Текст книги "С добрым утром, Ярушка!"

Автор книги: Нина Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

НАД КАМЧАТКОЙ

Ну-ка разверни карту СССР, Ярушка! Иди по ней на самый восток. Видишь полуостров Камчатку? Вот там-то я и побывала.

Путешествовала не только по земле, но и летала над полуостровом. Мы с летчиком-наблюдателем искали косяки сельди. Ты спросишь: как это – искали? Сельдь в воде, а самолёт в воздухе.

Представь себе, сверху хорошо видно то, что происходит в глубине моря. А такой опытный разведчик, как Михаил Андреевич Несин, с которым я летала, не только находит косяки сельди, но и определяет, как глубоко идёт рыба, сколько её. Его не обманут ни тени облаков, скользящие по воде, ни скопища медуз, ни густые заросли водорослей.

Найдёт в океане косяк и даёт знать по радио рыбакам.

– Говорит «Рыба», говорит «Рыба». Слушайте меня! («Рыба» – позывной Михаила Андреевича.) – Он командует с высоты, куда рыбакам идти.

За несколько дней перед нашим вылетом в газете промелькнуло тревожное сообщение: во время шторма ушла сельдь.

И вот ранним утром Михаил Андреевич на небольшом самолёте поднялся в воздух. И я с ним. Небо было пасмурное, моросил дождик.

Несколько часов мы летели над морем, серым, тяжёлым и даже на взгляд холодным. Поднимались, снижались.

Когда, казалось, уже не было никакой надежды, Несин, пристально глядевший вниз, показал на тёмное, резко очерченное круглое пятно:

– Вон сельдь!

Самолёт развернулся и сделал новый заход. Тёмные пятна стали попадаться чаще.

«Сельдь держится крупными полями, от берега 100–600 метров. Незначительно смещается на юг. Срочно направить все сейнеры. Погода промысловая», – радировал лётчик.

Радиограмма облетела рыбачьи суда. С разных сторон заспешили сейнеры. Наш самолёт кружился над скоплением сельди.

– «Рыба», слышишь меня? Михаил Андреевич? Я – «Карась», я – «Карась». Иду-у! – басом заговорило одно судно.

За ним послышались голоса других капитанов.

В иллюминаторе я увидела, как два судна-близнеца, тащившие общий невод, резко изменили курс и тоже заторопились к нам.

В течение нескольких минут море стало похоже на поле перед битвой. Суда заняли свои позиции, и Несин вёл их к косякам; рыбаки не видели того, что видел сверху лётчик.

– Полный на север!

– Так держать!

– Влево двадцать градусов!

– Вправо пять градусов!

– Пошёл в замёт! – посылал команды Несин, всё время держа в поле зрения судно и косяк, к которому его надо подвести.

Рыбаки ни о чём не переспрашивали – понимали с полуслова и маневрировали по команде, как будто они были связаны с самолётом ниточкой.

Несин рассказывал мне, что едва сельдь учует приближение судна, она делает резкий бросок, увеличивает скорость почти вдвое. Лётчик учитывал этот её манёвр.

Чем ближе подходило судно к косяку, тем точнее становился расчёт. Малейшая ошибка – и судно наткнётся на косяк или пройдёт над ним, и тогда рыба уйдёт. Промедлишь – и невод хлебнёт пустой водицы.

– Михаил Андреевич, скажи, есть у меня рыба? – снова раздаётся взволнованный голос «Карася». Он уже сделал замёт, но ещё не видит своего улова. С неба виднее.

– «Карась», «Карась»! Рыба в неводе. Центнеров четыреста.

– Спасибо за наводку.

И вот он, желанный улов! Переливается в неводе серебром. Есть рыба!

Мы летим дальше, на север. Ищем новые поля сельди. Скалистые берега круто подходят к воде, вгрызаются в море рифами. Каменистые острова поднимают ввысь острые пики и зубцы.

Мы летим в белёсом тумане. Самолёт сильно болтает. Михаил Андреевич настойчиво вызывает:

– «Якут», «Якут»! Переходи на юг. Большой улов. Не теряй времени, не теряй времени!

«Якут» – плавучий завод, который тут же, в море, начнёт обработку рыбы.

Вызывать его совсем не входит в обязанности лётчика, его дело только разведать, указать цель. Но он увлечён трудом, весь отдался ему. Как бы улов не пропал, беспокоится. Несин чувствует себя в ответе за всю операцию до конца. Это то, что называется преданностью делу.

Три дня мы так летали. Болтало нас здорово, устали очень. Но усталость я ощутила только на земле, когда мы сели в Петропавловске. В полёте было не до этого, уж очень азартно все работали. И рыбаки и лётчик. Смотри, до чего, однако, человек додумался – ловит сельдь с воздуха!

Забыла ещё сказать тебе важную вещь: во время полёта нам передали с берега радиограмму о сейнере, который сорвался с якоря, – его унесло в море. Этот сейнер уже искали суда и самолёты. И мы полетели на розыски. В воздухе мы всё время держали связь с лётчиком-разведчиком с острова Сахалин. У него оказался такой же позывной, как и у Михаила Андреевича, – «Рыба».

К вечеру сейнер обнаружили. Все люди на нем были живы. Его на буксире привели в порт.

Тётя Нина.

ЗА МОРЯМИ-ОКЕАНАМИ

С возвращением в Прагу, Ярушка!

С удовольствием читала я твоё последнее письмо; мне понравилось и название вашего лагеря: «Мирный».

Здорово вы придумали!.. Я представляю себе, как растерялись ребята, прибежав на ужин: на кухне плита холодная, стол не накрыт, ничего не печётся, не жарится. Понятно: раз вы решили играть в полярников, то у вас должно быть всё так, как бывает у настоящих полярников. Не пробились корабли в тумане – и в лагере плохо с едой. Начальник лагеря сказал, что продукты сброшены с самолёта. И в эдакую темь вы, голодные, бесстрашно отправились на поиски. Молодцы! Игра игрой, а всё же пришлось нелегко. Не так просто было ночью идти по лесу, прокладывая путь по звёздам, разыскивать продукты, сброшенные с самолёта.

Честно говоря, я порадовалась за вас, даже когда вы заблудились. Был такой простой выход: принять помощь «посредника», который шёл с вашим отрядом, спросить у него дорогу – он-то хорошо её знал. Но вы правильно решили: положиться на самих себя и продолжать поиск.

Воображаю, каким вкусным показался вам ужин после того, как вы нашли, наконец, в лесу рюкзак с белым парашютиком, битком набитый вкусной едой.

Такие игры, по-моему, очень нужны. Смелость и выносливость не воспитаешь на словах. А вот когда в самом деле холодно и голодно, когда в самом деле темно, когда надо суметь выдержать характер, – вот тогда игра похожа на настоящую жизнь.

Спасибо тебе за фотографии. Я разложила их на столе и с удовольствием разглядываю.

Папа твой как-то писал, что ты готовишь для меня сюрприз. Я не могла догадаться какой. А сегодня, заглянув в почтовый ящик, увидела в нём толстое-претолстое письмо. По дороге в комнату не выдержала – надорвала конверт. Гляжу – фотография, и не одна…

Спасибо, милая Ярушка, ты научилась хорошо фотографировать. Эти снимки гораздо лучше прошлогодних.

Каждый из них рассказывает мне целую историю. Я вижу не только одно мгновенье из жизни мальчиков или девочек, – я вижу наше время. Садись-ка со мной рядом на диван, и я расскажу тебе то, о чём помнят только взрослые. Вот ты сфотографировала мальчиков и девочек на отдыхе в лесу. А знаешь ли ты, что надо было изменить всю жизнь наших стран для того, чтобы детям не приходилось работать с ранних лет. Чтобы они могли зимой учиться, а летом отдыхать. Чтобы у них были учителя, врачи и даже конструкторы и архитекторы, которые строят школы и конструируют удобные парты.

Ты, конечно, думаешь, что про себя каждый знает всё лучше других. Нет, Ярушка.

Когда ты только родилась, ты ведь не знала, что будешь учиться в восемьдесят второй школе? Не знали этого и твой папа и твоя мама, хотя они, конечно, уже думали о твоём будущем.

А кто-то уже знал.

Ему сразу стало известно, что ты родилась на свет. «В какую же школу пойдёт Ярушка? – задумался он. – В сорок седьмую? Но тогда ей придётся ездить в школу на трамвае и два раза переходить улицу. Нет, это далеко и неудобно. Определить её, может быть, в тридцать вторую? Там уже все места заняты. Придётся открывать новую школу, – решил он. – В Страшницах много ребят подрастает».

Позаботилось о тебе, девочка, государство твоей родной социалистической страны. Оно заботится обо всех, знает, кто состарился и кому нужно дать пенсию, кто заболел и кого надо послать в санаторий, в какой семье много детей и как помочь их родителям…

Денег в любой стране столько, сколько люди наработают. Как в любой семье. И, истратив их на что-нибудь одно, иной раз приходится отказать себе в чём-то другом. Ребята, которые плохо учатся, ошибаются, если они думают, будто огорчают этим только своих родителей. Нет, они огорчают весь народ, потому что это народ строит для них школы, готовит учителей.

И в нашей стране, и в Чехословакии на содержание школ расходуются громаднейшие суммы. А сколько ещё на детские парки, больницы, санатории, станции юных натуралистов, техников!..

Ты, может быть, подумаешь, ничего особенного в этом нет. Дети должны учиться, а как же иначе?

Человек всегда воспринимает жизнь такой, какой он привык её видеть. Так и с тобой, и с другими ребятами. Вы с рождения живёте в социалистическом обществе, где все дети учатся, где так заботятся о детях. А вот представь себе, что в некоторых странах Африки из ста девочек-негритянок в школу ходят только пять. Что на всём земном шаре большая часть взрослых – неграмотны. В тех странах, где у власти стоят капиталисты, миллионы неграмотных, больных, обездоленных детей.

Несколько лет назад к нам в Советский Союз приехали ребята из капиталистического мира. Это были дети армян, которые когда-то, ещё до революции, не могли найти у себя на родине работу и поехали искать счастья в другие страны. Ребята выросли далеко от Советского Союза – кто в Египте, кто во Франции, в Сирии, Америке.

Я поехала встречать этих детей, а потом осталась на некоторое время в Армении, чтобы поближе познакомиться с ними.

Видела бы ты, как широко раскрывались глаза этих ребят, когда они входили в школьный кабинет физики или поднимались по мраморной лестнице ереванского Дворца пионеров. А пионерский лагерь! Они не смели поверить, что дети самых простых людей, не капиталистов, не купцов, а рабочих и служащих, могут так прекрасно отдыхать.

Их всё удивляло. Неужели каждый человек может учиться? Каждому найдётся работа? Каждому платят деньги за отпуск и за то время, что он болеет? Есть такие врачи, которые приходят домой и бесплатно лечат? Есть библиотеки, где можно бесплатно прочитать любую книгу?

Я записывала рассказы этих ребят. Посылаю тебе свои записи.

«Нашу школу содержало благотворительное армянское общество. Но однажды богатый купец, член этого общества, разорился и перестал платить взносы. Поэтому из школы исключили нескольких учениц. Среди них оказалась и моя подруга Партамян. Родители за неё не могли платить: они были очень бедные. Когда она узнала, что теперь не будет больше учиться, то заплакала и весь день не показывалась никому на глаза. Даже я не могла её найти.

Через несколько дней, когда мы встретились, она сказала, что будет заниматься сама дома.

– Ты мне поможешь? – спросила она.

Я согласилась. Мы стали заниматься. После школы я приходила к ней и приносила свои тетрадки. Сначала всё шло хорошо. Партамян очень способная – она всё понимала. Но потом стало труднее: учебников у неё не было, а я не могла объяснить всё, как учительница. В это время Партамян поступила на работу в магазин. Она подметала пол, вытирала стёкла – одним словом, была уборщицей. Теперь у неё совсем не было времени, и мы встречались только по воскресеньям. Она всегда спрашивала:

– А что вы проходите сейчас по арифметике?

Я ей рассказывала, но обе мы видели, что теперь она уже сильно отстала.

В нашей семье любили Партамян. И отец и мать жалели её и говорили, что, если бы были деньги, они сами уплатили бы за неё в школу.

Однажды, когда мы сидели за обедом, старший брат сказал:

– На днях у нас будет серьёзный футбольный матч. Если мы его выиграем, получим приз.

И действительно, через несколько дней команда брата победила. Он принёс домой деньги. Все стали строить планы, как лучше истратить эти деньги.

Мать сказала:

– Давайте уплатим за Партамян. Ведь мы не рассчитывали на эти деньги. Как-нибудь проживём без них.

И отец и брат согласились. Через несколько дней Партамян снова стала учиться.

Вот какой счастливый случай помог Партамян вернуться в школу».

Правда, счастливый случай! Смотри, Ярушка, на какой тоненькой ниточке висела судьба Партамян. Надо было, чтобы брат её подружки оказался футболистом, чтобы на матче с другой командой его команда выиграла и получила приз, чтобы у футболиста оказалась такая добрая семья. Ну, а вдруг бы команда проиграла? А вдруг не было бы у Партамян такой знакомой семьи?.. Тут всё зависело от случая.

Прочти ещё одно письмо. Я нарочно выбираю письма ребят, приехавших из разных стран, и ты видишь – капиталистические порядки везде одинаковы.

«Учителя нашей школы били нас. Особенно злой был один учитель, он на урок приходил с палкой и бил нас так, что мы удивлялись, как у него палка не сломается. Но однажды она всё-таки сломалась. Вот как было дело.

Я написал диктант и нечаянно посадил кляксу. Хотел стереть её, но резинки у меня не было, и я попросил её у мальчика, который сидел впереди. Он сначала сделал вид, что не слышит. Потом очень медленно достал резинку из пенала и протянул мне со словами:

– На, попрошайка, нищий!

Это был богатый мальчик, он всегда смеялся над бедными. Поэтому я старался никогда ничего не просить у него.

С кулаками я набросился на обидчика. Он закричал. Учитель подбежал к нам и так стал бить меня, что палка сломалась и конец её отлетел далеко к доске…»

А вот третий рассказ:

«Однажды после урока меня вызвал к себе директор.

Я постучался в его кабинет и вошёл. Директор не обратил на меня внимания и продолжал разговаривать со своим помощником. Так я простоял около двери минут десять, если не больше.

Вдруг директор спросил, словно только сейчас заметил меня:

– Зачем этот мальчик тут стоит?

– Вы меня звали, господин директор.

– Ах, да! Я совсем забыл. Мы тебя исключаем. В нашей гимназии больше не будут учиться армяне. Я получил такой приказ. Собирайся – и марш домой!

Я стоял, словно окаменев, и не двигался с места.

– Ну! – крикнул директор. – Долго я буду с тобой разговаривать?! Иди!

Я вышел из комнаты и, позабыв даже про книги, побрёл домой.

Когда я подошёл к нашему дому, то услышал за дверью весёлый смех. Это отец, придя с работы, играл с младшими ребятами. Мне жалко было нарушать их игру, и я решил постоять за дверью, пока не перестану плакать. Но я неожиданно всхлипнул.

Отец открыл дверь:

– Кто тут плачет? Петрос! Что с тобой?

Тут я не выдержал и разрыдался. Я всё рассказал отцу. Он старался меня утешить, говорил, что я ещё буду учиться, но мы оба знали, что это неправда.

Так оно и случилось. До самого приезда в Советский Союз я нигде не учился. Я стал забывать даже то, что знал…»

«Когда мы приехали в Советский Союз и поступили в школу, – рассказывал ещё один мальчик, – то почти всем пришлось учиться классом ниже, чем учились за границей, потому что у советских ребят знаний больше. У нас, например, вовсе не преподавали физику, химию, естествознание. Вместо них был один предмет: «наука». В школах не было кабинетов, приборов для опытов. Мы проходили всё очень сокращённо, без практических занятий. Учили по своим записям: учебники стоили дорого, их не все могли купить.

По математике у нас тоже была сокращённая программа. Например, в пятом классе у нас была только арифметика. Геометрию и алгебру мы не учили. А всего в школе было шесть классов. Ясно, за один год ни алгебру, ни геометрию изучить нельзя.

Каждый день у нас начинался молитвой. Нам рассказывали о том, что богатство бог даёт за хорошие дела. А рядом с нами жили богачи, которые никогда никаких добрых дел не совершали. Нас всё время приучали к мысли о наживе, о богатстве: ведь в капиталистическом мире ценится только богатый человек… Мы видели бедных тружеников, которые много хорошего сделали в своей жизни, но умирали в нищете.

Сейчас, когда мы приехали в СССР, мы попали совсем в другой мир.

В советской школе мы стали получать настоящие знания, и многое из того, чему нас раньше учили, кажется нам теперь диким».

Мне хотелось бы, чтобы ты внимательно прочла эти рассказы и дала прочесть ребятам у себя в отряде. Чтобы они ценили заботу о себе в наших социалистических странах. Дело ведь и не только в средствах. Коммунисты и комсомольцы отдают много времени и сил, чтобы учить и воспитывать детей. Сколько у нас в стране одних вожатых-рабочих! Днём комсомольцы работают на заводе, а вечером идут к детям.

Так обстоит дело у нас, в СССР. Так и у вас, в Чехословакии.

Свободные народы прежде всего заботятся об образовании и здоровье детей.

Вот какие мысли вызвали у меня твои фотографии.

Целую тебя. Ещё раз спасибо за сюрприз.

Тётя Нина.

СЫН КОММУНИСТА

Письма к тебе, Ярушка, становятся для меня вроде дневника, привычкой. Я пишу их так, как если б каждый вечер заходила к тебе. Дома у нас посмеиваются – такая большая тётя, а дружит с маленькой девочкой. Но я не вижу в нашей дружбе ничего удивительного.

В Праге ты, непоседа, с таким редким терпением всегда отвечала мне, когда я забегала к тебе спросить какое-либо чешское словечко. Не уставала водить меня по Праге. А теперь я стараюсь издали помочь тебе. Ты лучше меня знала Прагу, я, пожалуй, неплохо знаю жизнь.

«Осторожно, Ярушка, не споткнись…», «Смотри, Ярка, какое красивое здесь местечко!», «Давай подойдём поближе. Что это за огонёк там светится?», «Откуда взялась эта туча?

Надо предупредить Ярушку»… Так думаю я про себя, когда сажусь за письмо.

Знаешь, в детстве долго можно блуждать, не находя верного пути, как блуждают порой неопытные путешественники в лесу: идут, идут и в конце концов оказываются на том же месте, откуда пошли. Так бывает, например, когда ребята остаются на второй год в одном классе. Они, бедняги, не понимают, что на целый год отстали от своих товарищей. Шли с ними целый год и остались на месте.

Сегодня мне хочется рассказать тебе о двух братьях, которые, как и ты с Либушей, совсем не похожи друг на друга. Я часто думаю: почему это в одной семье вырастают такие разные люди?

Недавно у меня была очень интересная встреча с одним итальянским журналистом. Я пришла к нему в гостиницу за статьёй и увидела двух мальчиков, его сыновей.

Старший брат, Энрико, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками. Рядом со своим младшим братом, Деде, напоминавшим слабую, робкую рябинку, Энрико выглядел крепким, сильным дубком. Энрико заразительно смеялся, шутил и, когда я попросила, спел задорную песенку.

А Деде, узкоплечий, с испуганным взглядом, просидел весь вечер молча, забившись в тёмный угол.

Когда ребята ушли спать, я осторожно заметила в разговоре с их отцом, как не похожи друг на друга братья.

– По характеру ещё больше, чем по внешности, – ответил отец. – С Деде у нас много хлопот… Вы знаете, в Италии нелегко детям коммунистов. Как в любой капиталистической стране. Наших детей не жалует школьное начальство. В школе коммунистов называют дурными людьми. А мы учим наших детей всем сердцем любить вашу светлую страну. Учим верить в коммунизм.

Дома ребята слышат одно, а в школе совсем другое. Ни одна мысль, вынесенная нашими ребятами из дома, не встречает поддержки в школе. Конечно, это нелёгкая жизнь. Учтите, что в Италии немало детских и юношеских организаций, в которых воспитывается вражда к коммунистам. Они борются за своё влияние, они преследуют детей коммунистов…

Старший, Энрико, впрочем, никогда не колебался. Он твёрдо решил: вырастет и станет коммунистом. Как отец, как мать. Как дедушка, расстрелянный фашистами. Поэтому с первых лет своей школьной жизни Энрико вёл себя как маленький коммунист.

Там в школе так принято: при входе в класс каждый ученик должен произнести молитву. Энрико никогда этого не делал, он даже маленький молча проходил на своё место. И до четвёртого класса это сходило ему с рук. Просто никто не мог представить себе, чтобы в школе, где все дети религиозны, вдруг мог появиться безбожник.

В четвёртом классе бойкотировать бога потихоньку, как делал Энрико, стало невозможно. Появился новый предмет: закон божий.

На первом уроке священник увидел, что Энрико сидит сложив руки и ничего не записывает в тетрадь.

– Скажи, сын мой, почему ты ничего не записываешь? – спросил священник.

– Потому что я не верю в бога, – ответил Энрико.

– Ты не веришь в бога? – удивился священник. – Но ведь я только что рассказал, как бог создал землю и небо…

– Это неправда!

– Ты глупый! – усмехнулся священник.

Энрико был слишком мал для большого спора. Он ещё не знал, как на самом деле возникли земля и всё живое.

– Не верю, – повторил мальчик.

Класс недоумевал. Сосед по парте шепнул Энрико:

– Встань, встань.

Но Энрико продолжал сидеть.

Кто-то крикнул:

– Коммунист!

– Он коммунист! Коммунист! – зашумел класс.

Священник наклонился и внимательно заглянул в глаза мальчика.

– Скажи, сын мой, это правда? Ты коммунист?

Энрико растерялся. Коммунисты – взрослые люди. Как может он, мальчишка, назвать себя коммунистом? И всё-таки решился и сказал:

– Да, коммунист.

Священник всплеснул руками:

– Сын мой, бог наказывает коммунистов.

После уроков никто не захотел идти вместе с Энрико домой.

А его старый друг – они вместе пришли в первый класс – сказал:

– Я знаю, Рико, ты ни в чём не виноват. Виноваты твои родители.

Энрико грустно побрёл домой один.

Верующие обычно грозят возмездием на небе, но, не дождавшись, пока бог накажет грешника, берут это на себя. Три скаута, классом старше Энрико, решили проучить мальчика. Они подкарауливали его.

– Коммунист! Коммунист! – закричали они, увидев Энрико.

– А вы-то кто такие? – остановился Энрико.

– Мы? – Они подошли поближе. – Мы те, кто бьёт коммунистов.

– Трое на одного, да? – закричал Энрико.

Тут его так ударили в грудь, что он едва устоял на ногах.

В эту пору в сквере были только старушки с маленькими детьми. Видя эту неравную схватку, они кричали Энрико:

– Беги! Беги!

Энрико не убегал. Он отбивался руками, ногами. Из носа у него шла кровь. Больше всего он боялся упасть, – тогда с ним живо расправятся.

Скауты не ожидали такого сопротивления. Они не приняли открытого боя и убежали.

– Встретимся ещё! – крикнул вдогонку Энрико.

Энрико едва добрёл до скамейки. Ему казалось, враги сейчас вернутся.

Но время шло, а они не возвращались. Мальчик вздохнул свободнее. Собственно, всё это в порядке вещей. Мы – рабочие, коммунисты. Они – капиталисты. Мы и они – непримиримые враги. Энрико знал: у взрослых схватки бывают похлеще. Мальчик с гордостью подумал, что расскажет это всё отцу. Он поймёт сына…

Так рос Энрико.

А с Деде было иначе. Энрико спорил и дрался, Деде помалкивал, втихомолку плакал.

– Почему же ты промолчал? – выговаривал ему отец, узнав, что в их классе скауты возводили небылицу на коммунистов. – Разве тебе нечего было ответить? Ты что, не знаешь нас с мамой? Не знаешь наших товарищей?

В ответ Деде только плакал…

Интересно, что, несмотря на неприятности, Энрико жилось всё же лучше, чем слабохарактерному Деде. На удивление всем, безбожника Энрико даже освободили от занятий законом божьим.

– Своим неверием он портит других детей, – сердито заявил священник.

Никто из скаутов не решался подступиться к Энрико, а другие ребята всё чаще подходили к Энрико спросить то одно, то другое. В своём классе он стал центром правды.

Буржуазные газеты чернили Советский Союз, искажали все события; трудно было ребятам понять, что происходит. Когда полетела первая советская ракета в космос, Энрико принёс в школу фотографию Лайки, рассказал такое, от чего у ребят дух захватило: там, в Советском Союзе, в космос вот-вот полетит человек…

А Деде самого всё время терзали сомнения. Особенно сложно было с богом.

– Мама, почему ты думаешь, что бога нет? – спрашивал он.

– Потому, что знаю это, Деде, – отвечала мать. – Ведь ты хорошо знаешь, что черти, феи, колдуны живут только в сказках. Так и бог. Религия – это сказка о боге.

Деде соглашался с матерью, но, пробегая мимо «стены святой Марии», он на всякий случай украдкой крестился. А вдруг бог есть? Сидит там на небе и сердито смотрит на Деде?

Однажды мальчик решил испытать силу святой Марии.

Почти час он простоял на коленях перед «стеной святой Марии» молясь.

– Почему ты не готовишь уроки? – спросила вечером мать.

– Нам ничего не задали, – солгал Деде. Надеясь на святую Марию, он не решил ни одной задачки.

Утра он ждал с волнением. Поможет молитва или не поможет?

Учитель вызвал его. И чуда не произошло. Деде получил плохую отметку, несмотря на молитвы…

В глубине души Деде, так же как и Энрико, конечно, стоял за коммунистов. Он даже помогал им: вместе с другими ребятами расклеивал и разбрасывал листовки, собирал старую, ненужную бумагу и продавал её на рынке, а вырученные деньги отдавал на нужды партии. Но он боялся об этом сказать открыто. Он старался даже не подходить к Энрико в школе – брата все считали коммунистом…

Однажды на уроке учительница завела очередной разговор о том, какие плохие люди коммунисты, как они вредят государству. Деде слушал её потупившись. Он не заметил, как у него потекли слёзы из глаз…

– Ты не плачь, – вдруг услышал он за собой шёпот. – Пусть говорит что хочет. Мы-то с тобой знаем, что коммунисты смелые и самые справедливые люди на свете.

Это утешал Деде новичок, недавно поступивший в этот класс.

– Что такое? – Учительница услышала шёпот. – А ну, марш на место! Сейчас же!!

– А я и так сижу, – ответил ей новенький. И добавил громко: – Не плачь, Деде. Нам-то стыдиться своих отцов нечего.

Деде был ошеломлён, поражён смелостью новичка. Он почувствовал себя увереннее, сильнее.

В пятом классе Деде решил вступить в пионеры.

– Конечно, Деде ещё не совсем твёрдо стоит на своих ногах, – сказал отец. – Ему ещё многое придётся преодолеть в себе, поверить в свои силы. Но я уверен, это непременно произойдёт. Он уже начал воспитывать себя…

После этого разговора я долго сидела задумавшись и поняла, почему же вырастают в одной семье разные дети. Каждый человек воспринимает не только то, чему его учат другие. Он и сам себя учит, сам воспитывает себя. И, пожалуй, он самый сильный воспитатель: он лучше всех знает самого себя. Если б Деде так строго воспитывал себя, как Энрико, то не знал бы и половины горестей. А он оправдывал свою слабость и поэтому оставался слабым. Злые люди пользовались этим… Только влияние и поддержка таких сильных людей, как отец, Энрико и новенький ученик, помогли Деде побороть свою нерешительность, пробудили в нём желание быть сильным.

А что ты скажешь об этом? Что скажет на это Либуша?

Будь же и ты, Ярушка, сильной, смелой, как Энрико.

Нина.