкими. Сырость проникала в дом, заставляла дрожать по утрам.
Одно только приносило облегчение: жара спадала, и тренироваться с братьями становилось приятнее, пусть рубашка все равно промокала от пота, но не так скоро, как летом. А холод пока еще не кусал за щеки и пальцы.
Джованна схватила на кухне кружку с теплым молоком и ломоть хлеба и спустилась в мастерскую Валентина. Брат постоянно придумывал новые забавные вещицы. В детстве он мастерил для нее игрушки, которые приходили в движение сами, стоило их поставить на наклонную поверхность. Затем создавал разные непонятные конструкции, которые при помощи рычагов или колес с зубчатыми выступами приходили в движение и пугали слуг. После он придумал пару полезных для размельчения красителя вещиц, и отец окончательно смирился с его пытливым и жаждущим нового умом.
В подвале было жарко, гудело странное устройство и дышали, поднимаясь и опускаясь в цилиндрах, песты. Валентин, в одной рубахе, с блестящим от пота лицом, исправлял что-то в чертеже. Джованна подошла поближе.
– Что это?
– Паровая машина. Увидел описание в одном из греческих текстов. Герон Александрийский пишет, что пар, сжатый в пространстве, находя выход, производит энергию. А энергия – это движение. Видишь, как они скачут? – он показал ей на поднимающиеся и опускающиеся песты. – Я подумал, что пар может приводить в движение рычаги. Вот посмотри, например, это макет анкерного устройства: цилиндр вращается под действием пара, наматывает цепь и поднимает грузило. Так можно поднимать самые разные вещи, от якорей до воды или груза. Плохо, что пока что часть пара выходит наружу, и энергия рассеивается. Но если я придумаю, как получше удержать его в цилиндре, затраты энергии уменьшатся. Понимаешь?
– Да. Так будет тратиться меньше топлива, а сила вращения увеличится.
– Да, – Валентин взял протянутый ему кусок хлеба и жадно отпил молока из кружки. – Я думаю, что смогу улучшить этот проект, надо только закончить расчеты и поменять материалы в поршнях. Но это уже после поездки в Геную. Эй, сестрица, ты чего?
– Не уезжай! Пожалуйста! – Джованна обвила его за шею и прижалась щекой к сильной груди. – Мне страшно, Валентин. У меня дурное предчувствие…
– Это твоя ноябрьская хандра, сестрица, – Валентин погладил ее по голове, крепко обнял за плечи, прижал к себе. Сам он тоже мучился от тоски и предстоящего расставания с ней, но виду не подавал. Страшнее было смотреть на ее грустное лицо, чем испытывать жгучую боль от того, что он не скоро увидит сестру. Они никогда еще не расставались так надолго. Иногда он спрашивал себя, сможет ли дышать вдали от Джованны. Но он должен был узнать Рауля Торнабуони, должен был выяснить о нем все, чтобы решить, можно ли доверить ему счастье сестры. Про себя он уже решил, что переедет вместе с ней в Геную. Куда она, туда и он. И если Торнабуони ее обидит, он его сам убьет.
– Что с тобой? – Джованна подняла глаза на Валентина, почувствовав, как он напрягся, как все его мышцы окаменели.
Под ее взглядом он улыбнулся.
– Ничего, сестрица, ничего. Задумался.
– Думаешь, я его полюблю? – спросила она, снова утыкаясь носом ему в шею.
Валентин улыбнулся. Как всегда, она безошибочно догадалась, о чем он думает.
– Если он этого достоин, ты полюбишь его, а если нет… я что-нибудь придумаю…
– Валентин… – Джованна не знала, как начать разговор о незнакомце в церкви, чей образ преследовал ее с момента возвращения со службы. Прошло уже несколько дней, а взгляд его серых глаз, казалось, постоянно покоится на ней.
Она долго думала, как рассказать брату о пережитом мгновении, чтобы передать все свои ощущения, но слов не находила. Названия чувств, испытанных ею, ускользали, как пар из-под опускающегося поршня, а то, что оставалось, не передавало всех оттенков: любопытство, восхищение красотой черт мужчины, любование его осанкой, мутный осадок на душе, опасение, легкий страх, смущение… Все смешалось, сбилось, сплелось в сердце. А может… просто почудилось.
– Джованна-Валентин! – голос Лоренцо прервал ее на полуслове, брат появился на пороге, он бежал по коридору и притормозил прямо в проеме двери, смешно скользнув ногами по гладким камням. – Так и знал, что опять обнимаетесь, как сироты, – засмеялся Лоренцо, подошел и обнял сразу обоих. – Там приехал граф делла Мирандола. Отец просит, чтобы все мы были.
– Я только переоденусь, – Валентин сдернул с себя промокшую рубашку. Мышцы на его спине, пока он одевался, красиво перекатывались, Джованна вдруг вспомнила, как он позировал полуобнаженный скульптору, пока она развлекала его, как могла, разговорами. А все Лоренцо Медичи… Он словно задался задачей увековечить их обоих. Ее – на холстах и фресках, его – в мраморе.
– Тебе бы тоже не помешало, – отвлек ее Лоренцо.
Джованна бросилась из мастерской, охлаждая раскрасневшееся лицо на бегу. Служанка уже ждала в спальне. Она помогла ей переодеться в гамурру из красного атласа, расшитую золотом, а поверх Джованна выбрала гиорнею из зеленого с золотой вышивкой шелка. Косу трогать не стала, только перекинула вперед через плечо и, придерживая ее рукой, вошла в кабинет отца. Вошла и застыла.
Она узнала гостя со спины. А когда высокий и статный мужчина повернулся к ней, Джованна резко вдохнула воздух и отступила. Это был он! Он! Его губы чуть приоткрылись, он улыбнулся, обнажая ровные, белые зубы. Все его лицо осветилось радостью при виде ее растерянности.
– Джованна, дочка. Думаю, ты не знакома с графом делла Мирандола.
– Нет, – еле слышно ответила Джованна. Голос вдруг покинул ее. Граф склонился перед ней, она потупилась. – Но я, конечно, слышала о вас.
– Надеюсь, хорошее? – спросил граф.
Джованна вцепилась одной рукой в косу, будто пыталась за нее вытащить себя из этой трясины, очнуться от его влияния. Казалось, он заковал ее в цепи одним взглядом.
– Слышала про ваши тезисы. Мой брат Лоренцо иногда бывает на вилле Кареджи. И он всегда отзывается о вас, как о человеке, который способен изменить мир.
– Он преувеличивает, – дружелюбно усмехнулся Пико. Он пожирал ее глазами, пытаясь запомнить до самой мелкой, незначительной подробности, вплоть до упавшей на щеку реснички, маленькой родинки на шее, каждого непослушного завитка волос на виске. Она была так близко! – А вот слухи о вашей красоте, моя госпожа, преуменьшены.
Джованна вздрогнула, едва заметно, но от него эта дрожь не укрылась. Недаром ей дали прозвище животного, которое всегда настороже. Чувствует ли она его желание, его голод? Понимает ли, как хочется кусать ее губы, шею, грудь? Он облизнулся, словно хищник в предвкушении пира.
Джованна боялась встретиться с ним взглядом. От графа делла Мирандола исходила такая сила, что невольно подгибались колени. Нет, лучше не смотреть в его глаза. Смотреть на его руки: одна сжимает перчатки так сильно, будто пытается из них воду выжать, а другая ласкает навершие меча, завораживающе мягко, нежно. Руки у него красивые, на правой руке на одном из пальцев чернильное пятно.
– Над чем вы работаете сейчас? – спросила она, приложив усилие, чтобы сдвинуться с места. Прошла мимо него к отцу поближе и встала чуть позади.
У Пико кружилась голова от адреналина. Ноздри расширились, ловя запах разгоряченной кожи. Она была до этого в очень теплом помещении. Она чувствует в нем угрозу. Поэтому встала за отцом. Чем он испугал ее?
– Над новым трактатом «О сущем и едином».
Ему все равно, прячется Джованна Альба от него или нет. Но он будет смотреть на нее, от него не скрыться. Показалось, что девушка это поняла. Обретя уверенность рядом с отцом, она вдруг подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза, не прерывая контакта, дерзко, смело и с вызовом. И с интересом.
– Я считаю, что во всем знании, накопленном человечеством, есть единое Знание. Все религии содержат эту общую истину. Все философы говорят только о ней, пусть каждый и по-своему. Моя задача: вычленить это единое знание, вычислить то общее, что есть во всем, о чем думал человек.
– Все это время люди убивали друг друга за разногласия в религиях, идеях и теориях, – Джованне вдруг понравилась его мысль. – Если получится объединить…
– …то не будет войн из-за глупых разногласий. Диспуты должны существовать для поиска истины, а войны пусть ведут те, кто жаден до власти, денег и земли.
– Истина… одна на всех… возможно ли это?
– Я сообщу вам, если найду ее, – изящно поклонился граф делла Мирандола.
Она улыбнулась. Напрасно ей казалось, что в нем таится опасность. Стоило графу заговорить, как красота его души вспыхнула в глазах. И ушла та свинцовая холодная муть, что пугала ее.
В этот момент вошли братья и Марчелло.
Они сели вокруг стола: Джованна по левую руку от синьора Альба, Джакомо по правую, Лоренцо рядом с ним, а Валентин выбрал кресло рядом с сестрой, Марчелло расположился между ним и графом делла Мирандола.
– Так в чем же причина вашего визита в наш дом, господин граф? Что заставило вас оторваться от философии? – дружелюбно спросил синьор Альба.
«Ваша прекрасная дочь, – подумал Пико. – Из-за нее ни строки, ни слова не могу написать. Она вышибла из меня вдохновение своим взглядом, разум – улыбкой, мысли – одним движением».
Но он смотрел сейчас не на Джованну. В этой игре надо быть осторожным.
– Я пришел к вам с деловым предложением.
Синьор Альба прищурился, усмехаясь в бороду. От него не скрылось волнение графа при встрече с Джованной. Уж не о браке ли пойдет речь?
Граф делла Мирандола вдруг улыбнулся совершенно невинно, будто собирался сказать пустяк.
– Дело в том, что на моих землях обнаружены месторождения квасца.
Джакомо до сих пор совершенно не проявлял интереса к визиту столь известного человека. Напротив, даже чувствовал досаду за то, что его оторвали от бухгалтерии. Но когда граф произнес последнюю фразу, мурашки побежали у него по спине. Квасец! Дорогой закрепитель для окрашивания сукна! Они закупали его по взвинченным ценам в Вольтерре. А тут… Он заметил, что отец тоже подался вперед.
– Поздравляю вас, граф, это прекрасная находка! – осторожно высказался за всех Лоренцо.
– Возможно, – беспечно сказал граф. – Мне сказали, он очень нужен для окрашивания пряжи и тканей. А из всей Флоренции именно ваша семья занимается производством качественных тканей, вот я и подумал… Не нужен ли он вам?
– Мы закупаем квасец в Вольтерре, – ответил синьор Альба. – У нас договоренность с городом. Но мы, конечно, готовы рассмотреть ваше предложение.
– Мне он не нужен, – пожал плечами граф делла Мирандола. – Приезжайте, смотрите, если надо, добывайте, единственное, о чем попрошу, не слишком шумно.
– Граф, – Лоренцо в ужасе уставился на философа. Пусть он гений и великий мыслитель, пусть сказочно богат, но упустить возможность увеличить состояние не мог себе позволить ни один трезво мыслящий флорентиец! – Речь идет об очень прибыльном деле. Нам бы не хотелось потом прослыть обманщиками и…
– Я все понимаю. Я знаю о цене квасца на рынке. Давайте договоримся так: месяц вы добываете его бесплатно, а потом мы вернемся к этому разговору.
– Что может произойти за месяц? – вырвалось у Валентина.
– Я узнаю вас получше, – ответил граф делла Мирандола.
Краем глаза он наблюдал за Джованной. Но девушка сидела неподвижно, опустив взгляд на руки.
– Валентин, так ведь? – обратился он к младшему Альба.
И к своему удовольствию заметил, как Джованна удивленно посмотрела на него.
Юноша рядом с Джованной был необыкновенно красив. Правильные мужественные черты его лица привлекали, карие глаза горели любопытством и желанием познавать новое. Граф делла Мирандола был хорошо знаком с таким взглядом. В Валентине он увидел не только инструмент воздействия на Джованну, но и интересного собеседника, граф угадал бы в нем и ученого, если бы уже не знал, что тот увлечен естественными науками. Его целью было за месяц завоевать сердце Валентина, а через него и Джованны. А после при обсуждении дальнейшей добычи квасца предложить брак. Купить Джованну взамен на процветание всего семейства Альба. И девушка к тому времени должна была уже сама рваться к нему в объятья.
– Да, – Валентин не без интереса слушал весь разговор, пытаясь постичь характер загадочного графа. О Джованни Пико делла Мирандола ходило столько слухов и легенд, что уже само его присутствие в этом кабинете казалось Валентину чем-то необыкновенным. А его предложение – даже странным.
– Через неделю состоится диспут на вилле в Кареджи, знаете, где это?
– Да.
– Я бы хотел пригласить вас.
Валентин от восторга чуть не подскочил на месте. Но потом погас:
– Граф, поверьте мне, я бы с огромным удовольствием принял ваше приглашение, но я не могу. Через четыре дня я уезжаю по делам в Геную.
– Вот как? Что ж… это огорчает меня… Но по возвращению из Генуи мы непременно должны вернуться к этой беседе.
Пико делла Мирандола раскланялся с семейством не без досады. Но все-таки он найдет способ приблизиться к Джованне. Месяц, один только месяц. Больше ему не выдержать.
– Марко, я же вижу, что вы огорчены, – Лоренцо Медичи мягко взял доктора за руку и чуть наклонился к нему. – Не опасайтесь. Вы можете говорить откровенно. Я не отношусь к тем правителям, кто, получив дурную весть, велит казнить гонца.
Марко усмехнулся. За несколько минут общения с Великолепным он был потрясен его простотой, открытостью и отсутствием высокомерия. Лоренцо отвечал на неудобные вопросы о своем здоровье спокойно, а к доктору обращался с уважением.
– Я не хочу огорчить вас, особенно после того доверия, что вы мне оказали. Но боюсь, что мало чем могу помочь. Поначалу я смогу контролировать боль, но со временем она все равно перестанет поддаваться лекарствам.
– Все мы смертны, не так ли? – горящий взгляд правителя Флоренции перешел с лица Марко на окно, в которое вливались звуки улицы, создавая неповторимую музыку города: людские голоса, смех, крик ребенка, звук колес и копыт по мостовой, песни зазывал, звон колоколов, лай собак. И в это мгновение, как по волшебству, послышался шум тяжелых дождевых капель, бьющих по всему подряд.
Великолепный поднялся и подошел к окну. Марко встал следом, но не смел приблизиться.
– Вся моя жизнь принадлежит Флоренции. Каждый мой вздох и биение сердца. Мне страшно оставлять ее на сына. Сколько у меня времени?
– Мне сложно предсказать, – Марко подошел, и в ноздри ему ударил запах прибитой дождем пыли. – Может быть, год.
– Всего лишь год… или целый год?
Лоренцо Медичи с закрытыми глазами стоял у окна, словно прислушивался к себе в поиске ответа.
– Вам лучше не быть моим врачом, Марко, мы сохраним наше общение, я постараюсь помочь найти более здоровых пациентов.
Марко улыбнулся.
– Вы добры ко мне, мессер, но слава врача не угасает в зависимости от того, сколько знатных людей он загубил, а лишь растет, если удается кого-то вылечить.
– Ваша правда.
– Мне жаль, что не могу помочь вам больше, мессер.
– Вы были честны со мной, Марко. Это уже многое значит.
Лоренцо Медичи поклонился доктору, прощаясь, и ушел к себе в кабинет. Марко еще некоторое время стоял у окна, слушая уютный шорох дождя.
Благодаря Медичи и Альба количество его пациентов увеличивалось. Вскоре он сможет открыть свой кабинет, может, даже возобновит занятия наукой. С Альбертиной они стали любовниками, пусть это никак не повлияло на то, что его сердце замирало при виде Джованны. При мысли об Альбертине, с которой предстояла встреча вечером, Марко улыбнулся. Она оказалась пылкой любовницей, ласковой и нежной. Марко был благодарен ей за компанию, пусть встречи и были всегда короткими: Альбертина была замужем, а ее муж скоро стал пациентом Марко. У бедняги была подагра, Марко честно пытался облегчить его страдания, но взбалмошный пациент отказывался соблюдать строгую диету, предпочитая хворать. Ну а его молодая жена предпочитала ласку доктора стонам и жалобам больного. Марко подозревал, что муж догадывается об их связи и ему это даже на руку: темпераментная Альбертина постельными утехами могла свести его в могилу быстрее подагры.
Марко снял домик возле рыночной площади, поэтому к Альба теперь приезжал редко: доктор прекрасно понимал, что ему нужно построить свою жизнь во Флоренции отдельно от них.
– Квасцы графа делла Мирандола гораздо лучшего качества, – докладывал Джакомо отцу. – Там несколько залежей, мы начали разрабатывать одну, и, по моим подсчетам, за один только месяц мы сможем добыть кристаллов для протравливания тканей в течение полугода.
– И все же не станем отказываться пока от закупок в Вольтерре, – решил синьор Альба. Он слушал старшего сына, приглаживая клинообразную седую бородку. – Мы еще не знаем, что за условия выдвинет граф делла Мирандола.
Лоренцо дождался, когда останется наедине с братьями, и спросил, хитро щурясь:
– Уж не мужеложец ли наш сиятельный граф?
– С чего ты это решил? – нахмурился Джакомо.
– У него нет любовниц, при его внешности это странно. Не находишь?
– Просто ты только и думаешь, что о бабах, – возразил Джакомо. – А он постоянно работает над рукописями. Слышал же, что у него библиотека больше, чем у Медичи?
– И все же: богатый, красивый, одинокий.
– Потому что умный, – улыбнулся Джакомо.
– Я слышал, он однажды устроил побег своей любимой, правда, безуспешный, – может, до сих пор ее любит? – спросил Валентин.
– Валентин, только ты и Джованна еще верите в любовь вечную и бесконечную, – Лоренцо шутливо ухватил младшего брата за подбородок. – Уж не влюбился ли он в тебя? Вон и на вечер пригласил.
– Прекрати, – отмахнулся Валентин. – Ты просто завидуешь, сам говорил, там интересно, вот и обиделся, что не тебя позвали.
– Посмотрим, что он предложит через месяц, пока что его дар так щедр, что пугает, – согласился Джакомо.
– На глупца он не похож… Так что береги себя, Валентин! И не поворачивайся к графу спиной.
Валентин набросился на брата с кулаками, Лоренцо, смеясь, выскочил в коридор. Джакомо задумчиво почесал рыжую бороду, а потом, так ничего толком и не придумав, вернулся к счетовым книгам.
– Мадонна! – художник опустился перед Джованной на колени, чтобы поправить складки на подоле, да так и остался у ее ног, с благоговением глядя на девушку.
Джованна терпела. Лоренцо Медичи только что вышел, а Валентин, закончив позировать в качестве ангела, сидел в углу, наигрывая что-то на лютне. В мастерской было натоплено, а под покрывалом, спадавшим ей на плечи, и вовсе жарко. Но Джованна была терпеливой моделью. Она послушно смотрела в заданном направлении, стараясь не замечать восхищения, с которым взирал на нее пожилой художник. Его ученики работали тут же, от запаха красок немного кружилась голова, но Джованна уже привыкла к нему.
В этот момент отворилась дверь, вошел мальчик-посыльный со свертком.
– Госпожа, это вам.
Валентин взял посылку, подошел к Джованне и развернул.
– Это книга. Томик Петрарки. С закладкой.
Он открыл и прочел:
Я лицезрел небесную печаль,
Грусть: ангела в единственном явленье.
То сон ли был? Но ангела мне жаль.
Иль облак чар? Но сладко умиленье.
Затмили слезы двух светил хрусталь,
Светлейший солнца. Кротких уст моленье,
Что вал сковать могло б и сдвинуть даль,-
Изнемогло, истаяло в томленье.
Все добродетель, мудрость, нежность, боль
В единую гармонию сомкнулось,
Какой земля не слышала дотоль.
И ближе небо, внемля ей, нагнулось;
И воздух был разнежен ею столь,
Что ни листка в ветвях не шелохнулось.*
Джованна слушала. Когда Валентин замолчал, в мастерской было слышно лишь движение художников.
– Это от него. Графа делла Мирандола, – тихо произнесла Джованна.
– По крайней мере, – нарушил молчание Валентин, – он не выбрал стихи про любовь. Ну… я хочу сказать… весь Петрарка про любовь, а он выбрал сонет, который вполне подходит, чтобы сделать тебе комплимент. Кажется, хочет сказать, что ты его впечатлила не только лицом, но и умом. Пьеро Медичи такое и не снилось. Как и всем этим воздыхателям, что пытаются передать тебе письма и записки.
– Может быть.
– Сестрица, что такое? – Валентин нахмурился и закрыл книгу.
– Я сама не знаю, Валентин. Мне его внимание приятно. Он вчера говорил со мной так… открыто. И сонет лишь подтверждает, что человек он умный и ко мне испытывает уважение. Но…
Валентин опустился у ее ног, как недавно художник, и взял одну ее руку в свои ладони. Она была ледяной: сестра сильно волновалась. Лицо ее сохраняло нейтральное и отрешенное выражение, но его было сложно обмануть.
– Он чем-то напугал тебя? – хрипло спросил Валентин, прижимая руку сестры к губам. – Оскорбил? В чем дело, Джованна?
– Нет. Ни то, ни другое. Но я сама не знаю, что со мной. Наверно, я просто слишком напугана излишним ко мне вниманием и повсюду вижу опасность. Меня смущает его странное предложение с квасцом. Словно он что-то задумал. А когда я поразмышляла, то сама же и отказалась от этой мысли: к чему он ему, и в самом деле, если граф занят философией и науками.
– Знаешь, Лоренцо думал, он проявляет интерес ко мне. И я тоже сначала так решил, а вчера он прислал Лоренцо в подарок сокола. И мы совсем запутались. Возможно, все как он и сказал: граф хочет получше узнать нас, прежде чем заключать договор.
– Ты прав, – Джованна улыбнулась.
Альфонсина, жена Пьеро Медичи, осторожно подкралась к кабинету мужа. Громкий хохот хозяина и его приятелей на мгновение отпугнул ее, но, закусив губу, она заставила себя прислушаться к разговору. Уже некоторое время она замечала, что Пьеро ведет себя странно. Он поменял церковь, ходил часто в цех Боттичелли, встречался с приятелями, запираясь в кабинете. Альфонсина догадывалась, в чем причина первых двух явлений: весь город только и говорил о том, что на празднике у Медичи была открыта новая краса Флоренции. И потому-то муж ходил в ту же церковь, что и семейство Альба. Она уже говорила тайно с деверем Джованни, и тот охотно согласился, что дело пахнет скандалом. Поэтому Великолепный устроил взбучку сыну, после чего Пьеро перестал ходить в церковь семейства Альба. Боттичелли опередил Альфонсину в пункте с мастерской, сам объяснил Лоренцо, что юная Альба и ее брат отказываются позировать при зеваках. И самого художника, и учеников это все сильно отвлекает. Великолепный теперь наведывался без предупреждения в мастерскую, чтобы проверить, следует ли его приказу не ходить туда сын.
А вот эти странные собрания и обсуждения вполголоса никто прервать не мог. И Альфонсина, мучимая тяжким предчувствием надвигающейся беды, пыталась выяснить из разрозненных фраз, о чем говорят Пьеро и его товарищи. Но до нее мало что долетало. Они говорили вполголоса, и только взрывы смеха раскатывались по коридору с грохотом пустой бочки.
Альфонсина с грустью прикрыла глаза. Если бы она только могла крутить мужем, как захочет! Но тот во всем слушался своих приятелей, пропуская мимо ушей советы жены. И как, спрашивается, может она повлиять на него? Свекор не раз мягко намекал, что она должна стать главой семьи, но Альфонсина при всем своем сильном характере и опыте жизни при дворе в Неаполе не могла подчинить пустоголового мужа. Она попыталась даже манипулировать им в постели, но и тут потерпела крах: он просто завел любовницу. А с тех пор, как родилась дочка, он и вовсе к ней не подходил. Не то чтобы Альфонсине было нечем заняться… Она взяла на себя благотворительность дома Медичи и также вкладывала деньги в благоустройство женского монастыря. Она занималась дочерью и домом. Но, конечно, ее живой ум без конца продумывал стратегию привлечения мужа.
Лоренцо Великолепный дал ей понять на днях, что болен. И страх овладел Альфонсиной. Если Пьеро Медичи не возьмется за ум, если ни она, ни советники Лоренцо не смогут повлиять на него, то власть Медичи окажется в опасности.
Потому-то Альфонсина и боялась скандала: только бы вычислить, в чем тут дело, только бы поймать хоть намек… Она бы поговорила с братом мужа, а уж он нашел бы управу на Пьеро. По правде сказать, ей повезло, что Джованни находился сейчас во Флоренции, но вскоре он уедет за кардинальской шапкой, а там и вовсе покинет Флоренцию ради работы в Риме. Но сейчас он мог повлиять на брата…
– Маски… карнавал… – донеслось до нее.
Альфонсина выдохнула. Всего лишь карнавал! Очередной праздник Лоренцо, чтобы развлечь толпу! И ее муж, как и в прошлый раз, видимо, собирается рядиться и участвовать в гуляниях горожан, скрываясь под маской. Что ж… можно быть спокойной… В этот момент она услышала топот маленьких ножек и вовремя отошла от кабинета: в глубине прохода показалась ее двухлетняя дочь. Альфонсина подбежала к девочке, подхватила ее на руки и, умиротворенная, ушла прочь.
__________________________
* Перевод Вячеслава Иванова.
Пьеро и два его друга из знати, Николо и Андреа, между тем, крутили в руках одинаковые маски.
– Это будет скандал, – усмехнулся Николо. – Ты понимаешь, что ее братья начнут мстить?
– Она никогда не узнает, кто мы, – возразил Андреа. Именно он подал идею с похищением Джованны во время праздника. – Если нам улыбнется удача, у нас будет развлечение поинтереснее карнавала.
– А если не получится? – Пьеро Медичи все колебался. С одной стороны, план Андреа был дерзким, но очень соблазнительным. Но, с другой, он рисковал слишком многим.
– Если братья пробьются к Лани, мы всегда можем исчезнуть в толпе, разойдясь в разные стороны. Но необходимо схватить ее вблизи того места, где нас будет ждать экипаж, – Андреа подмигнул товарищам. – Можем сделать все там же, в экипаже, и высадить ее.
– Это жестоко, – заметил Николо. – Все-таки она не простолюдинка.
– Это ее беда, не наша, – равнодушно пожал плечами Андреа. – Вы сами мечтаете обесчестить Лань, я предлагаю план. При условии участия в развлечении. Не нравится, тогда подумаем над другим. Какие у вас предложения? Пьеро?
– Я думал над тем, как бы сосватать Лань за одного из вас, поговорить с отцом.
– Это долго. И тогда, если нам откажут, мы попадем под подозрение, если сделаем с ней что-нибудь.
– Ты прав, пока нас не знают, мы в безопасности.
– Тогда оставляем план Андреа, – Пьеро приложил к лицу маску, и его голос прозвучал глухо: – И пусть начнется карнавал!
Его друзья захохотали.
Джованна тихонько выскользнула из своей комнаты и пробежала к соседней двери. Вошла, осторожно закрыла дверь и скользнула в постель к Валентину. Он сонно пошевелился.
– Джованна?
– Спи, – она нежно погладила торчащий в лунном свете вихор брата, поцеловала его в щеку и зарылась к нему под одеяло.
Он крепко обнял ее и прижал к себе.
– Знаешь же, что нам может влететь.
– Знаю. Но ты уезжаешь. Я хочу побыть с тобой подольше. Впрок.
– Если бы можно было взять тебя в маленьком медальоне, носить на груди, выпускать, говорить с тобой, обнимать, а потом снова прятать в медальон…
– Если бы можно было переноситься к тебе, быстро-быстро, а потом обратно… И иметь возможность смотреть на все, что видишь ты…
– Помнишь наш девиз?
– Солнце взойдет, – улыбнулась сонно Джованна. Было уютно у него на плече. С ним она ощущала себя целой, защищенной, словно в руках брата снова становилась всего лишь младенцем в утробе матери, которому хорошо: тепло, спокойно и комфортно.
Обнимая сестру, Валентин сквозь сон ощущал, как она дышит: мерно и спокойно. Она словно мир в его руках, огромная Вселенная, сжатая до размеров человека. Мысль о разлуке полоснула ножом по сердцу, и он прижался губами к ее лбу. Нет, никогда они не расстанутся. В ней останется он, а в нем всегда будет она. Они как одна душа на два разных тела. И ради ее счастья он был способен на все. Даже на страшную подлость, предательство, убийство, которые противоречили изначально его чистой душе. Но ради нее, он давно уже знал, что перевернет мир. Лишь бы только ее дыхание всегда было таким спокойным, как сейчас, а сны легкими. Вскоре стены комнаты стали светлеть. Занималась заря. Валентин мысленно помолился о том, чтобы жених оказался достойным Джованны. Это был день его отъезда в Геную.
Пико делла Мирандола ночевал во дворце Медичи. Рано утром по сонной еще Флоренции, где царила только осенняя прохлада и слабый зарождающийся свет, он направил лошадь к монастырю Честелло. Прежде, чем уехать обратно в свое имение, ему хотелось еще раз увидеть Джованну Альба. И так как он не имел возможности увидеть красавицу вживую, оставалось только свидание с ее жалкой копией. С такими мыслями подошел он к церкви монастыря, где на ступенях грелись на утреннем солнышке голуби. Уже рассвело, уже пригревало. Птицы, распушив перья и спрятав клювы в груди, даже не шелохнулись, когда он прошел мимо. Войдя с солнца в тень, граф содрогнулся от прохлады, которая еще царила здесь, неохотно сдавая позиции перед дневным теплом. Церковь была пуста, шаги гулко раздавались в ней, словно она была недовольна его вторжением. Пико вдохнул запах свечей, витавший еще с утренней службы. Его взгляд бродил по стенам, пока он не увидел то, что искал.
Ему сказали, что Джованна позировала для этой картины. И он представлял себе ее не раз, но его ожидания не оправдались. Вместо неподвижного, скучного, стандартного сюжета о Благовещении его взору открылось дыхание, движение двух фигур: ангел только что приземлился, его тело наклонено вперед, крылья еще трепещут на спине, складки одежды, кажется, клубятся. Но он уже протягивает руку к деве Марии, торопится коснуться Той, что станет матерью Христа. Не протягивает ей лилии, символ чистоты, нет, они в другой его руке, он позабыл о них. Он тянется свободной рукой. Все его лицо – страсть и движение.
Пико, затаив дыхание, перевел взгляд на Марию. Оставалось только повторить движение Габриэля, и граф опустился на колени перед Той, кого желал.
Мадонна с лицом Джованны Альба и цветом ее волос… Она словно ускользала, уворачивалась от ангела, застигнутая врасплох его появлением, и вовсе не желала принимать благую весть. Потупившись, онемев от испуга и удивления, она жестом просила его отдалиться. Не принимала страшного предсказания, не высказывала радости. Ее взгляд опущен и словно даже не на ангела смотрит, так он ослепителен для нее. Руки их были рядом, но не соприкасались.
И Пико казалось, что не Мадонна и ангел перед ним. А Джованна и… он. И сейчас он так же далек от Джованны, как и близок, она недосягаема, недостижима, несмотря на все его желание и движение ей навстречу. Он протянул руку, завороженный статичностью ее лица, видя сдерживаемую страстность, почти осязая ее дыхание. Он представлял, как она позировала для картины. Художник мог смотреть на нее бесконечно долго.
