Текст книги "Пленница кукольного дома"

Автор книги: Николай Зорин

Соавторы: Надежда Зорина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Дима!

Меня опять затрясло, как тогда, у дяди Толи на кухне. Димка отбросил одеяло, вскочил. Отец повернулся и пошел по коридору, хлопнула дверь его кабинета. Я бросилась к брату.

– Не надо, Димка, не ходи к нему, не надо!

– Ничего не получится, Динка, идти надо.

– Тогда пошли вместе. Или я одна пойду.

Не стоило мне этого говорить!

– Нет! – заорал он на меня шепотом, толкнул на кровать, быстро оделся и вышел.

Я выбежала из комнаты почти следом. Но Димка уже успел скрыться в папином кабинете, Димка уже начал давать показания. Или я все же не следом? Испугалась и не следом выбежала? Испугалась и задержалась? Я не могла, не могла испугаться, задержаться, ведь это было бы предательством!

Во всяком случае, в кабинет я не вошла, не защитила, не спасла, не взяла вину на себя – я стала подслушивать.

Папа тихо – яростно тихо! – задавал вопросы, а Димка тихо – мертво тихо! – на них отвечал. Он не стал отрицать, что убил дядю Толю, а я на это так надеялась. Он сразу признался во всем.

– Да, убил я, – безжизненно бормотал мой бедный брат, – потому что он убил маму, потому что он хотел убить тебя, потому что он убил бы Динку. – И замолчал. И папа молчал. И я за дверью молчала. Потому что, наверное, мы все вдруг поняли, что это конец, самый настоящий, самый полный конец.

Дверь распахнулась. Я не успела отскочить в сторону, Димка налетел на меня.

– Ты зачем здесь стоишь? – Он взял меня за руку и потащил в нашу комнату. – Вечно ты подслушиваешь…

– Я? Нет, это ты вечно подслушиваешь! – Я улыбнулась ему идиотской улыбкой. Я была рада, что он наконец вышел из страшного папиного кабинета.

Димка тоже мне улыбнулся и тоже идиотской улыбкой – он рад был, что встретил меня под дверью страшного кабинета, несмотря ни на что.

Через несколько дней отец от нас ушел – бросил, сбежал. Однажды утром мы проснулись и обнаружили записку, прикрепленную к холодильнику магнитом – так раньше делала бабушка, когда ей нужно было срочно уйти. Черным маркером на плотном белом листе – точно таком же, какой Димка вытащил тогда из принтера с молекулой смерти дяди Толи – было написано крупно: «Я не могу больше оставаться с вами. Деньги стану высылать переводом каждый месяц».

– Вот и все. – Я открепила записку. – Вот все и кончилось. Бабушка умерла, мама умерла, а папа от нас ушел. Как мы теперь будем жить?

– Как-нибудь проживем! – Димка отнял у меня записку, небрежно скомкал ее в руке, бросил в мусорное ведро. – Прекрасно проживем! – Он положил руку мне на плечо, легонько сжал, улыбнулся. – Не расстраивайся, Динка. Все будет хорошо, вот увидишь.

Я ему поверила. Я как-то сразу поверила моему старшему брату и успокоилась. Зачем я успокоилась?

Да вовсе я не поверила! Просто в очередной раз получилось, что другого выхода, кроме как положиться на Димку, у меня не было. И вот теперь мы снимаем кино…

Мы снимаем кино, мы просто снимаем кино. Последние шесть лет снимаем кино. Шесть лет – десять фильмов. Десять фильмов – десять смертей. Десять смертей – десять убийств. И никакая это не эвтаназия.

Но к фильмам мы пришли позже, а тогда, двенадцать лет назад, когда я поверила – не поверила Димке, когда успокоилась – не успокоилась, казалось, что все сложится по-другому. Я думала, что смерть, трижды окунув нас в себя, наконец насытилась и отступила. Мы остались одни, теперь уже по-настоящему совершенно одни, и мы были вместе. Отец сбежал, но иногда нам казалось, что это мы сбежали – от него и от смерти. Мы продолжали учиться в школе, Димка заканчивал одиннадцатый класс, собирался поступать в университет на прикладную математику, я с новой силой увлеклась психиатрией – просто так, не применительно ни к кому, чисто теоретически. Этот год, пожалуй, был самым счастливым и самым легким в нашей жизни. И самым безгрешным – не только в делах, но и в помыслах. Диск с молекулой смерти Димка запрятал на верхнюю полку книжного шкафа за самыми нечитаемыми книгами, чтобы даже случайно никто из нас на него не наткнулся, чтобы не было соблазна. Впрочем, соблазниться было трудно – у нас даже компьютера не было, отец увез его с собой.

А потом… Не знаю, кто из нас не выдержал первым. Сначала мне казалось, что я. Однажды я достала диск – Димка был в университете – вытащила его из коробочки и долго-долго смотрела на него, очень жалея, что не могу прочитать. Наверное, в тот момент за компьютер я отдала бы все, не задумываясь, пошла бы на преступление, на унизительную просьбу, выдержала бы любые оскорбления. Я стала всерьез обдумывать различные варианты, как достать компьютер: встретиться с папой и выпросить денег, связаться со шпаной и выкрасть компьютер из школы, уломать Димку занять у кого-нибудь денег и купить. Все варианты были неосуществимыми: папиного адреса мы с Димкой не знали, со шпаной я была не знакома, а с Димкой говорить на такую тему было и вовсе невозможно – он сразу догадался бы, для чего мне нужен компьютер. Так я думала и мучилась, и весь следующий год занималась тем, что тайно доставала диск и тупо на него смотрела. И не догадывалась, что брат мой занимается тем же самым, не заметила, что с некоторого времени мы стали плохо питаться, что Димка стал самым настоящим скрягой во всем, что касалось денег. До тех пор не догадывалась и не замечала, пока Димка не принес домой компьютер. За два дня до Нового года он не выдержал, не смог дождаться наступления праздника – уж слишком долго терпел.

– Большой новогодний сюрприз! – провозгласил он весело и втащил коробку в квартиру. – Динка, я нас поздравляю! Диночка!

К компьютеру прилагались игры – сделка с совестью, оправдание преступления, впрочем, совсем не убедительное. Ясное дело: все эти стрелялки, аркады и квесты были совершенно ни при чем, компьютер приобретался совсем не для них. «Warcraft», «Готика», «Шок» – разве могли эти лимфатические узлы хоть отчасти заменить главную артерию – молекулу смерти? Но и признаться друг другу в том, что оба все понимаем, мы не могли. И потому стол был завален – как напоказ – яркими коробочками с игровой дребеденью, а каждый из нас играл в свою игру. Тайно. Мне было легче: Димка целыми днями пропадал либо в университете, либо в библиотеке – одинокого времени хоть отбавляй. Бедному моему братишке оставалась только ночь, когда я крепко засыпала или делала вид, что крепко. Так продолжалось довольно долго, почти целый год. Но в конце концов Димка не выдержал, разоблачил меня – однажды пришел домой раньше, подкрался, застукал на месте преступления, как ревнивый муж неверную жену, влюбленную в общего друга.

– Ди-на, – протянул он с наивной обидой, покачал головой. Так беспомощно у него это получилось, так беззащитно, что напомнило Юлино: «Ди-на: Дина, на, давай еще немного поиграем, у меня еще не все выходит, но…» – Дина, ты опять от меня уходишь.

– Разве? – Я удивленно посмотрела на него. Неужели в самом деле так думает, неужели это не подстроенная сцена? – Но ведь ты сам…

– Я… – Он растерялся. Совсем не умеет врать мой Димка. – То есть я… Но ты другое дело, ты не должна! Тебе нельзя, ты же знаешь! Во всяком случае, – он немного замялся, – во всяком случае, без меня.

С того момента мы стали играть вместе, в открытую. И я даже протестировала Димку, вывела его молекулу смерти. Странно, никогда бы не подумала: она у него оказалась такой же, что у мамы. Потом я протестировала себя. И очень расстроилась и обиделась на Димку, на отца, на весь мир – моя совпала с молекулой смерти дяди Толи. Но я простила, очень быстро всех простила, некогда мне было тратить время на обиды – у нас начинался новый счастливый период, не такой чистый и безгрешный, не такой легкий, как первый год жизни после ухода отца, но все равно счастливый. Я даже в медицинский не стала поступать, как собиралась, я вообще никуда не стала поступать после окончания школы – погрузилась в молекулу с головой, не захотела отвлекаться.

Нам было хорошо с Димкой, он совсем перестал бояться, что я от него отдалюсь, ведь теперь мы жили одним, в одни игры играли, питались из одного источника. Никогда раньше не понимали мы друг друга так, как сейчас, никогда раньше нам не было так интересно друг с другом. И совсем непонятно, как могла втиснуться в наши отношения Ольга. Ей просто не было места, но она втиснулась, вошла в мою жизнь, отодвинув Димку. Бедный, бедный Димка, в который раз его отодвинули…

Я познакомилась с Ольгой на одной из вечеринок с Димкиными однокурсниками – он всегда меня брал с собой, хоть мне было скучно и не интересно. Вернее, не так: это Ольга со мной познакомилась, а не я с ней. Димка куда-то ненадолго отлучился, оставил меня одну, без присмотра. Подумал, наверное, что за десять-пятнадцать минут ничего со мной случиться не может, а оно взяло и случилось – Ольга случилась. Я сидела с закрытыми глазами, проклиная чертову вечеринку и Димку, который на нее меня зачем-то притащил, и тут услышала: «Она – Димина сестра? Какая интересная девочка!» «Интересная девочка» – дяди Толина фраза, давно забытая, фраза, с которой начался мой новый виток путешествия по смерти. Я вздрогнула и открыла глаза. Не испугалась, а… опять заинтересовалась. Ох, нельзя было этого делать! И… я сразу влюбилась в Ольгу. Влюбилась потому, что мне нужен был кто-то живой, кроме мертвой молекулы смерти. Димка не в счет.

Ольга была совсем взрослая, училась в аспирантуре иняза на испанском отделении. Она была очень красивой и очень умной, но дело не в том. Ольга потрясающе рассказывала об испанской инквизиции и так красочно описывала средневековые казни, будто сама на них присутствовала. Мне казалось, что я ощущаю запах, слышу – в самом деле слышу! – голоса, чувствую боль. Все это меня пугало, отталкивало, и в то же время оторваться было невозможно. В ее рассказах смерть выглядела совсем не так, как я раньше себе представляла, она была гораздо красочней, энергетичней, мощней. Не знаю, зачем Ольга выбрала меня, может, хотела найти во мне то, что я когда-то искала в Юле. Вероятнее всего так (мысль совершенно не оскорбительная!). Но она для себя сделала правильный выбор – никто лучше не смог бы ее понять, никого другого не смогла бы она так прочно опутать паутиной своих рассказов, так быстро, так намертво к себе привязать. И когда Димка, нерасторопный, утративший бдительность Димка, как всегда все на свете прошляпивший Димка, вернулся в комнату, было уже поздно: мы договорились встретиться на следующий день в кафе неподалеку от нашего дома, а я успела договориться с собой, что это хорошо.

Потом он пытался меня «спасти», вырвать из «страшных» Ольгиных лап, но встретил с моей стороны такой отпор, какого и во времена Юли не встречал. Мне было наплевать на страдания своего одинокого брошенного брата, мне нужна была только Ольга.

А потом…

Я думала: какой глупый шаг, совсем мой братец от отчаяния, что я от него все ускользаю и ускользаю, сошел с ума. Он продал нашу квартиру, и мы переехали в другую, на окраине города. Я тогда как-то не задумалась над тем, что новая наша квартира гораздо хуже и меньше прежней. Не сразу обратила внимание и на то, что Димка целыми днями где-то пропадает и что опять стал страшно экономить на всем, а мне денег так и вообще не выдавал. Я предполагала, что переезд он предпринял только для того, чтобы разлучить нас с Ольгой, и лишь отмечала: какой глупый шаг. Но оказалось… Шаг с его стороны оказался совсем не глупым, шаг был очень даже умным.

Переезд и экономия объяснялись просто: Димка закупил аппаратуру, Димка делал свой первый фильм. Вернее, два фильма – один художественный, второй документальный – оба о смерти Ольги. Тогда он первый раз заставил молекулу смерти работать на себя. Ольга хотела опутать меня паутиной увлекательной смерти. Димка опутал ее квартиру паутиной прослушек и микрокамер. Заснял, записал голос Ольги на пленку, дополнил графикой, снабдил молекулой смерти – спроектировал Ольгино самоубийство (для нее он выбрал петлю). Готовый фильм – последний день ее жизни – он послал ей по электронке и стал наблюдать: камеры оставались в квартире. Она посмотрела фильм раз сто, не меньше. А на следующий день абсолютно точно, до мельчайших деталей, повторила сюжет в реальности – привела приговор в исполнение. Реальность тоже была заснята и превратилась в фильм – часть вторая, документальная.

Димка и потом действовал именно так, он мне подробно объяснил процесс – трудоемкий и сложный. Вторую часть – документальную – он научился продавать, и она приносила немаленький доход. Тогда-то ему пришло в голову завести сайт в Интернете: «Эвтаназия» со слоганом: «Ваш единственный выход – смерть? Вы действительно в этом уверены? Тогда обращайтесь к нам» – и поставить дело на поток. Он объяснил, что мы делаем благое дело: люди, которые к нам обращаются, обречены на страдания, для них единственным разумным выходом является смерть, а мы просто облегчаем необходимый процесс, делаем его безболезненным. Полностью повторил слова дяди Толи! А я… После того как умерла Ольга, мне уже было все равно.

Нет, неправда, не все равно! Но я нашла спасительную формулировку: мы просто снимаем кино. Это кино. Это не смерть.

Это смерть, смерть, смерть! Это убийство!

Не Димка – убийца, мы оба с ним – убийцы. Я принимаю активное участие в создании фильмов – первой, художественной части, части-страшилки. Я придумываю сюжет, веду переписку с клиентами, тестирую их, определяю молекулу смерти. Мне нравится моя работа. Мне всегда нравилось играть в смерть. Даже когда она касалась любимых людей. Фильм о самоубийстве Ольги я до сих пор пересматриваю. А тогда…

Димка пришел очень поздно, от него пахло спиртным. Не разуваясь, он прошел в комнату, отодвинул меня от монитора – я скачивала из Интернета материал (конечно, это были все те же испанские казни!), – вставил диск.

– Вот и все, Динка, теперь ты от меня никогда никуда ни к кому не сможешь больше убежать, – выдохнул он водочным перегаром и с влюбленной ненавистью посмотрел на меня. – И не захочешь. Я один тебе буду рассказывать о смерти. И показывать смерть! До такого еще никто не доходил. Это изобретение погениальней изобретения нашего гениального родителя, дезертировавшего из своего инкубатора. Ты хотела смерти? Смотри. Я залью тебя смертью!

Тогда я еще не была такой, как сейчас, тогда я захотела убить Димку. А потом и себя. Нет, не так: Димку, отца, а потом и себя. Чтобы спасти мир от нашей ужасной породы. И даже предприняла кое-какие шаги, но… Через неделю я все отменила и стала смотреть, смотреть и пересматривать фильм, где умирала Ольга. А через год сама включилась в работу. Вру! Я все хочу найти себе оправдания и потому вру, вернее, недоговариваю правды. Через год я включилась в работу не потому, что смогла преодолеть себя только через такой большой срок, а потому, что Димка затеял новый фильм только через год после Ольгиной смерти.

Первый фильм был не очень удачным и не очень качественным, в дальнейшем мы научились делать их не в пример лучше. А последний наш фильм – уже самый настоящий шедевр. Жаль только, что мы так ошиблись с клиентом.

Да, наша тринадцатая смерть действительно оказалась несчастливой – Димкино суеверие совершенно ни при чем. Тринадцатая смерть нам отомстила. Тринадцатый сбился чуть-чуть с установки и успел нас «заложить» – переслал фильм своей знакомой, своей любимой, из-за которой у него и пошли все несчастья. И тогда Димка сказал… И тогда Димке пришлось…

Да, он уже подсуетился насчет четырнадцатой смерти, чтобы вывести число из разряда несчастливых. Называлось это на сей раз так – убрать опасного свидетеля. Вот мы и дошли до уголовных формулировок. Хотя… какая разница как формулировать?

Тринадцатый оказался нашим родственником – кто бы мог подумать, что у нас могут оказаться какие-то там родственники? – мужем папиной падчерицы. Мы и не знали, что у нашего папы имеется новая семья. Мы вообще ничего о нем не знали. Очень жаль, не стали бы связываться с этим Максимом. И вот теперь… Что теперь делать, непонятно. Отец обо всем догадался и позвонил Димке – не понимаю, как он сумел узнать номер телефона. Он его выдаст, наверняка выдаст! В тот раз не выдал, а теперь обязательно выдаст. И никакие оправдания типа «мы просто снимали кино» не помогут.

Щелкнул замок. Димка вернулся с переговоров. Чем у них все закончилось? На сей раз возможности подслушать у меня не было – Димка наотрез отказался открыть мне место встречи с отцом.

Я поднялась, продолжая смотреть в окно: девочка на велосипеде – Аленка, не Юля – заехала за деревья, и ее не стало видно. Стояла, не поворачиваясь, ждала и вдруг поняла, что совсем успокоилась: мне больше не страшно, ведь у меня есть брат, мой старший брат, самый надежный, самый преданный человек на свете, он всегда легко справлялся с нашими проблемами и, конечно, справился и теперь. Вот сейчас Димка подойдет, обнимет сзади за плечи и скажет: «Все хорошо, Динка. Больше тебе бояться нечего, папа… я смог с ним договориться». И мне совершенно неважно, что это будет означать: действительно Димке удалось уговорить отца не заявлять в милицию или к нашим четырнадцати смертям прибавилась еще одна, пятнадцатая.

Димка вбежал в комнату, не разуваясь и не раздеваясь, как тогда, когда он принес фильм о смерти Ольги. Ну да, и глаза совсем пьяные.

– Динка! – Он подбежал ко мне, крепко-крепко прижал к себе. – Диночка! Маленькая моя, любимая моя девочка!

Нет, спиртным от него не пахнет.

– Диночка, я… мы… он… Они сейчас сюда придут. Ты должна обещать… Нет, ты должна поклясться, моей жизнью поклясться, что не скажешь, не выдашь себя. – Он немного от меня отодвинулся, чтобы видеть мое лицо. – Нет, клясться не надо, потому что… Ты ведь и так ни в чем не виновата. Ты и не знала об этих фильмах, правда? Я что-то там делал, как-то зарабатывал на жизнь, крутился, а ты ничего не знала. Были какие-то фильмы, но ты их никогда не видела. У тебя другие интересы: ты готовишься поступать в медицинский.

– Димка, что случилось? Папа…

– Да, да, да! Садись вот сюда. – Он подтолкнул меня к стулу у окна, на котором я только что сидела. – Сейчас сюда нагрянет милиция, мне нужно подготовиться.

– Папа… он… Произошел несчастный случай?

– Нет, успокойся, ничего не произошло. Просто папа сообщил в милицию. Сообщил и назначил мне встречу, чтобы предупредить. – Димка криво усмехнулся. – Уж не знаю, зачем он хотел предупредить. Наверное, думал, что я пойду и повешусь.

– Димка!

– Все, все, Диночка, мне нужно подготовиться к их приходу. Ни о чем не беспокойся, все будет хорошо: ты не виновата, а я как-нибудь выкручусь.

Димка судорожно меня обнял, ткнулся губами в мои губы и выбежал в другую комнату. Я услышала, как заработал компьютер, полетели на пол пластмассовые коробки – вероятно, от дисков, – зашелестели листы бумаги.

Вышел он оттуда минут через пятнадцать, плюхнул на подоконник толстую зеленую папку.

– Ну что, Динка, простимся?

Я не обернулась – сидела и смотрела в окно. В дверь позвонили. Димка пошел открывать, я не обернулась.

ГЛАВА 10
АНДРЕЙ

Компромисс состоял в следующем: он называет Бородину имя преступника, сообщает его координаты, сдает все имеющиеся у него доказательства вины, предоставляет свидетеля-обвинителя (Тихомиров почему-то позвонил ему, а не в милицию), а тот в свою очередь позволяет ему присутствовать при задержании. Очень уж Андрею хотелось посмотреть на человека, чуть не отправившего его на тот свет, да еще таким злокозненным способом. Венька тоже просился, но Илья отказал ему наотрез: нечего задержание опасного преступника превращать в балаган.

– Он наверняка вооружен, – строго выговаривал Бородин. – Без крови взять его не удастся, пойдет стрельба, что ж тебя-то еще тащить?

– Ага, вооружен и очень опасен, – обиженно хмыкнул Вениамин. – Я мог бы быть чем-нибудь полезен. И потом…

– Что, в войнушку в детстве не наигрался? Мы ОМОН вызывать собираемся.

В самом деле, они готовы были ко всему, к любому фортелю, какой может выкинуть безумный Тихомиров-младший. И к тому, что он станет палить из автомата по каждому вошедшему в квартиру, и к тому, что решит взять в заложники сестру и, прикрывшись ею, как щитом, постарается сбежать, и, наконец, к тому, что никакого Дмитрия Тихомирова дома вообще не окажется, и придется долго сидеть в засаде, выжидая. Но уж в том, что по крайней мере дверь надо будет брать штурмом, никто не сомневался. И поэтому растерялись все, даже двое прихваченных с собой на всякий пожарный омоновцев, когда дверь открыли сразу же, без всяких проволочек, после первого же звонка и не только не выразили никакого удивления при виде непрошеных гостей, но и еще посторонились, чтобы они, то есть гости, культурно, не толкаясь, могли пройти в квартиру.

Так вот он какой, Дмитрий Тихомиров… Псих, он и есть псих. Впрочем, в лице молодого человека ничего «психического» не просматривалось – парень как парень, внешность его даже слегка разочаровала Андрея.

Может, они ошиблись адресом? Или, может, он совсем дурак и не понимает, зачем они к нему пожаловали?

– Тихомиров Дмитрий Борисович? – вопросил Илья удивленно.

– Да, проходите, – совершенно спокойно сказал Дмитрий и сделал совершенно нелепый в данной ситуации приглашающий жест рукой, мол, милости просим.

– Майор Бородин, уголовный розыск! – совсем растерявшись, рявкнул Бородин.

– Да-да, я так и понял. Проходите, пожалуйста, в комнату. – Тихомиров повернулся и первым пошел в комнату.

Это было уже нечто, выходящее за всякие рамки приличия, нужно было срочно что-то делать, как-то пресечь такое вызывающее – преступно вызывающее! – поведение. Так, очевидно, подумал Бородин и крепко схватил нахала (или сумасшедшего?) за локоть. Омоновцы, грозно щелкнув затворами, шагнули на подмогу, но Илья покачал головой, и они отступили.

– Вас не удивляет наш приход, Дмитрий Борисович? – Бородин развернул Дмитрия к себе лицом.

– Не удивляет. У меня все приготовлено, я знал… знал, что рано или поздно подобное произойдет.

– Знали, на что шли? – Бородин ухмыльнулся. – Вы это хотите сказать?

– И это тоже.

– Вы вообще понимаете, в чем подозреваетесь? – возмутился Илья.

– Вполне.

– Нет, наверное, не вполне, иначе… Иначе я и не знаю! Останьтесь здесь пока, – бросил Илья омоновцам. – Пойдемте, в самом деле, в комнату, – раздраженно сказал он Дмитрию.

Они втроем – Андрей, Илья и Дмитрий Тихомиров – прошли по узкому коридору в комнату. У окна на стуле сидела девушка, очевидно, сестра Тихомирова, Дина.

– Здравствуйте, – поздоровалась она вежливо, но совершенно равнодушно, как будто в квартиру пришла не милиция, а отряд слесарей из ЖЭКа проверить состояние труб.

– Диана Борисовна Тихомирова? – Бородин шагнул к ней.

– Да, – кивнула девушка, равнодушно пробежалась глазами по лицам вошедших и так же равнодушно отвернулась к окну.

И тут Илью прорвало, не мог он выдержать такого равнодушия.

– Гражданин Тихомиров! – резко повернулся он к Дмитрию и, сверкая глазами, провозгласил: – Вы подозреваетесь в ряде заказных убийств.

– Заказных? – Тихомиров наконец удивился. – Тут какая-то путаница. Убийства, которые я совершал, не являются заказными.

– Ну, это надо будет еще доказать.

– Я докажу, совсем не сложно доказать. – Дмитрий подошел к окну, взял с подоконника папку, протянул ее Бородину. – Здесь материалы в виде распечаток и диски всех фильмов, которые я сделал. Всего десять штук, каждый в двух частях.

– Подождите, я не понимаю! Вы что, не отрицаете, что совершали убийства?

– Какой смысл отрицать? – Дмитрий как-то по-детски улыбнулся. – Нет, не отрицаю. Только убийства были не заказные. Вы поймете, я все объясню.

– Сколько же человек вы… э-э… отправили на тот свет?

– Я сделал десять фильмов – их герои кончили жизнь самоубийством с моей помощью, вернее, с помощью молекулы смерти. Марину Перову мне пришлось убить как опасного свидетеля. И была еще одна смерть, с нее-то все, собственно, и началось. Но надо рассказать по порядку, иначе трудно понять.

– Итого получается двенадцать? – Бородин присвистнул.

– Двенадцать, – подтвердил Дмитрий, но как-то неуверенно.

– Ясно. Рассказывайте по порядку, а то действительно непонятно. Двенадцать загубленных душ – просто в голове не укладывается!

– Все началось двенадцать лет назад, – таким тоном, словно он рассказывает сказку, проговорил Тихомиров. – Мой отец разработал одну методику… ну, о ней, насколько я понимаю, вы знаете. Так вот, я ее выкрал. То есть не то что выкрал, а скинул на диск все наработки. И убил коллегу отца, который хотел ею воспользоваться, – Анатолия Владимировича Кисленко.

– Так это вы убили Анатолия Кисленко? – внедрился в разговор Андрей. – Вот оно что! Теперь мне понятно, почему ваш отец так боялся. Он ведь знал, что вы его убили, да?

– Знал.

– Вы избавились от него как от будущего конкурента? Дальновидно, ничего не скажешь. Сколько же вам тогда было лет?

– Шестнадцать. Но я его не как конкурента убил, просто так сложились обстоятельства… Это долго рассказывать и очень отвлечет, уведет в сторону. Я расскажу, но потом, потом! – Дмитрий нетерпеливо махнул рукой. – Тогда я не думал, что молекулой смерти когда-нибудь смогу воспользоваться сам, просто… Она меня увлекла, понимаете? Как идея увлекла. Первый фильм я сделал только через семь лет. Мысль заставить работать молекулу смерти пришла спонтанно. Я познакомился с одной девушкой, Ольгой Муратовой, которая очень любила рассуждать о смерти, считала, что нет ничего красивее красивой смерти, а особенно ее почему-то восхищали казни времен испанской инквизиции.

– Странный у нее был вкус! – Андрей усмехнулся.

– Да, странный. Я слушал, слушал и в конце концов не выдержал – решил дать ей прочувствовать во всей красе свою собственную смерть, раз уж ее так увлекает данная тема. Тогда-то и зародилась мысль о фильмах и об использовании отцовского открытия. Я купил две цифровые микрокамеры и прочую необходимую аппаратуру. Для этого пришлось продать нашу четырехкомнатную «сталинку» в центре и переехать сюда. Проникнуть в квартиру Ольги, чтобы поставить аппаратуру, мне было совсем не сложно – я просто выкрал у нее запасную связку ключей. Под видом хохмы предложил ей пройти тесты, она с радостью согласилась, так что определить ее молекулу смерти тоже не составило особой проблемы. Гораздо сложнее было создать мой первый фильм. Делать фильм вообще очень трудоемкое дело, хотя сейчас у меня задействуется шесть камер, что значительно все упрощает. А тогда… Страшно вспомнить, какой это был кропотливый труд. В течение месяца камеры снимали и записывали Ольгу в ее квартире, и из всех записей я смог смонтировать всего лишь десятиминутный ролик, использовав еще один третьесортный фильм с самоубийством главной героини. Получилось довольно кустарно, но, что поделаешь, первый блин всегда комом. Особенно намучился с двадцать пятым кадром, которым должна была идти молекула ее смерти. В конце концов пришлось обратиться к одному компьютерному доке, располагающему подходящей техникой и соответствующими навыками. Нет, фильма он не видел, он просто помог с программой. В общем, так или иначе, а фильм получился. И, что главное, он сработал – Ольга полностью повторила весь сценарий, а потом повесилась, как ее кинодвойник. На следующий день. Ее последний день и ее смерть тоже были сняты на камеру и превращены в настоящий документальный фильм. После того как ее похоронили (ни у милиции, ни у ее родственников и знакомых не возникло никаких подозрений, что смерть насильственная: она так много о ней говорила!), я забрал из квартиры камеры. Просмотрел, что получилось, и понял: вот оно то, что мне нужно! Я понял, в чем теперь будет состоять дело моей жизни – в создании документальных фильмов смерти. Я не сомневался, что их можно продавать: найдется немало любителей, готовых заплатить за такую подлинную смерть немалую сумму. Вот только где таких любителей найти? Не дашь же в газете объявление? Долго и неинтересно рассказывать, где и как я пытался найти сбыт своей продукции. Но однажды мне повезло: я встретил его, своего покупателя и будущего распространителя. На одной многолюдной вечеринке (я тогда только и делал, что околачивался на таких сборищах) случайно подслушал разговор. Тот человек сетовал, что весь наш кинематограф, да и импортный тоже, – сплошная липа. В последнее время все полюбили изображать смерть (что, в общем, понятно, тема интересная), но делают это так, что с души воротит. Ни разу ему не удалось посмотреть чего-то хоть сколько-нибудь «пристойного», как он выразился. А потом он вдруг перескочил на публичные казни и очень напомнил мне Ольгу. Я почувствовал в нем своего клиента: если не покупателя, то будущую натуру для нового фильма. В тот вечер подходить к нему не стал, позвонил на следующий день (его телефон попросил у хозяев). Мы договорились встретиться. И он купил фильм. И заказал новый. А потом через него я оброс постоянной и непрерывно растущей клиентурой. Второй фильм я сделал тоже по упрощенной схеме: использовал в качестве жертвы одного своего знакомого, поэта-неудачника, непризнанного гения. Он неоднократно пытался покончить жизнь самоубийством, я ему просто немного помог, облегчил процесс. Его смерть, как и Ольгина, тоже не вызвала ни у кого подозрений. Но дальше использовать знакомых было опасно, и тогда мне пришла в голову мысль завести в Интернете сайт помощи людям с психологическими проблемами. Хорошо его законспирировал, так что вычислить меня по нему было практически невозможно. Ко мне стали обращаться. Техника работы была не очень сложной. Сначала я просил клиента заполнить анкету – узнавал таким образом необходимые мне для дальнейшего сведения: адрес, место работы, количество родственников, проживающих с ним в одной квартире, и так далее. Если мне человек подходил, я предлагал пройти тест, из которого вычислял его молекулу смерти.

– А что, подходили не все?

– Конечно, не все, далеко не каждый подходил. С вами, например, майором милиции, я бы точно не стал связываться. – Тихомиров усмехнулся. – Впрочем, вы бы ко мне и не обратились, слишком любите жить. А мои клиенты были потенциальными самоубийцами. Можно сказать, я и не убивал их в нормальном понимании, только слегка подталкивал, рано или поздно они бы сами…

– Максим Алдонин, насколько мне известно, не был потенциальным самоубийцей.

– Раз ко мне обратился, значит, все-таки был.

– А кстати, как он оказался среди ваших жертв? Тоже по Интернету? Или вы сами на него вышли?

– По Интернету. Я и не знал, что он мой родственник.

– Ладно, – Бородин нахмурился, – рассказывайте дальше. Вы определяли молекулу смерти и что?