Текст книги "Михайлов день (Записки очевидца)"

Автор книги: Нина Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

ПОСЛЕДНЕЕ КОЛЕЧКО

– Всё, больше никакого странноприимства, – строго говорит старец.

– Батюшка, но вы же сами благословляли принимать паломников.

– Раньше благословлял. А только общежитие в доме вам не полезно, и отныне на странноприим– ство запрет.

Надо слушаться батюшку. Но стыдоба-то какая, когда отказываешь в ночлеге многодетной семье. Младенец плачет на руках у матери. Уже поздно, ночь, и хочется спать, а в монастырскую гостиницу с малышами не пускают. Растерянно объясняю, что старец не благословляет принимать паломников, и виновато прошу: «Простите».

– Правильно, надо слушаться батюшку, – говорит усталая мать. – Вот вам, детки, важный урок святого монастыря. Некоторые у нас не любят слушаться. А что главное у монахов и хороших детей?

– Послушание!

Чувствуется, верующая семья. И дал им Господь за эту веру добрых друзей и приют. Из монастыря возвращается на дачу моя подруга Галина и забирает семью к себе:

– Дом у меня большой, всем места хватит, и малины спелой полно. Интересно, может, кто-то не любит малину?

– Нет таких! – веселятся дети, поскорее забираясь к Гале в машину.

***

Батюшка прав, говоря, что общежитие в доме мне не полезно, потому что как ни стараюсь, а не могу избавиться от человекоугодия. Это в генах, наследственное, от моей сибирской родни, свято верующей, что гость от Бога, и всё, что есть в печи, на стол мечи. Тут все дела заброшены – надо обслужить гостей… Сготовить им что-нибудь повкуснее, а потом водить по монастырю, рассказывая, разъясняя и пристраивая на исповедь к батюшке. Словом, паломники уезжают довольные, а я как выжатый и очень кислый лимон.

Разные люди селились в доме ещё во времена странноприиимства – приезжие монахи, монахини и пока лишь обретающие веру мои московские друзья. Но каким ветром занесло в мой дом воинствующую атеистку – этой загадки не разгадать.

Итак, о гостье. Она психолог из Молдавии, зовут Татьяна. Двое детей, оба с мужем безработные, и живут уже на грани нищеты, продавая всё ценное из дома.

– Продала последнее колечко, села в поезд и приехала к вам, – так объясняет она историю появления в моём доме.

И тут припоминаю, как три года назад и уже перед смертью моя молдавская подруга Лидия Михайловна просила меня принять некую Таню и обязательно окрестить её.

– Нет-нет, я категорически не желаю креститься, – опережает мой вопрос Татьяна. – Я и Лидии Михайловне говорила: как можно свести всё богатство духовной жизни до уровня нескольких узколобых догм? И при этом мы не враги христианству. Мы лишь стараемся обогатить его и вывести за рамки православного гетто.

Татьяна говорит «мы», потому что учится в Академии Космических (или кармических?) Наук. И тут я с нежностью вспоминаю былые времена, когда курсы кройки и шитья назывались курсами, а не академией для кутюрье. Короче, Татьяна учится на курсах, разумеется, платных. Продала ради этого шубу и влезла в долги. Муж в бешенстве и угрожает разводом, а Татьяна лишь самозабвенно воркует: «карма», «чакры», «выход в астрал». И теперь это астральное словословие изливается на меня.

– Я привезла вам в подарок наши учебники, – достаёт она из сумки стопку оккультной литературы. – Да не шарахайтесь же вы с такой брезгливостью от этих источников мудрости, но попробуйте расширить ваше зашоренное сознание.

А не расширить ли мне сознание настолько, чтобы сказать словоохотливой даме: а извольте-ка выйти вон? Останавливает предсмертная просьба подруги, умолявшей помочь Танечке. Но как тут помочь, если при одном лишь упоминании о православии эта воинствующая атеистка начинает обличать наше «узколобое гетто»? Вспоминается мудрый совет преподобного Оптинского старца Нектария, говорившего, что хорошие житейские отношения можно иметь и с неверующими, но споров о религии следует избегать, чтобы Имя

Божие не осквернялось в споре. Старец даже предупреждал, что споры такого рода могут нанести сердечную язву, от которой очень трудно избавиться. Вот и пытаюсь перевести разговор на житейские темы: как муж, как дети, как жизнь в Молдавии? И тут воительница начинает плакать:

– Работы нет. Муж уже отчаялся, а я последнее колечко продала!

Слёзы ручьём и отчаянные речи, что если бы не дети, то лучше в петлю, потому что муж обещал подать на развод.

Знакомая картина. Вот и недавно так же плакала женщина, приехавшая в монастырь за благословением на развод:

– Я пятнадцать лет души в муже не чаяла! А теперь он часами сидит в позе йога и при детях твердит свои мантры: «Я центр вселенной. Вокруг меня вращается мой мир». Батюшки-светы, он теперь пуп земли! Главное, дочку назвал Рамачандрой. Правда, я дочку окрестила Верой, так он Верочкой называть не велит.

– Будь она проклята, проклятая йога! – сказал тогда старец, но посоветовал не горячиться с разводом и отмаливать мужа вместе с детьми.

***

Рассказываю Тане, как в былые времена и ещё до крещения я познакомилась со знаменитым московским «гуру» по имени Гарри. По паспорту он, кажется, Игорь и после института работал в НИИ пищевой промышленности, пропадая там от тоски, тем более, что за работу платили гроши. И вдруг по соседству с НИИ открылась секретная лаборатория, где изучали ауру, телепатию, йогу и регулярно выходили в астрал. Зарплаты в лаборатории были сказочные, и Гарри быстренько переметнулся к «астралыцикам».

Через год он уже давал сеансы исцеления в московских салонах. Однажды на такой сеанс пригласили и меня, правда, в качестве кухарки. Хозяйка квартиры знала о моём резко отрицательном отношении к «целителям» такого рода, но умоляла помочь накрыть стол, тем более что исцеляться прибудут знаменитости – писатель Л., правозащитник С. и прочие «властители» дум. В общем, позвали, как говорится, осла на свадьбу воду возить, но я согласилась на роль кухарки, преследуя свою корыстную цель. В ту пору я ещё училась в аспирантуре, и надо было подготовить реферат о методах манипулирования сознанием, а тут готовый экспериментальный материал.

На сеансе Гарри был великолепен – бархатный голос, царственная осанка и завораживающая речь. Похоже, он владел методами нейролингвистики, впечатывая в сознание пленительные образы мудрой магии и противопоставляя им жалкую участь невежд – болезни, дряхлая старость и смерть. Гарри звал всех к духовной радости – туда, в заоблачные Гималаи, где с древних времён живут Мудрейшие, вечно молодые, уже бессмертные и способные исцелить даже рак. Правда, дальше родимой Анапы сам Гарри нигде не бывал, но скромно давал понять, что с заоблачными Гималаями у него налажен астральный контакт.

Сам сеанс «исцеления» Гарри превратил в некий медицинский стриптиз. Он при всех объявлял, что властитель дум С. страдает хроническими запорами, переходящими в неукротимый понос. Но если методом йоги почистить его чакры, то можно достичь почти что бессмертия и удалить морщины с лица. Особенно Гарри разошёлся, когда речь зашла о детородных органах, и это было так стыдно! А Гарри почувствовал, что я возмущаюсь, и пошёл в атаку уже на меня:

– О, у вас такая мощная аура и прирождённый дар ясновидения. Вы не хотите попробовать развить этот дар?

– Руки прочь от моей ауры! – сурово отрезала я, возвращаясь к процессу приготовления салатов.

А потом я с изумлением наблюдала, как образованные люди, интеллектуалы и властители дум, доверчиво набирали в бутылки воду из-под крана, которую Гарри потом «заряжал», превращая жёстко хлорированную московскую водицу в «лекарство» чудодейственной силы.

Однако кульминация этого шоу пришлась на застолье. Надо сказать, что люди собрались в основном непьющие, но как прийти в гости без подарка? Словом, «исцелённые» тут же выставили на стол кто коньяк «Хенесси», а кто водку, уточняя при этом: «Мне вообще-то нельзя, врач запретил».

– Да что они понимают, наши убогие врачи? – пылко воскликнул Гарри. – А вот в Гималаях!

Короче, Гарри тут же «зарядил» бутылки, превращая это коньячно-водочное изобилие в гималайский целебный нектар. И понеслось – гипертоники, язвенники, сердечники хлопали водку стаканами. Что было дальше, уже понятно. Больше всех пострадал бедняга Гарри. При гостях он ещё как-то держался, а потом позеленел и рванулся к тазику. Он очень мучался и стонал, вопрошая:

– Ты меня презираешь?

– Да что ты, Гарри? Такой цирк, и при этом бесплатно! Интересно, а откуда ты знаешь нейролингвистику?

– Ничего я не знаю. Наугад говорю.

Позже Гарри поставил жёсткое условие: не допускать меня на сеансы исцеления, ибо моя необузданная, дикая аура создаёт помехи при выходе в астрал.

Много лет я ничего не знала о судьбе Гарри, а недавно знакомые рассказали – он сошёл с ума и бегает по улице с криком: «Я пришёл на землю убить Христа».

– Заигрывание с тёмными силами нередко кончается безумием, – рассказывал в Пюхтицах архимандрит Гермоген. – И сколько же людей, занимавшихся йогой «для здоровья», лечились потом в психиатрических больницах!

Собственно, рассказывал он это не мне, а бывшему йогу, приехавшему в монастырь креститься.

– А вы не боитесь, – спрашивал его архимандрит, – что после крещения начнётся такая духовная брань, когда уже не выдержит психика?

– Ради Христа я готов на всё, – твёрдо ответил тот.

– Да-да, ради истины и пострадать можно! – воскликнула Таня, внимательно слушавшая мой рассказ. – Вот и нас в Академии предупреждают, что в астрал надо выходить грамотно. А может, Гарри просто не хватило опыта, и он незащищённым вышел в астрал?

Мама родная, и ради чего я рассказывала о Гарри? В общем, мои миссионерские потуги завершились тут полным крахом.

***

Поведение Тани было загадкой. В самом деле, как объяснить – безработная, бедствующая мать двоих детей продала своё последнее колечко, чтобы приехать в Оптину, и при этом не желает идти в монастырь? Еле-еле уговорила Таню посетить знаменитую Оптину, но в храм она отказалась зайти:

– А зачем? Молиться Высшему Разуму можно в поле и дома. Или как раньше загоняли людей на партсобрания, так теперь надо в храм загонять?

И так далее, всё в том же духе – «клерикализм», «гетто», «узколобые догмы». Господи, помилуй! Я уже изнемогаю и прошу монастырских насельников помолиться о Тане.

– Да, беда, – вздыхает иеромонах-иконописец. – И ведь за вашу некрещёную Таню даже записку в церкви подать нельзя. Что ж, будем молиться келейно. Помните, что старец Силуан Афонский писал: «Любовь не терпит, чтобы погибла хоть одна душа». Вот и потрудимся во имя любви.

Но не все готовы явить любовь. Послушник Д., бывший комсомольский вожак, говорит в гневе:

– Гнать эту оккультистку метлой из монастыря, чтобы не поганила святую землю!

Наконец, навстречу идёт иеродиакон Илиодор, известный тем, что он привёл к Богу и окрестил сотни, если не тысячи, людей. Отец Илиодор не может иначе – плачет его душа о погибающих людях, не знающих своего Спасителя и Милостивого Отца. Игумен Тихон даже сказал о нём однажды:

– А вот идёт отец Илиодор, наш оптинский Авраам. Он выходит на большую дорогу и ищет, кого бы обратить.

Отец Илиодор тут же устремляется к Тане:

– Ты любишь детей?

– Очень люблю. Я ведь раньше работала психологом в детской больнице.

– Тогда поехали со мною в приют.

Возвращается Таня из приюта уже вечером и рассказывает:

– Сегодня учила деток читать. Знаете, есть такая игровая методика, когда дети очень быстро начинают читать.

На всякий случай, для пап и для мам, расскажу об этой методике. Для начала надо вырезать из картона или бумаги четыре карточки и написать на них какие-нибудь простые слова: мама, папа,

Ваня, Маша. Потом начинается игра в угадайку. Ваня вытаскивает из стопки карточку и радуется, угадав: «Мама». Суть этой методики в том, что наш мозг сразу же опознаёт образ слова, а не считывает его по слогам. Научить читать по буквам гораздо труднее. Ребёнок читает; «Мы-а-мы-а». А на вопрос, что за слово, отвечает: «Мыло». В общем, Таню долго не отпускали из приюта. Число карточек увеличилось уже до двенадцати, а малыши, окрылённые успехами в чтении, упрашивали Таню: «Ещё почитать!»

Перед сном мы долго говорили с Таней о творческих методах обучения детей, уже открытых учёными, но невостребованных на практике.

– Как я соскучилась по своей работе, – говорит она, засыпая, – и как же хочется деткам помочь!

На следующий день Таня опять уезжает с отцом Илиодором. Оказывается, благотворители привезли в монастырь продукты в помощь многодетным семьям и неимущим старикам, и теперь отец Илиодор вместе с Таней развозит их по домам. Старики, конечно, рады продуктам, а ещё больше вниманию. Они одиноки, поговорить не с кем, а потому усиленно приглашают на чай. А за чаем, как водится, идёт беседа.

– Отец Илиодор, – говорит ветеран Великой Отечественной войны, – я сейчас изучаю науку об эволюции и никак не могу понять. Значит, сначала на сушу выползла рыба и стала, допустим, четвероногой собачкой, а потом от обезьяны произошёл человек. Но ни мой дед, ни прадед ни разу не видели, чтобы собачка превратилась в мартышку.

– Человек произошёл от Бога, а не от какой-то там паршивой обезьяны! – парирует иеродиакон.

– Да, но души у человека нет. В организме есть печень, желудок, а души в организме нет.

– Отец, скажи, ты учился в школе?

– А как же.

– Значит, изучал, что есть неодушевлённые предметы и одушевленные. Вот камень неодушевлённый. А ты кто?

– Я одушевлённый! Это от слова «душа»?

Потом эти люди приходят в храм. И дело здесь,

вероятно, не в словах, убедительных или наивных, а в том, что люди чувствуют сердцем – отец Илиодор любит их. Он очень добрый, хотя и выглядит суровым. Вот сидит он за рулём газели, этакий мрачный неулыбчивый армянин, и говорит сердито:

– Искушение. На трассу выехать нельзя – кругом одни пешеходы!

А проехать мимо инвалида или ветхой старушки отец Илиодор не может. Его машина всегда полна людьми. Однажды отец Илиодор сломал ногу. Но как только наложили гипс, он тут же сбежал из больницы, чтобы, как всегда, кому-то помочь.

– Отец Илиодор, – бежали за ним следом медсёстры, – вы без ноги останетесь, у вас сложный перелом!

– Что нога? – сказал иеродиакон. – Нога сгниёт, а душа останется. О душе надо думать, а вы «нога, нога»!

А может, чтобы обратить кого-то, надо иметь эту огненную любовь к Богу и к людям? И тогда любовь обжигает любовью, а от свечи загорается свеча.

Через два дня застаю Таню в храме, где под присмотром отца Илиодора она читает записки на панихиде и молится об усопших.

– Отец Илиодор, – говорю опасливо, – она же некрещёная.

– Сразу после панихиды идём креститься. Так батюшка благословил.

– Да-да, мне срочно надо креститься, – с горячностью подтверждает Татьяна. – Мне батюшка дал на исповеди нательный крестик и иконой благословил.

Слушаю и ушам своим не верю, но всё было именно так. Раба Божия Татьяна крестилась, уверовав в Господа нашего Иисуса Христа. Как свершилось это чудо – земным умом не понять, но всех охватила такая радость, что Таню буквально задарили подарками. В общем, уезжала она домой уже с солидным багажом.

В последний вечер мы сидели с Таней у костра. На дворе уже осень, и надо сжечь палую листву и сухие обрезанные сучья яблонь. Искры взлетают высоко в небо, а Таня рвёт и бросает в огонь свои «академические» учебники по оккультизму. Но мы об этом не говорим. Что слова? Сотрясение воздуха. И ничтожны все земные слова, когда душа пламенеет любовью к Спасителю и, исчезая, сгорает прошлое.

На прощанье Таня подарила мне привезённую из Молдавии книгу «Житие и писания Молдавского старца Паисия Величковского», изданную Оптиной пустынью в 1847 году.

– Эту книгу, – рассказывала она, – мне дала перед смертью Лидия Михайловна и сказала: «Однажды, Танечка, ты поедешь в Оптину пустынь и поймёшь, что Оптина начинается с Молдавии – с нашего молдавского старца Паисия Величковского. А когда мы читаем святых отцов, они молятся за нас. И однажды старец Паисий возьмёт тебя за руку и, как деточку, поведёт за собой.

Дивен Бог во святых Своих! А святые действительно молятся за нас, и дивный старец Паисий Величковский доныне приводит кого-то в монастырь, как привёл он сюда нашу Танечку.

Историческая справка. Оптина духовно связана с Молдавией, и возрождение захудалого некогда монастыря началось с издания трудов и переводов родоначальника старчества Паисия Величковского. Именно высокий дух этих творений породил тот феномен Оптиной, когда святость сочетается с учёностью, а сокровенное монашеское делание – с открытостью и любовью к людям.

***

Через полгода я получила от Тани письмо, где сообщалось, что у них с мужем всё хорошо. Они обвенчались, окрестили детей, а Таня устроилась на работу в детдом.

В конце письма было признание: «Перед поездкой в монастырь я хотела повеситься». И тут я ужаснулась, вспоминая, как повесился Димочка, единственный сын нашего участкового врача Л. Однажды мама узнала, что Дима попробовал в компании наркотики, и тут же отвела его в Центр здоровья, где лечили от наркозависимости приёмами из практики оккультизма – дианетика, йога и бесконечные медитации, разрушающие, как известно, психику. За лечение в Центре брали огромные деньги, но именно это убедило доверчивую маму, что такие деньги зря не станут брать.

– Родная моя, – умоляла я её, – немедленно забирай Димку из Центра. Это, поверь мне, дорога в ад.

Но Л. не поверила и даже настаивала, чтобы Дима аккуратно посещал занятия. Господи, как трудно вырастить ребёнка и как легко потерять его! После смерти Димочки Л. так и не оправилась. Болеет, плачет и не хочет жить, а я всё уговариваю её сходить в церковь.

Вот и Таня писала о своём богоборческом прошлом: «Мне не хотелась жить, а временами охватывал такой ужасающий, животный страх, что я прятала от себя ножи и верёвки. Я понимала, что погибаю, но мне было уже всё равно. И вдруг однажды утром я продала своё последнее колечко и побежала к поезду. Я не хотела ехать, сопротивлялась, но кто-то повелевал: «Беги». И я бежала с одной мыслью – только бы успеть добежать!»

Таня успела. Она добежала.

СТРАШНОЕ СЧАСТЬЕ

Известного деревенского хулигана Митяя я на дух не переносила, а испортились наши отношения так. Однажды Митенька обнаружил, что в моей домашней аптечке имеется шприц ещё того старинного образца, когда его, бывало, долго кипятили в стерилизаторе, зато и пользовались им годами. Повертелся Митя возле шприца, а наутро прибежал с просьбой:

– Тёть Нин, одолжи шприц. У друга температура сорок, и надо срочно сделать укол.

– А ты умеешь?

– Да я ж на фельдшера учился!

Шприц, оказывается, понадобился наркоманам. Сам Митяй наркотой брезговал. Но первые пришлые наркоманы были ещё в такую диковинку, что любознательному Мите хотелось увидеть, как они от «дури» улетают на Марс.

Шприц из брезгливости я разбила молотком, а Митяя выставила из дома:

– Чтоб ноги твоей больше здесь не было!

Но гони Митяя в дверь – он в окно. Перевесился через подоконник и говорит приветливо:

– Тёть Нин, хочешь, рыбки тебе наловлю?

Захлопнула я окно, а Митяй уже заглядывает в

дверь и говорит ещё более приветливо:

– Тёть Нин, да я тебе за этот поганый шприц такую энергетическую защиту поставлю, что ни один вампир или ведьмак не проникнет в дом!

Это, поясняю, наш Митенька начитался оккультной литературы и сгорал от желания применить свои знания на практике.

– P-раз и готово, и хана ведьмакам! – закружил он вокруг дома, делая пасы.

И тут я, признаться, схватилась за полено. Некрасиво, конечно, но вся деревня знает – иного средства, кроме полена, против Митяя нет. И с крыльца своего дома я не раз наблюдала, как мой сосед – отец Мити, бывший колхозный агроном Кузин – в ярости швырял поленья вслед убегающему «аспиду». Митяй действительно приводил отца в отчаяние – нигде не работает, не учится и режется в карты с уголовниками.

Горю отца в деревне сочувствовали, не без ехидства добавляя при этом, что Кузе-коммуняке досталось всё же поделом и отольются кошке мышкины слёзки. Что за слёзки, не знаю, ибо агроном Кузин был не из тех людей, что умели поживиться за счёт колхозного добра. Напротив, он был коммунистом-аскетом и желал отдать всё, вплоть до последней капли крови, на дело строительства коммунизма. Конечно, коммунизм тогда поневоле строили все. А куда денешься? Но когда партийные мудрецы изобретали очередной план построения коммунизма, например, превратить СССР в сплошное кукурузное поле и тем самым достичь изобилия, то разумные люди понимали, что вместо изобилия будет бедствие, ибо в наших северных широтах кукуруза не растёт. Нет, кукурузу по велению партии сажали все. Но как? Знаю одного знаменитого председателя колхоза, который специально для проверяющих комиссий держал образцовое кукурузное поле, но дальше этого поля проверялыциков не пускал. На краю поля стоял заслон в виде колхозного хора и банкетных столов с шашлыками. При появлении партийных товарищей хор величаво плыл им навстречу с чарками водки на подносе и пел на цыганский манер:

– К нам приехал наш любимый секретарь райкома партии да-арогой! Пей до дна, пей до дна, пей до дна-а!

Гости пили до дна. А председатель колхоза лихо плясал вместе с хором и тоже пел по-цыгански, возглашая здравицы в честь родной коммунистической партии: «Пей до дна, пей до дна!»

Спектакль удавался на славу. Гости уезжали из колхоза довольными, а главное – убеждёнными, что кукурузная кампания по повелению партии здесь проходит успешно, хотя на деле всё было не так. В общем, председатель колхоза был лицедеем, а точнее, совестливым русским человеком, понимающим, что надо кормить народ. Надо вопреки директивам сажать картошку, пшеницу и рожь. Он любил свой народ и ради него готов был паясничать, шутом гороховым, стыдясь потом самого себя. После таких проверок председатель неделю пил по-чёрному, а ночами палил из ружья в огороде, проклиная бандитскую власть.

Словом, как многие люди той эпохи, он был человеком надрыва, ибо не выносит душа того раздвоения, когда думаешь одно, а говоришь другое. «Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих», – писал апостол Иаков (Иак. 1, 8). Сколько же надломленных людей с двоящимися мыслями было в пору моей юности! Но вот, пожалуй, уникальное явление – мой сосед Кузин прожил жизнь, не ведая сомнений и считая непогрешимым учение КПСС. Он с детской непосредственностью верил в кукурузу и в уверения вождей, что советские люди будут жить при коммунизме, когда унитазы станут делать из золота, а на Марсе будут яблони цвести. Даже провал кукурузной кампании он считал тактическим манёвром партии перед грядущей битвой. И битва грянула – на смену кукурузе пришёл борщевик Сосновского, растение-гигант высотой под три метра. За сутки он вырастает на девять сантиметров и даёт такие мегатонны зелёной массы, что у кремлёвских мечтателей и агронома Кузина дух захватило в предвкушении чуда. Ведь если переработать эти мегатонны на силос, то можно так резко поднять животноводство, что будут у нас молочные реки и кисельные берега. И были потом реки и море слёз! Растение оказалось ядовитым и вызывающим аллергический шок с удушьем и волдырями на коже. Детей, побывавших в зарослях борщевика, увозили в реанимацию в тяжёлом состоянии, были случаи и со смертельным исходом. Комбайнёры отказывались косить борщевик, падали в обморок, и их тоже увозили в больницу. А от новоизобретённого силоса исходил такой смрад, что коровы ревели и не могли его есть. Зимой, правда, ели с голодухи, но становились от борщевика бесплодными.

Как только не называют теперь борщевик! В наших краях старухи считают его оборотнем и расте– нием-людоедом. Поляки, увлекавшиеся в своё время разведением борщевика, называют его теперь «месть Сталина», а эстонцы, естественно, «советским оккупантом». Ладно, нам не привыкать быть виноватыми. И всё же скажу доброе слово о прибалтах – они первыми установили, что в борьбе с борщевиком химия бессильна. И тонны ядохимикатов, которые и доныне распыляют с самолётов над зарослями борщевика, лишь отравляют землю, а борщевик не боится ни ядов, ни морозов, ни засухи и распространяется со скоростью эпидемии. Только в Латвии борщевик захватил две тысячи гектаров, а в ближайшее время, по прогнозам учёных, под борщевиком могут оказаться уже 30 тысяч гектаров. Уничтожить ядовитые растения можно только механическим способом, методично выкашивая их и выкапывая корни. И здесь опять скажу о тех добрых делах прибалтов, когда отряды самоотверженных добровольцев по три раза за лето выкашивают ядовитые заросли, спасая родную землю.

Однажды, собирая грибы на опушке, я нечаянно угодила в заросли борщевика, а потом сутки температурила с волдырями на коже. Выходить с такими волдырями на солнце врачи не рекомендуют, иначе раны потом будут долго гноиться. И вот сижу я поневоле дома, а тут приходит молоденький агитатор и призывает голосовать за коммунистов на выборах.

– Ну да, – говорю, – голосуйте за борщевик!

– Почему за борщевик? – удивился молодой человек, не подозревавший до этого, что борщевик поселился у нас в процессе строительства коммунизма и не является нашим родимым растением.

Обычно агитаторы в таких случаях возражают, мол, коммунисты теперь совсем другие и борются за народное счастье иначе. Но молодой человек не стал возражать и признался с улыбкой:

– Да я на коммуняк лишь ради денег работаю, поскольку платят они лучше демоняк.

А вот этих разбогатевших коммунистов старик Кузин не признавал, считая их шкурниками и ренегатами. В сущности, он был глубоко одиноким человеком, которого в деревне дразнили «коммунякой», а двое взрослых сыновей, надежда и опора отца, враждовали с ним. Старший сын, переехав в город, просто вычеркнул отца из жизни. А отношения с Митькой-«аспидом» переросли уже в стадию той жгучей ненависти, когда отец, бывало, хватался за ружьё, а Митяй почти не появлялся дома, ночуя у своих дружков-уголовников.

И всё-таки коммунист Кузин не дрогнул и истово веровал, что однажды возродится, как птица Феникс, советская власть и мы непременно построим коммунизм. А у коммунизма есть такая примета: чем фантастичней, тем коммунистич– ней. То есть надо обязательно покорить природу и как-то снасильничать над ней: скажем, повернуть реки вспять и, затопив деревни, создать гнилое искусственное море. Словом, Фёдор Иванович Кузин был покорителем природы и ради народного счастья выращивал у нас в деревне бананы, апельсины и прочие цитрусы. Однако народ своего счастья не понимал и пел насмешливо: «Ох, не растёт банан зимою, поливай не поливай!» В общем, с бананами и прочими фруктами случилось то, о чём поётся в песне. Вырос только персик и даже дал урожай в виде трёх крупных персиковых косточек, обтянутых пожухлой кожурой. Зато в виноградарстве был достигнут успех. Правда, виноград был мелкий, как горох, кислый-прекислый, зато изобильный. По поводу винограда Фёдор Иванович очень волновался, полагая, что сейчас нагрянут телевизионщики и потянутся к нему посланцы со всех краёв, чтобы перенять передовой опыт. Но к покорителю природы никто не приехал. И тогда Фёдор Иванович возложил свои надежды почему-то на меня.

– Мы же с вами образованные люди, – говорил он задушевно. – А ещё Ленин призывал бороться с идиотизмом деревенской жизни. Кому же бороться, если не нам?

Но мне совсем не хотелось разводить этот кис– лющий виноград сорта «вырвиглаз». И тогда Фёдор Иванович решил поразить меня в самое сердце, пригласив на праздничный обед в честь сбора винограда.

Обед был приготовлен с размахом. В центре стола красовалось блюдо с горой винограда, а вокруг парадом стояли тарелки с угощением – румяные расстегаи, блины и ватрушки. Перед трапезой я перекрестилась, а Фёдор Иванович вдруг закричал, задыхаясь:

– Не сметь! Не сметь креститься в моём доме! Как коммунист запрещаю! И партия всегда боролась!..

На том мы и расстались. Однако в деревне, как на подводной лодке, никуда друг от друга не денешься. На 7 ноября сосед задиристо поздравлял меня с победой Великой Октябрьской социалистической революции. С его женой Марией мы встречались в магазине. Правда, Мария была настолько молчаливой, что даже здоровалась бессловесно – кивком, и в деревне её звали Маня– немая. А Митяй частенько забегал в гости, чтобы сообщить последние жгучие новости.

Прибегает он однажды взволнованный и говорит, что видел в лесу нашего старца схиархимандрита Илия, молящегося как бы в сиянии света.

– Митяй, а ты не сочиняешь?

– Нет, я подсматривал.

В первый раз это вышло нечаянно. Митёк собирал в лесу грибы и вдруг увидел, что на поляне молится старец. Было ли там сияние, не берусь утверждать. Но молитва схимника так поразила юношу, что он теперь часто приходил на ту поляну и, затаившись в кустах, смотрел, как молится батюшка. Так продолжалось некоторое время, как вдруг однажды схимник окликнул Дмитрия по имени и рассказал ему всю его жизнь.

– Что же, – спрашиваю, – рассказал тебе батюшка?

– Ну, что мои руки часто карточки держали. И ещё сказал, что я скоро к нему приду.

Карточки – это про то, что Митяй заядлый картёжник, и Дмитрий явно уклонялся от разговора из-за таких вот нелестных подробностей жизни.

– А не советовал ли тебе батюшка, – интересуюсь, – сжечь твои поганые оккультные книжки?

– Мало ли что он советовал! – вспылил Митяй. – И с чего это вдруг я к нему приду?

А дальше события развивались так. Выглядываю однажды в окно и вижу, что Маня-немая ходит в чёрном платке и плачет, а во дворе с траурным видом толпятся родственники. Ёкнуло сердце: кто– то умер?

– Да нет, – пояснила соседка, – это Митяй на «тюремщице» женится. Срам такой, что отец даже слёг!

Эта история с «тюремщицей» до сих пор непонятна. А началось всё с того, что приехал в наши края известный уголовник и привёз с собой даму сердца, только что освободившуюся из тюрьмы. В честь прекрасной тюремной дамы накрыли, что называется, поляну и, естественно, крепко выпили. И здесь надо пояснить, что Митяй вообще не пьёт. Что-то такое у него с сосудами, аневризма, что ли, его даже в армию не взяли. Только пить он не может, и всё. После одной-единственной рюмки он отключается на сутки и лежит, как труп. На той гулянке всё так и было. Митяй помнил, что выпил одну рюмку, а дальше не помнил ничего. Но через два месяца «тюремщица» вновь посетила наши края и, разыскав Митяя, объявила, что она ждёт от него ребёнка и он обязан жениться на ней.

Митяй опешил – он не помнил этой чужой незнакомой тётки, но со свойственной ему бесшабашностью заявил, что ему жениться – раз плюнуть, пожалуйста, нет проблем. Отец слёг, узнав о «тюремщице». И всё же клан Кузиных постановил: любишь кататься – люби и саночки возить. В их роду не было таких похабников, что нагуляются и отрекаются от родных детей. В общем, к свадьбе зарезали свинью, а Митяю купили чёрный жениховский костюм.