Текст книги "Богомолец"

Автор книги: Нина Пицык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

У ИСТОКОВ ЗНАНИЙ

Министр просвещения пригласил профессора Киевского университета В. В. Подвысоцкого войти в особую комиссию по сооружению зданий нового Новороссийского университета. Некоторое время, не прерывая чтения лекций в Киеве, Подвысоцкий только наезжал в Одессу. Но в середине апреля 1901 года вопрос о переводе Подвысоцкого в Новороссийский университет был окончательно решен. Богомольцу жаль расставаться со своим наставником. После недолгих раздумий он тоже переехал в Одессу.

Сравнительно недавно созданный здесь медицинский факультет – небольшой. Достроена пока одна клиника – внутренних болезней, – финансы не позволяют большего. Царское правительство равнодушно к увеличению отряда врачей в России. Число вакансий при приемах в лучшем случае не уменьшается. Напрасно Подвысоцкий обращался к местным воротилам за помощью – откликнулась лишь одна генеральская вдова. Из Москвы прибыли микроскопы, из Парижа – термостаты, Берлина – хирургический инструмент, Лейпцига – анатомические атласы, – а выкупить их не на что.

Зато факультет располагает редким составом профессуры. Это в подавляющем большинстве – ученики великих русских естествоиспытателей: Сеченова, Мечникова, Пашутина.

Теперь, оглядываясь назад, Богомолец считает время, проведенное на юридическом факультете, напрасно потерянным и сам не может понять, как он мог «набивать голову изучением массы никому не нужных юридических мелочей».

Вскоре слегка сутуловатый, застенчивый, с открытым взглядом светлых глаз студент обратил на Себя внимание однокурсников своей одаренностью. Профессорам новичок тоже нравится любознательностью, трудолюбием, редкими способностями.

Порой Александру, по его собственному выражению, кажется, что «утолить жажду познания он так никогда и не сможет».

К сожалению, Александр Михайлович не в состоянии обеспечить сыну необходимые условия для учебы. Русские земские врачи располагают весьма скудными средствами. И зачастую на свои гроши и лекарство покупают пациентам. Таков и Александр Михайлович. К тому же бдительная полиция мешает ему утвердиться на одном месте: под различными предлогами Нежинская и Остерская земские управы то и дело перебрасывают его из одной больницы в другую. За шесть лет пришлось сменить талалаевскую на жукинскую, а последнюю – на гоголевскую. Ожидать очередные назначения приходится годами. В такое время отец не посылает сыну ни гроша. От небольшого наследства жены согласно ее желанию Александр Михайлович давно отказался в пользу бедных крестьян села Климово.

Студент Богомолец живет скромно. Подрабатывает переводами и репетиторством, но на заработанные деньги покупает лабораторных животных и экспериментирует.

Александр Богомолец – студент-второкурсник держит в руках медицинский журнал с первой своей научной работой о бруннеровых железах – крохотных железах двенадцатиперстной кишки. Открыты они давно – в конце XVII столетия. Потом в течение ста пятидесяти лет о них не было ни одного сообщения. Лишь в сороковых годах прошлого века разгорелись страсти вокруг их строения. Молодого же исследователя интересовало, обладают ли они, подобно другим пищеварительным железам, описанным И. П. Павловым, способностью на разные питательные вещества, попадающие в желудочно-кишечный тракт, отвечать выделением соответствующих ферментов.

Исследования он проводил на кроликах. И вышло, что бруннеровы железы не составляют исключения из массы других пищеварительных желез. На кормление углеводами они отвечают выделением слизи. Присутствие в клетках железы ее наибольшего количества связано с белковым питанием животных. При кормлении же жирами их очень мало.

В журнале «Русский архив патологии, клинической медицины и бактериологии» сообщение А. Богомольца «К вопросу о строении и микрофизиологии бруннеровых желез» заняло немного места, но ученые его заметили. Ведь это первая за шестьдесят последних лет работа о слабо изученных образованиях!

Прочитав ее, профессор А. Ф. Маньковский очень серьезно спросил Богомольца:

– Теперь, коллега, чем займемся? Вас не привлекает проблема внутренней секреции живых организмов?

Спрашивая об этом, профессор не сомневался в утвердительном ответе. Последние десятилетия ознаменовались началом превращения медицины в науку точную. Ученые начали проникать в сущность физико-химических тонкостей созданных природой устройств, осуществляющих все многообразие процессов в живом организме.

Эндокринология – новая отрасль биологической науки. Своей задачей она ставит разгадку тайны могучей системы, состоящей из нескольких желез. По сигналам нервной системы эндокринные железы через кровь и лимфу рассылают в разные участки организма высокоактивные химические продукты. Эти вездесущие, деятельные агенты жизни недаром называют скрытыми биологическими пружинами. Они вмешиваются в невообразимо сложные процессы жизнедеятельности: возбуждают их, направляют, тормозят.

Для здорового организма характерна высокая целесообразность, слаженность, экономность, гармоничность деятельности этой системы. Но стоит всего лишь одной пораженной железе выделить слишком мало или чрезмерно много гормонов, как согласованная деятельность организма нарушается.

В биохимии эндокринной системы буквально океан вопросов. Неизвестного здесь гораздо больше, чем понятного, непредвиденного больше, чем предполагаемого.

Эндокринология – предмет величайшей сложности и вместе с тем неизмеримых возможностей. Разгадав природный механизм, которым пользуются живые организмы для управления обменом веществ, наука совершит гигантский скачок вперед: ученые и врачи получат оружие, помогающее устранять в организме чуть ли не любые «поломки».

Богомолец далек от иллюзий и надежд на близкие открытия. Но это его не останавливает. Независимо от процента вероятности удач он будет заниматься эндокринологическими проблемами. Они этого стоят.

Среди многочисленных желез есть надпочечники, впервые описанные почти четыре столетия назад. Они парные и расположены возле каждой из почек. Почти двести пятьдесят лет ведутся споры о роли этих крохотных, но могущественных образований.

Одни исследователи приписывают им кроветворные функции, другие обнаруживают в них что-то общее то с селезенкой, то с нервной системой.

– Сколько же противоречивых гипотез нагромождено вокруг этих органов! – удивляется Богомолец.

Изучение литературы о надпочечной железе заняло массу времени. Начинающий ученый вчитывается в лабораторные отчеты многочисленных исследователей об удалении и пересадке надпочечных желез. Полное удаление их ведет животного к неизбежной гибели. В то же время даже очень небольшой кусочек может сохранить жизнь. Кровь животных, лишенных надпочечников, становится ядовитой: впрыснутая здоровым, она губит их. А вот небольшая доза надпочечниковой вытяжки, введенная в вену, дала интересный физиологический эффект в опыте с оживлением животных, умерших от продолжительного хлороформного наркоза. Возбудив дыхательный центр и периферическую сосудодвигательную нервную систему, она вернула их к жизни.

Богомолец считает, что «строение надпочечников и физиологическое действие веществ, заключающихся в этом органе, изучены в достаточной степени», зато связь между строением и «выделением продуктов деятельности железы еще мало прослежена». Может, его эксперименты внесут что-либо новое в эту область?

Найдя критерий для суждения о нормальном строении надпочечника, он перешел к очередному этапу работы. «Надпочечники млекопитающих представляют парный орган, – писал он впоследствии, – одетый в довольно плотную соединительнотканную капсулу… Капсула богато снабжена сосудами… Сама железа по характеру образующих ее клеточных элементов разделена на два концентрических слоя: наружный – корковое вещество и внутренний – мозговое». «Это я уже видел собственными глазами! – писал Александр отцу в октябре 1902 года. – Теперь займемся экспериментальной частью. Кошки, кролики и ежи уже заготовлены. Посмотрим, как меняют картину деятельности желез естественные и искусственные факторы».

Беременность и мышечное утомление, введение различных препаратов, таких, как пилокарпин, стрихнин, яичный желток, неизменно активизировали корковый, слой вещества надпочечников: резко вырастало число увеличенных, растянутых, с губчатой протоплазмой, серых при обработке осмиевой кислотой клеток, названных Гюиссом спонгиоцитами.

С помощью различных воздействий экспериментатору удалось превратить в спонгиоциты почти весь корковый слой желез – «факт, – как писал А. Богомолец, – говорящий в пользу не только морфологического, но и функционального единства всех трех слоев коркового вещества надпочечников».

«Принятое в то время подразделение коркового слоя на три пояса… совершенно произвольно, ничем не оправдано: все эти пояса суть только различные состояния жизнедеятельности одного и того же железистого элемента», – спешил поделиться с отцом.

Но экспериментатор в своем первом столкновении со старыми представлениями этим не ограничивается.

«…Секретом коркового слоя, – пишет он в своей второй в жизни научной работе, – следует считать вещество, обнаруживаемое в железистых клетках этой части органа. Вещество это окрашивается цианом, Суданом III, шарлахом, алканином в спиртных растворах, черной осмиевой кислотой – факты, позволяющие признать в нем сходство с жирами».

Но ведь все авторы учебников физиологии дружно утверждают, что организм теплокровных животных сам не вырабатывает жироподобные вещества, а только усваивает занесенные кровью!

Если учесть, что биохимия приписывает жироподобным веществам – липоидам – важную роль в явлениях иммунитета – невосприимчивости организмов высших животных к заболеваниям, это открытие – принципиальное для биологии.

Студент поучает почтенных, профессоров! Ничего удивительного: большинство из них – ходячие кладовые древних, часто слабо проверенных утверждений. Им недостает собственного опыта и собственных наблюдений!

Богомолец не избежал стычки с одним из сторонников книжных догм – профессором П. П. Заболотновым.

– Как вы, молодой человек, осмеливаетесь идти вразрез с хорошо обоснованным мнением европейских авторитетов?! – разгневался он.

– А данные? Вы знакомы с данными моих исследований? – спрашивает Богомолец.

– Я, милейший, другое знаю, – не скрывая иронии, отчеканивает старик, – во всех университетах мира студенты-медики слышат одно: жиры только откладываются в клетках из крови и продуктом внутренней секреции быть не могут!

– Выходит, заучивают чепуху!

– Повторяю: вы посягаете на то, что было до сих пор незыблемо!

Богомолец отвечает:

– Я где-то читал: «Что же касается предрассудков так называемого общественного мнения, которому я никогда не делал уступок, то моим девизом по-прежнему остаются слова великого флорентийца[1]1
  Леонардо да Винчи.


[Закрыть]: «Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно!»

Богомолец цитирует предисловие Карла Маркса к «Капиталу». Крохотную карманную книжечку лейпцигского издания на папиросной бумаге с пометками покойной матери, привезенную из Сибири после ее смерти, он начал читать еще в Киеве.

…Группа профессоров в специальном заявлении просила ученый совет Новороссийского университета, «учитывая особую ценность добытых данных», издать сообщение двадцатидвухлетнего студента А. Богомольца «К вопросу о микроскопическом строении надпочечников в связи с их отделительными функциями» за счет медицинского факультета.

В 1909 году один из наших соотечественников – диссертант Молчанов, а еще через несколько лет – профессора Пенде и Глей подтвердили открытие студента Александра Богомольца, но не упомянули его имени.

А. А. Богомолец позже писал: «Как для получения урожая требуется не только полноценное зерно, но и подготовленная почва, так и восприятие новых научных фактов должно быть подготовлено. Открытия и наблюдения, опережающие свою эпоху, часто забываются и делаются потом заново другими, более счастливыми исследователями».

Открытия жироподобного продукта жизнедеятельности коры надпочечников постигла участь множества русских открытий: оно вошло в науку значительно позднее, притом как достижение зарубежных ученых, по существу повторивших студенческое исследование Богомольца.

Даже русские ученые, поправ приоритет родной науки, еще долго цитировали по этим вопросам иностранных авторов.

В 1945 году А. А. Богомолец писал: «Лишь через тридцать лет после выхода в свет моей забытой второй студенческой работы было установлено, что одним из продуктов внутренней секреции является кортикостерон – липоид, микроскопическая картина выработки которого клетками коры мною была ясно описана».

Богомолец, говоря это, имел в виду исследования своей ученицы – профессора Н. Б. Медведевой. Добытый ею один из секретов коры надпочечников – кортикостерон – он метко назвал «гормоном отдыха» в отличие от «гормона работы» – инсулина. Введенный в организм, он усиливает процессы восстановления и накопления энергетических веществ, особенно после мышечного утомления.

Недавно профессор В. П. Комиссаренко выделил из коры надпочечника активное начало, названное кортикотонином. Оно вызывает повышение кровяного давления у животных при экспериментально вызванном шоке и у людей при гипотонических состояниях, в частности во время хирургических операций.

В наши дни бесспорная правота А. Богомольца доказана: липоидные инкреты коры надпочечников получают синтетически и широко применяют в лечебной практике.

Богомолец проводит в лаборатории все свободное от лекций время. От окуляра микроскопа он отрывается только тогда, когда зрение отказывает и перед глазами начинают плыть цветные круги. Профессор предостерегает:

– Не торопитесь.

Но Александр изредка прихватывает для опытов и ночные часы, хотя отцу в Жукин пишет: «Сплю довольно сносно. Высыпаться приходится поневоле, ибо, к сожалению, один недоспанный час портит весь следующий рабочий день».

Напрасно Александр Михайлович, пытаясь предупредить переутомление сына, осторожно призывает его щадить тебя. «А если очень беречь силы для «зрелой» работы, то никогда не станешь «зрелым». Об этом, – спрашивает Александр отца, – сознайся, ты не подумал?»

Исследования он продолжает и во время летних каникул, которые проводит в Нежине.

Здесь Богомолец увлекся изучением изменений в надпочечных железах при дифтерии. Разрушительные процессы в них во время этого тяжкого инфекционного заболевания протекают чрезвычайно бурно. Не дадут ли опыты какие-то новые данные о роли желез в самозащите организма от действия бактериальных ядов?

Биохимикам известно, что многообразные реакции преобразования белков, углеводов, жиров и солей в организме происходят с непрерывно, меняющейся интенсивностью. При этом изменения всегда обоснованы потребностями организма, находящегося в постоянном взаимодействии с внешней средой; например, они дают энергию для мышечной работы.

А что происходит, Когда организм переполняют бактериальные яды? Это интересует молодого исследователя.

Он решил выяснить, как поведут себя надпочечные железы, «какова мера их защитных свойств в борьбе с проникшей в организм инфекцией».

Ру, Йерсен, Пети, Подвысоцкий единодушны в мнении: надпочечники при многих инфекционных заболеваниях, особенно дифтерии, подвергаются значительным изменениям, вплоть до разрушительных. Не удастся ли ему, Богомольцу, подсмотреть что-то новое?

Свои опыты он проводит на кошках: среди прочих лабораторных животных надпочечники кошек особо выразительно реагируют на экспериментальные раздражители.

Трем разным группам животных он вводит под кожу и в брюшную полость разные дозы богатой токсинами культуры дифтерийных бацилл. В одном случае он вызывает скоротечное смертельное заболевание, во втором – более затяжное, но тоже гибельное. Реакция кортикального слоя желез в этих случаях оказалась соответственно разной: в первом – явно глубокие изменения экспериментатор обнаружил в самом нижнем слое. Во втором же – появились места с совершенно измененным строением в корковом слое.

Но особенно интересными оказались надпочечники третьей группы животных. Их Богомольцу удалось спасти от смерти энергичным применением сыворотки крови животных первой группы, у которых наблюдалось острое заболевание. Кортикальное вещество этих восьми кошек сохранило отпечаток повышенной секреторной деятельности – совершенно такой, какую Богомолец наблюдал после длительного воздействия электрическим током, впрыскивания животным пилокарпина и т. п.

Значит надпочечная железа в момент, когда организму угрожает опасность от бактериальных ядов, начинает усиленные поставки своего секрета! Выходит, наряду со щитовидной железой она тоже орган защиты. А если так, то нельзя ли ее деятельность искусственно активизировать?

Таково начало будущих сорокалетних поисков средств повышения сопротивляемости человеческого организма заболеваниям.

Но пока опыты пришлось прекратить: кошек больше достать не удалось.

Теперь Александр с утра до ночи пропадает на берегу Остра: удит рыбу с соседями – братьями Левчановскими, плавает наперегонки. Левчановские парни отчаянные: лазят по заводям, ныряют. Исследование одной из подводных ям старшему чуть не стоило жизни. Откачивал друга Сашко по всем правилам, хотя нервничал, ощущая за спиной «беззубую». Наконец «утопленник» открыл глаза и тихо спросил:

– Саша, где мы? Уже на том свете?

– Нет, еще на этом не все сделали! – рассмеялся Богомолец, гордясь своей первой победой над смертью.

В октябре Богомолец решил приняться за исследования нервной системы, в частности по иннервации сердца. «Как ни странно, – писал он отцу, – это очень мало разработанная проблема… имеющая, конечно, большой практический и теоретический интерес».

Университетская программа давно уже не удовлетворяет Богомольца. Ему хочется раздвинуть ее рамки. Он выкраивает часы для посещения лекций в Одесском бальнеологическом обществе, подолгу просиживает в библиотеке.

И так уже давно: препараты, книги, лекции. Изредка разве заглянет к двоюродной сестре Тасе Богомолец – слушательнице словесного отделения историко-филологического факультета Одесских высших женских курсов. У нее собираются знакомые. Все они очень любят Александра за общительность, веселость, остроумие. То предложит издавать домашний сборник со смешным названием «Серо-лирические вдохновения и темно-синие песнопения», то сам сочинит остроумные стихотворные пародии. Как-то срифмовал целое опереточное либретто о приключениях врача.

Тасиных знакомых поражает талантливость, широта интересов Александра. Вот он спорит с друзьями по поводу каких-то научных тонкостей, а уже через несколько минут судит о картинах Рафаэля и драматических спектаклях.

Тася и Александр любят ходить в театр. Раз, когда занавес пополз вверх, кто-то с возгласом: «Долой самодержавие!» – кинул с галерки в партер пачку листовок.

Саша торопливо спрятал одну. Событие его взволновало.

– Я же говорил, что зреет! – шептал он ей весь вечер.

Выйдя из театра, под фонарем стал читать: «Бойся, самодержец! Пока что только два самоотверженных рабочих крикнули во весь голос: «Долой самодержавие!» Но близок час, когда весь рабочий народ, как один человек, предъявит требование себе политических прав. И в этот грозный час не помогут тебе ни твои шпионы, ни твои жандармы – единственные твои друзья в стране, потому что все честные рабочие и крестьяне – все против тебя».

– Чистейшая правда! – прошептал Александр. – Только нужно добавить: «И честные студенты».

А через несколько дней после посещения театра Александр появился у сестры неожиданно – прямо с лекции в бальнеологическом обществе. Раздеваясь в передней, он шепотом поведал ей;

– Листовку переписал и двум профессорам подсунул! Знала бы ты, какой шум поднялся в университете!

– Нападение японцев!

– Война!

В университетской церкви начались молебствия о даровании победы русскому оружию. Совет профессоров готовил елейный верноподданнический адрес царю, но левая часть профессуры запротестовала – войну она открыто осуждала. Студенты свистом прервали чтение проекта адреса. Так царь и не получил заверений в преданности престолу от Новороссийского университета.

«Я ненавижу войну так, как может ненавидеть ее только врач, призванный отстаивать каждую жизнь!» – писал Александр отцу.

«Небольшая победоносная война», задуманная в министерских апартаментах для спасения России от революции, привела царский режим к окончательному банкротству.

Как пчелы в улье, взбудоражилось русское студенчество. После рождественских каникул 1904 года занятия в Московском университете не возобновились. Они были отложены на неопределенное время. Неспокойно стало и в стенах Новороссийского университета. Список «неблагонадежных студентов», ежегодно составлявшийся ректором для департамента полиции, теперь дополнен списком «состоящих под подозрением». В нем четвертым значится Александр Богомолец.

Университетские инспекторы напрасно прилагали усилия, чтобы избежать взрыва гнева. Произошел он в конце октября 1904 года на публичной защите диссертации чисто академического характера. Кто-то в верхних рядах амфитеатра вдруг поднялся и громко крикнул:

– Господа, пора от чистой науки перейти к делам текущим!

Зал ответил аплодисментами. Декан факультета звонил, стучал, тщетно взывал к порядку.

– Долой войну! – ревела аудитория.

– При повторении беспорядков заседание будет закрыто! – угрожал инспектор.

Студенты, казалось, не слышали угроз/

– Долой царя! Смерть самодержавию! – неслось из сотен глоток.

Защита была прервана. Выходили не торопясь, с песнями. «Дубинушка» звучала как боевой марш.

Казачий наряд появился внезапно. У некоторых «бунтовщиков» солдаты отобрали студенческие билеты. Среди них был и Александр Богомолец.

На следующий день декана медицинского факультета профессора Подвысоцкого пригласили в дом № 11 по Преображенской улице. Здесь в Одесском губернском жандармском управлении его обстоятельно допросили о выступлении студентов. В конце показали список замеченных во время «беспорядков» и попросили уточнить, кто кричал «Долой царя!». Список открывался фамилией Богомолец.

Нет, профессор точно знает, что ни один из значащихся в списке рта не раскрывал, тем более студент Богомолец.

Но не это спасло Александра от неизбежного, казалось бы, исключения из университета. После консультации с Петербургом к «делу» было подшито заключение: «Принимая во внимание, что указаний на лиц, кричавших «Долой царя!», кроме агентурных, не имеется… и принимая во внимание, что дальнейшее производство дознаний может возбудить нежелательные толки, следствие прекратить».

Вечером Подвысоцкий говорил жене:

– Меня этот солдат поучает: «Во вверенный вам факультет начинает проникать крамола!» Затянуть потуже «пояс» требует! И так высшую школу превратили в участок, где распоряжается полиция. Чего же еще хотят?

В дверь позвонили, и через минуту на пороге кабинета появился Александр Богомолец. Из-под насупленных бровей хозяин бросил на него суровый взгляд и, не предлагая сесть, ледяным тоном сказал:

– Молодой человек, я вас пригласил для того, чтобы предупредить: впредь в присутствии инспекторов считать монарха «фокусом, где сходятся лучи народного благоволения». Советую изредка почитывать «Московские ведомости». Они «обожаемого» сравнивают с олимпийским небожителем, кажется, Гефестом. А о том, что Гефест хромал, а у «всемилостивейшего» «хромает» рассудок, убедительно прошу до окончания университета говорить реже. В противном случае вашему отцу, которого я глубоко уважаю, не видеть вас врачом. В этом я убедился сегодня пополудни в губернском жандармском управлении. А ваш батюшка отличнейше знает, что это за милостивое учреждение…

– Господа, скопляться воспрещено! Осадить! Пра-а-ашу разойтись!

Околоточный уже охрип и обессилел. Колонна студентов, растянувшаяся во всю ширину Херсонской улицы, направляется к театру Сибирякова. А казаков все нет. Богомолец видит, как от растерянности и напряжения, несмотря на редкую на юге январскую стужу, у «стража» на багровом носу выступили росинки пота. Но его сегодня никто не слушает. Толпа поет, смеется, свистит.

– Революция? – спрашивает Александр у шагающего рядом студента.

Жаль, отец в Нежине. Он бы все объяснил. А этот только одно знает: в Петербурге, у Зимнего дворца, на Троицком мосту, в Александровском саду, у здания Генерального штаба убиты тысячи рабочих и раз в пять больше ранено. Это так царю не сойдет.

Лавина ненависти разлилась по всей стране. Даже лояльные московские врачи на губернской конференции открыто заявили о своей солидарности с требованиями петербургских рабочих, выразили глубокое сочувствие жертвам Девятого января и потребовали от земств «не давать больше средств для посылки врачебных отрядов на Дальний Восток».

Протестуя против кровавой расправы, московские студенты начали забастовку, которой суждено было затянуться до 1906 года.

К московскому студенчеству примкнули студенты Петербурга, Киева и теперь Одессы.

Час назад одесскому генерал-губернатору доставили телеграфное распоряжение насмерть перепуганного министра внутренних дел: «С неуклонной энергией и решимостью, без всяких снисхождений и колебаний принимать меры к полному сокрушению мятежа».

Студенты об этом не знают. И когда из-за угла вылетают казаки, толпа нерешительно замирает, а затем бросается врассыпную, теряя книги, шапки, рукавицы.

Богомолец и еще двое заскочили в ресторан «Бристоль»: надо пересидеть бурю. Слева от них шумит компания. Ба, да это же университетские – профессора и студенты! Поют запрещенные песни, а подвыпившая публика подтягивает.

Декана исторического факультета Высших женских курсов профессора Щепкина Богомолец знает давно. Это человек независимых взглядов и поразительной памяти. У внука знаменитого актера – запоминающаяся внешность. Крепко сбитый, с высоким, крутым лбом, широким затылком, резкими, рубящими жестами, он стал любимцем одесских студентов. Сильный, страстный голос его заполнил зал:

 
…Вином из полного стакана
Твое здоровье, Пестель, пью
И злюсь, и рвуся на тирана…
 

Не слышно больше стука ножей и вилок, все головы повернулись к господину в черном сюртуке, стоящему на стуле с бокалом красного вина.

– Победоносцев заявляет, что православная религия по писанию признает только самодержавную власть. Всякое же конституционное правительство противоречит ему. Бред! Мы разобьем самодержавие, как этот бокал!

У ног Александра засверкали осколки.

Прежде чем послать Богомольцу повестку с вызовом к следователю по делу «о произнесении профессором Щепкиным возмутительной речи», ротмистр Заварзин заглянул в картотеку состоящих «на подозрении». «А. Богомолец… – пробежал он глазами, – поддерживает знакомство с неблагонадежными…»

Дочитывать не стал, и так ясно.

Жандарм – квадратный в плечах, с рыжеватыми, мрачно насупленными бровями – встретил Богомольца неожиданно фамильярно:

– По улицам страшно ходить? Знаете, полицейские боятся на постах стоять: неизвестные отбирают оружие. Вот до чего господа студенты разожгли страсти!

– Да, вы правы: положение правительства критическое. Только зачем вы мне об этом говорите?

Лицо у ротмистра туго набрякло, будто мгновенно постарело. Голубые, с красными прожилками глаза замерли.

– Вы любите свой народ?

– Тот, для которого «холостых залпов не давать, патронов не жалеть»? Да, люблю.

Следователь грузно опустился на стул, в тот же миг подался вперед и резко выкрикнул:

– В ресторане «Бристоль» были? Стихотворения, читанные господином Щепкиным, помните?

Что-то дрогнуло, плеснулось в груди у Богомольца:

– Собственно, разговора у нас состояться не может. Я в ресторанах не бываю по очень простой причине: у меня – студента – для этого нет средств. А потому ни о каких стихотворениях, читанных профессором в ресторане, не ведаю.

– Вы – Богомолец?

– Да, Богомолец, Александр. Студент.

– Студент?

Глаза у жандарма стали мутными.

– Так чего же ты молчишь? Мне нужен Алексей Богомолец – ветеринарный врач!

– Мы, господин следователь, никогда не были и – уверен – не будем друзьями. Поэтому прошу не обращаться ко мне на «ты»! – сказал Богомолец с напряженной неторопливостью и направился к выходу.

– Вы, видно, тоже из тех, бунтовщиков? – остановил его следователь.

– Еще нет, но после нашей любезной беседы могу оказаться среди них.

Следователь подымается из-за стола, нервно засунув руки в карманы.

– Думают ли господа студенты об отечестве?

– Полагаю: постоянно. Лучшие из них, конечно!

Занятия 1 сентября 1905 года в Новороссийском университете не возобновились, поэтому А. Богомолец вернулся из Нежина в Одессу только в конце месяца. В тот день в порт пришел большой белый пароход с телом какого-то генерала, убитого в Порт-Артуре.

По дороге к дому Александру повстречалась освещенная сентябрьским солнцем мрачно-торжественная процессия. Погребальные ризы священников, городовые в белых перчатках, креповые банты на газовых уличных фонарях, факельщики в черных треуголках. Медленно двигался лафет с высоко поставленным гробом. Слышались только цокот подков о мостовую да сдержанный шепот лениво шагавших генералов, вылощенных адъютантов и скучающих дам в белых косынках сестер милосердия.

Вдруг, прорвавшись сквозь церковный звон, чей-то молодой голос бросил:

– Помните о Цусиме и Порт-Артуре!

Богомолец отыскал глазами говорившего. Это был студент. Взобравшись на чугунную ограду вокзального сквера, он выкрикнул:

– Царь и его опричники типа покойника, – он указал рукой на гроб, – довели Россию до неслыханного позора и разорения. Проклятие им!

Городовые бросились к оратору, но его грозной стеной загородили инвалиды с георгиевскими крестами на груди: они готовы были обновить костыли! Студент успел скрыться.

Вечером Богомольца радушно приветствовали в доме прозектора кафедры общей патологии Льва Александровича Тарасевича. Александр давно уже проникся к этому человеку глубоким уважением. Богомольцу импонируют его на редкость разносторонняя образованность, ненасытная жажда знаний, неусыпная деятельность для блага попранной родины, готовность принести ей в жертву всего себя. Не дальше как весной охранка узнала о значительной денежной помощи Тарасевича социал-демократам. За это его попытались удалить из университета, но под давлением студентов вернули обратно.

Долгие задушевные беседы с доброжелательным и чутким учителем стали для Богомольца потребностью. Лев Александрович – талантливый ученый, ученик и сподвижник И. И. Мечникова, в свою очередь, по достоинству оценил острый ум и неутомимую работоспособность ученика.

Молодежь часто собирается в доме Тарасевича по вечерам «на чай». За столом тут больше говорят, и часто в пузатом самоваре воды не убавляется. И в этот раз разговор не утихает. Ведь собрались люди, не видевшие друг друга три каникулярных месяца, и каких!