Текст книги "Карнавал в Венеции"

Автор книги: Нина Бомонт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава пятнадцатая

Кьяра очнулась от беспокойного сна, который ее настиг, когда уже занимался день.

Сердце подсказывало ей, что Лука невиновен. Она была готова это принять. Если бы не еще кое-что…

Нет! Если она назовет это нечто, оно станет действительностью. Слова обладают магической силой, превращают иллюзии в реальность.

Надо отсюда уходить. Теперь, когда она признала невиновность Луки, ей надо бежать, иначе она ему уступит. И тогда станет точно такой же, как ее мать, пожертвовавшая своей жизнью ради удовольствия мужчины.

Она никогда не станет для Луки больше, чем любовницей, даже если он в этом не признается. Ей слишком хорошо был известен закон Венеции, по которому патриций не имел права взять в жены простолюдинку.

Из платьев, сшитых ей белошвейкой, Кьяра выбрала наименее яркое. Потом гладко зачесала волосы и завязала их узлом. Взяв кошелек, вспомнила о кольце.

Она вынула его и положила на стол. Затем обвязала шнурок вокруг талии и засунула кошелек за пояс юбки.

Все это время из головы у нее не выходило видение: ее черные волосы рассыпались по красной шелковой подушке, губы чувственно улыбаются…

Именно поэтому она и должна уйти. Если она останется, ему не придется брать ее силой, она сама принесет себя на алтарь любви. Без сомнения.

«Ты увидела будущее, – говорил ей внутренний голос, – и оно свершится. Тебе дано увидеть будущее, но не дано изменить его».

Голос был такой явственный, что Кьяра даже невольно подняла голову, ища говорящего.

«Твоя мать тоже видела, что произойдет, и знала, что не в силах это изменить. Да она и не хотела».

– Нет, – прошептала Кьяра, – я не такая.

«Нет, не такая. Она была слабой, а ты – сильная, и ты сможешь противостоять ударам судьбы. Даже если не сможешь их избежать».

– Нет! – Кьяра прижала ладони к вискам. – Так случится, если я останусь. Но я не собираюсь оставаться. Я уйду и тем самым смогу изменить свое будущее.

«Увидишь. Увидишь».

Голос постепенно стих.

Потрясенная, Кьяра легла на кровать, закрыв глаза. Почему внутренний голос, всегда указывавший ей путь в минуты отчаяния, сейчас старается преградить ей дорогу, которую она для себя выбрала? Почему этот голос убеждает ее, что у нее нет выбора, что она должна безропотно принять то, что в конечном счете ее уничтожит?

Когда она снова открыла глаза, уже занималась заря, окрасившая бледно-голубое небо розоватыми красками и осветившая фасады домов на той стороне канала.

Бросая вызов внутреннему голосу и собственному видению, Кьяра вздернула подбородок: день для путешествия самый подходящий!

Накинув плащ, она последний раз взглянула на дверь, которая вела в комнату Луки. Он просил не уходить, не попрощавшись с ним, вспомнила она.

Она оставит ему записку. Он не может требовать от нее большего.

Присев к столу, она начала писать. Но тут строчки поплыли, и у нее перед глазами отчетливо проявилось лицо Луки.

Собрав всю свою волю, она приказала видению исчезнуть, но оно было слишком ярким. Надо прочесть заклинание. Но для этого нужна какая-нибудь вещь Луки. Не открывая глаз, она нащупала на столе его кольцо и стала шептать слова заклинания. Видение не исчезало.

Лука очнулся от тяжелого сна, потому что явственно различил голос Кьяры, назвавшей его по имени. Он вскочил с постели и, не одеваясь и не обращая внимания на холодный мраморный пол, босиком подошел к двери. Из комнаты Кьяры не доносилось ни звука.

Надев халат и подойдя к окну, он снова услышал голос Кьяры. Лука не выдержал и решительными шагами направился в ее комнату.

Она сидела у стола, прижав ко лбу руку и сжав губы, как будто ей было невыносимо больно. Он бросился было ее утешать, но вдруг заметил, что она полностью одета. Даже плащ уже был накинут на плечи.

В одно мгновение беспокойство сменилось яростью. Она забушевала словно вырвавшееся из-под контроля пламя. Он с трудом подавил в себе желание закричать и вопреки своему обещанию снова запереть дверь. Набрав в легкие побольше воздуха, заставил себя расслабиться и разжать кулаки.

Успокоившись, он подошел к столу и спросил:

– Ты куда-то собралась?

От неожиданности Кьяра вздрогнула и выронила гусиное перо.

Не отступавшее от нее видение внезапно исчезло. Однако ничего не изменилось. Перед ней было все то же лицо.

– Я спросил, куда ты собралась.

Лицо Луки было сердитом, губы сжаты. Но она видела не гнев, а лишь боль и усталость. Она поймала себя на мысли, что ей хочется разгладить морщинки на его лице, стереть боль, притаившуюся в глазах.

– Ухожу.

– Я надеялся, что ты не уйдешь, не предупредив меня.

– Я не давала такого обещания, – спокойно, но с некоторым вызовом ответила она.

– Черт бы тебя побрал! – взорвался он. Его снова обуял гнев, но сейчас к нему примешалось новое чувство – боль. – Что же изменилось?

Кьяра видела, как он страдает, и ее захлестнула волна нежности.

– Я поняла, что ты прав.

– О чем ты? – Его глаза округлились от недоумения.

– Прошлой ночью ты сказал, что будет разумнее, если я покину этот дом.

– Как ты можешь так говорить! – крикнул он и, не давая ей опомниться, схватил ее. – Как ты можешь рассуждать так спокойно, будто мы разыгрываем какое-то театральное представление?

Кьяра окаменела.

– Отвечай! – потребовал он.

– Но ведь это правда. Будет лучше, если я уйду.

– Лучше для кого?

– Для меня, во всяком случае. А может, и для тебя.

– Премного благодарен за заботу. – Его губы исказила насмешливая улыбка. – Однако предупреждаю: я не позволю делать из себя посмешище.

– Я и не собиралась. Я доставляю тебе одни неприятности. Твой старший брат Алвизе хочет, чтобы я ушла. Я нарушила твои планы, посеяв в твоей голове сомнения, которые, может статься, нанесут тебе даже больший вред, чем опасность, которую я ясно вижу. Если ты поразмыслишь, то поймешь, что мне лучше уйти.

– Нет! – крикнул он. Все эти причины смешны. В его силах удерживать ее столько, сколько он захочет. – Я тебя не отпущу.

Почувствовав его решимость, Кьяра испугалась.

– Ты обещал, – напомнила она.

– Это была минутная слабость.

– Все равно это было обещание, – не сдавалась она, положив руку ему на сердце.

Это движение смягчило Луку. Если бы она попыталась оттолкнуть его, он снова бы ее запер. А если бы стала вырываться, он, возможно, овладел бы ею. Но ее нежное прикосновение и тихий голос нанесли ему сокрушительное поражение.

– Ты права. Ну вот, я опять оставил отметины у тебя на плечах, – вздохнул он, разжимая пальцы. – Не уходи, Кьяра. Ты мне нужна.

– Не говори так.

– Почему? Ведь это правда.

– Нет. Может быть, ты и хочешь меня, но я тебе не нужна. – Она старалась убедить в этом себя, а не его.

– Откуда тебе знать? Употреби свой дар, Кьяра, загляни мне в душу. Если ты посмеешь это сделать, то увидишь истину.

– Не в этом дело, Лука.

– А в чем же? Может, в твоих желаниях? – Что-то промелькнуло в ее взгляде и заставило Луку насторожиться. – Так чего ты хочешь, Кьяра?

– Сейчас мы говорим не о моих желаниях.

– А вчера?

– То, что было вчера, прошло.

– Разве? Скажи, глядя мне прямо в глаза, что ничего не чувствуешь!

– Мои чувства здесь ни при чем. Сдержи свое обещание и позволь мне уйти. – Помолчав, она спросила: – Или ты сделал опрометчивое заявление, решив, что я умираю и тебе не придется выполнять обещание?

Он мог бы запереть ее. Но сознавал, что Кьяра никогда его за это не простит. Да и он сам себя тоже.

– Нет. Я действительно собирался отпустить тебя.

Лука не видел ее лица, но услышал, как она вздохнула с облегчением, и этот вздох ранил его сильнее, чем удар кинжала.

– Скажи хотя бы, почему ты уходишь.

– Потому что, если останусь… – Она прикусила губу. Что ему сказать? Что, если останется, вручит ему себя? Не только тело, но и сердце и тем себя погубит?

Внезапно она почувствовала, что страшно устала бороться и с ним, и с собой. Ведь он и так почти завладел ее сердцем, притом помимо ее воли.

– Если я останусь, – снова начала она, – это не принесет счастья ни мне, ни тебе. – Столько печали и усталости было в ее словах, что Лука смягчился.

– Не понимаю, почему? Ты можешь объяснить?

– Ты все равно не поймешь, – покачала она головой.

Лука уже не сердился. Он подошел к Кьяре и положил ей руки на плечи.

– Ну что ж, иди, раз решила.

Кьяра знала, как мало иногда значат слова, но теперь, когда она почувствовала, что Лука и вправду ее отпускает, ее решимость испарилась, как облачко дыма.

Лука понял, что в ней произошла какая-то перемена. Повинуясь инстинкту, он наклонил голову и прижался губами к ее шее.

От этого прикосновения Кьяра вдруг затихла в ожидании и предвкушении ласки. Где-то в глубине сознания она уловила еле слышное напоминание о том, что она не в силах изменить свою судьбу. И Кьяра поняла, что пропала.

Ее вкус, ее запах ударили Луке в голову, как крепкое вино. Он, наверно, мог бы побороть собственное желание, но как противостоять тому, что она тает в его объятиях, как воск от пламени свечи?

Губы скользнули вверх, в ямку ниже уха. Кьяра вздрогнула, и Лука чуть было не потерял голову.

Кьяра чувствовала, что слабеет. Желание поддаться соблазну боролось в ней со страхом, и она прошептала:

– Остановись.

Она услышала свой голос, но не переставала дрожать от удовольствия, которое испытывала от прикосновения его языка к своей коже. Разве он может верить словам, если тело с такой очевидностью принимает его ласки?

Лука развязал шнурок плаща, и тот упал на пол.

Опустив руки, он обхватил пальцами ее груди, ощутив, как Кьяра подалась вперед, навстречу этой ласке. Одновременно Лука обводил кончиком языка нежную раковину ее уха.

И хотя Кьяра была вся во власти его губ, его языка, его умелых рук, она постаралась собрать остатки сил, чтобы всему этому воспротивиться.

– Пожалуйста, не надо. – Кьяра услышала свой шепот, и он был ей ненавистен, но она знала, что скоро ускользающие остатки разума не смогут вступить единоборство с призывами плоти.

На этот раз ее слова дошли до еще не совсем затуманенного сознания Луки.

– Ты и вправду этого хочешь?

– Да. – Она поняла, что опасность миновала, и ей стало легче.

– Почему? – Лука был скорее удивлен, чем рассержен. – Ведь тебе было приятно, ты просто таяла от удовольствия. Даже сейчас глаза выдают тебя.

– Прошу тебя.

– Нет ничего зазорного в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Особенно если они оба этого хотят. – Он провел большим пальцем по ее губам. – Не отрицай!

– Я и не отрицаю. Но прошу тебя остановиться.

– Не понимаю.

– Если я поддамся твоему соблазну, то предам себя.

– Моему соблазну? Да твое тело так же стремится к соблазну, как мое. – Опустив руки, он прижал к себе ее бедра так крепко, что его твердая плоть оказалась прижатой к ее животу.

А потом он ее отпустил. Испугался, что еще минута, и он уже не сможет справиться с собой.

– Никогда в жизни я столько не разговаривал с женщиной, – полунасмешливо-полураздраженно признался он.

Оказавшись в безопасности – хотя, может быть, только на время, – Кьяра позволила себе улыбнуться.

– И полагаю, тебе еще никогда не было так скучно.

– Не старайся меня утешить. Если собралась уходить, иди, да поскорее!

Кьяра нагнулась, чтобы поднять плащ. Завязывая шнурок, она взглянула на Луку. Она не вызывала видение – оно явилось непрошеным: Лука снова предстал в ореоле света, а в его душе она увидела сложное переплетение чувств и желаний, созвучных ее собственным.

– Останься. Ты мне нужна.

Кьяра ясно слышала эти слова, хотя видела, что губы Луки не шевелились.

Она прижала к груди руки под плащом и хотела закрыть глаза, но не смогла, и все смотрела на Луку, на того, кто когда-то был для нее воплощением ненависти, зла, опасности, страха.

Да, ненависть и зло пропали, призналась она. Но оставались опасность и страх. Но то, что ей было от него нужно и что он мог ей дать, перекрывало и опасность, и страх.

Лука точно уловил, в какой момент она решила остаться. Яркая голубизна ее глаз потемнела, как море на заходе солнца. Что-то, не имевшее ничего общего с желанием, минуту назад сжигавшим его тело, и чему он не мог найти названия, шевельнулось в его душе.

– Что еще я должен обещать?

– Только если ты сам этого хочешь. И готов выполнить свои обещания.

– Говори.

– Прими меня такой, какая я есть.

– Разве я это уже не сделал?

– Сегодня ты меня понял. А что будет завтра? Мне опять придется с тобой спорить?

– Не знаю. Прежде всего тебе надо перестать спорить с собой. Сама прими себя такой, какая ты есть, и пойми, чего ты хочешь.

Слова Луки секли как удары хлыста. Лука заметил, какое впечатление они произвели на Кьяру. Ее глаза наполнились слезами и стали похожи на два чистых голубых озера. Смотреть, как слезы катятся по щекам Кьяры, было невыносимо, но Лука не стал их утирать.

– Настанет день, Кьяра, и мы станем любовниками. Но не потому, что ты подчинишься моей силе, и не потому, что поддашься моему обольщению, а потому, что ты этого хочешь так же, как и я. – Лука говорил тихо, без всякого чванства, будто разговаривал сам с собой. – Потому что с самой первой минуты нашей встречи мы знали, что предназначены друг для друга. К твоему сведению, Кьяра, я не говорил такого ни одной женщине.

С этими словами он вышел из комнаты.

А Кьяра еще долго стояла не шевелясь.

«Это твоя судьба, – услышала она внутренний голос. – Судьба».

Кьяра упала на колени и, зарывшись лицом в складки плаща, разрыдалась.

Глава шестнадцатая

Уже целый час Лука и Кьяра были погружены в шахматы.

В течение последних недель Лука делал все, чтобы жизнь Кьяры в его доме стала приятной, обращаясь с ней, как с гостьей. Он по-прежнему иногда обнимал ее и даже целовал, но делал это так ненавязчиво, что у нее не было повода думать, будто что-то в их отношениях изменилось. Он не ухаживал за ней, иначе она заподозрила бы в этом единственную цель – заманить ее к себе в постель.

И Кьяра позволила себе окунуться в спокойное течение венецианской жизни, которая была похожа на зыбучий песок. Три месяца в доме Дзани прошли незаметно. Кьяра забыла даже о своем долге перед сестрой. О своем решении разыскать отца.

Да, подумала она, делая ход королевой, этому пора положить конец.

– Мне надо поехать в Падую, – сказала она.

– В Падую? – Лука поднял глаза от шахматной доски. – Зачем?

– У меня там кое-какие дела, – ответила она, протянув руку за алебастровой фигуркой коня.

– Опять секреты?

Кьяра посмотрела на Луку, но в его взгляде не было издевки. Ей вдруг стало невыносимо трудно одной тащить на плечах весь этот тяжкий груз.

– Там живет моя сестра.

Лука, забыв об игре, откинулся на спинку стула. Кьяра в первый раз заговорила о своей семье, если не считать признания, что ее отцом был венецианский патриций. И в этот момент Лука понял, насколько важно для него узнать что-либо о Кьяре.

– Значит, ты из Падуи? – осторожно спросил он, будучи почти уверен, что она не ответит. – По-моему, под Падуей стоит цыганский табор, ведь так?

– Я родилась в Риме.

– А потом кочевала с табором?

– Нет. Моя мать стала любовницей чужака, – с горечью сказала она, понимая, что такая судьба ожидает и ее. – Она не смогла вернуться к своим даже после того, как он вышвырнул ее из дому словно ненужную тряпку.

– И ты приехала в Венецию, чтобы найти этого человека?

– Да.

– А почему ты не взяла с собой сестру?

– Она… она нездорова. Мне надо убедиться, что семья, на попечении которой я ее оставила, заботится о ней.

Кьяра вдруг почувствовала себя неловко оттого, что говорит о Донате с Лукой, который так похож лицом на человека, виновного в ее страданиях.

– Твой ход, – сказала она, показав глазами на доску.

– Ты разрешишь мне сопровождать тебя в Падую?

– Будет лучше, если я поеду одна.

– Кьяра, будь благоразумна. Кругом слишком много мужчин, охочих до легкой добычи.

– В самом деле? – съязвила Кьяра.

– Ладно. Я прикажу приготовить лодку и можешь отправляться, когда захочешь, – проворчал Лука и встал. – Уж от этого ты, надеюсь, не откажешься?

Кьяра кивнула в знак согласия, а потом спросила:

– А как же наша партия?

– Она закончена. Шах и мат, моя дорогая.

– Ты смошенничал.

– Нет. Просто я был более внимателен. – Он постучал пальцем по фигуре королевы, которой пожертвовал. – Все дозволено в любви и на войне, не так ли? А шахматы не что иное, как цивилизованная война. – Он взял ее руку и поднес к губам, улыбаясь.

От этого прикосновения сердце Кьяры забилось сильнее, и она улыбнулась ему в ответ.

Лука выигрывает все сражения, подумала она, а чувство, заполнившее ее сердце, мешает отражать его атаки.

Дзанетта, склонившаяся над шитьем, взглянула украдкой на сидевшую у окна Кьяру. Интересно, думала служанка, почему у этой смуглой цыганки такое странное выражение лица? Наверное, потому, что дон Лука с ней не спит. Дзанетта точно знала, что это так, потому что каждое утро, перестилая постель, проверяла, нет ли предательских следов на простынях.

Слуги уже научились не судачить о доне Луке и его цыганке, если где-то поблизости находилась синьора Эмилия: у той был отличный слух, к тому же она была скора на расправу. Но в отсутствие синьоры Эмилии ничто не мешало слугам чесать языки.

– Дзанетта!

Девушка торопливо опустила глаза, испугавшись, что Кьяра заметит ее взгляд, но цыганка все еще смотрела в окно.

– Что тебе известно о синьоре Лауре Парадини?

– Она очень богата… – Дзанетта хихикнула, – а ее проделки приводят в смущение даже венецианских патрициев. – Дзанетта была явно в восторге, что может поделиться своей осведомленностью. – Половина патрицианок Венеции вынуждена уходить в монастырь из-за нехватки мужей, ведь, согласно традиции, только один брат в семье имеет право жениться. А синьора Парадини уже похоронила троих. И… – голос Дзанетты понизился до шепота, – и говорят, что у нее было столько любовников, что она составила целый список, чтобы не забыть. Этот список называют Золотой книгой Лауры.

Кьяра вспомнила черные души гостей Джульетты и удивилась, что поведение Лауры смущало общество. Видимо, причина в том, что та ничего не скрывала.

– Она была замужем за двумя братьями, последними из Парадини.

– Что ты сказала? – Кьяра так крепко схватила Дзанетту за руку, что та испугалась. – Как их звали?

– Антонио и Марко.

– Марко?

– Да. Ей стукнуло почти сорок, когда она увидела Марко Парадини, примчавшегося в Венецию на похороны брата. Антонио едва успел остыть, а Марко уже женился на его вдове.

Марко Парадини. Кьяра закрыла глаза. Не может быть, чтобы он умер. Это был кто-то другой. Не мог он так легко ускользнуть от ее суда.

– Что с вами?

– Нет, ничего.

– Вы так побледнели. Принести вам воды?

Кьяра покачала головой и стала ходить по комнате, стараясь привести в порядок свои мысли.

Может, в этом причина, почему она оттягивала поиски отца? Видимо, что-то ей подсказывало, что он уже умер. Нет, убеждала она себя, не мог он умереть. А если умер, что тогда? Кьяра остановилась, Да, что тогда?

Прижав ладони к вискам, Кьяра призвала на помощь свой дар, чтобы узнать, жив ли человек, которого она когда-то любила, а сейчас ненавидит. Но видения не было. Лишь мелькнул неясный образ.

Может быть, было два человека с таким именем? Надежда была призрачной, но она ухватилась за нее: ведь целых три года она лелеяла мысль о мести. Эта мысль поддерживала ее, когда она смотрела, как умирает ее мать, как безумие губит ее сестру. Не может она сейчас отступить.

– Я хочу выйти.

– Могу я вас сопровождать?

– Нет, я пойду одна.

– Но…

– Я пойду одна, Дзанетта.

– Но Рико велел… – Девушка начала плакать.

Завязав шнур плаща, Кьяра обернулась к Дзанетте:

– Напомни Рико, что сказал дон Лука: я могу уходить и приходить, когда захочу.

– Значит, вы вернетесь? – Дзанетта утерла слезы.

– Вернусь.

Помоги мне, Господи, вернуться.

В столь ранний час улицы были пустынны. Лишь спешили на рынок слуги, да одетые в длинные мантии сенаторы направлялись на заседание во Дворец дожей.

Единственным напоминанием о венецианском карнавале были одинокие бледные гуляки, которые, спотыкаясь на каждом шагу, брели домой после вечеринки или ночи в казино.

Возле палаццо Парадини царило оживление, и Кьяра подумала было, что сказывается близость площади Сан-Марко. Но, подойдя к боковому входу, увидела толпящихся возле него людей.

Ей не терпелось войти, но все же она решила подождать и посмотреть, что будет. Встав в сторонке, Кьяра принялась рассматривать пеструю толпу.

Старая женщина, устало прислонившаяся к каменному цоколю, держала в руках ведерко с поздними цветами. В ногах у человек в засаленном платье стояла корзинка с крохотными щенками. У другого в руках было несколько клеток с певчими птицами. Женщина с размалеванным лицом обмахивалась, словно веером, листами нот. Немного поодаль стоял худощавый человек в камзоле из дорогой материи, истертой на локтях почти до дыр, и рубашке с потрепанными кружевами.

– Дорогу!

Кьяра обернулась на голос и звон колокольчика.

– Дорогу парикмахеру, синьоры!

Высокий мальчик в темной ливрее шагал по переулку, звоня в колокольчик. Толпа расступилась и пропустила вперед человека в узком камзоле из канареечно-желтой парчи. В одной руке он нес перед собой напудренный парик с таким торжественным видом, с каким священник держит церковную чашу. В другой руке у него был кружевной носовой платок, который он прижимал к носу. Когда он поравнялся с Кьярой, она почувствовала тяжелый запах жира, которым покрывают парики и который никакая пудра не может заглушить. Процессию замыкал мальчик с корзинкой, полной гребенок, щеток, щипцов для завивки волос и шпилек.

Дверь отворилась, и дворецкий в черной, отделанной серебряными галунами ливрее пригласил парикмахера и его помощников войти. Потом он с надменным видом оглядел толпу и изрек:

– А вам, голодранцы, придется подождать.

Время шло, и к толпе присоединились еще несколько человек: краснолицый купец с рулонами парчи и шелка под мышкой, пожилой аббат в ветхой сутане и высокомерный молодой человек в модном платье.

Последний медленно прошелся вдоль очереди и остановился возле Кьяры. Она отвернулась, но юноша не отходил.

– А что ты продаешь, красавица? – спросил он. – Доверься мне, и я подскажу, как сделать это с выгодой для тебя.

– Отстаньте. Я ничего не продаю. И мне нечего вам сказать.

– Ах, красавица, ты ранишь меня в самое сердце. – Он прижал руку к груди. – Позволь мне догадаться. Ты сбежала из дому с любовником, и тебе нужны деньги.

– Оставьте меня в покое.

– А может, наоборот, он тебя покинул? – Молодой человек пальцем поднял ее лицо за подбородок.

– Прочь руки!

Ничуть, казалось бы, не обидевшись, юноша продолжал:

– Нет, никто в здравом уме не бросил бы такую женщину.

Кьяра глянула в ярко-голубые глаза юноши, и ей померещилось что-то знакомое, хотя она была уверена, что никогда прежде его не встречала. Внезапно перед ее внутренним взором возник образ отца. У него было более молодое, чем она помнила, лицо без морщин, и он улыбался.

– Расскажи, зачем ты сюда пришла. Поговори со мной, красавица. – Засунув большие пальцы за пояс бледно-голубых бриджей, молодой человек грациозно облокотился о серый камень. – Нас еще не скоро впустят. Ей сейчас требуется гораздо больше времени, чтобы удалить следы бурной ночи.

Кьяре вдруг стало интересно, и она обратилась к юноше:

– А что делают здесь все эти люди?

– Они все что-нибудь продают. Щенков, цветы, песню. Поскольку она упивается своей властью, такой парад бывает здесь ежедневно. Ей доставляет удовольствие сознавать, что в ее воле подарить или нет им пару цехинов, на которые они надеются.

– А вы зачем пришли? Непохоже, что вам нужны жалкие подачки. На вас посмотреть, так вы скорее плюнете ей в глаза, чем возьмете деньги.

– Да ты, оказывается, не только красива, но и умна. Я прихожу сюда, когда мне нечего делать, и наслаждаюсь зрелищем.

– Мне кажется, вы лукавите. – Кьяра тоже прислонилась к стене, и из-под плаща выглянула ее цветастая юбка.

– Так ты цыганка. Ты прочитала мои мысли?

– В этом нет необходимости. У вас все написано на лице.

Юноша на мгновение нахмурился, а потом снова улыбнулся:

– Ты пришла предсказать Лауре ее судьбу? Это очень легко. – Он рассмеялся, но как-то невесело. – Если ты ей предскажешь, что ночью она окажется в постели по крайней мере с одним мужчиной, ты наверняка не промахнешься.

Кьяра не успела ответить. Дверь открылась, и на пороге снова появился дворецкий.

– Эй, вы, отребье, входите. Но как только вы надоедите синьоре, я вас вышвырну.

Толкаясь и переругиваясь, люди протиснулись в узкую дверь. Но когда подошли Кьяра и молодой человек, дворецкий загородил им дорогу.

– А вам нельзя.

– Хотел бы я посмотреть, кто меня остановит, – взорвался юноша. – Ты?

Не успел лакей опомниться, как молодой человек схватил его за лацканы и прижал к стене. Потом, не говоря ни слова, отпустил дворецкого и, поправив кружевные манжеты, жестом велел Кьяре следовать за ним.

Они поднялись вверх по узким каменным ступеням, миновали строй ливрейных лакеев и оказались в большой, похожей на зал, комнате Лауры Парадини. Из другой двери в комнату хлынула толпа торговцев.

Лаура Парадини, облаченная в пеньюар из розового шелка и кружев, лежала на кушетке посередине комнаты.

Парикмахер все еще колдовал над ее прической. Три элегантно одетых господина сидели рядом, тщетно пытаясь привлечь внимание дамы.

Толпа просителей остановилась поодаль. Хозяйка подзывала одного за другим томным движением руки, и те предлагали свой товар. Лаура либо отсылала их, либо приказывала дворецкому дать им несколько монет из объемистого кожаного кошелька.

Раскрашенная девица только начала петь, как взгляд Лауры упал на стоявшего рядом с Кьярой молодого человека.

– А он как сюда попал? – прервала Лаура певицу. – Я же приказала больше его не пускать. Выведите его.

Выражение лица Лауры было холодным, надменным, но Кьяра почувствовала слабые, как бы идущие издалека, из давнего времени, токи. Она сосредоточилась, и какой-то образ уже начал складываться, но тут ее кто-то толкнул, и видение исчезло.

Двое лакеев подошли к молодому человеку, но он с улыбкой сбросил их руки и сделал шаг в сторону кушетки.

Кьяра снова почувствовала, что в воздухе витают какие-то эмоции, но не понимала, от кого они исходят.

Лаура встала и приблизилась к молодому человеку, оказавшись с ним лицом к лицу.

Отец. Кьяра так явственно ощущала его присутствие, что даже оглянулась, почти веря в то, что отец стоит у нее за спиной.

– Зачем ты пришел? – Голос Лауры немного дрожал, она не сразу овладела собой.

– Чтобы напомнить о себе. Всем известно, что у вас плохая память, синьора.

– Ошибаешься, Ренцо. Я ничего не забыла.

Кьяра так остро чувствовала настроения этих двух людей, как будто они были ее собственными. Она хотела отойти, но обнаружила, что ее отец все еще незримо присутствует за ее спиной и словно цепью приковал ее к ним.

Сложив на груди руки ладонями вверх, она пробормотала заклинание на цыганском языке, не сознавая, что говорит вслух. Открыв глаза, Кьяра увидела, что Лаура и Ренцо смотрят на нее в недоумении.

– Смотрите-ка. Да это та самая цыганка. Что ты здесь делаешь? – прищурив черные, как шоколад, глаза, изумилась Лаура. – Ты с ними? Что тебе надо?

– Я пришла спросить вас о вашем муже.

– О котором?

– О Марко Парадини. – Кьяра смотрела на Лауру в упор и не заметила, что Ренцо глядит на нее с удивлением.

– А что ты хотела о нем узнать?

– Верно ли, что он умер?

– Да. Но разве твой дар не позволяет тебе это увидеть? В прошлый раз ты все прекрасно увидела.

– Я не все вижу. И не любое видение могу вызвать, – с некоторой холодностью ответила Кьяра. – Но мне надо знать, синьора. Он был сыном Джакомо и родился в первый день февраля 1713 года?

– Кажется, он родился именно в этот день. Да.

У Кьяры будто земля ушла из-под ног.

– Ну, конечно! Как я могла не заметить? У тебя его глаза.

– Не может быть, что он умер, – прошептала Кьяра.

– Тебе нужны деньги? – Лаура жестом подозвала дворецкого и взяла у него кошелек.

– Деньги? – не поняла Кьяра.

– Вот, возьми.

– Мне не нужны ваши деньги. Я хотела отомстить ему за то, что он сделал с моей матерью, с моей сестрой. Разве вы не понимаете? Он отнял у меня все, а теперь… теперь еще и это. – Слезы навернулись ей на глаза.

– Ты отомстила, сама того не зная. Если ты и вправду прорицательница, а не шарлатанка, то увидишь, что он страдал.

– Ничто не может сравниться со страданиями моей матери и моей сестры! – Всхлипнув, Кьяра бросилась вон из комнаты.

Ослепленная слезами, Кьяра прислонилась к каменной стене дворца. Если бы у нее хватило сил, она завыла бы от ярости и разочарования.

– Тебе нехорошо?

Кьяра узнала голос молодого человека, но не могла собраться с силами и ответить.

– Давай я тебе помогу.

Не успела она опомниться, как он поднял ее на руки и отнес к низкой каменной кладке, служившей основанием для высокой железной ограды небольшого сада. Усадив ее, он присел перед ней на корточки и стал растирать ее холодные как лед руки.

Кьяра откинулась на ограду и закрыла глаза. Три года она жила мыслью о мести. Эта мысль для нее была как глоток воды для умирающего от жажды человека. И вот теперь…

И вдруг ее точно пронзило: ведь именно потому, что она лелеяла мечту о мести, они с сестрой оказались два года назад на окраине захолустного городка в Тоскане по пути в Венецию.

Нет, она не будет об этом думать! Не должна. Иначе сойдет с ума.

Чтобы обмануть память и забыть о своей вине, она открыла глаза. Но не вышло. Стоило ей увидеть сидевшего перед ней молодого человека, как она тут же ощутила присутствие отца.

– Нет! – воскликнула она, закрыв лицо руками, но ощущение не исчезало.

– В чем дело?

– Я схожу с ума, – прошептала Кьяра. – Кто ты?

– Лоренцо Санмарко. Люди зовут меня Ренцо.

– Почему я ощущаю присутствие своего отца, когда смотрю на тебя?

– Потому что я тоже сын Марко Парадини. Его сын и… – он кивнул в сторону дворца, – и ее.

– Не понимаю.

– Это длинная история.

Кьяра была в смятении и страшно устала, но она услышала боль в его голосе и попросила:

– Расскажи.

Но в это мгновение чьи-то сильные руки схватили Ренцо и прижали к ограде.

Кьяра увидела разъяренного Луку.

– Черт возьми! Что ты здесь делаешь?