Текст книги "Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др."

Автор книги: Николай Гоголь

Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Вглядитесь в нее [Глядите]: с середины неба смотрит месяц, необъятный небесный свод раздвинулся еще необъятнее [раздался во все стороны] Горит и дышет он. [Далее начато: Серебряный свет] Земля вся в серебряном свете, и чудный воздух [Далее было: и упоительно холоден] и душен, и полон неги, и движет целый океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно вдохновенно стали [стал <лес?>] леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. [Далее было: на [ровные] раздольные долины зелени] Как тих, как покоен этот пруд. [Далее начато: Как] Холод и мрак вод его как будто угрюмо заключен в темно-зеленые стены [Вместо „угрюмо ~ стены“: а. теряются в садах, обнимающих их темными объятьями своими б. теряются в садах, обнимающих со всех сторон его стенами своими [.Девственные корни черемух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердятся [как выговаривают] и шумят упреками, когда [как] прекрасный ветренник – ночной ветер – продравшись мгновенно целует. [Далее было: и движет] Весь ландшафт спит. А вверху всё дышет, всё дивно, всё торжественно. А на душе и [всё] необъятно, и [всё] чудно, [Далее начато: а она] и толпы серебряных видений [Далее было: проходят] стройно и величественно проходят в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь! И вдруг всё ожило, и леса, и пруды, и поле, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья. [Далее было: Звуки его раздаются, горят, блещут] И чудится, что и месяц заслушался посереди неба. Как очарованное, дремлет на возвышении село. Еще белее, еще лучше блестят при месяце [на месяце] толпы хат, еще ослепительнее вырезываются из мрака низкие стены. Песни умолкли. [Далее начато: За<молкли?>] Всё тихо… Благочестивые люди уже спят [Вместо „Благочестивые ~ спят“: Люди спят. ] Где-где только блещут в огне узенькие окна. Перед порогом иных только хат [Перед иными только хатами] запоздалые семьи, усевшись около горшка, совершают свои ужины. Заливается лай собак.

„Да гопак не так танцуется. То-то я смотрю… Всё не выхо<дит>. Что ж это говорит кум? А, ну: гоп трала, гоп трала, гоп, гоп, гоп“. Так разговаривал сам с собою [Далее было: мужик] подгулявший мужик средних лет, танцуя по улице [а. идя б. качаясь по улице и приседая в. по<качиваясь?>] „Ей богу, не так танцуется гопак [не так танцует]! Что [Что бы] мне лгать? Ей богу, не так! А, ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп!“

„Вот одурел человек! добро бы еще хлопец [малый хлопец] какой, [Далее было: нет, старый кабан] детям на смех, танцует ночью по улице!“ вскричала проходящая пожилая женщина, неся в руке солому. „Ступай в хату свою! Пора спать давно!“

„Я пойду!“ сказал [вскричал] остановившись, мужик. „Я пойду! Я не посмотрю на какого-нибудь голову, что он думает, дидько б утысся его батькови [враг бы убыв<його батька?> Далее было: Что он думает] что он голова, что он [он может <обливать?>] обливает людей холодною водою на морозе, так и нос поднял! Ну, голова, голова. Я сам себе голова. Вот, убей меня бог, бог меня убей, я сам себе голова, вот что! [Далее начато: про<должал?>] а не то что…“ продолжал он, подходя к первой попавшейся хате, и остановился вместо дверей перед окошком, скользя пальцами по окну и стараясь найти деревянную ручку. „Баба! отворяй! баба, живей, говорят тебе, отвори! Козаку спать пора!“

„Как ты, Каленик, [Далее ошибочно повторено: ты] в чужую хату попал?“ закричали, смеясь, позади его девушки, ворочавшиеся с веселых песней [поздно ворочавшиеся с песней] „Показать тебе хату твою?“

„Покажите, любезные молодушки!“

„Молодушки! слышите?“ подхватила одна: „какой учтивый Каленик! за это ему нужно показать хату, но нет, потанцуй наперед“.

„Потанцевать?.. Эх, вы, замысловатые девушки!“ протяжно произнес Каленик, смеясь и грозя пальцем и оступаясь» потому что ноги его не могли держаться на одном месте. «А дадите перецеловать себя? Всех перецелую, всех!» И косвенными шагами пустился бежать за ними. Девушки подняли крик, перемешались, но после, ободрившись, перебежали на другую сторону, увидя, что Каленик был не слишком скор на ноги. «Вот твоя хата!» сказали они ему, уходя и показывая на избу [хату] гораздо поболее прочих, принадлежавшую сельскому голове, и Каленик послушно побрел в эту сторону, принявшись снова ругать голову.

Но кто же этот голова? О! этот голова важное лицо. Никого старше его нет [Никого нет старше головы] на селе. Всё село, завидевши его, берется за шапки, останавливается, и даже молоденькие девушки низким наклонением головы отдают добрыдень. Кто бы из парубков не захотел быть головою? Во все тавлинки открыт свободный вход голове, а простой мужик, почтительно снявши шапку, стоит [стоит перед ним] в продолжение того, когда голова запускает свои грубые и толстые пальцы в его [в свою] табакерку. В мирской сходке или громаде, несмотря [голова, несмотря] на то, что власть его ограничена несколькими голосами, голова всегда берет верх и почти по своей воле высылает кого ему угодно ровнять и гладить дорогу или копать каналы. Голова угрюм, суров с виду и не любит много говорить. [Далее начато: Но он] Давно еще, очень давно, когда блаженной памяти великая царица Екатерина ездила [ехала] в Крым, <он> был выбран в провожатые; два дни находился в этой должности и раз даже удостоился сидеть [Вместо «удостоился сидеть»: сидел] на козлах [Далее начато: и с тех пор] с царицыным кучером. И с той самой поры еще голова наш выучился [И с той поры голова не мог наговориться [о том, как он вез царицу] про этот случ<ай>] раздумно и важно потуплять голову, гладить длинные, закрутившиеся вниз, русые усы [«гладить ~ усы» вписано. ] и кидать соколиный взгляд исподлобья. И с той поры голова, об чем ни заговорили с ним, всегда умеет поворотить речь на то, как он вез царицу и сидел на козлах с царицыным кучером. Голова любит [Голова не любит щеголять] иногда притвориться глухим, особливо если услышит то, чего не хотелось бы ему слышать. Голова не любит щеголять, носит всегда свитку черного сукна [все помнят его всегда <в> черной <свитке?>] перепоясывает шерстяным цветным <поясом>, и никто не запомнил его в другом костюме, выключая только времени проезда царицы в Крым, когда был на нем синий козацкий жупан. Но это [Далее начато: вряд] время вряд ли кто мог припомнить изо всего села, а жупан он держит всегда в сундуке под замком. [Вместо «а жупан ~ замком»: а голова держит жупан под <замком>]

Голова вдов; но у него живет в доме своячница, которая варит обедать и ужинать, моет лавки, белит хату, прядет ему на рубашки и заведывает всем домом. На селе [а. Злые <языки?> б. Стороною] поговаривают, будто она совсем ему не родственница, но вы уже видели [а. достаточно вспомнить? б. вспомните] что у головы много неприятелей, которые рады распускать всякую клевету. Впрочем, может быть, к этому подало повод и то, что своячнице всегда очень не нравилось [не нравится] если голова заходит иногда в поле, усеянное жницами, или в гости <к> козаку, у которого была молодая [бывает хорошенькая] дочка. Голова крив, но зато одинокий глаз его злодей и далеко может увидеть хорошенькую поселянку. Не прежде он наведет его на [на ли<чико>] смазливое личико, покаместь не обсмотрится осторожно по сторонам, не глядит ли откуда-нибудь своячница. – Но мы уже рассказали почти всё [а. Но мы уже и рассказали всё б. Но мы почти всё уже рассказали] что нужно, про голову, а пьяный Каленик не добрался еще и до половины дороги и долго еще угощал голову всеми [всеми сло<вами>] отборными словами, какие могли только вспасть на лениво и несвязно поворачивавшийся язык его.

–

«Нет, хлопцы, нет [нет, нет] не хочу! Что за разгульство такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже [И так уже] прослыли мы, бог знает, какими буянами. Ложитесь лучше спать». Так говорил Левко разгульным товарищам своим, подговаривавшим его на новые проказы. «Прощайте, братцы! покойная вам ночь». И быстрыми шагами шел от них по улице. «Спит ли моя ясноокая Ганна?» думал он, подходя к знакомой нам уже [уже вам] хате, увенчанной вишневыми деревьями. Среди тишины послышался тихий говор. Левко остановился. Между деревьями [вишня<ми>] забелела рубашка. Мелькнула синяя запаска. «Что значит?» подумал он [Левко] и подкрался поближе и спрятался за вишню. При свете месяца блистало лицо стоявшей перед ним девушки [блистало перед ним лицо девушки] Это Ганна. Но кто же этот высокий человек, стоявший к нему спиною? Напрасно обсматривал он [Левко напрасно обсматривал] его сзади: тень покрывала его с головы до ног. Сзади только он был [С одной стороны был он] освещен месяцем. Но немного приближившись к нему, он уже подвергался опасности быть открытым [Малейшее же приближение со стороны его угрожало открытием. ] Тихо прислонившись к дереву, решился он остаться на месте. Девушка ясно выговорила его имя. «Левко? Левко еще молокосос!» говорил вполголоса [полушопотом] и хрипло высокой человек. «Если я встречу [встречусь <с ним?>] его когда-нибудь у тебя, я выдеру за чуб». – «Хотелось бы мне узнать, какая это шельма похваляется выдрать меня за чуб!» подумал Левко и протянул [наг<нул>] шею, стараясь не проронить ни одного слова. [Далее начато: Высокий человек] Но незнакомец стал говорить [Вместо «стал говорить»: говорил] так тихо, что нельзя было расслушать ни одного слова. «Как тебе не стыдно!» сказала Ганна по окончании его речи. «Ты лжешь, ты обманываешь меня, ты меня не любишь. Я никогда не поверю, чтобы ты меня любил». – «Знаю», продолжал незнакомец: «Левко много наговорил тебе пустяков и вскружил твою голову». (Тут показалось парубку, что голос незнакомца [Далее начато: неско<лько знаком?>] не совсем незнакомый, и как будто бы он его когда-то слышал). «Но я дам себя знать Левку», [Далее начато: Он еще видно] продолжал всё так же незнакомец. «Он думает, что я не вижу всех его шашней [пов<есничеств?>] Попробует он, собачий сын [„собачий сын“ вписано. ] каковы у меня кулаки…» При сем слове Левко не мог [Далее начато: удержать сво<его гнева>] уже боле удержать своего гнева. Подошедши [Подкравшись] на три шага к нему, замахнул со всей силы руку, чтобы дать порядочного треуха, от которого незнакомец, [Далее было: может быть] несмотря на свою видимую крепость, может быть, не устоял бы на месте [пошатнулся бы с места] Но в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел [остолбенел от изумления] увидевши, что перед ним стоял голова. Невольное покачивание головою и легкий свист одни только выразили его удивление. В стороне послышался шорох, Ганна поспешно влетела в хату, захлопнув за собою дверь.

«Прощай, Ганна!» закричал парубок, обнявши голову и с ужасом отскочил [отступил] назад, встретивши жесткие усы. «Прощай, красавица [Ганна]!» вскричал другой, но на сей раз полетел стремглав от тяжелого толчка головы. «Прощай, прощай, Ганна!» закричало несколько парубков, повиснув к нему на шею. «Провалитесь, проклятые [чертовские] сорванцы!» кричал голова, отбиваясь и притопывая к ним ногами. «Что я вам за Ганна? Поприставали, проклятые, как мухи к меду! Убирайтесь к отцам на виселицу, чортовы дети! Дам я вам Ганны!»

«Голова! голова! это голова! [„это голова“ вписано. ]» закричали хлопцы и разбежались во все стороны.

«Ай да батько!» говорил Левко, очнувшись от своего изумления и [«очнувшись от своего изумления и» вписано. ] глядя в след уходившему с ругательствами голове. «Вот какие за тобой водятся проказы! Славно! [Далее начато: То-то] А я дивлюсь да передумываю, что бы это значило, что он всё притворяется глухим, когда станешь ему говорить о деле. Постой же, старый хрен, ты у меня будешь знать, как таскаться под окнами молодых девушек, будешь знать, как отбивать чужих невест. Гей, хлопцы, сюда! сюда!» кричал он, махая руками к парубкам, которые снова собрались в кучу. «Ступайте сюды! Я увещевал [усовещевал] вас идти спать, а теперь раздумал, и сам готов хоть целую ночь гулять с вами».

«Вот дело сказано!» сказал плечистый и дородный парубок, считавшийся первым гулякой и повесой на селе. «Мне всё кажется тошно, как будто недостает чего-то [Вместо „тошно ~ чего-то“: что потерял шапку или люльку] если не удается погулять порядком и настроить штук. Всё как будто не достает чего-то, как будто потерял шапку или люльку, словом [одним словом] не козак да и только».

«Согласны ли вы побесить хорошенько сегодня голову?»

«Голову?»

«Да, голову. Что он в самом деле задумал? Он управляется [управляет] у нас, как будто гетьман какой. Мало того, что помыкает как своими холопьями, еще и подъезжает к девчатам нашим. Ведь, я думаю, во всем [в целом] селе нет смазливой девки, за которою бы не волочился голова».

«Это так, это так!» закричали в один голос все хлопцы.

«Что ж мы, ребята, за холопья у него? Разве [а. И так-таки б. Разве в. Ведь] мы <не> такого же рода как он; мы, слава богу, вольные козаки [Вместо „мы ~ козаки“: мы вольные козаки]! Покажем ему, хлопцы, что мы вольные козаки!»

«Покажем!» закричали парубки.

«А у меня [А мне] как нарочно», продолжал Левко [«продолжал Левко» вписано. ]: «сложилась славная песня про голову. Пойдемте, я вас выучу», продолжал <он>, ударив рукою по струнам бандуры. «Да слушайте: попереодевайтесь, кто во что ни попало».

«Гуляй, козацкая голова!» сказал плечистый парубок, ударив ногою в ногу и хлопнув руками. «Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно на сердце, а душа как будто в раю. Гей, хлопцы! Гей! Гуляй!» И толпа шумно пронеслась по улицам. И благочестивые старушки, пробужденные криком, подымали окошки и крестились сонною рукою, говоря: «Ну, теперь гуляют парубки!»

–

Блистательный месяц, прогуливаясь в необъятных пустынях своего [чудно<го>] неба, не налюбуясь красавицею землею [и озирая красавицу землю] раздумно остановился над хатою [одною хатою] которой неровные окна одни только светились среди уснувших улиц, как будто спрашивая: «какие это люди осмелились при моем серебряном свете разводить презренный и неприятный для глаз огонь свой?», [«как будто ~ свой» вписано. ] Это жилище головы. Голова давно уже окончил свой ужин и, без сомнения, давно бы заснул уже; но у него [у него тепе<рь>] в хате гость, винокур, присланный помещиком, имевшим небольшой участок земли в селе между вольными козаками, вместе с мельником [«вместе с мельником» вписано. ] строить винокурню. На почетном месте, под самым покутом, сидел гость, низенькой [небольшой] толстенькой человек, с маленькими, вечно смеющимися глазками, в которых, кажется, написано было то удовольствие, с каким курил он свою коротенькую трубку, поминутно сплевывая и придавливая пальцем вылезавший [подымавший<ся>] из трубки превращенный в золу табак. Облака дыма быстро разростались над ним, облекали его в сизый туман, и казалось [и тогда чудилось] будто широкая труба с какой-нибудь винокурни, наскуча сидеть на своей крыше, задумала прогуляться и чинно уселась за столом [за стол] в хате головы. Под носом торчали коротенькие, густые и широкие усы [Вместо «густые ~ усы»: но густые усы] Но они так неясно мелькали сквозь серую табачную атмосферу, что взглянувшему, без сомнения, показались бы они мышью, которую <винокур> поймал и держал во рту своем, подрывая [Вместо «показались бы ~ подрывая»: почудилось бы, что винокур держал в зубах своих мышь и тем подрывал] монополию анбарного кота. Голова сидел, как хозяин, в одной рубашке и шароварах [и полотняных шароварах] Орлиный глаз его, как вечереющее солнце, начинал жмуриться и меркнуть. [начинал уже блистать не так ярко] На конце стола курил люльку один [сидел один] из сельских десятских, составлявших команду головы, сидевший из почтения к хозяину в свитке [Вместо «сидевший ~ в свитке»: один только из почтения к [голове] [свое<му?>] хозяину не снявший свитки]

«Но скоро ли вы думаете», сказал голова, [Далее было: а. обращаясь б. зевая] кладя крест на зевнувший рот свой и оборотившись к винокуру: «поставить вашу винокурню?»

«Когда бог поможет, сват, то к осени надеемся закурить [а. Если бог поможет, то к осени и закурим, за лето думаем б. Да нужно бы, сват, чтобы к осени, за лето управиться] А на Покрову, я готов поставить бог знает что, если пан голова не будет [не будут] писать ногами немецкие крендели по дороге». [Вместо «ногами ~ по дороге»: по дороге ногами немецкие крендели] По произнесении сих слов глазки [Тут узенькие глазки] винокура пропали; вместо их протянулись лучи до самых ушей, туловище стало колебаться от смеха [а. лицо начало дрожать от смеха б. вся голова] а веселые губы оставили на мгновение [Далее было: люльку] дымившуюся люльку.

«Теперь, сват, еще слава богу», отвечал голова: «винниц развелось немного. А вот в старое время, когда провожал я царицу по переяславской дороге; еще покойный Безбородько…»

«Ну, сват, вспомнил время!» прервал винокур. «Тогда oт Кременчука [от Полтавы] до самых Ромен не было ни одной винницы. А теперь… Слышал ли ты, что проклятые немцы повыдумывали? Говорят, станут курить не так, как все христиане [Говорят, будто не так, как курят все христиане] добрые, дровами, а как-то паром». Говоря это [эти слова] винокур в размышлении глядел [глядел над] на стол и на расставленные на нем руки свои. «Каким паром… ей богу, не знаю».

«Что за дурни, прости господи, эти немцы!» сказал голова. «Я бы батогом их, собачьих детей! Слыханное ли дело, чтобы паром можно было кипятить что? Потому, это бы ложку борщу нельзя бы поднести, не изжаривши [не поджаривши] губ вместо молодого поросенка».

«И ты, сват», прервала [прервала в это время] сидевшая на лежанке, поджавши ноги, свояченица: «будешь всё это время жить у нас без жены?»

«А для чего она мне? Добро бы, что доброе было».

«Будто не хороша собою?» сказал голова, устремив на него глаз свой.

«Куды тебе хороша? Стара мов бис [як бис] Харя вся в морщинах, будто выпорожненный кошелек». [Далее было: а. При <этих словах?> б. Голова винокура зашаталась снова, оживленная раскачиваемою] И голова винокура раскачалась снова от громкого смеха.

В это время что-то стало шарить за дверью [«что-то ~ за дверью» вписано. ] дверь растворилась, и мужик, не снимая шапки, ступил в хату и стал как будто в раздумьи, разинувши рот и озирая потолок [разинувши рот на потолок хаты] Это был знакомец наш Каленик. «Вот я и домой пришел!» проговорил <он>, садясь на лавку у дверей и не обращая внимания на присутствующих. «Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги подкашиваются» [так и подкашиваются] продолжал, почти повалившись [валясь] на лавку у дверей. «Достань-ка там, баба, тулуп подостлать мне. На печь к тебе не приду, ей богу, не приду: ноги болят. Достань его там, он лежит близ покута. Гляди только не опрокинь [Да гляди, не расшиби там] горшка с тертым [с размолотым] тютюном. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня. Пусть уже я сам его достану». Каленик приподнялся [поднялся] немного, но неодолимая сила приковала его [удержала] к скамейке.

«За это [Вот] люблю!» сказал голова: «Пришел в чужую хату и распоряжается как дома. Выпроводить его по добру, по здорову!..»

«Оставь его отдохнуть [„отдохнуть“ вписано. ] сват!» сказал винокур, удерживая голову за руку. «Это самый преполезный человек. Побольше бы такого народу, и винница наша славно пойдет». [Далее начато: а. Но винокур б. Винокур был су<еверен?>] Однако ж не добродушие вынудило эти слова. Винокур верил чересчур всем приметам, и тотчас прогнать [и выгнать] человека, севшего уже на лавку, значило [почитал было] по его мнению, накликать на себя [на голову] несчастье.

«Что-то, как старость придет!» ворчал Каленик, ложась на лавку. [Далее начато: Ей богу, ничто] «Добро бы, сказать еще, пьян, так нет же, не пьян, ей богу, не пьян. Я готов объявить это [сказать] хоть самому голове. Что мне голова?! Чтобы он издохнул, собачий сын! Я плюю на него! [Далее было: Что он обливает людей на морозе] Чтоб его, вражьего сына, возом переехало! Что он обливает людей на морозе».

«Эге! влезла свинья в хату, да и лапы на стол!» сказал, гневно подымаясь с места, голова. Но в это время увесистый [порядочный] камень, разбивший окошко вдребезги, влетел прямо ему под ноги. Голова быстро отворил двери на улицу. Вдохновенная ночь дышала дивною [чудесною] теплотою в блеске полного месяца, и хоть бы что-нибудь показалось в небе или на земле. «Естли бы я знал», сказал он, подняв камень и рассматривая его пылающим своим глазом: «какой это висельник (чтоб его на том свете черти заставили лизать языком горячую сковороду) швырнул камнем [Далее начато: дал] я выучил бы его, как кидаться! Экие проказы!» продолжал <он>, рассматривая его в руке пылающим глазом. «Чтобы он подавился этим камнем!..»

«Стой, стой! боже тебя сохрани, сват!» подхватил [прерв<ал>] побледневший винокур. «Боже сохрани тебя и на том и на этом <свете> поблагословить кого-нибудь такою побранкою», «Вот нашелся заступщик! [Пусть он пропадет] Пусть он [он еще] пропадет…» «И не думай, сват! [Далее начато: Слы<шал?>] Ты не знаешь, верно, что случилось с покойной [„покойной“ вписано. ] тещей моей?» «С тещей?»

«Да, с тещей. Вечером [Под вечерок] немного, может, раньше теперешнего, уселись на земле, протянувши ноги [„на земле, протянувши ноги“ вписано. ] перед дверью хаты вечерять. Покойная теща, покойник тесть, да наймыт, да наймычка, да детей штук с пятеро. Теща насыпала галушек немного из большого казана в миску, чтобы не были горячи слишком [чтобы прохолодить их] После работ все проголодались и все повздевали [Вместо „После ~ повздевали“: Тесть, наймыт, наймычка и дети повздевали] на длинные деревянные спички галушки и стали есть. Как вдруг откуда ни возьмись человек; [Далее было: откуда он] какого роду, бог его знает, просится допустить его к трапезе Как же не накормить голодного [отказать голодному] человека! Дали ему спичку. Только видят все, что гость упрятывает галушки, как корова сено, так что покаместь они съели по одной и опустили спички в юшку поймать другую, дно [Далее начато: уже ее] уже было [было гладко] как помост воза. Теща насыпала еще, думает: теперь гость наелся и будет меньше жрать. Ничего не бывало: еще лучше стал уплетать и [Далее начато: миска] выпорожнил миску еще скорее первой. „А, чтобы ты подавился этими галушками!“ подумала голодная теща. Как вдруг тот [тот упал] закашлялся и упал. Кинулись к нему, и дух вон. Удавился».

«Так ему, обжоре проклятому, и нужно!» сказал голова.

«Так бы, да вышло не так. С того времени покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец и тащится. Сядет верхом на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах. Днем всё спокойно, и слуху нет про него; а чуть ночь, погляди [глянь] на крышу, уже и оседлал, собачий сын, трубу…»

«И галушка [вареник] в зубах?»

«И галушка [вареник] в зубах».

«Чудно, сват! Я слыхал [помню] что-то похожее на это. Еще [Еще тогда] за покойницу царицу…»

Но голова остановился, услышалось под окном шум и топанье танцующих [Тут послышалось под окном шум, беспрестанно [. Сначала тихо звукнули [сильно звукнули] струны бандуры; к ним присоединился голос, струны загремели сильнее, несколько [и несколько] голосов стали подтягивать, и песня зашумела целым вихрем звуков:

 
Хлопцы, слышали ли вы:
Наши ль головы не крепки!
У кривого головы
Вдруг рассыпалися клепки.
Набей, бондарь, голову
Ты стальными обручами[8]8
  Набей, бондарь, набей, бондарь, обручи ты крепки


[Закрыть]
Выбей, бондарь, голову
Батогами, батогами.
Голова сам сед и крив,
Стар как бес, а что задорен,
Прихотлив и похотлив,
Лезет к девкам… Дурень! Дурень![9]9
  Далее начато: Тебе ль


[Закрыть]
Лезть тебе ли к парубкам?
Тебя б спрятать в домовину.
По усам да по шеям,
За чуприну, за чуприну![10]10
  Конец гл. IV и гл. V в рукописи отсутствуют.


[Закрыть]