Текст книги "Наследник Фархада"

Автор книги: Николай Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Дело было так. Две недели спустя Рустам сидел, никого не трогал, на лекции по военной истории. И так получилось, что собираясь на занятия, он впопыхах перепутал тетради: вместо конспекта лекций по истории он сунул в сумку ту самую тетрадь черновых прописей, на страницах которой и родился незабвенный «Хэцзошэ хуабао» – обложки у тетрадей были одинаковые. Ну, что. Такое дело. Не бежать же обратно в казарму с занятия – ладно, авось пронесет…

Рустам перелистывал страницы с похождениями удалых Ходжи Насретдина и Чжана Ёувэна и ностальгически вздыхал. Эх, хороший журнал был все-таки…

– Та-ак, товарищ Садыков! – раздался вдруг над ним брюзгливый голос преподавателя военной истории полковника Салангина, – Теперь понятно, почему вы так плохо военную историю знаете!

Это было жуткой несправедливостью! Военную историю Рустам знал и любил. Более того, он даже был нештатным экскурсоводом в знаменитом музее ВДВ, а это далеко не каждому доверяли. Но – что тут скажешь? Как в том анекдоте: попал в дерьмо – так не чирикай.

– Вот, я думаю, вашему командиру с этим интересно будет ознакомиться! – злорадно продолжал Салангин, – Уж он, я думаю, правильные выводы-то сделает!

Разумеется, Бздынь правильные выводы сделал.

– А курсант Садыков вообще уже нюх потерял! – гневно объявил ротный на субботнем подведении итогов недели, – Полковник Салангин задал летучку по военной истории, так товарищ Садыков ему на листочке болт ишачий нарисовал! Да еще и стишок какой-то китайский накорябал – на, полковник! Оцени, какой я дерзкий мужик! С-садыков!! Что ты мне еще завтра преподнесешь, вьюнош ты мой бледный со взором горящим?! У меня уже вся жжопа в шрамах от ваших фокусов! Р-рогов!! Три наряда… Не, ни хера – пять нарядов от меня этому орёлику наманганскому! Через день – под р-р-ремень, чтоб задница у него к этой тумбочке приросла! Все – свободны все, великий народ!

Прошагав безумной походкой в канцелярию, капитан хлопнул дверью так, что от косяка отлетел кусок штукатурки. И – спустя минуту из-за двери полились отчаянные рыдания старенькой гармони: «…Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал! Молодцу плыть недале-ечко!».

Курсанты прошмыгивали мимо дверей канцелярии бесшумным индейским шагом: ротный сбрасывал стресс, и тревожить эго в эти минуты было – ну просто западло…

Тайна монастырского подземелья

Что интересует туристов, приезжающих в Рязань? Как правило, немногое: Рязанский кремль на берегу речки Трубеж, да дом Есенина в селе Константиново. А между прочим, есть в Рязани совершенно уникальная вещь – единственный в мире музей истории воздушно-десантных войск.

Странно, но почему-то знают о нем немногие. Во всяком случае, музей Мыши в скромном городе Мышкине и то более знаменит. А находится сей музей истории ВДВ на той же улице Каляева, и располагается в том же здании, где помещаются штаб и учебные классы училища.

До революции это было здание Рязанской духовной семинарии. И по легендам, ходившим среди курсантов, существовал подземный ход, соединявший церковь, семинарию и Рязанский кремль. Для чего этот самый ход понадобился смиренным священнослужителям – никто особенно не задумывался, но в достоверности легенды никто не сомневался. Хотя бы потому, что строить в те времена умели. Уж сколько лет прошло с тех пор, а здание практически не требовало ремонта (в отличие от новых корпусов). На совесть было сработано, чего уж там. И если вдуматься, чего стоило тем давним мастерам, отстроившим такое капитальное сооружение, прокопать заодно и подземный ход? Ну так, на всякий случай – чтоб было. Да любой нормальный игумен так бы поступил.

Поисками этого хода периодически занимались многие курсанты, и любознательный Рустам не был исключением. Как и всякого нормального человека его возраста, Рустама не могли не волновать тайны древних подземелий. А одним из самых горьких воспоминаний юности остался день, когда отец не отпустил его летом вместе со старшим братом-археологом на раскопки древнего Хорезма: мол, это для городских бездельников баловство. Оно понятно, летний день зимнюю неделю кормит, и дел в крестьянском хозяйстве для молодого парня выше крыши – а все равно, горевал Рустам в те дни безмерно…

И вот, став курсантом и прознав про такое дело, Рустам немедленно загорелся идеей поиска этого самого хода. Неделю он ходил, как ушибленный, натужно размышляя: где бы он, будучи строителем, расположил вход? Вариантов было много, но первым делом стоило внимательно осмотреть подвалы. Один из подвалов располагался в торцевой части казармы – его использовали под лыжный склад роты. При первом же посещении склада Рустам сразу заметил, что кирпичная кладка одной из стен неоднородная – среди темного старого кирпича отчетливо светлел кирпичный прямоугольник явно более позднего происхождения. Простукивание стены подтвердило догадку: за свежим кирпичом – пустота.

Все. С этого момента Рустам потерял всякий покой и бульдожьей хваткой вцепился в однокурсника Женьку Богомолова (по прозвищу Вольф), назначенному каптером лыжного склада.

– Жень, ну давай посмотрим!

– Да чего там смотреть – нету там ни фига, – упирался неромантичный Вольф.

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда. От верблюда. Не доставай, Рустик – нельзя. Залеты тебе нужны, что ли? – Неромантичный, но весьма практичный Вольф не собирался искать приключений на свою задницу: быть каптером, иметь в своем распоряжении шикарный загашник – и рисковать этим ради какой-то неясной авантюры? Нема дурных.

– Да кто узнает-то, блин!

– Не, ну ты вообще думаешь? Начнем стенку ломать – в момент сбегутся.

– Во-первых, никто ничего не услышит: стены во какие толстые. Во-вторых, я не ломать буду, а аккуратно разберу все эти кирпичи. И обратно все заделаю, как было. Кто узнает?

– Да нету там ничего!

– А вдруг есть? Вдруг – клад?

– Откуда?! Ты чо, Рустик?

– Да ты сам подумай: революция, то, се… В церквях же до фига драгоценностей всяких было, так? Был бы ты попом – что, не зашхерил бы их в такое время? Или – оружие старое может быть, кольчуги всякие – раньше ведь в монастырях всегда осаду держали…

– Уф-ф, заколебал ты уже совсем, Рустик. Нету там ни фига, понял? Не-ту, и все. Так что – отвали.

– Блин, забздел – так и скажи!

– Кто забздел?! – мигом вскипел Вольф, – Да я – хоть прям щас!

– Не, сейчас не надо. Фонари надо взять, инструмент… Вообще подготовиться. Давай – в субботу, во время ПХД. Скажем, что порядок там надо наводить – никто и искать не будет.

– Ладно, давай. Кладоискатель Сильвер…

***

К проникновению в таинственное подземелье подготовились обстоятельно и продуманно. Помимо фонарей с запасными батарейками и лампочками прихватили по паре свечей, а спички на всякий случай запаяли в полиэтилен. Помня о несчастной судьбе заблудившихся в подземельях, кладоискатели раздобыли бухту прочного шпагата (нить Ариадны!) и, на всякий случай, запаслись куском мела – ставить отметки на стенах. А еще Вольф прихватил пару респираторов: вспомнил жуткую историю о том, как умерли исследователи египетских пирамид. Мистики завопили тогда, что это сработало проклятье древних жрецов, направленное против осквернителей фараоновых усыпальниц. А бедолаги-ученые просто надышались пылью, смешанной с навозом летучих мышей, живших в пирамидах…

Ну – и десяток окаменелых пайковых армейских сухарей, да по фляге воды на брата: идешь на час – запасайся на день, идешь на день – запасайся на неделю. Компас, блокнот, карандаш. Саперные лопатки, ножи. Экипированные таким образом, кладоискатели переглянулись.

– Однако, Рустик, дырку в стене пошире надо будет делать, – озабоченно проговорил Вольф, – Что-то мы, прямо как на полюс экипировались…

– А что делать? – откликнулся Рустам, сноровисто выкрашивая зубилом раствор, скрепляющий кирпичную кладку, – И так вроде лишнего ничего не брали, только самое нужное…

– Э, стоп! – спохватился Вольф, – А в чем понесем-то? Ни мешка не захватили, ни вообще ни фига!

– Чего «понесем»?

– Ну. Чего найдем.

– А-а, это! – засмеялся Рустам, – Да главное – найти, а там разберемся. А вообще, это хорошо, что ты так думаешь: уверенность в успехе – уже половина дела!

Вынутые из кладки кирпичи он аккуратным штабелем складывал у стены. Из образовавшегося темного проема тянуло холодной сыростью и плесенью. Не дожидаясь, пока Рустам закончит работу, Вольф нетерпеливо сунулся в дыру с фонарем.

– Блин, Рустик! ЕСТЬ!!

– Что есть? Уже – клад?!

– Да не! Ход есть! Смотри!

Луч фонаря выхватил из сырой темноты узкий, выложенный потрескавшимся кирпичом ход со сводчатым потолком.

– Давай, ломай быстрее! – в нетерпении начал притоптывать Вольф.

– Помогай, елки! Быстрый какой… – проворчал Рустам, сам охваченный зудом нетерпенья.

Наконец, действуя в четыре руки, не столько помогая, сколько мешая друг другу, они расширили проход до необходимого размера.

– Так! – стал вдруг строгим и собранным Рустам, – Теперь – аккуратно. Идем по одному, с интервалом в три шага. Фиг его знает, как оно там.

– А чего там может быть?

– Ну… Ход-то старый. Вдруг потолок обвалится, или наоборот – пол провалится. Короче, я – первый, ты – за мной. Привязывай шпагат.

– Вот уж хренушки! – возмутился Вольф, – Сам привязывай, я первым пойду!

– А чего это ты – первый?!

– А ты – с каких щей?

– Да с таких! Я это придумал! И я нашел!

– А каптерка вообще вся моя! Без меня ты бы сюда вообще хрен влез!

– Блин, ну ты буржуй! Когда эта каптерка твоя стала?! Она – всехняя!

– Да? Ну так давай, иди – расскажи всем, что ты в ихней каптерке нашел. Чего стоишь?

– Вольф, ну ты – жопа!

– Сам такой. Короче – кидаем!

– Давай. На кого выпадает – тот первый.

Выбросили пальцы, сложили, посчитали. Выиграл Рустам. «Бог не фраер», удовлетворенно подумал он, но вслух сказал другое, чтобы не злить раздосадованного Вольфа:

– Давай, я шпагат привяжу…

– Ладно, иди. Я сам привяжу, – буркнул Вольф. – Ты это… Осторожней там. Будешь идти – пол впереди прощупывай, вроде как по болоту идешь.

– Ага. Ну, я пошел, – и, глубоко вдохнув, словно перед нырянием в воду, Рустам шагнул в темный провал.

Пыльный луч фонаря выхватил из темноты выкрошенные кирпичные стены с пятнами бледно-бирюзовой плесени. Пол подземного хода был устлан битым кирпичом, поэтому приходилось все время светить под ноги, чтобы не споткнуться. Высота подземного хода не превышала полутора метров.

– Шланги были эти монахи, – проворчал Рустам, – не могли повыше ход прокопать, горбаться теперь, понимаешь…

По правде говоря, ворчал он больше для того, чтобы ободрить себя. В голову вдруг полезли всякие непрошеные воспоминания об умерших монахах, каковых их духовные братья хоронили в таких вот подземельях. Лучом фонаря Рустам скользнул по стенам – нет ли эдаких ниш с соответствующими обитателями? Да нет, ничего похожего не наблюдалось, стены как стены. Рустам раздул ноздри, боязливо принюхиваясь и страшась уловить запах тлена, про каковой неоднократно читал в книгах, хотя и не представлял себе толком, какой, собственно, запах должен иметь этот самый тлен. Пахло сырым кирпичом и плесенью.

– Ну, чего застрял? – нетерпеливо подпихнул его с тыла Вольф, – Нашел уже чего?

– Да нет пока. Смотрю вот…

– Хрен ли смотреть. Шагай уже. Или меня вперед пусти!

– Иду, иду… – Рустам двинулся дальше, слыша где-то в глотке стук собственного сердца.

Шагов через пять проход стал резко сужаться. Точнее, подниматься к потолку. Кирпичные обломки, устилавшие пол, образовали пологую кучу, почти полностью перегораживавшую весь проход. Лишь у самого потолка оставался еще небольшой просвет, пролезть в который можно было только ползком.

– Так, – голос Рустама предательски просел, хоть он и старался говорить твердо и хладнокровно, – Похоже, тут кого-то завалило…

– Да не, ни хрена, – осторожно возразил Вольф, – Смотри, стены-то целые. И потолок…

– Тогда откуда эта куча взялась?

– А я откуда знаю? Слушай, а давай разберем? Попробуем, а? Вдруг – под ней?

– По-моему, только последний идиот стал бы так клад прятать.

– А может, он на это и рассчитывал? О, смотри! – просунувшись вперед, Вольф стал вдруг быстро-быстро, по-собачьи, копаться в куче, откидывая назад кирпичные обломки.

– Во, нашел! – торжествующе провозгласил он, – Разгребаем в темпе!

Из-под кирпичных обломков торчал исцарапанный угол деревянного ящика, окрашенного в защитный цвет.

– Ну блин, Вольф, это же укупорка! – раздосадованно фыркнул Рустам, – Откуда у монахов снарядные ящики, ты сам подумай!

– Ну, мало ли! – Вольф сноровисто откидывал кирпичи назад, обнажая дощатую крышку, – А может быть, это белогвардейцы какие-нибудь заховали! Или нашел кто, да перепрятал. Помогай давай.

Рустам принялся откидывать кирпичи, ощущая поднимающуюся изнутри тоскливую волну разочарования. Вот так. Была тайна – и нет ее. Была загадка, было таинственное подземелье, а оказалось все банальной свалкой – это было уже совершенно ясно. Вольф, однако, энтузиазма не терял.

– Так, Рустик! – азартно проговорил он, откидывая последние обломки с крышки ящика, – Чур, все пополам! Блин, хомуты проржавели насквозь… Давай лопату!

Нетерпеливо подцепив саперной лопаткой ржавый хомут, Вольф крякнул и сковырнул его. Второй, третий… Чавкнув, поднялась прилипшая крышка…

– М-да… – только и сказал Вольф.

А Рустам ничего не сказал – ему и так давно было все ясно. Ящик был доверху набит старыми противогазами. Резиновые маски были порваны, стекла очков большей частью – разбиты, гофрированные шланги – изъедены плесенью.

– Гадство это с вашей стороны, товарищи монахи – такую херню нам подсовывать! – вздохнул Вольф, уныло поковырявшись в ящике, – Э-э, смотри-ка, тут еще что-то есть!

Подняв облако вонючей пыли, он извлек из ящика две саперные лопатки.

– А че – сгодится! – бодро проговорил он, – Вполне целые. Ну ни фига ж себе! Смотри, какого года выпуска!

На темном, тронутом ржавчиной металле были отчетливо видны выбитые цифры: 1905.

– Слу-ушай! Это что получается? Этими лопатами, может быть, еще под Порт-Артуром окапывались?

– Ну ни фига себе… А рукоятки – глянь, даже и не сгнили совсем!

– А чего им сделается? Это ж – дуб, он от влажности, да от времени только прочнее становится! Мореный называется. Умели же делать раньше, а?

Настроение улучшилось. Все же какие-никакие, а трофеи! А уж иметь в экипировке такую вещь, какой ни у кого нет – это для любого солдата верх престижа. Не говоря уж про то, что были эти белогвардейские лопатки куда легче, удобней и надежней нынешних – норовящих сломаться от одного чиха.

– Ну что, Рустик – дальше полезем? – захлопнул Вольф крышку «клада».

– Туда? – Рустам без энтузиазма глянул на узкий проем под потолком, – Блин, перемажемся же, пока протиснемся…

– Так затем же комбезы и надели, – пожал Вольф плечами, – Ладно, давай я первым полезу…

Вскарабкавшись на карачках по кирпичной куче, он просунулся в проем, светя себе фонариком.

– Все, Рустик – кончился ход! – гулко прозвучал его разочарованный голос, – Стенка дальше.

– Ну и лезь обратно, – откликнулся Рустам, – Через полчаса уже на построение топать.

– Щас… Ого! Ну ни фига себе!

– Чего там?! – вмиг напрягся Рустам.

– Написано чего-то… Я полез! – и Вольф, шустро вихляя комбезным задом, исчез в проеме.

Отталкиваясь коленками и локтями от острых обломков, пролез вслед за ним и Рустам. Ход заканчивался глухой стеной. Стена была древней, без каких-либо признаков проникновения сквозь нее. Но зато на ней теснилось множество надписей. Верхняя, под самым потолком, была начертана жирным черным карандашом. Строгие, выписанные почти академическим шрифтом буквы складывались в слова: «Привет всем будущим кладоискателям и исследователям таинственных подземелий! Никаких кладов здесь нет, мы проверили. Ну и пусть, зато интересно было! Как у вас в будущем дела? У нас – все хорошо! А скоро будет еще лучше! Курсанты Вересов, Нахабин. 15 мая 1937 г.».

– Да уж, офигительно лучше у них будет… – пробормотал Вольф, – Тридцать седьмой… Это же когда чекисты всех подряд начали грести – за всю мазуту…

– А ты откуда знаешь?

– Дед рассказывал…

Остальные надписи были выполнены мелом, краской, а некоторые – просто выцарапаны:

«Мы освободили Западную Украину и Белоруссию! К-т Шадрин, 1940 г.».

«Мы разбили немцев под Курском! Гитлеру – кранты! К-т Бойко, 1943 г.».

«Наши войска разгромили самураев. Американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Война кончилась, а мы на нее так и не успели. Но мы еще повоюем за торжество коммунизма во всем мире! Да здравствует товарищ Сталин!! К-ты Звягин, Паперник, октябрь 1945 г.».

«А у нас – ГАГАРИН!!! УРА!!! К-т Губайдуллин, 10.05.1961 г.»

«Мы вломили чехам! К-ты Кудараускас, Перцев, 1968 г.»

Последняя надпись была лапидарной, как послание Юлия Цезаря сенату:

«ДМБ-74 – Тамбов. Никифоров».

– Во, блин – история… – выдохнул Вольф, поводя лучом фонаря по стене, – Напишем тоже чего-нибудь?

– Давай. А про что писать-то? – замешкался вдруг Рустам, – У них-то вон чего было… А у нас?

– Ну. У нас тоже есть про что…

– Ну так про что напишем? Про двадцать четвертый съезд КПСС?

– Да иди ты. Во, давай про «Салют» напишем! Ну, про орбитальную станцию.

– Н-ну, можно… А еще про что? У нас в Ташкенте метро построили…

– А про Олимпиаду в Москве?

– Так это в будущем году только будет.

– Елки, так про что писать-то, если все нормально? Про то, что с колбасой в последнее время что-то хреновато дела обстоят?

– Да не смеши. Кому это интересно читать будет? И вообще, чего это здесь в России так без колбасы страдают? У нас в Узбекистане и без нее хорошо: плов, самса, шашлык-машлык…

– Блин, Рустик, завязывай! И так жрать уже охота! Пиши что-нибудь, да полезли обратно – на ужин уже собираться пора, бигус остывает

– Ну ладно, – Рустам достал из кармана кусок мела и, чуть помедлив, вывел четким почерком: «У нас все нормально! К-ты Богомолов, Садыков – 1979 г.».

– Ну и написал! – хмыкнул Вольф, – Вот лет через двадцать залезет кто-нибудь сюда, посмотрит и решит, что у нас вообще ничего интересного не было…

Ошибался Женька, ошибался. Уже через пол-года полыхнет Афган. А затем наступит то самое «интересное время», жить в котором, согласно древней китайской пословице, не пожелаешь и врагу…

Вечером, в курилке, отчищая царскую лопату от ржавчины куском наждачки, Рустам похвалился трофеем перед приятелем Вовкой Зубковым. А заодно рассказал о наскальных надписях в подземелье.

– Классно! – одобрил Вовка, – Слушай, Рустик, а – давай к нам в музей, экскурсоводом? Ты же, как я понял, историю любишь? Я уже почти год там – интересно, знаешь…

– Да ну, ты что! – отмахнулся Рустам, – Куда мне…

– Туда тебе. Давай, чего там: дело нехитрое.

– Да брось! Скажешь тоже. На фиг оно мне вообще? И так времени нету…

– Вот времени-то как раз побольше будет. Пошлют тебя в воскресенье на территорию долболедизмом заниматься – и все, весь выходной там и промудохаешься. А так – звякнул в музей, тебя и вызвали: с понтом, срочная экскурсия. А там хочешь – конспекты учи, хочешь – с девчонками болтай. И вообще.

– Что – «вообще»?

– Ну. Дикцию выработаешь, методические навыки приобретешь. Это ж все пригодится, как в войска пойдем, скажешь – нет? Да и просто интересно же, в конце-то концов!

Рустам хмыкнул, качнул головой, задумался. А фигли, в самом-то деле?

– Ладно, можно попробовать. А меня возьмут?

– Я отрекомендую, не дрейфь.

Так Рустам и стал внештатным экскурсоводом рязанского музея истории воздушно-десантных войск.

Кавалер почетной грамоты

Если кто-то думает, что работа музейного экскурсовода – занятие исключительно для пыльных бабушек, то он сильно ошибается. Это смотря какой музей! Большинство экскурсоводов музея истории ВДВ были как раз молодыми – курсанты училища и девчата – парашютистки. И занимались все они без исключения этим делом совершенно бесплатно. Почему? А вот потому. Интересно. Нравилось. И вообще – когда еще в жизни доведется настоящий пулемет «Максим» разобрать-почистить? Или уложить парашют, с которым катапультировался сам Пауэрс с подбитого U-2? Ну, а про то, что еще можно под благовидным предлогом улизнуть с самоподготовки или парково-хозяйственного дня, упоминать не будем, и так ясно: должен же человек хоть как-то быть вознагражден за бескорыстные труды! А труды, если честно, были. И немало.

Во-первых, надо было как следует проштудировать кучу исторических материалов. И попробуй только ошибиться в номере какого-нибудь отдельного батальона, когда экскурсию ветеранов ведешь – ого, сколько обид будет! И горячиться начнут, и встревать с поправками, и вопросики задавать на засыпку – полный абзац, короче. После часа такого кошмара экскурсовод становится мокрым, как после марш-броска и, прикуривая, ломает спички трясущимися пальцами, проклиная все на свете, а в первую очередь – себя, идиота, за то, что ввязался во всю эту авантюру. Интересно ему было, придурку. Дикцию усовершенствовать хотел, ага. Методические навыки, бл-лин! Да чтоб я еще хоть раз!.. Да пошли они все!!

Во-вторых, приходится дополнительно заниматься стиркой и глажкой: ты – лицо училища! И никого не волнует, что ты только что оттрубил сутки в карауле или пробежал десятикилометровый марш-бросок: раз пришел – будь добр выглядеть как на парад.

Ну а про то, что надо постоянно над языком работать, и говорить не приходится. Никаких «мнэ-ээ…», «ну-у-у…», «эт самое…»! Никаких жаргонизмов! И голосом владеть не хуже теледиктора. И чтобы в своей группе все тебя слышали, а группам в соседних залах ты не мешал. Опять же, над выправкой работать приходится – не слабее, чем на строевой подготовке. Да что там – на строевой подготовке-то как раз проще: имей вид «лихой и придурковатый», и будешь молодец. А здесь – держаться изволь прямо, словно шомпол проглотил и упаси тебя Бог чесаться, указку вертеть и в сапог ее засовывать или, скажем, талией вращать. Короче говоря, дело это было непростое.

И все равно – Рустам это дело полюбил. А больше всего ему нравилось проводить экскурсии со школьниками. Штатные-то экскурсоводы эту публику недолюбливали: неспокойный народ! Глаз да глаз за ними, чтоб не трогали ничего своими шаловливыми ручонками, да не разбредались по всему музею, а держались тесной кучкой. А для Рустама никакой проблемы в этом не было.

– Так, люди! Давайте перед началом экскурсии сразу договоримся, ладно?

– Давайте! А про что договоримся?

– Без спроса ничего руками не лапать. Вон тому парашюту знаете, сколько лет? Почти сто! Если каждый его лапать будет – на что он похож будет? А стирать его нельзя – от старости развалится. Я вам сам дам потрогать то, что можно, хотите?

– Ага! А – что можно?!

– Оружие. Пулеметы, пэтээры, ЗГУ…

– А пэтээры – это что?

– Противотанковые ружья. Ну, так как? Договорились?

– Договорились!

И не было ни одного случая, чтобы пацаны слово нарушили. Если очень уж чесались руки – они их в карманы засовывали. И в очереди подержаться за рукоятки «Максима» не толкались, несмотря на жгучее нетерпение. И по залам не разбредались – Рустам рассказывал им такие истории, что пацаны уши развешивали и рты разевали.

– Смотрите сюда, люди: на этой фотографии – десантирование с самолета ТБ-3 на учениях Киевского военного округа в 1935году. И попробуйте как следует представить, как приходилось прыгать в то время десантникам. ТБ-3 ведь не был транспортно-десантным самолетом, в то время их вообще не было. Это был тяжелый бомбардировщик. Во время перелета десантники сидели внутри фюзеляжа, а перед десантированием перебирались на крылья.

– Прямо на ходу, что ли?!

– Ну а вы как думали – на остановке, что ли?

– А как их не сдувало?

– Вдоль крыла были натянуты тросы, они за них держались. Потом штурман подавал сигнал на десантирование – поднимал флажок у себя в кабине. Кстати, обратите внимание – кабина штурмана была открытой, только с козырьком.

– Во! Как на коляске от мотоцикла!

– Точно. И вот, когда десантники видели поднятый флажок, они соскальзывали с крыла и падали вниз, раскрывая парашюты. А один немецкий генерал, сам десантник, в своей книге «Внимание, парашютисты!» просто поразился, когда увидел, как наши десантники прыгали в тыл противника. Вот с этих самых самолетов, зимой 1942 года. Вот как он это описал: «Нет слов, чтобы выразить восхищение этими парнями – это был абсолютно русский, не повторенный никем в мире, способ десантирования. Тихоходные бомбардировщики снижались над заснеженным полем до высоты бреющего полета, и десантники прыгали в снег без парашютов! И тут же вступали в бой! При всем трагизме ситуации, в котором оказались наши войска, я не мог не восхититься этой смелостью и удалью, живо напоминающими о национальных русских забавах – катании на тройках».

– Во класс! А вы так – не пробовали?

– Да нет, откуда… По сравнению с ними, мы – так вообще в тепличных условиях. Самолеты сейчас хорошие, комфортные, можно сказать. И парашюты гораздо надежнее, и оружие легче… Ну, до этого мы еще дойдем. А сейчас пошли в следующий зал, я вам расскажу о том, как воевали десантники в Великой Отчественной…

Надо сказать, в этом зале Рустаму почти всегда приходилось привирать. Завидев в экспозиции портрет генсека Брежнева, посетители восхищались: неужели дорогой Леонид Ильич – тоже десантник?! А как же, не моргнув глазом, сообщал Рустам, полковник Брежнев был начальником политотдела восемнадцатой десантной армии, из состава которой формировались морские и воздушные десанты на Малую Землю. И что, интересовались наиболее дотошные, он и с парашютом прыгал? В десанте прыгают все – от солдата до генерала, отрезал Рустам и аккуратно переводил внимание аудитории на диораму художников-грековцев Мальцева и Присекина «Вяземский десант».

Несомненно, эта диорама была настоящей жемчужиной музея. На ней был изображен эпизод из самого массового десанта второй мировой войны – воздушно-десантной операции четвертого воздушно-десантного корпуса, проведенной в ходе Московской контрнаступательной операции. Тогда в тыл немцев, под Вязьму, был десантирован весь четвертый ВДК – свыше десяти тысяч десантников. Диорама изображала бой за деревню Ключи. Выписанная на огромном вогнутом полотне, картина завораживала своей достоверностью. Купола парашютов, казалось, наплывали на зрителей прямо из морозного солнечного неба. Фонограмма оглушала разрывами гранат и пулеметными очередями, а от посвиста пуль у посетителей сами собой втягивались головы в плечи. Обгорелые бревна развороченной избы тлели люминесцентной краской. Яростный бой шел буквально в паре шагов от зрителей. Каждый раз при виде диорамы Рустаму вспоминались строки Анчарова:

… Парашюты рванули и приняли вес,

И земля покачнулась едва.

А внизу – дивизии «Эдельвейс»

И «Мертвая голова».

Пулеметы завыли, как суки в мороз,

Автоматы били в упор.

А мертвое солнце на стропах берез

Мешало вести разговор…

Посетители отходили от диорамы в состоянии изрядного смятения, к которому примешивались и восторг, и ужас, и почтение перед экскурсоводом – представителем славной когорты этих чудо-героев, отчего сам Рустам чувствовал себя довольно неловко.

Нет, ну в самом деле – что такое нынешняя служба в сравнении с тем, что выпало на долю тех парней и девчонок в военные годы? Что оружие, что парашюты – легче раза в полтора, а про характеристики и говорить не приходится. Чтобы снять часового, уже не надо к нему подползать по-пластунски с финкой в зубах – есть бесшумные автоматы с приборами ночного видения. Или вот, почему Зою Космодемьянскую повязали? Да потому, что всех зажигательных средств у нее было – банальные бутылки с бензином. Поковыряйся с ними на морозе, когда собственных пальцев не чуешь… Нынешнему диверсанту проще: выдернул чеку из зажигательной мины-гранаты, закинул ее аккуратненько куда надо и – отползай незаметно, через отмеренное время сработает взрыватель и «подарок» полыхнет ослепительной вспышкой термитного пламени. А температура у этого пламени такая, что спокойно прожигает даже стальные листы – надежная работа. Так что по сравнению со своим дедом сегодняшний десантник – ну, пусть не турист на войне, но все же…

Надо сказать, ворчливые замечания на эту тему Рустам не раз слышал от дедов-ветеранов. И ответить было нечего. И лишь однажды испытал он такое чувство благодарности, что даже в горле запершило. Вел он очередную экскурсию ветеранов. Как обычно, был среди них один дед – из тех, что вечно всем недовольны, свято верящий в то, что раньше и сахар был слаще, и девки толще, и вода мокрее, а нынешняя молодежь ни на что и не годны. И задоставал он своим ворчаньем даже своих друзей-ветеранов.

– Слушай, Петрович, да кончай ты бухтеть, пердун ты старый! – в сердцах осадил его высокий сухой старик с корявым шрамом, пересекавшим пол-лица, – Да откуда ты знаешь, что этим пацанам еще хлебнуть доведется? Да им, может, еще такое выпадет, что тебе и не снилось – у нас в России хоть одно поколение жило нормально? Вот то-то…

Этого старика со шрамом Рустам будет потом вспоминать еще не раз… А в тот день он испытал самый настоящий восторг, вдруг узнав его на одной из фронтовых фотографий – молодого, ловкого, с трофейным «шмайссером» на плече, скалящего крепкие кукурузные зубы в разбойничьей усмешке.

С этого дня Рустам стал внимательно вглядываться в лица солдат на фронтовых фотографиях, словно пытался разгадать какую-то тайну, известную только им. Это были славные люди – смелые, гордые, беспощадные к врагу и великодушные к побежденным. И такие у них были открытые улыбки, такие ясные лица, каких никогда не встретишь в сегодняшней толпе. Конечно, война выжимает из человека все силы и чувства. И не отпускает уже никогда, возвращаясь в терзающих снах наползающим танком, разрывом снаряда, приближающимся шелестом падающей мины, предсмертным криком друга…

Но. Но. Держа в руках боевое оружие, или отбив атаку врага, или вернувшись в свою часть из тыла противника – пусть смертельно усталый, раненый, вымокший и голодный, как собака – ну ведь настолько себя любой мужик человеком чувствует! Пусть на гражданке на него начальник рычал и жена с тещей веревки из него вили, зато сейчас он – мужчина. И такого чувства никогда и нигде больше не испытать. И никогда они не забудутся – те самые минуты, когда ты чувствовал себя Человеком – сильным, гордым, равным среди равных.

А еще – солдату надо знать, что за правое дело воюешь, это обязательно – иначе просто спиться недолго, стараясь страх заглушить и от неудобных мыслей избавиться. Сейчас ведь уже не бьются, как в давние времена: я завоюю эту землю для себя и моих детей и внуков, я тут самый сильный, а кто не согласен – выходи, сразимся! Спроси сегодняшнего солдата, которого послали воевать за тридевять земель: вот тебе, лично тебе – эта страна нужна? Хочешь ты здесь жить? Или чтобы дети твои здесь жили? Или просто – в отпуск сюда приезжать? Да боже упаси, дембельнуться бы скорей и забыть эти горы, или пески, или джунгли, как страшный сон. А все равно – даже самый распоследний отморозок-наемник сам себе «бла-ародную» миссию сочинит, что вы хотите. Мол, «я несу бремя белой расы». Или: «я очищаю этот погрязший в грехе мир от неверных и несу ему мою, единственно истинную веру». Или: «я борюсь с сепаратизмом, сохраняю целостность моей великой державы» (хотя год назад он воевал в другом месте, с другой мыслью: «я помогаю братскому народу обрести свободу и независимость»). В бою-то идеология не нужна, тут просто: или ты, или тебя. Или когда над погибшим другом от ярости заледенел: н-ну, молитесь, с-суки! Звездец вам пришел!! А вот когда один на один со своими мыслями остаешься – то без этого трудно.