Текст книги "Отдыхай с Гусом Хиддинком: четыре анекдотичные футболяшки"

Автор книги: Нина Башкирова

Соавторы: Дмитрий Федоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 3

Это вчерашняя поездка на судебный процесс в Ден Босх во всем виновата! Она совершенно вымотала Гуса. Совершенно! Вымотала и опустошила. Он не имел права орать на Титова. Он ни на кого еще не орал за время работы в России. Да, 1:4. Да, позорно. И тем более позорно, что слили у него на родине полурезервному составу – без ван Перси, Нистелроя, ван дер Сара и Роббена. И вся Голландия увидела, что он со своей командой пустой. Попавший под суд злостный неплательщик налогов и специалист с притупившимся самолюбием, который поехал зарабатывать на тихую старость в богатую страну.

Да, капитан команды не имеет права играть в пешеходный футбол. Да, им нельзя так пассивно смотреть на то, что их перебегали, пересилили. Просил всех превзойти в движении оппонентов – каждого против каждого. И в результате все уступили – каждый каждому. Удивительное безволие! Но орать – нельзя. Орать на них, на которых все до него орали, – это как раз и значит проиграть!

Гус сидел в углу раздевалки и уперто молчал. Потом включил мобильный и тут же попался на звонок адвоката Яна Лелифелда. Тот набрал его номер вроде бы для того, чтобы поддержать после поражения и заодно чтобы уточнить кое-какие детали по процессу, но с первых же слов стало ясно, что Ян звонит просто так – напомнить о том, что он не бездействует и занимается делом. И это еще более угнетающе подействовало на Гуса.

Прокурор требовал тюремного срока в десять месяцев. Конечно, посадить его не должны, но ведь бывают иногда показательные процессы, когда всем гражданам на примере известных людей хотят продемонстрировать, что законы действуют и что перед законом все равны.

Хиддинк холодно попрощался с командой, взял вещи и отправился на выход. Он остается в Голландии, а бездельники пусть летят к себе домой и оправдываются. Если хотят, пусть валят на него, потому что ему все равно – он по-русски не читает и не знает, что про него напишут скверного в газетах.

У раздевалки стояли Никита Симонян и жена биг-босса Татьяна. Оба негодовали по поводу результата и обращали в свою веру окружающих. Русскоязычных окружающих. Ко всему прочему Симоняна Хиддинк обидел накануне за завтраком в отеле. Одним легким движением руки. Восьмидесятилетний олимпийский чемпион и вице-президент Футбольного союза решил пообщаться с молодежью, зарядиться энергией, рассказать что-то поучительное – короче, сел за один стол с игроками. Но Хиддинк указал ему, что надо пересесть за другой стол, – команда должна есть отдельно от всех. Пусть и в общем зале.

Татьяну Хиддинк ничем обидеть не успел, но женщины любят победителей, а следовательно, Гус в этот холодный вечер симпатий у супруги такого успешного и активного человека, как Виталий, вызвать не мог. И не вызвал!

И вот источник скандалезного настроения, жалко улыбнувшись, кивнул в знак прощания и получил ответные кивки – правда, без улыбок. Все друг другом недовольны, все в чем-то недорабатывают… Титов не бегает, генеральный менеджер сборной Йоп Алберда, которого Хиддинк пролоббировал на двести пятьдесят тысяч евро в год, не может обеспечить нормальное поле для тренировок молодежки, качественное питание на сборе в Сочи – ничего не может. Советник по налогам ван ден Боом не может дать правильную рекомендацию, как Гусу вести свои дела.

Самим Хиддинком, в свою очередь, недовольны голландские налоговые службы и чуть ли не прямо называют жуликом. А Хиддинк злится на своих игроков, хотя должен злиться на самого себя, потому что выпустил заточенный под атаку состав на выезде, да еще и когда сезон в России не начался, и футболисты не набрали оптимальную форму. И еще он не поехал на Кубок Первого канала, где было много сборников. И даже DVD не посмотрел, хотя все записи ему передали. Но было как-то не до того. И вообще Гусу не до футбола. Когда тебя в тюрьму хотят упечь, тут как-то сразу становится не до игры.

Футболисты потихоньку собирались в автобусе, прячась от журналистов, как граф Дракула от дневного света. Говорить не хотелось, потому что сказать нечего, а междометия кому интересно слушать. Бин и Сид сели сзади – двоечники в школе тоже занимают последнюю парту.

– Жалко Дедушку, – досадовал Сид, но без напряга.

– Конечно, жалко, – согласился Бин. – Вот взял бы и помог Дедушке.

– А как я помогу, если он меня только на один тайм выпустил? Да и тот без моментов.

– Как, как! Взял бы и забил.

– А сам?

– А он меня заменил.

– Ну и сиди.

– Сижу.

– Хреново чего-то на душе – все, чувствую, дальше Керж играть будет. Не я. Я в пролете. А он еще и чемпионом с «Севильей» станет.

– Да, Керж в поряде. И Кубок УЕФА тоже может выиграть. Круто!

– Смотри-ка, обычно наш уедет за границу, и все там сначала на него надеются, чуть ли не молятся, интервью берут. Потом он садится лавку полировать, и тут же в обидку на тренера – зажимает русского, а в конце концов, команда куда-нибудь на самое дно скатывается. Или вообще вылетает.

– Да уж! Где мы, там катастрофа.

– А как думаешь, почему?

– Потому что мы любим футбол за то, что бывает после футбола, – засмеялся Бин.

– А Дедушку и правда жалко. Он хороший. Сегодня в первый раз пошумел.

– Европеец. У них с матюгами не принято.

– Теперь Гус вроде русского – ему же срок светит. Вот ведь фигня – как приехал человек к нам, так сразу попал под статью.

– Но ведь не за то же, что к нам приехал.

– Совпадение. Но в этом что-то есть… А прикинь, Гус на нарах лежит. И весь такой в татуировках. На шее здоровенные золотые цепуры и крест. Наш крест. Матчи соперников на DVD отсматривает, а потом Бородюку по мобиле состав надиктовывает и установку дает по громкой связи…

– Да, а Йоп Алберда идет бомжевать. Он же с женой разводится – жилье, значит, ей отдает.

– Клевые у нас начальники: уголовник и бомж…

– Да уж. И мы… тунеядцы.

Range rover уносил Гуса подальше от его позора. Командор восседал с надутыми губами на заднем сиденье и копил свои претензии к игрокам, систематизировал претензии и конкретизировал. Для всех и персонально для каждого. Впрочем, больше всего хотелось плюнуть на все и уехать с Элизабет на недельку куда-нибудь в Африку, в Танзанию. Или хотя бы в соседнюю Бельгию, в которой он якобы проживал и платил налоги.

Машина резко уткнулась во что-то, и Гус даже тюкнулся лбом о подголовник. Парнишка, который сунулся под колеса, тоже пострадал – больно стукнулся коленкой о бампер. Он потирал ушибленное место, морщился от боли и вместе с тем улыбался, потому что ему было хорошо. Между указательным и средним пальцами зажат ароматный косячок, который не выскользнул даже после столкновения с машиной. Водитель, убедившись, что все завершилось благополучно, грубо прикрикнул на обкуренного, а тот, нисколько не обидевшись, пожелал им удачи. Ему так клево, он ни на кого не держит зла, весь мир братья и сестры. Он мог погибнуть, но судьба хранит тех, кто беззлобен.

Гус засмеялся. Удивленный водитель посмотрел на него в зеркало заднего вида.

Он больше ни на кого не станет кричать. Потому что требовательностью и жесткими установками ничего не сделаешь с этими тихими и практически лишенными амбиций парнями. Быть доброжелательным. Подбадривать, внушать уверенность в собственных силах, почаще хвалить. Если критиковать, то с юмором. Чтобы не обижались. На них нельзя злиться – они просто еще совсем маленькие и играют в детский футбол. Киндершпиль!

Надо просто плыть по течению. Это единственный способ выжить в стране, где не привыкли трудиться. Надо стать таким же, как они, – русским!

Глава 4

Будущее целиком и полностью вырастает из коротких штанишек мелочей. Англичане допустили одну ошибку в отборочном цикле. Одну! И даже не все, а только трое высокомерных оболтусов. И вся команда, вся чокнутая на футболе страна поплатились за это. А смешной тренер, похожий на туповатого лакея из романов Диккенса, еще и с должности своей слетел.

Тактика, выбор состава, травмы, своевременные замены – все это ерунда, если разобраться. После того, как бритиши кокнули русских на «Уэмбли» 3:0, Торбинский, Сычев и Быстров хотели обменяться с соперниками футболками. Заслали с этой целью в чужую раздевалку массажиста Мишу Насибова. И тот сходил неудачно. То есть английские футболки он принес – все в порядке. Но принес вместе с российскими. От лузеров, намекнули, подарки не нужны.

Русские пытаются отвоевать себе особое место в мировой истории, строят по этому поводу какие-то иллюзии, доказывают кому-то, объясняют, грозят. Но уж их место-то в мировом футболе хорошо известно. Когда им в очередной раз указывают на него, то им не обидно. Только дурак обижается на правду. Но одно дело спортивное унижение, и совсем другое – унижение человеческого достоинства… И тут-то лузеры завелись.

Сид в раздевалке перед разминкой прямо-таки помешался на этих футболках. Мне, говорит, все равно, попадем мы на чемпионат Европы или нет, а вот Англию нужно порвать и майкой Райт-Филлипса в сортире подтереться.

– Футболкой подтираться неудобно, – оспорил эту затею Бин. – Здесь туалет хороший – там бумажка мягкая есть. И если выиграем, то зачем нам-то подтираться? Пусть они тогда подтираются. Они же обкакаются…

Гуса за полчаса до матча выдернули к бровке давать интервью в прямом эфире. На Первом канале у Малахова в ток-шоу самые популярные люди страны могли позволить себе в отношении Англии все, что допускала их внутренняя культура. А у внутренней культуры в этот день, семнадцатого октября, случился выходной. Поэтому можно было с удовольствием отпустить на волю инстинкты – ликовать по поводу того, что англичане встречены оглушительным свистом лужниковских трибун, и призывать игроков обматерить англичан после победы.

Первый канал – это каста! Гусу в России сразу объяснили, что телевидение тут ручное. Кто-то на более коротком поводке, кому-то разрешено ходить вокруг будки, но Первый канал… Первый канал не только делает, что велено, он и сам кое-что решает, сам влияет, а посему обладает некоторым всесилием! В разумных пределах, конечно. Так что пришлось, сдерживая тревогу в душе, сказать пару успокоительных слов. Хотя было непросто – уже по телу пробегала предматчевая дрожь, вовсю ураганил стадион, а из наушника, по которому задавались вопросы, доносились патриотические хрипы и вопли.

Когда он вернулся, в раздевалке ждала еще одна неприятность. И тоже в присутствии Первого канала, логотип которого сразу бросился в глаза. Он был на камере, которая снимала речь какого-то очкастого политического деятеля, отвлекавшего игроков от подготовки к матчу. У Хиддинка не было ни малейших сомнений – важная шишка! Но надо же иметь голову над галстуком – он же не ходит к ним в Кремль и не учит, как управлять страной.

Следует отдать должное оратору – выступил кратко. То ли потому, что обладал даром лаконично доносить свои мысли, то ли потому, что, в сущности, ему нечего было сказать, то ли косноязычие не позволяло адекватно развить свои мысли. Незваный гость завершил свое выступление, убедился в том, что его сняли на камеры, и ушел под неодобрительным взглядом Гуса.

Была в этот вечер и еще одна неприятность, покрупнее – гол Руни. И на этом неприятности дружно завершились. В перерыве Хиддинк убрал брата Васю – надо было снимать одного защитника, а он слабее всех низом играет, и первый пас у него рахитический, так атаку не начнешь. Тренер англичан Макларен его замену зевнул, Торбинский забегал, Джеррард не разглядел перед носом пустые ворота и промахнулся – в общем, дело стало клеиться. Гус окончательно раздухарился и велел разминаться Павлюченко. Должен же этот добродушный гигант хоть сейчас разозлиться!

– Давай, сынок! Постарайся, – шепнул Гус, а Корнеев перевел.

А Сид как увидел Павлюка у бровки, так сразу заорал:

– Рома, давай! За майки!

В одна тысяча восемьсот тридцать шестом году от Рождества Христова Михаил Глинка сочинил первую классическую русскую оперу. Называлась она лозунгово – «Жизнь за царя». Ровно через сто пять лет в битве под Москвой солдаты, бросаясь под фашист–ские «тигры», кричали «За Родину! За Сталина!» и героически отстояли столицу. К началу двадцать первого века на подвиг люди шли за другие понятия. Впрочем, не важно, что именно они кричали, важно, до чего они докричались. Эти перцы добегались и докричались до победы!

Павлюк с ошалелыми глазами носился по полю и не мог поверить в свое счастье. «Лужники» ревели, как тот злобный медведь, которого изобразили на гигантском баннере, устрашавшем англичан перед началом игры. Рома сделал дубль, и теперь его все любили. И Дедушка его не ругал – Дедушка сам прыгал, как ребенок, которому подарили лошадку.

А в VIP-ложе штормил биг-босс Виталий. Он был готов, как рок-певец, прыгающий со сцены на руки фанов, полететь к простым болельщикам. Без страховки. На разудалых крыльях победы! Но этому порыву мешало одно обстоятельство. Нет, не страх, совсем не страх. Просто надо было еще обсудить одну очень важную тему. И ее деликатность не позволяла спросить Абрамовича и компанию в лоб. В конце концов, председатель в паузе между объятиями выдохнул:

– Ну, как?.. В Израиле мы решим вопрос?

Роман Аркадьевич, плативший зарплату Хиддинку, в этот момент наконец почувствовал себя не кошельком, а подлинным творцом, в руке которого бездушная кисть оживляет на полотне доселе чуждые прекрасному субстанции. Сбылись мечты, и вера в лучшее, вера в прогресс переполняли его мальчише–ское сердце. Он аплодировал и не мог остановиться. И на этих эмоциях не воспринял вопрос председателя как вопрос с подтекстом.

– Конечно, пройдем, – наивно улыбнулся он.

– Все будет нормально! – поддержал общий порыв Вова Мономах. – Европа в наших руках, не волнуйтесь. Гус форева!

Биг-босс Виталий поспешил к команде, чтобы не только снять сливки славы, но и первым донести важную весть, с которой в ближайший месяц до игры с Израилем можно будет спокойно ложиться спать, не волнуясь за результат отборочного цикла.

Он появился в дверях раздевалки таинственно и торжественно, как мистер Икс под куполом цирка. Аршавин увидел своего бывшего клубного президента, немедленно вспомнил, что он не просто игрок, а капитан, и пропищал:

– Тихо! Тихо! Леонтьич пришел. Говори. – Памятуя о прежних временах и близком общении, Шава вальяжно тыкал председателю.

– Сейчас главное – отдыхайте! Хорошо поработали – надо и отдохнуть… – И через многозначительную паузу: – В Израиле… решим вопрос.

Глава 5

Утро Владимира Мономаха восемнадцатого октября две тысячи седьмого года от Рождества Христова было мучительным и вместе с тем радостным. Мучительным потому, что оно настало персонально для него значительно позже, чем для остального народонаселения, – где-то после обеда. И сопровождалось его личное утро изматывающей головной болью, которая ретировалась лишь после вмешательства личного доктора. Впрочем, ни одно предписание доктора не было выполнено, да и предписаний, собственно, никаких и не было – просто Вован вместе с ним рванул коньячку, и все постепенно встало на свои места. А вот тут-то и наметилась радостность утра – Россия же победила Англию! 2:1!

Пришел с докладом Василий, для которого утро началось, как и для всей страны, примерно в восемь часов. Если прет, то прет во всем. Солдат спит – служба идет. С акциями за последние сутки произо–шла приятная трансформация, и Вован стал богаче примерно на семь миллионов. Мономах зажмурился и принял еще рюмашку. Последний пункт программы Василия неожиданно касался культуры. В приемную сумел прозвониться загадочный человек и предложил картину Босха.

– А разве я скупаю картины? – удивился Вован и даже немножко протрезвел.

– Нет, он говорит, что вы обещали подарить Хиддинку картину Босха, если сборная России выйдет на Евро-2008. У него есть такая картина.

– Я обещал?!! Картину? – Мономах готов был поклясться всеми своими акциями, что подобных глупостей он даже по пьяни сделать не способен.

Но Василий неумолимо убеждал его в обратном:

– Этот человек обнаружил в Интернете несколько газетных заметок с вашим интервью, где вы действительно обещаете подарить Босха. Вот, я распечатал. Можете убедиться.

Мономах схватил листы бумаги и попытался внедриться в буквы. Буквы поддались. Не сразу, но все-таки дрогнули и подтвердили правоту Василия.

– Да-да, припоминаю, что хотел подарить Гусу холодильник. Шутка была такая. А что за картинка у этого чувака?

– Он предлагает встречу, на которой все расскажет.

– Разводчик?

– Нет.

Если Василий что-то утверждал, то сомневаться не стоило – стоило прислушаться. Что Мономах и сделал.

– Ну, и когда же встреча?

– В восемнадцать, если вы не возражаете.

– Да, если ничего другого у меня в графике нет, то…

– Конечно, нет. – Василий дал понять, что у Вована ничего нет и быть не должно, потому что такие бездельники и алкаши не способны участвовать в серьезных деловых переговорах и совещаниях по определению.

– Ладно, приглашай… Как его зовут хоть?

– Тимофей Ундалов.

– Где ж такие фамилии люди берут.

– Не всем же быть Мономахами.

В средневековой Европе право смеяться над хозяевами и вышестоящими инстанциями имели шуты, в России такие полномочия вплоть до революции предоставлялись юродивым, в современном мире надо быть очень умным, незаменимым человеком, чтобы позволить себе такое. Василий был именно таким.

Ундалов при ближайшем рассмотрении оказался тщедушным, скромно, но не бедно одетым человеком. При этом у него не обнаруживалось никакой робости перед роскошью обстановки и статусом хозяина дома. Возможно, обладание уникальной картиной делало его внешне независимым. Но раз он ее продает, то, значит, нуждается, а данное обстоятельство никак не может способствовать повышению собственной самооценки.

Вован предложил испить коньяка, и Ундалов согласился. Закусили икоркой. После чего гость перешел к изложению своего дела:

– В мире всего двадцать пять картин и семь гравюр, которые исследователи безоговорочно считают работами Босха. И вы понимаете, в такой ситуации приобрести что-либо не представляется возможным. Все это давно хранится в крупнейших картинных галереях и не продается ни за какие деньги.

– А как же эта картина, которая у тебя? Что-то не срастается.

– Если у вас есть пятнадцать минут, то я объясню. У этой картины весьма занятная история.

– Валяй, рассказывай – времени вагон.

– Босха до двадцатого века мало исследовали и не ставили в один ряд с великими художниками. «Страшный суд», который сейчас в мюнхенской Старой Пинакотеке выставляется сразу при входе, когда-то пылился в запаснике филиала в Нюрнбергском замке. То есть в запаснике запасника. Мой фрагмент этой картины находился в Бременской кунстхалле. Но он не был атрибутирован…

– Чего, чего?

– Не было установлено авторство.

– А ты, значит, установил?

– Сейчас все расскажу. Союзники начали бомбить немецкие города. Просто так, чтобы отомстить. И вот, чтобы искусство не погибло, в конце Второй мировой картину вывезли вместе с сотнями других и спрятали в замке неподалеку от Берлина. Наши, когда оккупировали Германию, заняли замок, но только перед самым уходом обнаружили замурованный лаз в подвал. Думали, клад. А там картины. Но тоже неплохо – разобрали на сувениры. В этой саперной бригаде был и мой дедушка.

– Хороший сувенир прихватил дедушка. – Мономах одобрил мародерство. – Умел выбрать!

– Дедушка опоздал – он рыбачил, когда обнаружили подвал. Ему просто ничего другого не досталось. Выбор был небогат. Картины с обнаженной натурой уже все утащили. До того, как он прибежал в подвал.

– А там много было голых баб? – оживился Мономах.

– Да. Хватало.

– То есть картина без документов?

– Какие документы? – не смог сдержать улыбки Ундалов.

– А чем докажешь, что у тебя Босх? Раз документов нет.

– Все просто. В Мюнхене выставляется «Страшный суд», который не является полноценной картиной. Это фрагмент – так считают искусствоведы. И правильно считают. На той картине, что хранится у меня, есть несколько деталей, которые имеются и на мюнхенской – в левом верхнем углу. Там император, папа римский и кардинал с отчаянием смотрят вверх. У меня на картине они тоже присутствуют. Один в один. Они смотрят на праведников, которых неизвестный святой уносит в райские блаженства к Иисусу.

– Подожди, подожди… Как это так, они и у тебя, и в Мюнхене? Как так могло получиться?

– Все просто – объясняю. Босх написал картину. Кстати, не на холсте, а на доске – на дубе. С нее в середине шестнадцатого века сделали копию. Вы можете провести экспертизу и установить ее принадлежность к этому периоду. Копию делал не маляр, а настоящий мастер. Либо кто-то из ближайших учеников, либо кто-то из семейства Брейгелей, что делает ее не менее ценной. Во всяком случае, в каталоге кунстхалле, составленном после Первой мировой войны, она приписывается именно артели Брейгеля. Соотнести ее с картиной, хранившейся в замке Нюрн–берга, никто не удосужился – возможно, из-за элементарного незнания о ее существовании. В общем, была картина Босха и был список с нее. Большая часть творения Босха, очевидно, пострадала и ее распилили, оставив правую нижнюю часть. Не исключено, что копия как раз и делалась из-за невозможности использовать картину. Но и копии тоже не повезло. Правда, погибла другая часть. На данный момент отсутствуют левый нижний и верхний правый сегменты.

– И какого размера твоя доска?

– Метр на восемьдесят.

– Маленькая. Перевозить удобно. И сколько ты за нее хочешь?

– Пять миллионов.

– Пять миллионов долларов?!! Ты хочешь мне впарить копию за пять миллионов баксов?!

– Нет, – спокойно возразил Ундалов. – За пять миллионов евро. Более того, сразу скажу, что ее рыночная стоимость значительно выше – она бесценна, потому что такие вещи невозможно купить в принципе. Но я опасаюсь, что у меня картину могут реквизировать при попытке продать ее через аукцион. А у вас никаких проблем с ней не возникнет. Равно как и у Хиддинка. Вас никто не тронет. Поэтому я здесь.

Окончательно выплеснуться благородному гневу Мономаха помешал звонок мобилы. Вован удивленно посмотрел на номер, высветившийся на дисплее.

– Из-за границы. Странно. Кто-то из девочек с отдыха звонит, наверное… Да… Я… Здравствуйте… Кто? Какой Шмуил?.. А откуда у вас мой личный номер?.. Так, хорошо… И что вы можете?.. Сделать результат?.. Так… Так… Отлично… Но вчера после матча за это дело брался Роман. Я-то готов – просто некрасиво получится, если и он, и я… Да, ему звоните… Я все понимаю… Конечно… Да, согласен… Да, согласен, так будет лучше… Всего хорошего, успехов… Нет… Нет… До свидания!.. Нет, не нужен… Не-е-е-ет… Спасибо… Пока!

Мономах нажал на отбой, хотя из трубки еще доносился мурлыкающий голос.

– Сегодня все вокруг футбола. Какой-то жид предлагает матч у Израиля купить. Посредник. Я его к Ромке отправил.

– Неужели и такие матчи продаются? – удивился Ундалов.

– Ты же картины продаешь.

– Картина – другое.

– Да нет, все одно и то же. Израилю-то уже ничего не нужно – они на Евро по-любому не попадают. Сдадут, как миленькие. Так о чем мы там говорили?

– Мы говорили о том, почему картина стоит пять миллионов евро.

– Не, круто ты заломил – побойся Бога. Конечно, я Гусу хочу подарок сделать, но такой… адекватный. Давай ты еще подумай, а после Израиля мы с тобой снова встретимся – надо для начала выиграть в Тель-Авиве. И саму картину хочу посмотреть. А то мы про миллионы базарим, но самого предмета торга нет.

– Согласен. Через месяц я звоню, и мы встречаемся.

– Главное, не обменяй свой «Страшный суд» на голых баб!