Текст книги "Статус: соединение(СИ)"

Автор книги: Нина Неженец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Вот мимо проплыл парк, в центре площадки замощенной плиткой застыли две статуи – мужчина и женщина – протянув друг другу руки и уже много лет радуясь предстоящей встрече, которая всё никак не произойдёт. Скамейки возле них пустовали, только какой-то человек зябко ёжась под ветром, разглядывал объявление, приклеенное к постаменту.

Вот недостроенная станция метро – заваренные наглухо двери соседствовали с совершенным отсутствием передней стены, на месте которой раньше была застеклённая витрина, а теперь остался лишь металлический каркас, уже начинающий ржаветь. Почти восемьдесят лет разговоров о метро, пять лет проектирования и строительства, десятки миллионов расходов – всё типично по-русски, с размахом – законченная первая линия, почти законченные две первых станции, приближается торжественное открытие... А потом всё случилось и оно так и не заработало ни разу.

А вот и общественная Станция. Вот уж что точно всегда работает, как часы. Высотный корпус, чистенький фасад, обремененный футуристическим дизайном, вымытые (и уж конечно нетронутые) витрины с застывшими за ними манекенами, огромный фирменный логотип над входом – земля и "триколор" на фоне черной с серебром аббревиатуры – и просторная стоянка, забитая почти до отказа. Кажется, будто половина машин города собрались на ней, или уж во всяком случае – со всех окрестных кварталов.

Парковка бесплатная. "Трайтек" заботится о нуждах клиентов, которым и так деваться некуда, а заставлять их платить ещё и за парковку было бы уж совсем через чур.

Забрав документы и поставив забрызганный грязью автомобиль на сигнализацию, она вступила под сень Станции.

Альфа 2

– А вы как думаете, что?

– Спиритизм?

– Инфантилизм.

– С моей стороны?

– Естественно.

Джон Фаулз, "Волхв"

Страж или Призрак, черт Его знает, но чувство юмора у Него определенно было. Со стороны это выглядело донельзя странно: облитый пульсирующим светом на фоне бледно горящих деревьев, совершенно демонстративно сбросив капюшон с головы, некоторое время Он просто стоял, обозревая произведенный им эффект.

Эффект был и правда что надо.

А вот головы у Него не было. Совсем. Ну, почти... В воздухе висела светящаяся маска, словно нарисованная рукой ребенка, а потом нацепленная на сгустившийся туман, начинающая уже затухать – вместе с тем, что светилось на Его плаще и с тем, что светилось на деревьях. Затухало не особенно медленно, но достаточно для того, чтобы сначала не заметить.

По мере того, как освещение падало, и тени сливались с наступающей снизу темнотой, Призрак начал проявляться – там, где в воздухе была лишь пугающее грубое светящееся подобие лица, что-то как будто сгустилось ещё больше, постепенно уплотнившись. Казалось, Он впитывает в себя свет: ручьи трепещущего мерцания на деревьях становились всё тоньше, разбиваясь на капли и отдельные островки, "светлячки" гасли один за другим. Плащ упал на "пол", "угасая" с каждой секундой.

Кьяра села там же, где стояла, тупо наблюдая за процессом.

Словно из воздуха, прямо на глазах, материализовались пальцы. Почему-то она прикипела взглядом именно к ним. Сгустившиеся струи тумана, закручиваясь и уплотняясь до полной непрозрачности, как будто бы затвердели, обретая форму. Потом посветлели – словно вбирая последние частицы света из перчаток – и стали вполне нормальными человеческими ладонями. Перчатки пролетели свои полметра и присоединились к плащу.

Вот почему их призраками называют, подумала Кьяра, ужас какой. Теперь ей стало понятно, зачем Он носил и плащ, и эти перчатки – если их сбросить, в темноте Его вообще было бы не видно.

– Пришедший к Сердцу свободен – такова воля Чащи, – повторил Он. Голос неуловимо переменился, ассоциации возникали скорее на ветер в кронах, чем на сухую листву. – Свобода подразумевает диалог.

Призрак смотрел на Кьяру.

Кьяра поджала ноги.

Взгляд ощущался как нечто материальное, хотя лицо и шею над воротником рассмотреть по-прежнему не получалось. Она видела, что чисто физически и голова, и какие-то черты лица у Него уже есть, но они расплывались, как будто бы она смотрела на них сквозь линзы очков, не предназначенных для её зрения.

Взгляд Его переместился куда-то ей под ноги.

Шершавая и очевидно толстая кора, на которой она сидела, вдруг пришла в движение, споро расступаясь и давая место большой зелёной почке. Едва проклюнувшись из почки и выпустив пару крохотных листьев, тоненькая веточка сразу же начала тянуться вверх, выпуская новые и новые листья, превращаясь на глазах в солидную ветвь. И вот она уже зацветает, только что раскрывшиеся светлые лепестки тут же сжимаются, отмирая, и на плодоножке растет какой-то непонятный плод, а вот он уже падает прямо ей в руки – и новые цветы разворачивают из бутонов, новые лепестки, кружась, опадают... И всё это вместе занимает не более пары минут.

На вид фрукт – что-то вроде гибрида между дыней и персиком, с тонкой нежной кожицей.

– Ешь, – прошелестел голос, и Кьяра, сама того не желая, впилась зубами в кожицу. На вкус плод сильно напоминал арбуз, вся мякоть которого пропитана жидким соком, только не сладким, а чуть солоноватым. Она съела его весь, до последнего кусочка, совершенно того не желая, потому что движения рук и челюстей ей никак не подчинялись.

– Это было предложение к разговору. В Сердце Леса приходят многие, но ещё никто не оставил его. Ты можешь быть первой. Если – ...

– Может быть, мы обойдемся без многозначительного молчания? – не выдержала Кьяра. – Если ты... извини, не знаю как тебя по батюшке... притащил меня сюда, да ещё и кормишь насильно, то тебе от меня чего-то надо и убивать ты меня явно не собираешься. Говори, зачем я тебе понадобилась, а то после еды меня клонит в сон.

Возможно, это было не самое умное из того, что она могла бы сказать в такой ситуации, но подвергнутая серьезному испытанию психика выбора ей не оставила, и от бурной истерики Кьяру на тот момент отделяла уже даже не сила воли, а не выветрившиеся до конца остатки чужого контроля.

Он склонил голову набок. Лицо окончательно скрылось в глубокой тени.

– Хорошо, расставим акценты. Ты сама пересекла границы Леса. Уйти отсюда ты можешь, только выполнив моё задание... миссию, своего рода... Ты знаешь о границе Источника?

– Кто её перейдет, тому хана, – пробормотала Кьяра.

– Стражи никогда не переходят её, – словно не заметив этой её реплики, продолжил Он. – Поэтому мне и нужен человек. Вы несовершенны, но иногда можете принести пользу. Я займу твоё тело на время, чтобы выйти отсюда, и если твой разум выдержит, то ты свободно покинешь Чащу... Я могу конечно проделать это всё и не спрашивая, но твоё добровольное содействие мне всё-таки желательнее, – добавил он. – Подумай.

Сказать, что Кьяра оторопела – значит, не сказать ничего. Образно говоря, отпавшую от такой неприкрытой наглости челюсть ей пришлось ловить обеими руками.

Молчание. Мягко светятся деревья. Может быть, мерцает сама кора, а может быть последние "светлячки" набились в какие-то дупла... Шумят кроны и где-то ужасно высоко, почти у самого неба, несется протяжный тихий звук. Грусть и тревога, вот что рождается в душе... Да нет, какая ещё грусть, и какая ещё на фиг тревога? Возмущение и здоровый человеческий ужас перед потусторонним! Валить надо отсюда, и поживее!

Он отступил на несколько шагов – Кьяра нерешительно поднялась вслед за ним – и посмотрел куда-то вверх. Уже через пару секунд рядом с Кьярой принялись падать сухие листья. Девушка смотрела, как с тихим шорохом они опускались из темноты, вращаясь в воздухе и плавно приземляясь на "пол", превращаясь там в аккуратную кучу, по форме напоминающую постель. Да собственно это и была постель.

– Увидеть дорогу в этом лесу так же сложно, как и заметить её отсутствие. Я жду твоего решения до рассвета.

Когда она обернулась, Он исчез. Просто бесшумно растворился в темноте, не забыв, однако, захватить детали своего гардероба.

Раздумывать тут явно не над чем. Валить надо, а не раздумывать. Но не получилось – когда Он исчез в неизвестном направлении и свет погас совсем, уступив место предрассветным сумеркам, выяснилось, что валить некуда. Вниз уйти невозможно по той простой причине, что предыдущий ярус ветвей слишком далеко внизу, без веревки так не спустишься, разве только вниз головой – самый простой и самый же сложный выход из любого тупика. Штурмовать «стены» тоже оказалось бесперспективно.

Известно, что человек пройдет в такую щель, куда пролезет его голова и хотя бы одна рука. Но то место, где находилась Кьяра, явно создавалось в соответствии с этим правилом. А чтобы она просто не взобралась на самый верх и не перелезла там через "стену", верхняя часть загибалась внутрь и вниз так, что без привязанной сверху веревки никак не перелезть. Сплетение ветвей являло собой самую надёжную решётку, какая только подходила к данной ситуации – Кьяре даже пришло в голову, что у Этого была неплохая практика по части похищений и последующего удержания похищенных.

Непонятно, конечно, зачем Ему это всё надо, но не о таком же думать в процессе спасения собственной шкуры?

Стало совершенно очевидно, что выбраться в одиночку невозможно. Вот если бы кто-нибудь бросил ей верёвку оттуда, с верхнего уровня, где заканчивалось переплетение ветвей... Она посмотрела наверх, с обострившимся вниманием окидывая взглядом весь периметр своей живой клетки, в тщетной попытке отыскать хоть какой-нибудь ещё выход... Время неумолимо шло, а выход всё не находился.

До рассвета оставалось уже не так много, явно не больше часа: уровень освещенности рос, серые тона уже преобладали над черными, и постепенно из сумрака выступало всё больше деталей, а тени становились всё более резкими. Одна из теней показалась ей даже более тёмной, чем другие, она притягивала ищущий взгляд и Кьяра вдруг поняла, что когда осматривалась раньше, то конкретно этой тени на конкретно том месте раньше не было.

Потребовалось несколько минут внимательного наблюдения, чтобы понять – эта тень принадлежит не очередной бездушной ветке, а кому-то живому. Кто бы это мог быть? Страж оставил кого-то присмотреть за ней? Но ведь до этого она никого, кроме Гончих и самого Стража, не видела – он и без всяких помощников прекрасно справлялся, зачем они ему сейчас, когда жертве и так некуда деваться... Может, это кто-то посторонний?

Может, он может помочь?..

Надежда подавила нахлынувшие было подозрения и совсем уже заткнувшуюся осторожность, и Кьяра заорала во весь голос, привлекая внимание этой непонятной тени. Та некоторое время оставалась неподвижна, но после того, как Кьяра прервалась на длинный вдох и уже раскрыла было рот, чтобы опять закричать, мужской голос довольно грубо зашипел на нее сверху:

– Прекрати орать!

– Ты человек? Что ты здесь делаешь? Вытащи меня отсюда! Здесь был Страж, он сказал, что вернется с рассветом, брось мне веревку, пожалуйста, у меня уже больше нет денег, но я что-нибудь придумаю, только не уходи, забери меня отсюда бога ради! – зачастила Кьяра, не давая незнакомцу и слова вставить, потом резко замолчала и добавила совсем тихо: – Пожалуйста...

Тень дернулась: мужчина оглядывался по сторонам.

– Пожалуйста!

– Да замолкни ты, накличешь! – ничуть не вежливее оборвали её сверху. Мужчина ещё раз огляделся и стал делать что-то, ей снизу было не видно, что именно, но почти сразу же с шелестом вниз упал моток веревки, который он видимо привязал где-то наверху.

– Спасибо! Спасибо тебе!

– Да замолчи ты, сколько раз повторять!

И она молча полезла вверх, не веря своей удаче.

Если бы только она могла хотя бы предполагать, как знакомство с этим человеком навсегда и бесповоротно изменит всю её дальнейшую жизнь, она бы десять раз ещё подумала, прежде чем сбегать от Стража...

Стена леса обрывалась совсем близко: отвесной пропастью уходили вниз стволы, небывалых размеров ветви, почуяв простор, огромными шатрами зелени развернулись в ожидании первых солнечных лучей. Сюда уже проникал ветер, и шелест многих миллионов листьев напомнил шепот каких-то невидимых существ, словно они разговаривали из крон Чащи с молодой порослью, самой в несколько раз громаднее обычных деревьев и, тем не менее, ещё не достигшей нужного размера и права стать частью Чащи. Для этого ей потребовалась бы ещё сотня, а то и больше лет. Но Чаще торопиться некуда...

А вот им – очень даже есть куда.

– Быстрее. Нельзя ждать.

– Я не смогу спрыгнуть туда!

– Выбора нет.

Кьяра вновь глянула на перчатку в своей руке, затем – вниз. Верёвки хватало только для одного яруса ветвей, до земли же – ещё вполне изрядно. На взгляд Кьяры, только и оставалось, что зажмуриться и спрыгнуть в неизвестность, сквозь сеть мелких нижних веток.

– Это самоубийство! Он ещё неизвестно убьёт меня или нет, а тут шею свернуть – это с гарантией!

Спутник её прошипел что-то – то ли просто втянул воздух сквозь зубы, то ли тихо выругался.

– Слушай. У тебя. Нет. Выбора, – раздельно сказал он, и ткнул пальцем, – Посмотри.

Девушка послушно проследила взглядом, куда указывала его рука. Сквозь разрывы в кроне было видно бледное небо, и с каждой минутой оно становилось всё ярче и окрашивалось во всё более насыщенные розовые тона, серые краски отступали вместе с ночной тенью. Почти всё время, отпущенное ей, Кьяра провела в беге по переплетению лесных "висячих" троп со скоростью, вряд ли доступной ей на земле (в обычных условиях, само собой). Солнце же должно было уже вот-вот подняться над горизонтом, осталось не больше двадцати минут.

И Страж – а это ведь был, несомненно, Страж – сдержит своё слово. До рассвета она может "думать" сколько и вполне может даже быть где ей угодно, ведь не может же он не знать, где она находится в данный момент на Его территории... Но с первыми лучами солнца Он придёт и сделает с ней что-нибудь явно нехорошее, потому что Его владения она пока так и не покинула.

– Солнце встанет, и Он придёт за нами, – зловеще прозвучало прямо у нее над ухом. – Нам осталось только спуститься, а дальше – бежать. Граница – вот она, – он опять указал пальцем куда-то в сторону и вниз.

– Но...

– Если ты не пойдёшь, я спускаюсь один, – закончил он, оборачивая веревку вокруг кулака и сильными резкими рывками пробуя, хорошо ли она закреплена.

Кьяра прикусила губу. Она никогда не прыгала с высоты, которую не могла точно оценить заранее. Сколько там может быть метров? Но выбора-то и правда нет! Собственно, если этот человек тоже зачем-то нужен Стражу, ему не было никакого резона спасать ещё и её, но зачем-то он её вытащил из деревянной клетки. А дальше уже "каждый сам за себя", сказала бы ещё спасибо, что тащил тебя за собой до самой границы...

Мужчина выжидающе смотрел.

Кьяра сглотнула, нерешительно протягивая руку к верёвке.

Он кивнул.

– Спускаюсь я, потом ты. Страхую, прыгнешь, как скажу. Вперёд.

Верёвка натянулась. Оставшаяся в перчатке левая рука служила ему тормозом, а движения свидетельствовали о хорошей физической подготовке и несомненном наличии практики. Кьяра стала натягивать оставленную ей пару к его тёмной перчатке, усиленно надеясь, что сможет повторить его движения. По мере спуска фигура человека становилась всё меньше, и прошло совсем немного времени, прежде чем он стал казаться ребёнком, повисшем на игрушечном канате. Только канат был вполне серьёзный, и он, наконец, закончился.

Перехватывая верёвку, мужчина достиг самого конца, повиснув на вытянутых руках и медленно раскачиваясь по дуге, словно маятник. Тут он изогнулся, раз, другой, намеренно усиливая амплитуду, и Кьяра нахмурилась, пытаясь понять, что он делает. Мужчина же, достигнув крайней точки движения, разжал руки. Получив ускорение, ещё больше секунды тело продолжало двигаться вверх, но сила тяжести взяла своё. Кьяре показалось, что сейчас он тяжелым кулем рухнет вниз, и свернёт себе шею, впечатавшись в землю. Как-то даже из головы вылетело, что "впечатавшись в землю" скорее разобьёшься в лепешку, чем свернёшь шею. Да какая, впрочем, разница? Ей-то останется либо дожидаться неминуемого прихода Стража (которого, кстати, и ждать-то не особенно долго), либо последовать примеру этого самоубийцы...

Продолжая падать, мужчина вытянул и растопырил руки. Но вместо того чтобы врезаться в молодую поросль нижних ветвей, протаранив их переплетение своим телом, он ухнул в самую гущу – да там и остался. Вниз полетели измочаленные листья и обломки самых тонких веточек, более толстые с громким треском подались под его тяжестью, прогнулись, угрожающе раскачиваясь, но... выдержали.

Долгие томительные секунды он не двигался. То ли приходил в себя после прыжка, то ли дожидался, пока в зелёной массе установится относительное равновесие: что-то ещё продолжало сыпаться вниз, неразличимое в неярком свете. Кьяра прикрыла рот. Если по верёвке она ещё как-то могла сейчас спуститься – жить захочешь, сможешь – но после всех мытарств последних дней повторить такой трюк она была не в состоянии, стой у неё за плечами хоть десять Стражей.

Мужчина, наконец, пошевелился. Вновь что-то затрещало, ветки под ним прогнулись ещё сильнее, но его это уже не останавливало. Извернувшись как-то боком, он соскользнул вниз, и последнее что увидела Кьяра, было светлым пятном его лица на фоне более тёмной зелени.

Кьяра постояла в нерешительности. Где-то далеко, на грани слышимости, завыли Гончие.

Вряд ли это придало ей уверенности в себе, да и второго дыхания не открыло, но действовать, наконец, заставило. Бесполезно пытаться описать, как она спускалась по этой самой верёвке – всё, что запомнила сама Кьяра, был огромный холодный ком где-то в районе живота, боль в быстро деревенеющих мускулах и тошнотворное качание из стороны в сторону в почти что в кромешной темноте (не исключено, что виной тому было помутнение в глазах, потому как солнце уже почти встало и темнота давно рассеялась).

Иногда говорят, что если человек долго чего-то боится, то в какой-то момент страх отпустит свою жертву, и уже не будет иметь никакой силы. Размышляя над этим высказыванием, Кьяра пришла к выводу, что всё это – наглая ложь.

А пока она так размышляла, уже и конец верёвки настал. Кьяра почувствовала, что ноги висят в пустоте. Пожалуй, если бы она решилась сейчас подниматься, сил подтянуться и вновь поймать ногами веревку у неё уже не оставалось. Вновь раздался тоскливый, практически леденящий душу вой Гончих. И он приблизился.

Теперь – только вниз... Она крепко зажмурилась и начала раскачиваться.

– Не двигайся!

Грубый окрик откуда-то снизу заставил её замереть, и весь достигнутый результат стал сам по себе сходить на нет. Ритмичные движения маятника превратились в медленное кружение на месте. Руки и плечи болели от перегрузки, нестерпимо саднила левая, незащищённая перчаткой рука. Она не видела, что происходит внизу и что там делает её спаситель, но вновь прозвучал его окрик:

– Замри! – пауза. – Теперь слушай. Я прямо под тобой, на счёт три ты отпустишь верёвку, я поймаю. Готова?

– Там высоко?.. – слабым голосом вопросила Кьяра. Пауза тянулась, показалось, что он не услышал. Уже нужно начинать считать? Или надо вслух?

– Какая разница? – раздражённо ответили снизу. – Раз!.. Два!.. Три!

И в третий раз Гончие возвысили голос, на этот раз уже совсем близко.

– Отпускай!

Откуда они взялись, как вышли на её след, не опередят ли они её, а может и – чего не бывает? – опередят даже и Стража?

– Отпусти эту чёртову верёвку! – Пальцы неожиданно пронзила судорога и Кьяра действительно отпустила верёвку.

На мгновение слепой ужас погасил сознание, и само падение прошло мимо, а в следующую секунду всё уже закончилось. Нежданный спаситель действительно её поймал, и оба они покатились по земле, гася инерцию от падения. Быстро поднявшись и не дожидаясь, пока оглушённая падением девушка придёт в себя, мужчина резким движением вздёрнул её на ноги и, не отпуская руки, бросился куда-то в заросли.

Она не бежала – просто старалась удержаться на ногах, тащилась за ним, как тащат на верёвке с одного берега реки на другой тяжёлый паром. Нечёткими тенями мелькали неохватные колонны деревьев. Девушка видела только одно: спину бегущего впереди человека и его отведённую назад руку, вцепившуюся в её запястье.

Они пробежали несколько десятков шагов, когда Кьяра, неудачно ступив, подвернула ногу и почти упала. Мужчина, запнувшись только на секунду, ещё более сильным рывком дёрнул её вперёд, буквально протащив девушку по земле последние метры, отделявшие их от Границы.

Никакого плавного перехода не было: молодой низкорослой поросли, поваленных сухих стволов, зарослей кустарника. Стена огромных деревьев обрывалась так резко, как будто отрубленная ножом. Уже в двух шагах от Границы, обозначенной их необъятными кронами, колыхалось безбрежное море травы, поднимавшейся почти до пояса.

И Кьяра рухнула в эту траву, окончательно оглушённая, потерявшая чувство направления и прошедшего времени, не чувствуя боли от ушибов. Она наконец-то действительно отключилась.

Спутник же её смотрел, запрокинув голову, как первые рассветные лучи солнца касаются вершин кроны Чащи. Где-то совсем близко плыл раздосадованный, на одной ноте, вой.

Бета 2

Самый искренний смех – злорадный.

Народная мудрость

На парковке при Станции машину можно было оставить и на ночь, но только при условии, что владелец находится внутри Станции, а не у себя дома на мягкой постели или в каком-нибудь притоне на противоположном конце города. Мягкая домашняя постель не предусматривается, притон вроде как тоже без надобности... В принципе, можно и на Станции переночевать, хотя оставаться на одном месте слишком долго – всё равно, что предлагать побыстрее себя найти.

Станционное кафе предлагало большой выбор разных продуктов, было даже кое-что псевдо-натуральное, вроде куриной котлеты "по-киевски": в ней процентов 30% куриного мяса, и всего 70% – соевого белка, куда уж натуральнее! Подумав, она выбрала пирожки с картошкой и яйцом: и тесто в принципе съедобное, и картошка это картошка, а не бог знает что. Ожидая, пока еду разогреют и упакуют "на вынос", девушка разглядывала главный холл. Станция почти центральная, просторное светлое помещение рассчитано на целую толпу посетителей но, тем не менее, людей было относительно мало.

Кто-то, как и она, решил подкрепиться в кафе, кто-то расслабленно сидел у стен, ожидая товарищей или выясняя что-то с менеджерами, кто-то бродил по залу, разглядывая яркие рекламные щиты, кто-то выходил из сектора фотолаборатории, прижимая к груди фирменные конверты. Группа человек в восемь собралась у одного из входов в сектор подключения, всё были одеты в белые футболки с одинаковой символикой и то и дело поглядывали в сторону выхода – ребята, подключающиеся вместе, ждали кого-то опоздавшего.

Мягкое, слегка приглушенное освещение – но при этом одинаковое в любой точке зала, даже читать можно. Стены со звукопоглощающим покрытием тоже слегка светятся. Звуки: голоса людей, шаги, стрекот разладившейся клавиатуры в регистратуре – все такие же приглушенные и "размазанные", как и свет. Перемигиваются цветными глазками – зеленый, красный, желтый – ряды автоматических платежных стоек, напоминающие пресловутые турникеты метрополитена. Только через турникет метро можно перепрыгнуть, а через турникет Станции – нет, потому что, в отличие от метро, на Станциях поставили заградительные поля, когда эта технология появилась, да так и оставили, хотя в них уже не было нужды.

Расплатившись, она направилась к выходу. Внутренности Станции, разогретые центральным отоплением, казались жаркими по сравнению с осенней сыростью улицы. На улице накрапывал мелкий дождь, тучи висели серыми клоками ваты, открывая в разрывах верхний, более светлый слой облаков.

Счёт не заблокировали. Но по нему можно легко определить, на какой именно из Станций он активировался в последний раз. А поэтому – медленно и осторожно выехать со стоянки, и не дай боже задеть чужую машину! Это такое напряжение для нервов, что ладони становятся влажными, а где-то в черепе концентрируется противная тяжесть. Девушка встряхнула головой, потерлась затылком о подголовник и включила левый поворот. По улице двигался поток машин, как ручей по сравнению с полноводной когда-то рекой. Ветер сорвал край баннера с угла противоположного фасада, и теперь трепал его, то лишая огромную пивную бутылку названия, то вновь открывая его на всеобщее обозрение.

Впервые в жизни она затормозила на середине моста. Осторожно пристроила машину к краю полосы, на другой стороне, по встречной, тащилась тяжелая фура и пришлось её переждать, чтобы не наглотаться вонючих выхлопов. Подождав ещё немного, она выбралась наружу.

Осенняя хмарь почти всегда лишает воду её естественного цвета. В некоторых городах реки всегда несут лишь "тёмные" воды, и серо-стальные волны в бензиновых разводах бьются об облезлые волнорезы набережной, не слишком-то отличающейся от них – волн – по цвету. В других городах реки "светлые" – песчаное дно, вялое судоходство, или окончательно загибающиеся заводы, от которых выбросов уже почти и нет – всё это по отдельности или даже вместе позволяет жителям не мозолить глаза картинкой безрадостного мёртвого водоема.

Эта река никогда не была чистой. Всегда находилось что-то, что мешало ей таковой быть. Но и цвета асфальта она никогда не была. Что-то такое среднее. В солнечный день вода блестела так, что больно было смотреть, и береговой камыш успокоительно шелестел под ветром, и вполне можно было отыскать какое-нибудь тихое кафе, подальше от шоссе и почти у самой воды, что бы посидеть там, в тиши с чашкой кофе и поесть картошки-фри.

Сейчас окружающий ландшафт был серым и безрадостным, как и городские улицы, которые она покинула. Мусор, плывущий по воде, сбивался в плотные кучки, "швартуясь" на отмелях. Камыш выгорел, и только на острове, разделяющем реку на два протока (каждый из которых в свою очередь сам был как небольшая речка) виднелись засохшие кусты. Большая часть прибрежных кафе закрылась, на некоторых из тех, что виднелись с моста, всё ещё висели листы с крупным облезлым "ПРОДАЁТСЯ". Пост полиции на мосту тоже сняли, решив обойтись одной камерой видео-наблюдения.

Одна и та же картина, везде: серость и хмарь, и запустение. Куда ни отправься, везде одно и то же. И что самое смешное – никому никакого дела до этого нет. Все события, приведшие к резкому сокращению населения, прошли уже несколько лет назад и, хотя о них никак нельзя было сказать как о "благополучно завершившихся", всё равно они уже остались позади, закончились. Но люди по-прежнему не могли оправиться, перевернуть чистый лист и начать строить новую жизнь. С каждой улицы смотрели на них призраки прошлого.

Зато теперь можно вот так вот постоять на мосту. А ведь раньше тут и притормозить не получалось...

Начал падать снег. Девушка задрала голову, ловя на лицо мелкие холодные льдинки – до настоящих, пушистых хлопьев снега им ещё далеко, но первый блин, как говорится, комом. Зима только ещё пробует силы. Кто знает, может ещё удастся увидеть тут настоящий снег?

– Ты что вытворяешь, где ты сейчас?!

– Это были риторические вопросы? Слушай, Вадик, я знаю – ты сейчас же побежишь стучать, так вот скажи им, что у меня всё в порядке, но возвращаться я пока не хочу. Понял?

– Эээ... – протянули на том конце линии.

– Значит, понял. Да, кстати, и машину я тоже ещё не разбила, пусть отец не дрожит, – пауза. – Я собственно чего звоню... Ты ж старший брат, как вроде... В общем, завещаю тебе свой комп со всем барахлом!

Трубка поперхнулась.

– Арин, ну ты чего? Что случилось-то?

– Знаешь, что я больше всего не люблю? Когда меня обкладывают со всех сторон, а выход остается только один – и меня же ещё наказывают за то, что я его выбираю. Гуд бай, май лав.

Она представила, как брат сейчас сидит посреди своей конторы, пялится на телефонную трубку и обдумывает только что услышанную ахинею. Потом он вскочит на ноги, перевернув стул и обязательно свалив что-нибудь со стола, как он это обычно делает, когда волнуется, и побежит аврально звонить общим предкам, а общие предки аврально кинутся в "силовые структуры", ну и так далее по списку...

Так что "где" – они сами разберутся.

Ребенок бежит из дому, потому что мешают... ну, скажем, личной жизни. Куда ребенок денется?

Шоссе уходило на юг. Предыдущий раз она пользовалась телефоном опять же на южном направлении, потом посетила Станцию, и вновь выбралась на южное шоссе... А что у нас на юге? Море, порт. Нормальных размеров город, есть, где пожить, да и Станции вполне неплохие...

Размышление ничего? Как вроде. Тех, кто будет так размышлять, можно ещё и подбодрить – если отправиться по указанному южному направлению... А какая там, собственно, ближайшая Станция?..

Поесть и хорошенько выспаться, вот что нужно. Еда у нас уже с собой – ещё даже кое-что осталось из дому, ну а выспаться можно прямо на Станции, если подольше задержаться в активной зоне.

"Интересно, что бы сейчас сказал Кирилл", – подумала она. – "Вряд ли что-нибудь ласковое. Если бы только мне его найти...".

Но Самого Старшего Брата давно уже никто не видел, с самого конца той волны событий, что забрала с собой будущее множества людей и оставила после себя призраков, глядящих из пустых окон.

Альфа 3

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу.

Афанасий Фет

Очнулась она, видимо, через несколько часов – солнце стояло уже довольно высоко и от утренней свежести не осталось и следа, а где-то высоко в голубом и безбрежном проплывали громады облаков и отрывать от них взгляд совершенно не хотелось. Болел ушибленный левый бок, болела левая же лодыжка, и голова оказалась тяжелой и пустой, стоило только оторвать её от смятой травы и сесть.

Откуда-то налетел ветер, взъерошил волосы и унесся дальше: волновать зелёное море, уходящее к самому горизонту, где две бесконечные плоскости – голубая и зеленая – сходились воедино, не разделяемые ни деревьями, ни человеческими постройками. Запахи весеннего разнотравья и нагретой земли сливались с неуловимо свежими ароматами степных цветов, что примешивались к запаху ветра – а сырой полумрак леса, вытянувшегося тёмной полосой где-то далеко позади, показался ей теперь дурным сном.

Фигуру своего анонимного спасителя, чье имя спрашивать до того было как-то недосуг, она заметила лишь тогда, когда мужчина встал из травы, поднявшись в полный рост. Должно быть, он меня тащил, подумала Кьяра, потому что лес маячит где-то совсем далеко, а я помню только, как мы из него вывалились.

Мужик был высокий, почти на голову выше неё самой, тоже миниатюрным ростом не отличавшейся, и довольно молодой, на вид меньше тридцати. Пока они с ним бегали по лесам, ей было как-то не до того, чтоб на него пялиться, а сейчас солнце освещало его сверху и сзади, светя ей прямо в глаза и скрывая лицо в тени.