Текст книги "Возвышение Криспа"

Автор книги: Нина Князькова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Кто бы мог подумать, что варвары способны изобрести такую полезную штуку?

Но изобрести способ выращивания винограда на северных склонах гор варварам все же не удалось, так что вместо него все ели яблоки и груши и пили пиво. Новопоселенцы не переставали ворчать по этому поводу, хотя некоторые сорта пива с добавками меда были почти так же сладки на вкус, как вино.

Отсутствие винограда внесло в жизнь не только серьезные, но и мелкие перемены. Как-то раз отец Криспа принес домой парочку зайцев, пойманных им на поле. Мать отбила мясо, начинила его чесноком – и застыла на месте.

– Как я могу завернуть его в виноградные листья, если их здесь нет?

Казалось, невозможность приготовить пищу так, как ей хочется, расстроила ее больше, чем насильственный угон в Кубрат; но именно такие мелочи больнее всего напоминали об оторванности от родной земли.

Фостий, погладив жену по плечу, обернулся к сыну:

– Сбегай к Руху и спроси, что Ивера употребляет вместо виноградных листьев. Ну, живо!

Крисп мигом примчался обратно.

– Капусту! – торжественно сообщил он.

– Это не одно и то же, – заметила мать.

Вкус и правда был другим, но Криспу понравилось.

Страдная пора наступила раньше, чем на теплом юге. Мужчины сжали сначала ячмень, а затем овес и пшеницу, пройдясь по полям с серпами. Крисп с ребятами шли следом, подбирая зернышки, упавшие на землю. Большую часть зерен бросали в мешочки, меньшую – в рот. После того как зерно было убрано, мужчины вновь прошлись рядами по полям, срезая золотистую солому и связывая ее в снопы.

Потом дети, взявшись по двое за сноп, оттащили их в деревню. А под конец взрослые, загребая ведрами навоз из навозных куч, удобрили поля для следующего посева.

Едва убрали зерновые, как приспела пора собирать бобы и рубить стебли на прокорм свиньям. И только засыпав зерно с бобами в глубокие ямы-хранилища – за исключением части ячменя, оставленного для пивоварения, – вся деревня наконец перевела дух.

– Когда нас сюда пригнали, я беспокоился, сумеем ли мы собрать такой урожай, чтобы продержаться до весны, – сказал как-то вечером отец Криспа, приложившись как следует к пивной кружке. – Но теперь, хвала Фосу, владыке благому и премудрому, я думаю, что еды нам хватит с избытком.

– Не спеши с выводами, – заметила мать Криспа.

– Будет тебе, Таце! Ну что еще может случиться? – улыбнулся отец. – Все убрано и надежно упрятано под землю.

А через два дня нагрянули кубраты. Их было больше, и оружия у них при себе было больше, чем у той партии, что препровождала группу новопоселенцев в деревню. Повинуясь грозным окрикам, крестьяне открыли каждую третью яму и погрузили драгоценное зерно на тяжеловозов, захваченных кочевниками с собой. Когда погрузка была окончена, кубраты поскакали грабить соседнюю деревню.

Отец Криспа долго стоял, глядя на пустые глубокие ямы, вырытые в песчаной почве на околице. А потом с чувством плюнул в одну из них.

– Саранча! – с горечью проговорил он. – Налетели и все пожрали, как саранча. Мы могли бы жить без забот, а теперь придется голодать до весны.

– Надо нам в следующий раз задать им трепку, Фостий, – сказал мужчина помоложе, угнанный из той же деревни, что и семья Криспа. – Отомстить им за этот грабеж.

Но отец Криспа печально покачал головой:

– Как подумаю, что они с нами сотворили, у меня тоже руки чешутся, Станк. Но, боюсь, они перебьют нас, как ягнят. Они солдаты, а солдатам положено брать все силой. Крестьянам же положено терпеть.

Рух по-прежнему соперничал с Фостием за влияние на деревню, но сейчас согласился и он.

– Четыре или пять лет назад деревня Гомату, что в паре дней пути на запад от нас, взбунтовалась против кубратов, – сказал Рух.

– Ну и что? Что с ней стало? – спросил Станк.

– А нету ее, – угрюмо ответил Рух. – Мы видели, как дым поднимался до небес.

Разговоров о восстании никто больше не заводил. Крисп по-прежнему считал, что напасть на кубратов с саблей, и копьем, и луком и прогнать их далеко на север, за реку Астрис, на те равнины, откуда они пришли, было бы самым славным подвигом на свете. В эту игру он с товарищами любил играть больше всего. Но на самом деле оружие, доспехи и кони были у кочевников, а главное – у них было и умение, и желание драться.

«Крестьянам положено терпеть», – вспомнил Крисп. Терпеть ему не нравилось. Может, это значит, что он не должен быть крестьянином? Но кем еще он может быть? Об этом у него не было ни малейшего представления.

* * *

Деревня пережила зиму, хотя такой суровой зимы Крисп отродясь не видал. Даже о праздновании Зимнего солнцеворота – дня, когда солнце на небе окончательно поворачивалось к северу, – пришлось забыть из-за свирепствовавшего на улице бурана.

Криспу до смерти надоело сидеть взаперти, неделями слоняясь по дому без дела. С южной стороны гор даже зимой выпадали денечки, когда можно было выйти и поиграть в снежки. Здесь таких дней было раз два и обчелся. Короткие пробежки на двор – вынести ли ночной горшок на навозную кучу или помочь отцу притащить дрова – обжигали таким морозом, что Крисп был рад вернуться в тепло, пусть даже дымное и душное.

Наконец пришла весна – и принесла с собой грязь и слякоть, угнетавшие не меньше снега. А потом начались пахота, боронование, сев и прополка, снова втянувшие Криспа в бесконечный круговорот сельских работ и заставившие его пожалеть о зимних каникулах. Осенью кубраты опять пожаловали за своей неправедной долей урожая.

На следующий год они явились еще пару раз, скача по полям и вытаптывая длинные стебли зерновых. И при этом свистели, улюлюкали на скаку и смеялись над беспомощными крестьянами, чей труд так безжалостно уничтожали.

– Пьяные, почти все, – сказал Криспов отец вечером после первого налета, поджав презрительно губы. – Жаль, что они не свалились с коней и не переломали свои дурацкие шеи отправились бы тогда прямиком к Скотосу, где им самое место.

– Возблагодари лучше Фоса за то, что они не примчались в деревню и не покалечили людей вместо растений, – сказала мать.

Но Фостий только нахмурился и покачал головой.

Прислушиваясь, Крисп поймал себя на том, что согласен с отцом.

Кубраты поступили нехорошо и сделали это намеренно. Когда он намеренно проказничал, его за это пороли. Крестьянам было не под силу выпороть кубратов, поэтому пускай они навеки отправляются к богу тьмы и посмотрят, как им это понравится.

Снова пришла осень, и кубраты, естественно, забрали ровно столько же зерна, сколько и в прошлом году. Если из-за их диких забав запасов в деревне осталось меньше обычного – что ж, тем хуже для деревни.

Кочевники продолжали свои непотребные игрища и на следующий год.

В том же году одна из женщин пошла мыться к реке и пропала.

Когда односельчане пошли ее искать, то обнаружили на глинистом берегу следы от копыт.

Как только новость облетела деревню, отец Криспа крепко прижал к себе мать.

– Вот теперь я возблагодарю Фоса, Таце, – сказал он. – Ведь это могло случиться с тобой.

Как-то по весне – третьей весне, которую Крисп встречал в Кубрате, – лай собак пробудил крестьян задолго до рассвета.

Протирая глаза, они вылезли из домов и уставились на пару дюжин вооруженных всадников с факелами. Кубраты, сидя в седле, хмуро взирали сверху вниз на перепуганных и растерянных крестьян.

Волосы на затылке у Криспа попытались встать дыбом. Он давно уже не вспоминал о той ночи, когда кубраты похитили его вместе со всеми односельчанами. Теперь воспоминания – а вместе с ними и страх – нахлынули снова. Но куда еще могли дикари угнать их отсюда? И зачем им это понадобилось?

Один из всадников вытащил саблю. Сельчане отпрянули. Кто-то застонал. Но кубрат не стал на них набрасываться. Он махнул саблей на запад.

– Пойдете с нами, – сказал он по-видесски с гортанным акцентом. – Сейчас же.

Отец Криспа задал те вопросы, что вертелись у мальчика в голове:

– Куда? Почему?

– Куда я тебе велю, человек, привязанный к земле. И потому что я велю.

На сей раз всадник махнул саблей угрожающе.

В свои девять лет Крисп знал о мире и его жестокости гораздо больше, чем в шесть. И все же он без колебаний бросился к кубрату. Отец схватил его, дернул назад – но было поздно.

– Оставь его в покое! – крикнул всаднику Крисп.

Тот оскалился, сверкнув в отблесках факела белыми зубами. Сабля взметнулась вверх. Мать Криспа взвизгнула. Но дикарь заколебался. Потом швырнул факел наземь, чуть ли не Криспу в лицо. И вдруг, неожиданно, оскал превратился в ухмылку. Кубрат проговорил что-то на своем языке. Его товарищи возбужденно загомонили, а затем разразились хохотом.

Кубрат снова перешел на видесский:

– Ха, юный хаган, ты забыл меня? Хорошо, что я тебя вспомнил, иначе ты сегодня стал бы трупом. Откуда у крестьянского мальчишки столько мужества – как у настоящего кубрата?

Крисп действительно не узнал всадника, захватившего в плен его семью. Но раз кубрат узнал его, почему бы этим не воспользоваться?

– Зачем вы явились? Что вы собираетесь с нами делать?

– Увести вас отсюда. – Кочевник оскалился снова. – Видесс заплатил за вас выкуп. Нам придется вас отпустить. – Похоже, у него лично такая перспектива восторга не вызывала.

– Выкуп?

Слово облетело крестьян, повторяемое сначала недоверчивым шепотом, а потом все громче и громче, пока вся толпа не начала скандировать хором, пьянея от восторга: «Выкуп!».

Они плясали вокруг кубратов; былую ненависть и страх смыло мощной волной свободы. Как будто праздник Зимнего солнцеворота чудесным образом свалился с небес весной, подумал Крисп. Вскоре всадники и крестьяне уже чокались деревянными пивными кружками.

Бочку вскрывали за бочкой. Ничего не останется на потом? Ну и пусть! Потом их здесь не будет! Крики «Выкуп!» сменились новыми криками:

– Домой! Мы возвращаемся домой!

Евдокию это совершенно сбило с толку.

– Что они все кричат, Крисп? Почему мы возвращаемся домой? Разве мы не дома?

– Нет, глупышка, папа и мама говорят о том месте, где наш настоящий дом.

– А-а! – Сестренка если и помнила Видесс, то очень смутно. – А какая разница?

– Там… – Крисп и сам не мог этого определить после трех лет, прожитых в Кубрате. – Там лучше! – наконец решительно заявил он.

Евдокию, похоже, удовлетворил такой ответ. Что же до Криспа, то он сомневался, правда ли это. Его собственные воспоминания о жизни с южной стороны гор тоже были довольно туманны.

Кубраты, казалось, так же спешили отделаться от своих видесских пленников, как прежде спешили пригнать их в Кубрат. Евдокия не поспевала, и порой отец нес ее на руках, хотя она этого стыдилась. Крисп прошагал все три дня нелегкого марша на своих двоих, только на подошвах у него вздулись волдыри, и спал он каждую ночь как убитый.

В конце концов они и еще сотни пленников достигли широкой и ровной долины. Крисп, оглядев ее наметанным взглядом, решил, что земля эта более плодородна, чем в его деревне. Он увидел также несколько огромных и роскошных юрт, а вдали – стада, главное достояние кубратов. Это объясняло, почему землю здесь не возделывали.

Кочевники затолкали видессиан в загоны наподобие тех, где крестьяне держали коз. Вокруг расставили стражу, чтобы никому не пришло в голову перелезть через забор и удрать. Ликование толпы начало сменяться страхом.

– Нас и правда выкупают? – крикнул кто-то из пленников. – Или продают навроде скота?

– Не боись! Большая церемония назначена на завтра, – прокричал в ответ кубрат, говоривший по-видесски. Забравшись на забор, он показал вперед:

– Смотри сюда! Там палатки видессиан с императорским флагом. Так что на сей раз все без обмана.

Крисп поглядел в ту сторону, куда указывал кочевник, но доски забора не давали ничего разглядеть.

– Подними меня, пап!

Отец, кряхтя от напряжения, посадил мальчика на плечи. Рядом с юртами, которые Крисп увидел раньше, и впрямь стояло несколько квадратных палаток. А подле одной из них хлопал на ветру небесно-голубой флаг с золотым восходящим солнцем.

– Это флаг Видесса? – спросил Крисп. Он, хоть убей, не мог вспомнить, как тот выглядел.

– Да, это наш флаг, – ответил отец. – Сборщик податей всегда показывал нам его, когда являлся в деревню. Должен признаться, сейчас я больше рад его видеть, чем тогда. – Он опустил Криспа на землю.

– Дайте и мне посмотреть! Моя очередь! Дайте мне посмотреть! – запищала Евдокия. Фостий вздохнул, потом улыбнулся. И поднял свою дочь.

* * *

Назавтра пленников покормили куда лучше, чем по пути к долине: жареной бараниной и говядиной с большим количеством плоских пшеничных лепешек, которые кубраты пекли вместо дрожжевого хлеба. Крисп наворачивал, пока живот чуть не лопнул от счастья, а потом запил мясо, надолго присосавшись к кожаному бурдюку с кобыльим молоком.

– Интересно, что это за церемония, о которой говорил дикарь? – сказала мать.

– Да, хотелось бы видеть побольше, – согласился отец. – В конце концов, не будь нас, никакой церемонии бы не было. Несправедливо держать нас в загоне, когда там творятся такие дела.

Чуть позже кубраты выпустили крестьян из загона.

– Сюда! Сюда! – кричали кочевники, знавшие по-видесски, подталкивая толпу к юртам и палаткам.

Крисп заметил дикаря, на которого он наорал в день пленения, а потом в день освобождения. Кубрат вглядывался в толпу крестьян, проходивших мимо. Взгляд его остановился на Криспе. Кочевник ухмыльнулся.

– Хо! Юный хаган, а я тебя ищу. Ты пойдешь со мной – будешь участвовать в церемонии.

– Я? Но почему?

Говоря это, Крисп, однако, немедленно начал выбираться из людского потока навстречу кубрату.

Всадник, на сей раз пеший, взял его за плечо, как порою делал отец.

– Хаган Омуртаг – он хочет, чтобы кто-то из видессиан говорил с посланцем империи от имени всех пленников, стоя в магическом круге, пока посланник заплатит за вас золотом. Я рассказал ему о тебе, о том, какой ты смелый. Он говорит – ладно, пускай.

– Ух ты! Ничего себе!

Возбуждение боролось в его душе со страхом. Хаган Омуртаг в представлении Криспа был девяти футов ростом, с зубами, как у волка. А посланник Автократора, казалось ему, должен быть еще чудеснее: высокий, красивый, настоящий герой в блестящей кольчуге с огромадным мечом…

Действительность, как это обычно бывает, оказалась куда прозаичнее. Кубраты соорудили небольшой помост из шкур, натянутых на деревянный каркас. Ни один из четверых человек, стоявших на помосте, не был девяти футов ростом, и ни один не носил сверкающей кольчуги. А потом кочевник поднял Криспа, и он тоже очутился на помосте.

– Симпатичный мальчонка, – пробормотал невысокий человечек с брюзгливым лицом, в одеянии из зеленого шелка, расшитого серебряными нитями. Он повернулся к кубрату, стоявшему напротив:

– Ладно, Омуртаг, он здесь. Начинай свой дурацкий варварский обряд, если тебе так неймется.

Крисп замер, ожидая, когда на них обрушатся небеса. Неважно, что хаган Кубрата оказался не особенно высоким и не слишком похожим на волка; откровенно говоря, был он совершенно обыкновенным с виду кубратом, разве что меха носил куньи да соболиные, а не лисьи и кроличьи. Но он был хаган. Такое обращение должно было стоить посланнику головы.

Однако Омуртаг только запрокинул голову и рассмеялся.

– Ты, как всегда, сама учтивость, Яковизий! – По-видесски хаган говорил так же гладко и изысканно, как императорский посланник, и уж гораздо лучше Криспа. – Как известно, магия скрепляет сделку.

– Фос следит за всеми сделками с небес. – Яковизий кивнул человеку в синей рясе, стоявшему чуть позади. В голове у Криспа мелькнули смутные воспоминания. Он видал таких людей с выбритыми головами, хотя и не в Кубрате; так выглядели видесские жрецы.

– Это ты говоришь, – отвечал Омуртаг. – А мой энарей общается с духами земли и ветров. Они ближе какого-то недосягаемого бога, и я доверяю им больше.

Энарей был первым взрослым мужчиной без бороды, которого Крисп увидел в своей жизни. Гладкое лицо делало его похожим на мальчишку-переростка – но только пока вы не заглядывали ему в глаза. Видели они куда дальше мальчишеских… Дальше, чем вообще стоит видеть человеку, нервно подумал Крисп.

Хаган повернулся к нему.

– Подойди сюда, паренек.

На какую-то долю секунды Крисп остолбенел. Но тут же вспомнил, что его избрали за храбрость. Он выпрямил спину, вздернул подбородок и подошел к Омуртагу. Туго натянутые шкуры вибрировали под ногами, как громадный барабан.

– Твой народ – наш пленник, – нараспев произнес Омуртаг, сжав левой рукой Криспово плечо. Хватка его была твердой и жесткой.

Правой рукой хаган вытащил из-за пояса кинжал и приставил к горлу мальчика. Крисп замер, затаив дыхание.

– Он целиком в нашей власти, – продолжал хаган, – и мы будем делать с ним все, что захотим.

– Империя заплатит золотом, если ты его вернешь. – Голос у Яковизия был скучающий. Криспа внезапно осенило, что посланник наверняка участвует в подобной церемонии не в первый раз.

– Дай нам посмотреть на твое золото, – проговорил хаган.

Интонация его по-прежнему была официальной, но отнюдь не скучающей. Он жадно уставился на мешочек, который Яковизий извлек из складок своего одеяния.

Видесский посланник вытащил одну блестящую монету и протянул ее Омуртагу.

– Пускай этот золотой предстательствует за весь выкуп, как мальчик – за весь народ, – сказал Яковизий.

Омуртаг отдал монету энарею. Тот пошептал над ней, сделав свободной рукой несколько еле заметных пассов. Видесский жрец бросил на него неодобрительный взгляд, но промолчал. Энарей произнес пару слов по-кубратски.

– Он говорит, это хорошее золото, – сказал Омуртаг Яковизию.

– Конечно, хорошее, – огрызнулся Яковизий, нарушив ритуал. – Империя веками чеканит монеты только отличного качества. И даже если бы мы решили наклепать фальшивок, то выбрали бы повод поважнее, чем выкуп каких-то оборванных крестьян.

Хаган громко рассмеялся.

– Похоже, тебя в детстве оса за язык укусила, Яковизий, – сказал он и возобновил прерванную церемонию. – Он говорит, это хорошее золото. Поэтому можешь забрать свой народ. – Хаган легонько подтолкнул Криспа к Яковизию.

Ладонь посланника была теплой и нежной. Он погладил Криспа по спине каким-то странным и в то же время знакомым манером.

– Привет, красавчик, – пробормотал Яковизий.

Интонация тоже была какой-то домашней, и до Криспа неожиданно дошло, почему ласковое прикосновение посланника показалось таким знакомым: его мать и отец вели себя друг с другом точно так же, когда собирались заняться любовью.

Прожив всю жизнь в одной комнате с родителями, засыпая по ночам вместе с ними в постели, Крисп не мог не знать, что такое секс.

Но до сих пор ему и в голову не приходило, что возможны вариации, в том числе включающие его с Яковизием. Теперь, осознав такую возможность, он понял также, что она его не волнует, и отступил от посланника на полшага.

Яковизий отдернул руку, точно сам удивился, чем это она занимается. Взглянув на его лицо, Крисп не поверил в рассеянность посланника. Чтобы отшлифовать такую бесстрастную маску, потребовалось явно немало лет. Поймав взгляд Криспа, Яковизий небрежно пожал плечами, как бы говоря: «Не хочешь тем хуже для тебя».

Вслух он, однако, произнес совсем другие слова.

– По рукам! – громко заявил посланник и повернулся к толпе крестьян, стоявшей перед помостом. – Народ Видесса, ты свободен! – крикнул он. – Автократор Раптей, да хранит его Фос, выкупает вас из долгого и мучительного плена в этой дикой варварской стране, где вы надрывались в тяжких трудах под игом злобных и жестоких хозяев. Хозяев? Нет, скорее грабителей, потому что они силой отняли у вас свободу, принадлежащую вам по праву…

Речь продолжалась в таком же духе еще некоторое время. Криспа поначалу впечатлило, но вскоре утомило выспреннее словоизвержение, которое Яковизий обрушил на головы крестьян.

«Вернее, на наши головы», – мысленно поправил себя Крисп.

Он успевал уловить одно слово из трех и сомневался, чтобы кому-то из толпы тирады Яковизия были более внятны.

Крисп зевнул. Омуртаг, увидев это, усмехнулся и подмигнул ему.

Яковизий, захваченный потоком красноречия, ничего не заметил.

Хаган поманил мальчика пальцем. Крисп подошел поближе. Яковизий снова не обратил внимания, зато глаза энарея и жреца так и впились в малолетнего народного предстателя.

– Вот, паренек, – вполголоса сказал Омуртаг, словно не желая мешать речи посланника. – Возьми это на память о сегодняшнем дне. – И протянул Криспу золотой, который Яковизий дал хагану в качестве символа, когда выкупал видессиан.

Жрец в синей рясе, стоявший позади Яковизия, дернулся, точно ужаленный пчелой, и начертил на левой стороне груди солнечный круг. А энарей, схватив хагана за руку, что-то жарко и настойчиво зашептал ему в самое ухо.

Омуртаг оттолкнул шамана так резко, что тот чуть было не свалился с помоста. Прорычав ему что-то по-кубратски, хаган вновь перешел на видесский, обращаясь к Криспу:

– Этот дурак говорит, что поскольку монета была использована в церемонии, вместе с ней я отдал тебе народ Видесса. Что ты будешь с ним делать, маленький крестьянин?

Он оглушительно рассмеялся, довольный собственным остроумием.

Яковизий сделал паузу, метнул на хагана свирепый взгляд и продолжил свои разглагольствования. Крисп тоже рассмеялся. Если не считать туники и сандалий – а теперь и монеты – у него никогда не было никакой собственности. И мысль о владении целым народом показалась ему абсурдной.

– Все, можешь идти обратно к маме с папой, – отсмеявшись, сказал Омуртаг.

Крисп спрыгнул с помоста, крепко сжимая в кулаке золотую монету, подаренную хаганом.

* * *

– Чем скорее мы выберемся из Кубрата и вернемся в цивилизованный мир, тем лучше, – провозгласил Яковизий и погнал крестьян назад в Видесс еще быстрее, чем кочевники гнали их оттуда.

Освобожденные видессиане не пошли назад тем же извилистым тесным ущельем, которое привело их в Кубрат. Они избрали более широкий и удобный путь в нескольких милях к западу. Там пролегал старый гравийный тракт, расширявшийся с видесской стороны гряды в просторную и ухоженную дорогу.

– Такое впечатление, что когда-то кубратская дорога была частью этой, – заметил Крисп.

Родители ничего не ответили. Утомительный переход и капризы Евдокии, еле стоявшей на ногах, не оставили им сил на праздные наблюдения.

Но жрец, который прибыл в Кубрат с Яковизием, услышал. Звали его, как успел выяснить Крисп, Пирром. После того как Омуртаг отдал мальчику золотой, Пирр постоянно крутился рядом, как бы приглядывая за ним.

– Правда твоя, паренек, – отозвался жрец, сидя верхом на муле. – Когда-то дорога была единой, потому что единой была страна. Когда-то почти весь мир был един.

– Единый мир? – нахмурился Крисп. – Ну разумеется, господин жрец. А каким он же еще может быть?

Плетясь за Криспом, Фостий не удержался от улыбки; в это мгновение сын был на удивление похож на отца.

– Я имел в виду единый мир под управлением Видесса, – сказал Пирр. – Но три столетия тому назад, за грехи видесского народа Фос наслал дикие хаморские племена, и они прокатились по Пардрайянской равнине и захватили те земли, где находятся сейчас хаганаты Татагуш, Хатриш – и Кубрат. Наши законные земли. В один прекрасный день, когда Фос, владыка благой и премудрый, сочтет нас достойными, мы вернем их себе. – Жрец быстрым жестом изобразил над сердцем символ солнца.

Крисп приумолк, раздумывая на ходу над словами жреца. «Три столетия» ничего ему не говорили; с таким же успехом Пирр мог сказать «давным-давно» или «много лет тому назад». Но «грехи» это было интересно.

– За какие грехи? – осведомился он.

Пирр осуждающе сжал тонкие губы в куриную гузку, и длинное узкое лицо его сделалось еще длиннее и уже.

– Те самые грехи, которыми Скотос, – жрец сплюнул на дорогу, демонстрируя свою ненависть к богу тьмы, – испокон веков уловляет человечество: грех отделения, из коего вырастает гражданская война; грех гордыни, заставивший этих глупцов зубоскалить над варварами, пока не стало слишком поздно; грех роскоши, ибо они наслаждались своими богатствами и палец о палец не ударили, дабы сберечь их для будущих поколений.

Тут отец Криспа поднял голову.

– Что до роскоши, нам этот грех не грозит, – сказал он. – Во всей здешней толпе не найдется трех человек, у которых была бы запасная нательная рубашка.

– Тем лучше для вас! – воскликнул жрец. – Однако грех праздной роскоши жив, не сомневайся. В городе Видессе многие вельможи имеют по тунике на каждый день в году, но разве они помышляют о том, чтобы помочь своим неимущим соседям? Нет! Они только и думают, как бы захапать еще, и еще, и еще. Во льдах Скотоса туники их не согреют!

Его проповедь не произвела ожидаемого эффекта.

– По тунике на каждый день в году! – изумился отец Криспа.

Сердито нахмурясь, Пирр ускакал вперед. Фостий повернулся к Криспу:

– Хотел бы ты иметь такую прорву туник, сынок?

– По мне, это чересчур, – ответил Крисп. – Но от второй рубахи я бы не отказался.

– И я тоже, мальчик мой! – засмеялся отец. – И я тоже!

Через день или чуть позже крестьян нагнал отряд видесских конников. Кольчуги их легонько позвякивали под аккомпанемент барабанной дроби копыт. Яковизий протянул командиру всадников свиток. Тот прочел, глянул на крестьян и кивнул, а затем отсалютовал Яковизию, прижав к сердцу правый кулак.

Яковизий тоже отдал командиру честь и помчался к югу, пустив лошадь в галоп. Пирр тронулся вместе с ним, но скакун Яковизия быстро оторвался от неуклюжего мула.

– Господин мой, будьте великодушны, подождите своего недостойного слугу! – воззвал к нему Пирр.

Яковизий умчался уже к этому времени так далеко, что Крисп, стоявший в передних рядах колонны крестьян, еле расслышал его ответ:

– Если ты думаешь, жрец, что я собираюсь плестись в город со скоростью замудоханного мула, ты сильно ошибаешься!

Вскоре вельможа скрылся за дорожным поворотом. Пирр медленной трусцой последовал за ним.

Позже в этот же день путники увидели грязную тропу, убегавшую от дороги к востоку. Видесский офицер остановил крестьян, уткнувшись в свиток, который оставил ему Яковизий.

– Пятнадцать туда! – сказал он солдатам.

Те отсчитали первых попавшихся мужчин, и через минуту пятнадцать семей, эскортируемых тремя или четырьмя всадниками, отправились вдаль по тропе. Остальные снова пошли на юг.

Следующей остановки не пришлось долго ждать. На сей раз от толпы отделили двадцать семей.

– Они обращаются с нами не лучше кубратов, – расстроилась мать Криспа.

– Неужели ты надеялась вернуться в нашу старую деревню, Таце? – спросил отец. Мать кивнула. – А я нет, – сказал он ей. – Нас угнали слишком давно. Кто-то наверняка уже возделывает наши поля; нами, должно быть, заткнут новые дыры.

Так и вышло. Назавтра Фостий попал в группу из тридцати крестьян, отобранных видесскими солдатами, и вместе со своими домочадцами свернул на извилистую тропинку, бежавшую на запад.

Вечером они добрались до своей новой деревни. При виде ее даже Фостий потерял свое обычное смирение и бросил гневный взгляд на одного из конников, сопровождавшего крестьян.

– Кубраты и те нас приняли лучше, – с горечью сказал он.

Крисп заметил, как у отца поникли плечи. Дважды за три года начинать все с нуля – такое испытание кого угодно сломит.

Но видесский солдат ответил:

– Приглядись получше к тем, кто тебя там встречает, крестьянин. Может, тогда ты изменишь свое мнение.

Фостий пригляделся. И Крисп тоже. Сначала в глаза бросилось только то, что в деревне совсем мало крестьян. Он вспомнил, как их встречали в Кубрате. Отец, безусловно, прав: там было больше народу, чем здесь. А на полях так и вовсе пусто. И кто они такие, эти люди?

Что-то в их позах, в том, как невозмутимо они ожидали, пока новоприбывшие приблизятся к ним, заставило Криспа почесать в затылке. Стояли они как-то не так, как деревенские в Кубрате, но в чем было отличие, Крисп не уловил.

Зато уловил отец.

– Сдается мне, они вообще не крестьяне, – тихо промолвил он.

– Угадал, – усмехнулся всадник. – Они ветераны на пенсии. Автократор, да благословит его Фос, разместил по пять-шесть человек в каждой заселяемой вновь деревне.

– А нам-то какой от них прок? – возразил Фостий. – Спины у них, положим, крепкие, но раз они не крестьяне, то нам придется обучать их с азов.

– Возможно. Правда, только сначала, – откликнулся солдат. – Я гарантирую, что дважды им ничего не надо будет повторять. И они, в свою очередь, тоже сумеют вас кое-чему научить.

– Чему, интересно? – фыркнул Криспов отец.

Вопрос вообще-то был задуман как презрительно-риторический, но всадник на него ответил.

– Управляться с луком и мечом, копьем и щитом, скакать верхом, наконец. Заявятся в следующий раз к вам кубраты – тут-то вы их и удивите! Ну как, разве тебе это не по душе?

Не успел отец ответить, как Крисп запрокинул голову и завыл по-волчьи. Фостий засмеялся – и, внезапно оборвав свой смех, сжал кулаки и тоже завыл, перекрыв глубоким проникновенным басом щенячьи повизгивания сына.

Все больше и больше крестьян, а под конец и солдаты подхватили этот грозный вой. В новую деревню они вошли дружным строем, вопя во всю глотку. «Если бы кубраты могли нас сейчас слышать, – с гордостью подумал Крисп, – они бы никогда больше не посмели сунуться на юг!»

Он был, в конце концов, еще ребенок.