Текст книги "Отдыхай с Гусом Хиддинком: четыре анекдотичные футболяшки"

Автор книги: Нина Башкирова

Соавторы: Дмитрий Федоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Аггер, не привыкший к игре справа, был в легком замешательстве, Роналду вообще не приучен отрабатывать назад, поэтому Циолковский, пока они между собой разбирались, принял мяч, сместился в центр, сотворил стеночку с Айвазовским, приблизился к штрафной и как дал в ближнюю «шестерку»!.. Никополидис сейванул, но на отскок набежал Пушкин. И хотя грек успел вскочить после первого прыжка и броситься на перехват, Саша с острого угла сумел угодить в ближнюю «девятку». На повторе, правда, показалось, что мяч у него просто срезался, что он изначально хотел прострелить, но Гусев уверил телезрителей в высоком исполнительском мастерстве творца «Золотого петушка»… Так вывернуть стопу и подстроиться под удар – великое искусство! Четырнадцатая минута – 1:0. Сохатый и Волк прыгали по всему офису, как каучуковые. Сохаев даже открыл окно и запустил петарду. И не он один. По городу слышались многочисленные хлопки, символизировавшие народное единение.

– Ну все, сели, ребятки, в оборонку – надо мяч тупо выбивать и минут двадцать потерпеть, – запричитал Сохатый.

– Наоборот, если сейчас начнут отбиваться, то быстро пропустят.

– Ни фига! Если до перерыва не пропустим, то как минимум не проиграем.

– А вот увидим.

– А вот не каркай!

Виктор Гусев тоже убеждал, что сейчас надо рационально сыграть в обороне. Но легко сказать – трудно сделать. Айвазовский отметился в голевой атаке изумительным пасом, а потом растерялся – просто поплыл человек. Не понимал, куда бежать. Бедного Чайковского легко отыгрывали. Ну, и уж совсем неприятная история вышла с Рублевым… Пока атаковали, его инертность еще кое-как компенсировалась приличной игрой остальных. И через его фланг остроты совсем не было. Но когда русских гениев стали прижимать к воротам, Андрей почему-то вообще перешел на ходьбу. И вот тут Менделеев попал под Риисе с Роналдинью. И его накрыло с потрохами.

– Андрюха, назад! Играй компактнее! – орал Менделеев.

– Это ты, Димон, давай поближе ко мне.

Их препирательства были слышны даже за ревом стадиона.

– Сукины дети, на дыбу отправлю, – осадил их Минин от кромки поля, но без толку.

А Пожарский не стал напрягать связки. И на двадцать девятой минуте Рублева заменил Станислав–ский. Но до этого из-за Рублева крепко поссорились Толстой и Достоевский. Хотя, наверное, не только из-за него. Лева вытащил два весьма непростых удара – один после рикошета, а другой от Роналдинью. Хитрющий – с разножкой. Причем бить давали из одной и той же зоны. Толстой молча тащил. И только зыркал сурово.

– Это он от гордости и из-за понтов не хочет напихать. Не снисходит до них до всех, – предположил Сохатый.

– Пусть Ломоносов подсказывает – он капитан, центральный защитник. Это его дело.

– Смотри, они практически молча играют. Кто-то должен их завести, если тренеры сопли жуют.

И вот, наконец, Толстой высказался, когда мяч выкатился за линию ворот. От всей простецкой, яснополянской души.

– Федя, бля! – обратился он к Достоевскому. – Ну, хоть ты страхуй этих долбаных реакционеров. Стой рядом с богомазом и, когда его Роналдинью обходит, херачь в отбор или просто сбивай его в пизду! Наведи, бля, порядок!

– Ёбтыть, если я сяду на карточку, Лева, то мы к перерыву уже вдесятером будем, – огрызнулся Достоевский. – А на хуй мне это надо?

– Вы, психологи херовы, заткнитесь, – заревел Менделеев. – За этим зубастым дьяволом ни одна живая душа не угонится.

– А какого хрена я тогда все ловлю?

– Ты же ловец душ – тебе ловить привычно, – нагнал сарказма Достоевский.

– Ты меня, сучонок рулеточный, не учи…

Но Иоанн Павел II не дал забыковавшему Толстому закончить разоблачительную тираду – и тому, и другому влепил по карточке. Вот тут Минин и Пожарский прочухали, что Рублева надо снимать с игры, пока вся команда не передралась. И как только князь велел Станиславскому разминаться, случилась еще одна досадная история. Шостакович, видимо, надеялся выйти на поле первым, но, увидев, что его очередь еще не пришла и неизвестно когда придет, разнервничался до неприличия – сорвал с себя тренировочную манишку и кинул ее на трибуну. Минин попробовал его урезонить, но Дима проигнорировал тренера и отправился в раздевалку.

– Гонору-то сколько у человека, – удивился Сохатый.

– При чем тут гонор? – завыл Волк. – Команда разваливается на глазах. Какие идеалы, на фиг, духовные высоты, гармония…

– Ладно тебе хныкать, ведь ведем 1:0. Победим – и плевать на идеалы!

– Пока ведем…

Гусев жестко осудил Шостаковича за индивидуализм. Отчитал! Такого не надо было даже на сбор приглашать. Теперь лишь бы до перерыва дотерпеть, а там тренеры внесут коррективы. И тут залихватски выступил Станиславский. Сборная мира минут два–дцать висела на воротах гениев, а он через три минуты после выхода на поле протащил мяч в штрафную, обыграл Риисе и Сендероса, потом перед Видичем резко тормознул, подождал, пока обыгранные вернутся, и рванул между ними, так что те непроизвольно сделали коробочку. Станиславский покатился кубарем, и все приостановились – вперились в главного арбитра. Даже Сендерос с Риисе. Но папа замахал руками – мол, давайте играйте, хватит изображать из себя пни.

Станиславский, корчившийся на газоне, резко вскочил и набросился с руганью на Иоанна Павла II. Его задело даже не то, что судья зажилил пенальти, а то, что папа ему, Станиславскому, не поверил. И если он симулировал, нырял (Станиславский жестом изобразил рыбку), то почему Иоанн Павел II не показал ему карточку? Последнее было легко исправить, что папа и сделал незамедлительно. Таким образом, трое наших уже повисли на карточках из-за недисциплинированности. Да еще Чайковский в самом начале игры получил предупреждение за то, что подкатился под красавчика Фабрегаса сзади. А у сборной мира – чистый лист. Эстеты!

– Но пеналь-то явный, – мучился Сохатый.

– Слишком очевидно его выпрашивал. Пошел прямо на двух, чтобы упасть.

– Но его же завалили!

– Он просто уткнулся в них.

– Да ты повтор посмотри!

Эпизод показали с пяти ракурсов, а потом продемонстрировали недовольную мину президента в VIP-люльке.

– Блин, как же мы с судьей лоханулись, – восскорбел Сохатый. – Сейчас бы уже 2:0 вели. И впереди отпуск на Бали.

– Нормально все – учись мыслить стратегиче–ски. Представляешь, какой позитивный PR будет в Европе. Мы могли поставить на матч какого-нибудь прикормленного судьишку. Например, Джавахарлала Неру или Нельсона Манделу. А мы, русские, не боимся ничего, потому что великодушны и чувствуем свою внутреннюю духовную силу.

– Да какая сила! Пропустим сейчас пилюлю. Если проиграем, то вся эта духовная сила ударит по нашим задницам. Отымеют так, что при слове «Россия» вскочишь со стула.

И действительно, Анри & C° задумали что-то недоброе против задниц основоположников виртуального футбола. Они вовсю покушались на их доброе имя. Они смело проходили середину поля, решительно били по воротам и даже не утруждали себя переживаниями, когда мяч шел мимо или его вылавливал Лева. Они не обращали внимания на Ломоносова, работавшего руками, точно ребенок, у которого пробуждаются хватательные рефлексы.

Криштиану Роналду дал длинный кросс на одиннадцатиметровую отметку. Тони выпрыгнул высоко, но Михайло догнал его в прыжке и вмазал локтем прямо по переносице. Кровь, натурально, залила штрафную. Папа положил руки на поврежденное место и, видимо, прочитал молитву, но ничего не помогало. Тогда Иоанн Павел II вызвал медицинскую бригаду и предпринял карательные меры, посоветовавшись с боковым. Сам он проглядел столкновение – занял неверную позицию при атаке.

Боковым на той половине поля оказался Данте… И вот он нашушукал папе удаление и пенальти. Отомстил за соотечественника.

– Пипец, мы пропали, – деловито констатировал Сохатый.

– Пенальти еще забить надо.

Ломоносов по инерции чуток попререкался с Иоанном Павлом II, матюгнулся в сторону Данте и передал капитанскую повязку Леве.

– Выручай…

– Ничего, Мишань, бывает.

Тони увозили в подтрибунное помещение на сенсорных носилках, а развенчанный капитан даже не оглянулся, чтобы посмотреть на разбег Джеррарда. Но прямо перед ним радостно прыгнул выходящий на замену вместо Тони Дидье Дрогба. 1:1. Гол в раздевалку – до перерыва три минуты.

Достоевский оттянулся назад, вся центральная ось села чуть поглубже, и тайм доиграли в одного чистого форварда. Впрочем, Пушкин за последние двадцать минут мяч получил лишь однажды – так что проку от двух нападающих в концовке не было никакого. Саша болтался посреди поля и не знал, как себя вести в этой ситуации. Минин проорал ему, что надо больше двигаться. А Пушкин в ответ: мы не на дискотеке, чтобы просто так двигаться. Тут и протяжный свисток Иоанна Павла II подоспел. Напоследок перед рекламной паузой показали президента, который жестом просил, чтобы ему набрали номер и соединили с…

Понятно, с кем он хотел поговорить. Но тот, с кем он стремился, мягко говоря, обсудить ход матча, был не расположен к общению и давно выключил телефон, а sim-карту спустил в унитаз. Сохатый и Волк расположены были смотреть Рен ТВ.

* * *

– Это провокация! – солировал Жирик. – Надо же такое придумать – поставить поляка судить матч четвертого ноября, чтобы он взял реванш за то, что было четыре века назад. Унижение России! А потом итальянец помогает итальянцу. Слепой папа ничего не видел, а Данте ему настучал. Он вообще не имел права этого делать. Его дело маленькое – поднимай свой флажок и вспоминай, что когда-то Рим правил миром. А теперь Москва – Третий Рим. Слышите, Москва! И всякие экстремисты мешают нам честно и разумно управлять Европой. Пенальти не дали на Станиславском чистейший.

– Владимир Вольфович, но это может быть обыкновенная судейская ошибка – без умысла, – вставила реплику Марианна Максимовская. – А Ломоносов действительно нарушал правила – мы видели на повторе.

– Папа – фашист, – устало нахмурился Жирик. – Есть фотографии, сделанные во время Второй мировой войны. Он стоит с автоматом в нацистской форме, а за его спиной на заднем плане пылают украин–ские села. И вы хотите меня убедить, что он всего лишь ошибся?! Да вам такое только Явлинский и Немцов скажут. Иоанн Павел II – эмиссар западных спецслужб, которые хотят деморализовать русский народ. С этой целью они дали задание организаторам матча ввести программу на поражение русских гениев. Которые к тому же изначально были в ослабленном, непатриотическом составе. Однозначно!

Сохаев прислушался к «Эху Москвы». Там в перерыве разбор вел Василий Уткин:

– …а я утверждаю, что матч продан.

– Всей командой? – ужаснулся ведущий.

– Нет, его сдают отдельные игроки. Например, Андрей Рублев. Он не совершил ни одного отбора, за счет позиционно неправильной игры все время оголял свой фланг. И поэтому тренерский штаб его так быстро заменил.

– Это серьезное обвинение. За него организаторы матча могут подать в суд. Какие еще аргументы в пользу этой версии?

– Да пусть подают! А аргументы такие… Как только Рублева заменили, Шостакович пошел в раздевалку. Чтобы разобраться там с ним. Поговорить по-мужски. И оба так и не вернулись. То есть там была драка. Оба с синяками, поэтому им нельзя показаться на скамейке перед телекамерами. А Минин их пытался разнять. Помните, какой у него был помятый вид, когда он снова оказался у бровки. И еще он что-то на ухо говорил Пожарскому – я специально смотрел интерактивную камеру.

– Кто подкупил Рублева? Звезды мира?

– Скорее всего букмекеры. Объем ставок на русских гениев таков, что если они проиграют, то букмекеры весьма и весьма серьезно наварят на этом деле.

Сохаев вырубил пультом всю технику разом.

– Эти уроды не с того скелета взяли соскоб.

– Вот что значит пользоваться услугами людей с незаконченным высшим образованием.

– Но ведь им только диплом осталось написать!

– Сохатый, нам лучше отсюда уйти.

– Почему? – перетрусил белобрысый.

– Для безопасности.

– А где игру досматривать будем?

– Да в любом баре.

– Тогда пошли в «Старину Мюллера» – там всегда футбик показывают.

Волк выгреб из сейфа всю наличность и заполнил ее шуршанием спортивную сумку Adidas. Для конспирации сунул туда еще и теннисную ракетку. В таком виде хоть к Маше Шараповой сватайся!

– Лучше бы теннисный матч провели.

– Ахматова против Анны Курниковой.

– Нет, лучше Екатерина II против Ангелы Меркель. – Сохатый проявил спорадическую эрудицию и нажал на кнопку лифта.

Но Волконский приложил палец к губам и повел наверх. Парочка прокралась через чердак к люку, выводившему на лестницу крайнего подъезда, и там начала спуск. На улице тут как тут припарковались две недвусмысленные машины с затемненными внутренностями, в которых, по-видимому, скрывался десяток укрепителей вертикали власти. На счастье виртуальных авантюристов, свободные парковочные места были только на дальнем конце дома. Поэтому они неузнанными закатились за угол в переулок и уже через пять минут расчищали места для табуреток у самого входа. В тесноте, да не на Лубянке.

* * *

Шла восьмая минута второго тайма. Гусев зычным словом гнал русских гениев вперед, и русские гении послушно бежали именно туда – на ворота Никополидиса (Чех почему-то так и не вышел на замену). У грека в первом тайме, по сути, и не было возможностей показать свою списанность, а после перерыва он вовсю пожарил, но при этом ничего не пропускал. Словно издевался, гад!

Минин и Пожарский существенно перекроили состав: вместо Чайковского появился Гоголь, чтобы укрепить оборону, а чтобы в середине поля игра пошла поживее, Кулибин занял место Айвазовского. Римский-Корсаков ушел в оттяжку – Пушкин остался один на острие. И стало что-то получаться. Даже вдесятером гении возюкали звезд мира довольно разухабисто. Правда, Сохатого это не устраивало. Вернее, устраивало, но не полностью.

– Атаку, атаку надо усиливать. Почему они не выпускают Петрова-Водкина? Римский-Корсаков уже «наелся». Смотри, почти не открывается. Видич его без напряга держит. Водкин моторный – он обязательно кого-то еще из защитников потянет к себе, тут и у Пушкина появится шансик, то-се, пятое-десятое. Кулибин опять же… Не, ты только глянь на его бутсы, это надо же такое придумать…

Кулибин разукрасил бутсы под диких зверей – то ли под акул, то ли еще под каких-то чертей неведомых. И судя по всему, когда он бежал, миниатюрные клаксончики в пятках производили тихие душераздирающие звуки, которые, по-видимому, должны были повышать уровень тревожности у соперника. И повысили! Ваня «съел» Джеррарда, тому на помощь прибежал Фабрегас, но им даже вдвоем не удавалось с ним сладить. Чтобы подзавести команду, Моуриньо выпустил вместо схлопотавшего карточку испанца Ван дер Варта, а замордованного Станиславским Риисе обменял на Лама. И получилось… неудачно.

Через пару минут звезды прокололись. Толстой выбил мяч на чужую половину поля и… в аут. Поднял руку, извинился перед командой. Аггер сбросил на Роналду, тот хотел надуть Циолковского пижон–ской «улиткой» и, развернувшись, убежать, как он умеет. Но Костя, уже падая, зацепил-таки мяч. Достоевский (тоже в подкате) опередил португальца на долю секунды. Попов рискнул, оставив свою зону, прибежал им на помощь и по-простому вынес мяч подальше. А получилось прямо на ход Пушкину, который опередил не успевшего вернуться в оборону Аггера. Пушок не пожадничал и закинул шуструю передачку между Видичем и Сендеросом – Кулибин юркнул в зазор между защитниками и черпаком переправил мяч в ворота. Прямо под планку загнал. И все это в меньшинстве! Красавчики!

– Ха! Эти муфлоны на черных тачках приехали с нами разбираться, а получилось, что президент их нам в качестве почетного эскорта прислал. В Кремль после матча поедем. На чествование!

– Подожди радоваться – еще двадцать пять минут играть.

– Да игра пошла – ты чего, не видишь…

Игра пошла с середины поля, но в ближайшей паузе Роналду устроил противнейший поклеп на Кулибина. Кажется, даже требовал гол отменить. Но уже принятое решение не имеет обратной силы – объяснил ему Иоанн Павел II. Португалец заставил папу прислушаться к звукам, издаваемым автором второго забитого мяча. Папа попросил Ивана побегать во–круг себя, склонил голову набок в задумчивости, а потом дал ему желтую карточку за неправильную экипировку и велел сменить психоделические бутсы на обычные. Нечего делать – пришлось исполнять.

И этот момент стал переломным!

Пока Кулибин возился с традиционными шнурками, Роналдинью и Роналду придумали затейливое скрещивание с двумя пасами пяткой, подключением Ван дер Варта и выведением Анри один в ноль. Толстой, конечно, бросился на перехват, но хитрый француз в подскоке пробросил мяч мимо и, задев Левины руки, грохнулся оземь. В штрафной! Иоанн Павел II коршуном спикировал на еще лежащего Толстого и, как топор, занес над его всклокоченной шевелюрой желтую карточку. Русский гений поднялся и взглянул на него с презрением:

– Суд твой не принимаю – нет в нем истины.

– Roma locuta, res finite est[3]3
  Рим сказал свое слово, дело окончено (лат.).


[Закрыть], – отрезал папа и за–крепил анафему красной карточкой.

Гусев предположил, что судья намеренно пытается деморализовать нашу команду, удаляя капитанов. Сохатый уже ничего не предполагал – он просто впрыскивал в себя виски. Народ забрасывал плазму пивными бутылками и кружками – от гибели ее спасло защитное стекло, прикрученное хозяевами, тонко понимавшими нравы посетителей.

Минин и Пожарский выпустили Малевича вместо проворонившего Анри Попова. Болелы закидали поле рулонами туалетной бумаги, заботливо прихваченными из сортиров. Пока бумагу убирали, Кази даже успел размяться. Впрочем, от удара Анри не спасла бы и получасовая тренировка. Дал в самую «паутину». 2:2. Моуриньо нагло запрыгал вдоль бровки, явно провоцируя нашу скамейку.

Капитанскую повязку надел Достоевский и собрал вокруг себя команду – за ничью ратовал, наверное. А Сохатый ни к чему не призывал – даже к тому, чтоб выпустить Петрова-Водкина. Происходящее стало ему безразлично. Потому что он упился. Не буйно и развязно, а скорее мелодраматически. И теперь смотрел на происходящее с позиций вечности.

А вот Виктор Гусев категорически не хотел забывать, какой сегодня день на дворе. В национальный праздник проигрывать нельзя! Впрочем, он потихоньку и весьма умело начал подкладывать соломку – сравнил забитые мячи. У них оба некрасивые – с не–однозначных пенальти. У нас голы в результате ярких атак, было показано высокое исполнительское мастерство. И главное… Русские гении показали сплоченность, играли комбинационно, с выдумкой и с огромным желанием. Не сдавались ни при каких обстоятельствах. Не ушли в глухую оборону. Не… Вероятно, список добродетелей русских гениев не исчерпался бы до конца матча, но тут звезды мира забили. Корявенько. Как они еще могут забить! Затол–кали мяч с четвертого раза. Джеррард подсуетился – 2:3. И двенадцать минут до конца основного времени. И непонятно, что делать. Вдевятером.

Попробовали поддавить, но, естественно, не прокатило. Словили две контратаки и вообще растерялись. Облом по всем фронтам! Так и возились минут семь-восемь между центральной линией и штрафной. Одни ничего не могут, другие не хотят, потому что им и не надо ничего – и так ведут в счете. Даже ни одного шального углового. Объективно говоря, скукотища. Если бы Роналдинью не лыбился постоянно, то просто не на что смотреть, и так бы, наверное, и добегали бессобытийно, если бы на восемьдесят девятой минуте мяч не выкатился за пределы поля рядом с угловым флажком по правому краю атаки русских гениев.

Подумать только, за все предыдущее время игры мячик в этой зоне ни разу не выкатывался в аут, и маленький Йося лишь на восемьдесят девятой минуте смог приобщиться к происходящему. Ведь мальчиков, подающих мячи, для этой встречи тоже набирали из реально существующих детей. И настоящий, а не виртуальный Йося Цукерман с глазами на мокром месте от собственной невостребованности сидел у телевизора и ждал своего часа. И дождался!

* * *

Йося Цукерман был изгоем. Не потому что он был евреем. А потому что он был евреем, обожавшим футбол. Все его сверстники дружно пиликали на скрипках и прочих смычковых, играли в шахматы, в конце концов, тривиально занимались математикой, чтобы потом, в более зрелом возрасте, направить это увлечение в плоскость банковского дела. А Йося с семи лет пошел в футбольную школу. Родители и друзья родителей, чуть не разрывая на себе одежды, твердили, что спорт – занятие для гоев, что настоящий еврей не может посвящать всю жизнь столь низкому, животному занятию. Но Йося не желал их слушать. Он плакал, когда его заставляли отречься от футбола, он закрывал уши, когда в синагоге его корили благовоспитанные раввины, он…

Он стал изгоем и в футбольной школе. Там над ним издевались русские ребята, которые считали, что еврей не способен нормально играть. Если Йося передерживал мяч и запаздывал с передачей, то ему кричали, что он жадный жид. Если он отдавал в касание (и удачно отдавал), то его называли трусом – боится брать инициативу на себя, поэтому и стремится скорее от мяча избавиться. Короче, его везде травили. Но маленький Йося стоически переносил все невзгоды и тренировался до изнеможения. Он забивал, но команда не поздравляла его с успехом. И только вечно пьяный тренер Иван Мефодиевич, спотыкаясь на собственном языке, говорил: «Ты наш человек!»

Впрочем, Йося готов был терпеть все, что угодно, лишь бы гонять мяч. Пусть глумятся, пусть подкладывают гвозди в ботинки, но разрешают играть вместе с ними!

Как только объявили кастинг мальчиков, подающих мячи, на матч русских гениев, он начал умолять маму отвести его туда. Мама уверяла, что он никогда не пройдет конкурс. Йося настаивал и плакал от безысходности. Мама сдалась, и в воскресенье они приехали в Черкизово на стадион «Локомотив», где шумела и галдела толпа мальчишек с еще более шумными и скандальными родителями.

И выяснилось, что мама Йоси была тысячу раз права! Йосю не выбрали из-за пухлых щек. Так и сказали, что в ящике он будет неважно смотреться, хотя сам по себе очень симпатичный ребенок. На всякий случай записали телефон. Йося ревел целый день и не нашел в себе сил пойти вечером тренировать удар о кирпичную стенку, окружающую мусорные контейнеры. Жизнь раздавила маленького еврейского мальчика, как Grinders божью коровку, размечтавшуюся на тротуаре. Но чудеса иногда протискиваются сквозь нагромождения враждебных обстоятельств.

За день до окончательной загрузки данных в MAGIC FOOTBALL один из мальчиков, отобранных для работы на стадионе, заболел. И в качестве замены почему-то выбрали Йосю. Несмотря на щеки. Мама, когда ей позвонили и пригласили прийти вместе с сыном, расплакалась. Она всей душой желала сыну добра, только не верила, что футбол способен дать это добро. Йося не помнил, как прожил неделю до начала матча. Он почти ничего не ел, перестал понимать, о чем его спрашивают на уроках. Учителя раздражались, одноклассники радовались, что Йосе ставят плохие отметки. К счастью, подоспели осенние каникулы.

Мама скорбно гладила чадо по безумной голове, которая буквально бредила тем, как ее обладатель будет помогать Толстому и Достоевскому показывать светлые идеалы гуманизма на футбольном поле. Йося прочитал «Кавказского пленника» и «Мальчика у Христа на елке». Этот рассказ Достоевского он вы–брал потому, что тот был совсем коротенький, ведь из-за футбола времени на книжки совсем не оставалось. Правда, читать приходилось втайне. Если бы родители увидели, как он взял книжку про Христа, его бы непременно наказали. И сильно наказали. А ему рассказ понравился – мальчика только ужасно жалко. Йосю Христос тоже взял бы к себе на елку: Йосю все преследовали, а Христос как раз защищал и обогревал униженных. И вот сейчас создатель этого шедевра бежал к нему и требовал побыстрее дать ему мяч. Ведь надо отыгрываться!

– Ёбты, хуйли ты в мяч вцепился? Давай сюда!

Но руки не повиновались Йосе. Они прилипли к мячу. И тот же самый столбняк напал на реального Йосю перед телевизором. Этот день должен был стать его триумфом. Все, кто смеялся и презирал маленького толстощекого еврейского мальчика, увидят Йосю в ящике рядом с гениями русской культуры. И тем самым Йося победит своих недоброжелателей. Победит упорством и верой в то, что футбол – это круто!

Но восемьдесят девять минут мяч не хотел выкатываться за пределы поля там, где стоял в растерянности виртуальный Йося. Другие мальчики уже не–однократно получали порцию славы, а до него очередь все никак не доходила. До него одного! И вот тут такое счастье свалилось, когда он совершенно отчаялся. Родители бросились к телефону звонить многочисленной родне, а Йося все никак не мог отдать мяч Федору Михайловичу. Йося оцепенел от восторга и от сознания ответственности момента. И никакие окрики не помогали…

* * *

Достоевский почувствовал недоброе еще в конце первого тайма. Еще когда вели в счете. И стартовый состав какой-то совсем неразумный эти двое придумали. Циолковский еще ладно – он хоть бегает. Правда, напрочь глухой – ничего нельзя подсказать, но зато старается. А Попов совсем мертвый – Гоголь на тренировках посильнее выглядел. Про Рублева и говорить нечего – этого пришибленного в команде по определению быть не должно. Айвазовский тоже пустой. Короче, тревожно было. На эмоциях, на кураже забили, но дальше-то что делать, когда нужно на классе и выдержке доигрывать каждый эпизод.

Федор Михайлович ощущал всеобщую растерянность, отсутствие объединяющей команду идеи, отсутствие соборного начала. Компания ярких индивидуальностей – и не более. Впрочем, хваленые звезды из сытой Европы не лучше. Тем обиднее так бездарно с ними бодаться.

В перерыве Минин кричал, что надо действовать жестче: когда судьи отворачиваются, бить по ахиллам, под коленки. А у Федора Михайловича в это время навязчиво зудела одна мысль: почему у русских всегда все так нелепо и кондово получается и кто виноват, что нет счастья и радости от происходящего? Кто виноват, что все происходит именно так ?

Смутные догадки терзали его уже в середине второго тайма, и в особенности после удаления Толстого. Сомнения мешали играть раскрепощенно, но освободиться от них не представлялось никакой возможности. Последние десять минут уже не играл – бегал на автопилоте. И вот когда мяч выкатился у самого углового флажка, вдруг затрепыхалась надежда забросить его в штрафную, где пара коренастых ребят, вроде Циолковского и Кулибина, способна просто-таки вдавить оборону звезд в ворота. Он поспешил к боковой, но там стоял жирный мальчишка и не желал давать мяч. Федор Михайлович и так, и эдак его окликал, но тот сознательно убивал время, помогая соперникам. И чем ближе Достоевский подходил к этому маленькому подлецу с характерной внешностью, тем отчетливее в его душе звучал ответ на вопрос, кто виноват в том, что все так сложилось. ЕВРЕИ!

* * *

Родина проиграла… Россия бессовестно унижена! И вот за все эти страдания Достоевский имеет возможность расплатиться с одним из виновников. Он врезал кулаком по мячу так, что тот пулей вылетел из деревянных рук Йоси и отскочил метров на десять. Но этого мало… Федор Михайлович дал еврейчику оплеуху. И распаляясь, капитан русской сборной стал бить что есть силы. Бить беззащитного. По плачущим, по кротким глазам. Если бы Йося закрылся руками, то все бы наверняка прекратилось, но он продолжал сквозь брызнувшие слезы смотреть с испугом на разбушевавшегося Достоевского. Не понимая, почему? За что его бьет вселенский гений?

А Федор Михайлович с каждым ударом падал глубже и глубже. В ад. В самое пекло! Он понимал, что теперь не видать ему вечного блаженства и спасения. И что если он врежет еще хоть раз, то не будет уже никакой мировой гармонии и лань никогда не ляжет рядом со львом. Из-за него одного не ляжет. Но он все-таки бил. С остервенением. Осознавая, что кругом не прав. И навесил еще парочку оплеух по распухшему лицу маленького Йоси, пока не скрутили секьюрити. Секьюрити повсюду. Они пытались разнять плюющегося Пушкина и Криштиану Роналду. Оттащить Гоголя, кусающего Лама. Циолковского… Да всех нужно было растаскивать. Поле превратилось в лужайку для драк. Показали пустую президентскую ложу, в которой восторженно аплодировал одинокий преемник, по-видимому, выпавший изо всех рабочих параметров MAGIC. Матч закончился…

* * *

В баре народ стал переворачивать столы и ухитрился-таки разнести укрепленную дополнительным стеклом плазму. Сохатый и Волк скоренько ретировались – благо сидели у самого выхода. На улице несколько тинейджеров вяло кидали пустые бутылки в окна домов, а заодно и в дорогие машины. Сохатый буквально упал на капот старенькой «Волги» и заставил человеколюбивого водилу профессорской наружности вывезти их из опасной зоны. За пятьсот евро, впрочем, не только профессор, но и академик куда угодно рванет.

– А действительно, куда мы? – обеспокоился Волк.

– На запасной аэродром.

– Нет, правда, куда?

– Летим в Египет на специальном самолете. Я позавчера чартер заказал. Знаешь, как-то неспокойно было. Нужны ведь пути к отступлению. На всякий случай.

– А что мне об этом не сказал?

– Не хотел тебя пугать заранее, то-се, пятое-десятое. А сейчас зато получился приятный сюрприз.

– Приятнее некуда…

– Пересидим там месяцок-другой, а здесь как раз все забудется.

– Откуда вылет?

– Из Быково.

По радио шли сводки погромов. В Москве пьяная толпа свергла монумент Минину и Пожарскому на Красной площади. И еще почему-то пострадал памятник Воровскому. В Архангельске запылал музей деревянного зодчества. В трех или четырех городах народонаселение сокрушило менее значительные символы государственной власти. А в Питере скинхеды отодрали от гранита бронзового Чижика-Пыжика и проломили им голову милиционеру, сделавшему варварам строгое замечание. Повсеместно доставалось кавказцам. Но эти происшествия, естественно, оставались без серьезного учета. Вследствие многочисленности. Впрочем, успокаивали по радио, пока попадало кавказцам слегка: переломанные носы, ребра и руки, сотрясения мозга, но без летальных исходов.

Нет худа без добра. Хоть дороги оказались полупустыми – обыватели попрятались по домам. Заторы возникали только в тех местах, где пылали подожженные BMW и «мерсы». Пугало другое – Сохатый позвонил с законспирированной симки в диспетчерскую, чтобы скорректировать время вылета, но там сказали, что вылет вообще не состоится из-за отсутствия подтверждения об оплате. Отослали к коммерческому директору. Тому удалось дозвониться раза с пятого – видно, праздник отмечал, зараза. Он подтвердил неутешительное – чек Сохатого в банке не оплатили. Причем добавили, что счет обнулен.