Текст книги "Кремлевское дело"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Тельман Гдлян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Жалоба вручается адресату.
За пять тысяч.

А в самом деле, зачем главе партии и государства реагировать на информацию подследственных? Что, у него без того дел мало – важных и серьёзных? Всё так, если бы мы жили в нормальном государстве, где верховенствует право и все равны перед законом. В таком случае вмешательство руководства любой партии или общественной организации в сферу правосудия было бы просто абсурдом. Но дело всё в том, что речь идёт о тоталитарном режиме нашего социалистического образца. А у нас вопросы ответственности крупных функционеров находятся не в ведении Генерального прокурора, а в исключительной компетенции Генсека. Разрешат он и его окружение применить закон к конкретной личности, и он будет применён, ну а если не разрешат – и жаловаться некому. Это во-первых. А во-вторых, жалоба жалобе рознь. И Генеральный секретарь при всей своей занятости находил-таки время реагировать на каждую дошедшую до него жалобу на действия следователей.

Главное заключалось в том, чтобы ухитриться положить такую жалобу к нему на стол. За столь деликатные дела с охотой брались покровители из ЦК КПСС, которых подкармливали мафиозные группы из Узбекистана. Естественно, небескорыстно, ибо дополнительная услуга требовала и дополнительных расходов, факты такого рода выявлялись не только в ходе нашего расследования, но в других уголовных делах, где фигурировали «уважаемые люди».

12 декабря 1985 г. Прокуратурой Узбекской ССР был взят под стражу председатель колхоза «Политотдел» Коммунистического района Ташкентской области М. Хван. Герой социалистического труда, член ЦК и депутат Верховного Совета УзССР, делегат пяти съездов партии, руководитель передового хозяйства, он был известен во всей республике. Важные московские деятели, например министр внутренних дел СССР Щёлоков, работники ЦК КПСС, местные партийные баи, Рашидов и Усманходжаев, непременно заезжали в колхоз, где были оборудованы прекрасные домики с обязательным обильным угощением и немалыми дарами. Хван давно привлекал наше внимание, поскольку много знал, имел обширные связи. Следствие располагало информацией о даче им взяток многим должностным лицам. Кроме того, в ходе ревизии выяснились крупные приписки и хищения и в его колхозе, в связи с чем республиканская прокуратура, проводившая следствие, неоднократно просила в Верховном Совете Узбекистана согласия на привлечение Хвана к уголовной ответственности, но получала отказ. Лишь в декабре 1985 г. согласие было получено, Хван был взят под стражу и препровождён в Ташкент – в следственный изолятор КГБ УзССР, где тогда находились и некоторые наши обвиняемые.

Поскольку у нас были свои вопросы к Хвану, мы получили от прокурора республики письменное разрешение допросить его. Несколько дней встретиться с Хваном не удавалось, отвлекали другие более неотложные дела. В это время в Ташкенте появился ответственный работник Прокуратуры Союза, который пожаловался нам, что его откомандировали в Узбекистан как на пожар, даже чемодан толком не собрал. А всё лишь потому, что Генеральному прокурору из ЦК передали жалобу Хвана, и лично Горбачёв распорядился немедленно разобраться и доложить. Стало понятно, что в Москве у Хвана есть влиятельные покровители, ибо дураку ясно, что просто так жалобы к Горбачёву на стол не попадают.

20 декабря 1985 г. мы встретились с Хваном. В течение целого дня слушали его исповедь, исповедь талантливого хозяйственника, вынужденного действовать в преступной системе, и потому невольно вовлечённого в приписки и хищения, взяточничество и злоупотребления. Он рассказал о взятках, которые давал Усманходжаеву и Осетрову, другим руководителям. В ходе допроса выяснилось, каким образом его жалоба оказалась на столе Горбачёва и чем объясняется столь поспешная реакция на это обращение. Вот что рассказал Хван:

«Я написал письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС тов. Горбачёва М. С. В письме я изложил суть дела, что меня необоснованно обвиняют в организации приписок хлопка, и изложил доводы в опровержение этого, просил снять с меня необоснованные обвинения. Вместе со своей женой Ким Тамарой Николаевной рано утром 10 декабря 1985 г. самолётом мы прилетели в Москву. Сразу по прибытии устроились в гостиницу «Россия», номер на южной стороне 4 этажа. После этого, оставив жену в гостинице, я отправился в ЦК КПСС, захватав с собой письмо на имя М. С. Горбачёва. На тот момент я являлся членом ЦК Компартии Узбекистана, имел удостоверение об этом, поэтому меня беспрепятственно пропустили в здание ЦК КПСС. Я решил обратиться за помощью к своему бывшему партийному руководителю и хорошему знакомому Истомину Б. М. и прошёл в сельхозотдел ЦК. Истомин более 10 лет был вторым секретарём Ташкентского обкома КП Узбекистана, а примерно восемь лет назад перешёл на работу в Москву в ЦК КПСС, сейчас он заведующий сектором сельхозотдела ЦК. И когда он был вторым секретарём обкома партии, и когда работать стал в ЦК КПСС, между нами всегда были хорошие отношения. Когда Истомин приезжал из Москвы в командировку в Узбекистан, то он всегда посещал наш колхоз «Политотдел», и мы встречали его как высокого и почётного гостя. Истомин курировал регион Средней Азии, в том числе и нашу республику, но мне не приходилось обращаться к нему с какими-либо просьбами до декабря 1985 г. Я подробно рассказал Истомину суть вопроса, показал ему составленное мною письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС».

Далее Хван рассказал, как его жалоба была передана помощнику Генерального секретаря Александрову («он был у нас в Узбекистане, и я слышал о нём хорошие отзывы»,– отметил Хван по поводу помощника Генсека), как Истомин ходил договариваться по поводу его письма, как он передал Истомину почтовый конверт с деньгами в сумме 5 000 руб. «Деньги были в банковской упаковке 50-рублевыми купюрами. Когда я отправился с женой в Москву, то захватил с собой эти деньги для того, чтобы по совету знающих людей найти в Москве солидного адвоката, который бы помог в моём деле по юридическим вопросам. Эти деньги я носил в почтовом конверте в кармане пиджака. И именно эти деньги я отдал Истомину для того, чтобы он помог мне в том, чтобы моё прошение попало по назначению и меня больше не беспокоили по вопросам приписок в колхозе. Я ещё не знал в то время, что в отношении меня уже есть постановление на арест и дано согласие Верховным Советом УзССР на привлечение меня к уголовной ответственности. 12 декабря 1985 г. в номере гостиницы «Россия» я был арестован, а потом доставлен в Ташкент. Как дальше развивались события в ЦК КПСС по моему заявлению, мне неизвестно».

А события развивались так. После изучения материалов дела, получения объяснений от Хвана и иных лиц проверяющий пришёл к выводу об обоснованности привлечения его к уголовной ответственности и несостоятельности доводов Хвана в жалобе Горбачёву. Руководство союзной прокуратуры направило по этому поводу подробное заключение в ЦК КПСС, отметив, в том числе, каким путём жалоба попала к Горбачёву, и какую роль в этом сыграл Истомин. Описав круг, проделав тысячи километров, жалоба Хвана с заключением прокуратуры вновь оказалась в папке Горбачёва. Полагаете, что Истомину пришлось туго? Отнюдь. Цековский «труженик» не только под суд не угодил, его даже не пожурили по-отечески. А в то же время краснобаи из ЦК на все лады захлёбывались речами о том, что наша славная партия начала перестройку, о новом мышлении, о строительстве здания правового государства. Какие кирпичи в его фундамент закладывали архитекторы со Старой площади – видно не только на примере дела Хвана. Такими вот «кирпичами» партийная верхушка и завалила дело № 18/58115-83.

Лигачёв проявляет интерес

Не только привлекаемые к уголовной ответственности функционеры и их родственники обращались к Генсеку. Вынуждены были на этот шаг идти и мы – двое следователей по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, руководители следственной группы. Обращаясь к Генеральному секретарю ЦК КПСС через голову своего руководства, мы грубо нарушали субординацию, что в чиновничьем мире является непозволительной дерзостью, тяжким грехом. Но приходилось действовать так не от хорошей жизни. Нужно было использовать все возможности для продолжения расследования.

В докладной записке, направленной Горбачёву в марте 1986 г ., мы подробно проинформировали его об обстановке тотальной коррупции и приписок в Узбекистане, о необходимости привлечения к уголовной ответственности Усманходжаева, Осетрова, Салимова, Чурбанова и других сановников. Мы сообщали о том, что установлены факты получения взяток Чурбановым на сумму свыше 670 000 руб., а Усманходжаевым – свыше 500 000 руб. «…Кроме того, – писали мы Горбачёву, – именно Усманходжаев был одним из инициаторов обмана государства при заготовке хлопка-сырца. Так, министр хлопкоочистительной промышленности Усманов В. показал, что после смерти Рашидова Усманходжаев в декабре 1983 г. лично дал ему и Председателю Совета Министров Худайбердиеву Н. указание о приписке в государственную отчётность 240 000 тонн хлопка-сырца на сумму более 183 000 000 руб. Этот факт подтвердили Худайбердиев и другие должностные лица. Всего же, как свидетельствует заключение планово-экономической экспертизы, только в 1983 г. в Узбекской ССР приписано 991 700 тонн хлопка-сырца, за что незаконно выплачено хлопкосеющим хозяйствам более 757 000 000 руб., из которых 286 000 000 руб. было похищено…

Трудящиеся хорошо осведомлены о причастности нынешних руководителей республики к совершённым преступлениям, в связи с чем вокруг них образовался вакуум доверия, а точнее – отсутствие всякого доверия к власти в их лице. Нерешительность и колебания, какими бы соображениями они ни были продиктованы, а тем более оставление руководителей в их нынешнем положении, основной частью населения республики будет расцениваться как очередное покровительство антисоциальным элементам со стороны высшего руководства, как это и имело место в прошлом…»

Через несколько месяцев нас вызвали к заместителю заведующего отдела административных органов ЦК КПСС В. Аболенцеву. У него на столе лежало наше письмо с резолюцией Горбачёва «разобраться и доложить» и рядом резолюция нижестоящих должностных лиц. Началась обычная в стенах ЦК иезуитская беседа-шантаж: на кого замахиваетесь, не слишком ли много себе позволяете. А после того, как мы решительно отвергли такую тональность разговора, последовали благодарность за принципиальную постановку вопроса и заверения от имени руководства, что все проблемы будут решены в кратчайший срок. На том всё и кончилось. Все материалы были списаны в архив. Никто даже пальцем не пошевелил.

Фото 1. Встреча крёстных отцов. Л. Брежнев в гостях у Ш. Рашидова. Ташкент, 1982.

Фото 2. Руководство республики на первомайской демонстрации в Ташкенте. Вскоре они станут подследственными и будут раскаиваться в «Матросской тишине».

Фото 3. Древняя Бухара. Здесь начиналось «кремлёвское дело».

Фото 4. Трудом этих людей создавались богатства партийных баев.

Фото 5. Ахмаджон Адылов – делегат съезда КПСС.

Фото 6. Один из лучших следователей группы Бахтияр Абдурахимов.

Фото 7. Допрос ведёт следователь Людмила Пантелеева.

Фото 8. Следователь Светлана Московцева.

Фото 9. Вылет следственно-оперативной группы на очередную операцию.

Фото 10. Возвращение с задания. Изъятые ценности доставлены.

Фото 11. Меры предосторожности не были лишними.

Фото 12, 13. 1984 г. Извлечение из тайников золота партии. Вот почему так ненавидели следственную группу.

Фото 14, 15. Следователи за работой. Вычищаются подпольные кладовые.

Фото 16. Лидеры компартии страстно любили монеты царской чеканки.

В июле 1986 г. мы повторно направили Горбачёву ещё более объёмную записку о необходимости привлечения к уголовной ответственности Усманходжаева, Осетрова, Чурбанова, Смирнова, Салимова и других руководителей, о массовых репрессиях, которые они организовали в отношении рядовых работников, вовлечённых в систему тотального взяточничества, о противодействии расследованию со стороны Генерального прокурора Рекункова и его заместителя по следствию Сороки:

«…Желание «отсидеться в окопах», действовать по принципу – как бы чего не случилось, и не брать на себя ответственность, является определяющим фактором в их поведении. С первых дней расследования мы получили прямое указание от тов. Сороки не расширять дело и ограничить ход следствия рамками виновности 8 лиц, арестованных органами КГБ в апреле-июне 1983 г. Но уже в конце того же года следствием были добыты бесспорные доказательства о причастности ко взяточничеству ответственных партийных работников и руководства МВД УзССР, о чём было доложено тов. Сороке. Однако такой подход к объективному установлению истины вызвал его крайнее раздражение. Он вновь дал указание не выявлять организаторов преступления и прекратить дальнейший сбор доказательств в отношении них. Мы отказались выполнять его незаконное требование, после чего последовали угрозы об отстранении от следствия и даже увольнения из органов прокуратуры. Аналогичной позиции тов. Сорока упорно придерживается и до настоящего времени.

Встретив такое ожесточённое сопротивление с его стороны, мы тем не менее продолжали всестороннее глубокое расследование и ставили своё руководство перед свершившимся фактом, когда на каждого из организаторов преступления были добыты многочисленные доказательства получения ими взяток в сумме от 500 000 до 800 000 руб. При таких обстоятельствах тов. Сорока был бессилен отказать в санкции на арест, хотя каждый раз выражал своё недовольство, сопровождающееся угрозами. Однако и после дачи санкции он всячески препятствовал реализации арестов, что привело к самоубийствам министра внутренних дел УзССР Эргашева К., его первого заместителя Давыдова Г., первого секретаря Кашкадарьинского обкома партии Гаипова Р. …

Наиболее нетерпимая обстановка сложилась вокруг дела в конце 1985 г ., когда мы довели до сведения тов. Рекункова и Сороки о преступной деятельности Усманходжаева и других лиц. В ответ на занятую нами позицию не замедлили сказаться репрессии со стороны Генерального прокурора СССР, который, держа у себя в сейфе все переданные ему следственные материалы о виновности Усманходжаева и его приспешников, 2 января 1986 г. в присутствии всего состава следственного управления поставил под сомнение работу следственной группы и высказал целый каскад угроз в наш адрес… С этого времени дальнейшая работа по изобличению преступников была парализована с лёгкой руки тов. Рекункова. Под видом фальшивой доброжелательности тов. Сорока стал убеждать, что мы неправильно понимаем политическую ситуацию момента, всё, что нами делается, является самоубийством, и что самое разумное решение – закончить расследование и побыстрее выбраться из опасной зоны, пока не начались драматические события для прокуратуры в целом. Убедившись и на этот раз в нашей бескомпромиссности, тов. Сорока пошёл на дальнейший саботаж расследования, выразившийся в том, что запретил выезды руководителя следственной группы в Узбекистан, а по существу посадил под домашний арест, чтобы таким путём ещё более осложнить дело. Он же без каких-либо обоснований отказал в даче санкции на арест министра внутренних дел УзССР Ибрагимова Н. и его заместителя Султанова М. Более того, открыто и в категорической форме заявил, что Усманходжаев, Осетров, Чурбанов, Смирнов никогда не будут привлечены к уголовной ответственности. Эту позицию, по его словам, он будет отстаивать на всех уровнях.

Отрицательная роль нашего руководства проявилась и при расследовании других уголовных дел в Узбекистане. Например, следствие по так называемому «хлопковому делу» проведено таким образом, что к уголовной ответственности были привлечены более двадцати тысяч второстепенных лиц, а главные организаторы этих массовых преступлений из числа областных и республиканских звеньев остались в стороне, сохранив миллионные богатства, нажитые за счёт своих подчинённых, которые по их вине оказались на скамье подсудимых.»

Как же отреагировал Михаил Сергеевич на наше повторное обращение? А никак. Вновь документ спустили вниз и благополучно положили под сукно. На этот раз не посчитали нужным даже снисходительно побеседовать с нами.

Но мы тоже не сдавались. Надо было либо капитулировать, либо продолжать попытки продвинуть вперёд расследование, столкнуть с мёртвой точки вопросы, решение которых, увы, зависит только от руководства страны.

В ноябре 1986 г. мы вновь обратились к Горбачёву. И на этот раз документ, побывавший, как мы выяснили по своим каналам, у него на столе, постигла прежняя участь: никакой реакции. И тогда с аналогичной запиской мы обратились уже к Ельцину. Мы писали, что по предыдущим обращениям реальных мер не принято. Продолжает восседать в своём кресле Усманходжаев, хотя выявленная следствием сумма полученных им взяток уже превышает 1 200 000 руб. Спокойно чувствуют себя Осетров, Салимов, Абдуллаева и другие руководители республики, а их покровители, засевшие в цековских креслах – Могильниченко, Пономарёв, Ишков, по-прежнему дезинформируют руководство страны. Как ни в чём ни бывало пребывает на посту второго секретаря ЦК КП Молдавии Смирнов. Чурбанова руководители Прокуратуры СССР доводят до самоубийства. Мы вновь обратили внимание на массовые репрессии против второстепенных правонарушителей в Узбекистане, проводимых мафиозной группировкой Усманходжаева и правоохранительными органами республики и центра: «Трёхлетнее расследование убедило нас в том, что «принципиальность» нашего руководства проявляется лишь в отношении второстепенных и третьестепенных нарушителей закона и вовсе отсутствует, когда речь идёт об организаторах. По существу они явились их жертвами, у них не было другого выхода, чтобы устоять и выжить в тех невыносимых условиях, когда, начиная от Рашидова и кончая руководством районного звена, все вымогали взятки у подчинённых. Мы глубоко убеждены, что поголовные аресты такого количества людей без учёта степени вины и реальной ситуации, в которой было ими совершено правонарушение, является ошибочным, политически вредным решением. Эта гигантская масса на местах лучше любого прокурора знает поимённо главных преступников, знает также, благодаря кому они вовлечены в эти преступления. Поэтому привлечение одних и оставление на свободе организаторов приведёт к взрыву недовольства, что уже имеет место, когда сотни людей окружают райкомы, обкомы, ЦК КП Узбекистана, требуя справедливости в решении их судеб. Не отрицая свою вину, они открыто ставят вопрос об ответственности тех, кто сделал из них преступников. И никто до сих пор не может дать им разумного ответа.

…Эти люди убеждены – беззаконие совершается от имени государства. К примеру, если взять за основу, что каждый из двадцати с лишним тысяч привлечённых к уголовной ответственности по «хлопковым делам» имеет 100 родственников (крайне заниженная цифра), то окажется, что более 2-х с лишним миллионов населения автоматически встанет в оппозицию к акту государственного правосудия. Не является ли это блестящим доказательством разрушительной работы со стороны административных органов в борьбе с организованной преступностью, когда корни, породившие это явление, сознательно (а точнее – преступно) остаются нетронутыми, в то время как карательные усилия направляются на побочные явления. Получается так, что зло вновь порождает зло, а добро оборачивается в свою противоположность.

Трагедия этой республики с 18-миллионным населением не знает аналога в стране по степени социального разложения общества. И всю полноту ответственности за происшедшее должны нести руководители республики и их приспешники на местах, а не «стрелочники». Мы категорически выступаем против неоправданных массовых репрессий в этом регионе в виду их полной политико-правовой несостоятельности и крайне негативных последствий для оздоровления социальной обстановки в Узбекистане.

Таким образом, действия нашего руководства вольно или невольно объективно совпадают с позицией группировки Усманходжаева. В чём это выражается? Во-первых, делается всё возможное, чтобы организаторы были оставлены на своих высоких постах вместе с награбленными богатствами и не понесли наказание за содеянное. Во-вторых, всё направлено к тому, чтобы к уголовной ответственности было привлечено максимально возможное количество людей из той социальной группы, которая была вынуждена выполнять преступные установки своего руководства. И, наконец, в-третьих, поступая таким образом, руководство Прокуратуры Союза ССР и группировка Усманходжаева выступают в роли «активных борцов» с организованной преступностью в Узбекистане, что вполне удовлетворяет тех и других, независимо от того, что все выявленные в ходе следствия основные проблемы республики по-прежнему остаются нерешёнными. Действия этих лиц отличаются лишь целями и мотивами их поведения. Если прокурорские работники проявляют нерешительность, граничащую с беспринципностью, не хотят рисковать и брать на себя личную ответственность, чтобы не вызвать гнев и раздражение защитников этой преступной группировки, то Усманходжаев со своими приспешниками всячески лавируют, пытаясь предстать перед Центром принципиальными и чистыми руководителями, сохранить занимаемое положение и уйти от ответственности. Именно этим объясняется то обстоятельство, что наиболее крупные уголовные дела, расследуемые в Узбекистане, умышленно не были объединены в одно производство, чтобы профессионально корректировать тактику и стратегию всего следствия, ибо в таком случае вскрылись бы огромные масштабы преступной деятельности тех лиц, которые сегодня необоснованно берутся под защиту…»

Мы не случайно дословно приводим эти выдержки из наших посланий Горбачёву и Ельцину в ноябре 1986 года. Не прошло и трёх лет, как нас стали обвинять в том, против чего мы открыто выступали. На съездах народных депутатов и сессиях Верховного Совета СССР именно на нас мафиозное лобби пыталось возложить ответственность за аресты десятков тысяч людей в Узбекистане. Делалось это вопреки официальной информации Прокуратуры, где указывалось, что за 6 лет группа привлекла к уголовной ответственности лишь 62 человека. Тем не менее, с подачи Лукьянова, отлично знавшего фактическую сторону дела и умело дирижировавшего депутатским оркестром, нас обвинили в репрессировании десятков тысяч жителей республики.

Осенью 1985 г. после поездки в Узбекистан Ельцин ставил перед Горбачёвым вопрос об освобождении от должности Усманходжаева, но получил отпор. Воспользовавшись нашей докладной запиской, содержавшей конкретные факты и доказательства, он решил вынести этот вопрос на заседание Политбюро и настоял на его рассмотрении. Докладная записка была оглашена. На заседание срочно из санатория ЦК КПСС «Барвиха» был вызван Генеральный прокурор Рекунков. По результатам обсуждения было принято следующее постановление.

Коммунистическая партия Советского Союза.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

Совершенно секретно

№ П43/ХУ

Т.т. Горбачёву, Лигачёву, Соломенцеву, Разумовскому

О письме в ЦК КПСС работников Прокуратуры СССР т.т. Гдляна Т. Х. и Иванова Н. В. от 11 ноября 1986 г .

Поручить т.т. Соломенцеву М. С., Разумовскому Г. П. провести партийную проверку по письму работников Прокуратуры СССР и о результатах доложить Политбюро ЦК КПСС.

(Из протокола i 43 заседания Политбюро ЦК КПСС от 4 декабря 1986 г .)

Вот как рассказывал об этих событиях Ельцин 17 апреля 1990 г. на сессии Верховного Совета СССР, когда он предложил отклонить представление Генерального прокурора о нашем увольнении с работы и аресте:

«…Я был кандидатом в члены Политбюро и хочу сказать хотя бы об одном факте, который характеризует обстановку, в которой работала группа Гдляна и Иванова. В начале 1986 года они обратились к руководству КПСС, ко многим членам Политбюро с серьёзной запиской, где были обрисованы факты, с которыми они встретились, и попросили, чтобы им дали разрешение на то, чтобы начать следствие против руководителей республики, в том числе Усманходжаева. Полгода – ни ответа и никакого решения. Они написали письмо мне. Я пришёл к Генеральному секретарю, затем вынес этот вопрос на Политбюро. И я должен сказать, что Политбюро в тот момент не согласилось с тем, чтобы привлекать к ответственности или по крайней мере возбудить дело против Усманходжаева…»

Позиция, занятая Ельциным, помогла, хоть и со скрипом, сдвинуть дело с мёртвой точки. В ходе обсуждения данного вопроса в Политбюро было дано устное согласие на привлечение к уголовной ответственности Чурбанова, Осетрова, Худайбердиева. Что же касается не только Усманходжаева, но и других действующих функционеров ЦК КПСС и ЦК КП Узбекистана, упоминавшихся в докладной записке, то было дано поручение ещё раз всё проверить, во всём разобраться, выяснить, не оговорили ли важных товарищей, а лишь потом делать выводы. В переводе с цековского языка на житейский постановление Политбюро № 43 о проведении «партийной проверки» означало фактически отказ следствию на привлечение этих лиц к ответственности.

И всё же это была хоть и частичная, но всё же победа. Даже такое компромиссное решение партийной верхушки позволяло продвинуть расследование вперёд. Хотя на деле его выполнение также сопровождалось многочисленными препятствиями. Дело Чурбанова Рекунков распорядился выделить в отдельное производство и передать в Главную военную прокуратуру (ГВП). Тут уже поднялся шум. О том, что столь произвольное выделение дела отразится на объективности и полноте расследования, пришли к выводу даже в очень послушной ГВП. Тогда придумали компромисс: её следователя В. Миртова включить в состав нашей следственной группы, дело Чурбанова в отдельное производство не выделять, но допросы брежневского зятя поручалось проводить одному Миртову.

Вся суть правосудия, вершившегося в огромной державе верхушкой КПСС, была сформулирована в одной фразе: «Я вам не позволю копаться в грязном белье Генерального секретаря». Так высокомерно заявил нам заместитель Генерального прокурора Сорока. На что тут же получил ответ: для того и работаем, чтобы у Генерального секретаря бельё было чистым. Сорока отказался санкционировать арест Чурбанова, поскольку постановление было вынесено от нашего имени. Постановление на арест Чурбанова было перепечатано и подписано Миртовым. Вся эта недостойная возня была затеяна ради того только, чтобы угодливо докладывать в ЦК КПСС: Чурбанов арестован Главной военной прокуратурой. Так что волю Старой площади Прокуратура услужливо исполнила. Рекунков и Сорока отказались также санкционировать обыски в квартире Чурбанова, на его даче, в квартире покойного Брежнева.

Каким же кликушеством звучали приказы и указания руководства союзной Прокуратуры о неуклонном и строгом соблюдении законности. Уж где-где, а в доме 15-а на Пушкинской улице с законностью привыкли обращаться как с проституткой. Неукоснительной там почиталась лишь одна «законность» – наглые требования преступной верхушки КПСС. Любой мало-мальски грамотный юрист покраснеет от стыда, узрев слово «законность» в деле Чурбанова. Только вдумайтесь: по закону Генеральный прокурор и его заместители вправе отстранить своего подчинённого от расследования и передать дело другому следователю. Но запрещать руководителям группы вести допросы арестованного по их делу подследственного и поручать эту работу подчинённому – такого мировая практика, пожалуй, не знает.

Естественно, мы не выполнили незаконного указания. С первого же дня, как арестовали Чурбанова, оба проводили его допросы, очные ставки. Участвовали в этой работе и Миртов, и начальник следственной части Прокуратуры СССР Г. Каракозов. Примерно через месяц об этом стало известно Рекункову и Сороке. Но было уже поздно: Чурбанов дал показания, замять его дело было уже невозможно.

…Я сидел в приёмной Председателя КПК Соломенцева. Гдлян в это время находился в Узбекистане, и по вызову мне пришлось явиться одному. Уже который день в Прокуратуре Союза царил переполох. Одного за другим на Старую площадь вызывали работников, причастных к ведению нашего дела. Я ждал уже минут 20. Наконец, из кабинета вышел наш куратор Каракозов. По случаю вызова в ЦК КПСС он был в прокурорской форме с петлицами Государственного советника юстиции 2 класса. Угрюмо кивнул и направился к выходу. Минут через пять меня пригласили в кабинет. Соломенцев был не один, рядом с ним сидел секретарь ЦК КПСС Разумовский, отвечающий в то время за партийные кадры. На столе перед ними лежала наша докладная записка на 15 листах, которая 4 декабря 1986 г. была предметом обсуждения на Политбюро.

В ходе двухчасовой беседы мне сообщили, что делом интересуется Лигачёв. Ни у меня, ни у моих сановных собеседников не было никаких иллюзий по отношению друг к другу. Прокуроры в цековских креслах интересовались, как чувствует себя арестованный 13 декабря 1986 г. Осетров, как ведёт себя на допросах, о чём рассказывает. По всему было видно, что судьба вляпавшегося в уголовщину верного товарища по партии далеко не безразлична высокопоставленным покровителям. Много говорили о фактах массовых репрессий в Узбекистане, о позиции Прокуратуры СССР в этом вопросе. Очень подробно расспрашивали, как содержатся арестованные, чем их кормят. Когда речь зашла о том, что подследственные получали взятки не только денежными знаками, но и дублёнками, коврами, Разумовский совершенно искренне изумился: «А разве это криминал? Ведь так же принято – дарить друг другу подарки». Так что с нравственностью у наших лучших представителей «ума, чести и совести» было всё в полном порядке.

«С кем вы связались, – в сердцах сказал нам Караказов, – это же шайка, воры». Через пару дней он передал нам указание предоставить Соломенцеву все материалы по Усманходжаеву и некоторым членам ЦК КПСС. Мы отлично понимали, что сие означает. Поэтому копии ушли по указанному адресу, а оригиналы остались у нас. А дальше, хотите смейтесь, хотите – нет, – Соломенцев распорядился, чтобы мы подготовили ему вопросы, которые председатель КПК собирался задать Усманходжаеву! Собственных усилий, видимо, для этого не хватало. Усманходжаев позже рассказывал нам, что в кабинете у Соломенцева он очень внимательно и обстоятельно изучил все документы, которые собрало к этому времени следствие по его преступным деяниям. А затем улетел в Ташкент продолжать руководить республикой. Он был занят этим важным делом ещё более года.