Текст книги "Повести. Пьесы. Мертвые души"

Автор книги: Николай Гоголь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 54 страниц)

Комментарии

ПОВЕСТИ

Повести, включенные в настоящий том, принято относить к циклу «петербургских повестей». Необходимо только помнить, что у Гоголя самого выражения «петербургские повести» нет; оно возникло уже в после гоголевской критике.

НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Повесть впервые опубликована в книге: «Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя». СПб., ч. II, 1835 (цензурное разрешение 10 ноября 1834 г.).

Перед печатанием повести Гоголь показал ее Пушкину. В ответ Пушкин написал автору: «Перечел с большим удовольствием; кажется, все может быть пропущено. Секуцию жаль выпустить: она, мне кажется, необходима для полного эффекта вечерней мазурки. Авось бог вынесет. С богом!» Цензура, однако, не пропустила сцену «секуции».

Одним из первых в критике высоко оценил «Невский проспект» Пушкин. В опубликованной в «Современнике» (1836, т. I) рецензии на второе издание «Вечеров на хуторе близ Диканьки» было отмечено, что Гоголь после выхода его первой книги повестей «непрестанно развивался и совершенствовался». «Он издал «Арабески», где находится его «Невский проспект», самое полное из его произведений».

Подробную характеристику «Невского проспекта» дал Белинский в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» («Телескоп», 1835, т. XXVI). «Невский проспект» есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное

о бок друг другу». Критик отметил глубокую поэтичность сцены сна – «этого дивного, драгоценного перла нашей поэзии, второго и единственного после сна Татьяны Пушкина…». Говоря о «типизме» повести Белинский останавливался на Пирогове: «О, единственный, несравненный Пирогов, тип из

типов, первообраз из первообразов! Ты многообъемлющее, чем Шайлок, многозначительнее, чем Фауст!»

Позднее Аполлон Григорьев рассмотрел повесть Гоголя в ряду других произведений 20—30-х годов о художниках. В лице Пискарева Гоголь «свел… с ходуль и возвратил в простую действительность этот тип, доведенный до крайности смешного повестями тридцатых годов, получивших его из германской романтической реакции или даже из вторых рук французского романтизма» («Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина», статья первая, 1859).

Стр. 24…сонный ганимед… – Ганимед – слуга Зевса (греч. миф.).

Стр. 28. Перуджино Пьетро (ок. 1446–1523) – итальянский художник, учитель Рафаэля.

Стр. 43. Л. А. Орлов (1791–1840) – лубочный писатель.

«Филатка» – «Филатка и Мирошка – соперники, или Четыре жениха и одна невеста» (1831) – водевиль П. И. Григорьева, пользовавшийся большой популярностью среди невзыскательных зрителей.

Стр. 51. Лафайет М.-Ж.-П. (1757–1834) – французский политический деятель и генерал.

НОС

Опубликовано впервые в «Современнике», 1836, т. III (ценз. разр. Сентябрь 1836 г.).

Гоголь работал над повестью в течение нескольких лет, примерно с 1832 года. Сюжет повести тесно связан с различными бытовавшими в то время анекдотами и историями о диковинных носах – то есть с так называемой «носологией», имеющей в искусстве очень древние традиции. Но в то же время на формирование замысла повести повлияли некоторые злободневные факты и «происшедствия» из русской жизни 30-х годов.

Так, из дневниковой записи Пушкина (от 17 декабря 1833 г.) мы узнаем: «В городе говорят о странном происшедствии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. – Кн. В. Долгорукий нарядил следствие…» М. Лонгинов, бравший в это время уроки у Гоголя, вспоминал, что последний с неподражаемым комизмом «передавал… городские слухи и толки о танцующих стульях в каком-то доме Конюшенной улицы, бывшие тогда во всем разгаре». Этот-то эпизод и отразился в повести «Нос» (в конце второй главки).

18 марта 1835 года Гоголь послал повесть в Москву М. Погодину для напечатания в «Московском наблюдателе». Но редакция не опубликовала повесть, найдя ее «грязною», как свидетельствовал позднее Белинский.

Гоголь передал повесть в «Современник», где она появилась со следующим редакционным примечанием, написанным Пушкиным: «Н. В. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки; но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись. Изд.».

Еще в связи с предполагаемой им публикацией повести в «Московском наблюдателе» Гоголь высказывал опасение: «глупая цензура привяжется к тому, что Нос не может быть в Казанской церкви…» И действительно: по требованию цензуры место встречи Ковалева с Носом пришлось перенести в Гостиный двор. Были сделаны и другие изменения и купюры.

Дорабатывая повесть для третьего тома своих Сочинений (1842), Гоголь расширил финал, выделив его в особую заключительную главку.

Большинство критиков, современников Гоголя, не поняло значительности повести, расценив ее или как забавный фарс, добродушную шутку (Н. Полевой), или же как просто неудачное произведение (С. Шевырев). О глубоком интересе молодежи к повести свидетельствует В. Стасов, бывший в то время студентом Петербургского училища правоведения: «Мы были в глубоком восхищении».

В. Белинский в 1839 году в рецензии на 11-й и 12-й тома «Современника» писал о типичности майора Ковалева: «Отчего он так заинтересовал вас, отчего так смешит он вас несбыточным происшествием с своим злополучным носом? – Оттого, что он есть не майор Ковалев, а майоры Ковалевы…» В 1843 году Белинский писал, что «Нос» – это «арабеск, небрежно набросанный карандашом великого мастера…».

Своеобразие повести глубоко почувствовал Ап. Григорьев, отметивший, что гоголевский юмор «достигает крайних пределов своих в «Носе», оригинальнейшем и причудливейшем произведении, где все фантастично и вместе с тем все – в высшей степени поэтическая правда, где все понятно без толкования и где всякое толкование убило бы поэзию…» («Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина», статья первая, 1859).

Стр. 55…но всегда майором… – Звание коллежского асессора, чиновника восьмого класса, было равно званию майора в военной табели о рангах.

Стр. 65. Бортище – дюжина.

Стр. 69. Хозрев-Мирза – персидский принц, приезжавший в Россию в 1829 г.

ПОРТРЕТ

Опубликовано впервые в книге: «Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя». СПб., ч. I, 1835 (ценз. разр. 10 ноября 1834 г.).

Гоголь приступил к написанию повести в начале 30-х годов, очевидно, не ранее 1832 года. На описание района Петербурга – Коломны определенное влияние оказала пушкинская поэма «Домик в Коломне», ставшая известной Гоголю еще до опубликования. «У Пушкина повесть, октавами писанная: «Кухарка», – сообщал Гоголь А. Данилевскому 2 ноября 1831 года, – в которой вся Коломна и петербургская природа живая». В качестве возможного прототипа ростовщика указывают на известного в ту пору ростовщика-индуса Моджерама-Мотомалова (См. о нем: П. А. Каратыгин. Записки, т. I. II, «Academia», 1929, с. 264).

Белинский после краткого неодобрительного отзыва о «Портрете» в статье «И мое мнение об игре г. Каратыгина» подробно охарактеризовал повесть в работе «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835): «Портрет» есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде. Здесь его талант падает, но он и в самом падении остается талантом. Первой части этой повести невозможно читать без увлечения; даже, в самом деле, есть что-то ужасное, роковое, фантастическое в этом таинственном портрете…» Отметив далее ряд «юмористических картин и очерков во вкусе г. Гоголя», критик переходил ко второй части повести: «Это явная приделка, в которой работал ум, а фантазия не принимала никакого участия».

Во второй половине 30-х годов Гоголь переделал повесть, создав, по существу, новую редакцию. Переработка была осуществлена, по словам Гоголя, «вследствие сделанных еще в Петербурге замечаний» (письмо к П. Плетневу 17 марта 1842 г.); но очевидно, что писатель принял во внимание и критические соображения Белинского, проживавшего в то время в Москве.

В новой редакции усилен был реально-психологический план эволюции Чарткова (в прежней редакции он носил фамилию Чертков): показано, какие психологические задатки и внешние обстоятельства превратили его в «модного живописца». Смягчена и сделана более мотивированной фантастика. Усилено значение эстетической темы – темы истинного творчества, противоположного рабскому копированию действительности.

Вторая редакция «Портрета» была опубликована в «Современнике» (1842, т. XXVII, № 3, ценз. разр. 30 июня) и затем перепечатана в третьем томе «Сочинений Николая Гоголя» (1842). В настоящем издании печатается вторая редакция «Портрета».

Белинский в статье «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мертвые души» (1842) дал новой редакции двойственную оценку: «Первая часть повести, за немногими исключениями, стала несравненно лучше, именно там, где дело идет об изображении действительности (одна сцена квартального, рассуждающего о картинах Чарткова… есть уже гениальный эскиз); но вся остальная половина повести невыносимо дурна…» «…Мысль повести была бы прекрасна, если б поэт понял ее в современном духе: в Чарткове он хотел изобразить даровитого художника, погубившего свой талант, а следовательно, и самого себя, жадностию к деньгам и обаянием мелкой известности. И выполнение этой мысли должно было быть просто, без фантастических затей, на почве ежедневной действительности…» Мысль о гибельных последствиях «копирования с натуры вместо творческого воспроизведения натуры» также выражена, по мнению критика, «чересчур затейливо, холодно и сухо аллегорически».

Стр. 74. Беленькая – ассигнация в двадцать пять рублей.

Стр. 77. Гвидо Рени (1575–1642) – итальянский художник.

Стр. 78…об одном портрете… Леонардо да Винчи… – Речь идет о портрете Монны Лизы («Джоконда»). Итальянский художник и архитектор Вазари (1511 – 1574) в своем «Жизнеописании художников» отмечал необычайную жизненность этого портрета и особенно – изображения глаз.

Стр. 84. Громовой – персонаж баллады Жуковского «Двенадцать спящих дев», продавший душу дьяволу.

Стр. 87…достойной Вандиков… – Ван-Дейк Антонис (1599–1641) голландский художник.

Стр. 88…во вкусе Теньера… – Тенирс Давид Младший (1610–1690) фламандский художник.

Стр. 92. Корредж – Корреджо (настоящее имя – Антонио Аллегри) (1494–1534) – итальянский художник.

Стр. 107. Грандиссон – герой одноименного романа английского писателя С. Ричардсона (1754).

ШИНЕЛЬ

Впервые опубликовано в «Сочинениях Николая Гоголя», т. III. СПб.| 1842 (ценз. разр. 15 сентября).

П. Анненков вспоминает о том, как «однажды при Гоголе рассказан был канцелярский анекдот о каком-то бедном чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми, усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья…». Однако во время первой же охоты ружье было потеряно. «Чиновник возвратился домой, лег в постель и уже не вставал: он схватил горячку». Только собрав деньги и купив новое ружье, товарищи смогли возвратить чиновника к жизни. «Все смеялись анекдоту… исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслию чудной повести его «Шинель»…»

Рассказ этот Гоголь мог услышать еще до отъезда за границу, в 1835–1836 годах. Однако никаких свидетельств работы писателя над «Шинелью» в это время нет.

Первый сохранившийся набросок, носящий название «Повесть о чиновнике, крадущем шинели» (что, очевидно, связано С ее фантастическим финалом), датируют 1839 годом. Работа над повестью шла £ перерывами вплоть до начала 1841 года.

Еще до опубликования повести Белинский отметил, что это «одно из глубочайших созданий» писателя («Библиографическое известие», 1842). По-видимому, критик сумел прочитать «Шинель» в рукописи, при посредстве Н. Я. Прокоповича, наблюдавшего за изданием сочинений Гоголя.

В 1847 году Ап, Григорьев писал: «…В образе Акакия Акакиевича поэт начертал последнюю грань обмеления Божьего создания до той степени, что вещь, и вещь самая ничтожная, становится для человека источником беспредельной радости и уничтожающего горя, до того, что шинель делается трагическим fatum в жизни существа, созданного по образу и по подобию Вечного; волос становится дыбом от злобно-холодного юмора, с которым следится это обмеление…» («Гоголь и его последняя книга». – «Московский городской листок», 1847, № 62).

Позднее Ап. Григорьев неоднократно подчеркивал отрицательные последствия гоголевской трактовки характера, считая, что она подала повод к «односторонности в произведениях так называемой натуральной школы». «Вопль идеалиста Гоголя за идеал, за «прекрасного человека» – перешел здесь в вопль и протест за расслабленного, за хилого морально и физически человека» («И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа «Дворянское гнездо», статья первая, 1859).

С других, революционно-демократических позиций, критиковал гоголевский подход к центральному персонажу Н. Чернышевский: не веря в силы таких людей, как Акакий Акакиевич, и стремясь возбудить к ним жалость, Гоголь, по мнению критика, избегает говорить всю правду о своем герое. «Таково было отношение прежних наших писателей к народу. Он являлся перед нами в виде Акакия Акакиевича, о котором можно только сожалеть, который может получать себе пользу только от нашего сострадания… Читайте повести из народного быта г. Григоровича и г. Тургенева со всеми их подражателями– все это насквозь пропитано запахом «шинели» Акакия Акакиевича» («Не начало ли перемены?», 1861).

О громадном влиянии повести Гоголя на последующую русскую литературу свидетельствует фраза, записанная Вогюэ со слов одного русского писателя: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели» (Vоgйё. Le roman russe, 1886; не названный Вогюэ автор этой фразы точно не установлен; высказывались предположения, что это Достоевский или Тургенев).

ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО

Опубликовано впервые в книге: «Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя». СПб., ч. II, 1835 (ценз. разр. 10 ноября 1834 г.). Название повести имеет здесь два варианта: «Записки сумасшедшего» – на шмуцтитуле, п непосредственно над текстом – «Клочки из записок сумасшедшего».

В перечне содержания «Арабесок», составленном к августу 1834 года, упомянуты «Записки сумасшедшего музыканта». Гоголевский замысел на этой стадии близок еще к традициям романтической повести о художниках, вдохновенных безумцах.

После 1834 года замысел повести претерпел коренные изменения, важнейшее из которых состояло в том, что тема безумия была связана теперь с новым персонажем – бедным чиновником, прообразом будущего «маленького человека».

Перед выходом в свет «Арабесок», как писал Гоголь Пушкину осенью 1834 года, произошла «довольно неприятная зацепа по цензуре по поводу «Записок сумасшедшего». Был произведен ряд купюр. В современных публикациях повести цензурные искажения устранены.

Рецензенты «Библиотеки для чтения» и «Северной пчелы» с похвалой отозвались о повести, но не увидели в ней значительного произведения. Характерно замечание Сенковского, что «Клочки из записок сумасшедшего»… были бы еще лучше, если б соединялись какою-нибудь идеей» («Библиотека для чтения», 1835, т. IX). В противовес такому мнению Белинский в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» отметил, что в повести – «бездна поэзии», «бездна философии», что в ней мы видим «психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира…».

Стр. 152. Странные дела делаются в Испании. – В Испании после смерти короля Фердинанда VII (1833) началась борьба за престол. Кроме испанских политических партий, в ней приняли участие заинтересованные иностранные державы (в том числе Франция).

Стр. 157. Полинияк – Полиньяк Огюст Жюль Арман (1780–1847) – французский министр при короле Карле X.

ПЬЕСЫ

РЕВИЗОР

Премьера комедии состоялась 19 апреля 1836 года в Александринском театре, в Петербурге. Одновременно в Петербурге вышло первое издание «Ревизора» (ценз. разр. 13 марта 1836 г.).

Сохранился документ, позволяющий довольно точно датировать начало работы над комедией. 7 октября 1835 года Гоголь писал Пушкину: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русской чисто анекдот…духом будет комедия из пяти актов, и, клянусь, будет смешнее черта». Тот факт, что Пушкин подсказал Гоголю сюжет для его будущей комедии, подтверждается и другими документами: воспоминаниями П. Анненкова, В. Соллогуба, П. Бартенева, О. Бодянского, а также свидетельством самого Гоголя. «Мысль Ревизора принадлежит… ему», – писал Гоголь о Пушкине в «Авторской исповеди», хотя не исключено влияние на гоголевский замысел и других источников. Анекдот о проезжем, принятом за ревизора, генерал-губернатора или другое важное лицо, был в то время широко распространен и получил отражение в ряде художественных произведений: в повести А. Вельтмана «Провинциальные актеры» (1835), в комедии Г. Квитки-Основьяненко «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе» (опубликована в 1840, но написана еще в конце 20-х годов; Гоголь, возможно, был знаком с этой комедией, ходившей в списках) и т. д.

В бумагах Пушкина сохранился набросок, свидетельствующий о том, что поэт собирался воспользоваться популярным «анекдотом». «Криспин приезжает в Губернию № на ярмонку – его принимают за (нрзб.)… Губерн(атор) честной дурак – Губ(ернаторша) с ним кокетничает – Криспин сватается за дочь» (Пушкин. Поли. собр. соч., т. VIII, кн. I. Изд-во АН СССР, 4948, с. 431). Такие совпадения, как кокетничанье Губернаторши с Криспином и Хлестакова с Анной Андреевной, как сватовство Криспина за дочь губернатора и Хлестакова – за дочь Городничего, не могут быть случайностью и свидетельствуют о том, что Пушкин подсказал Гоголю не только фабулу административного qui pro quo, но и некоторые подробности ее обработки. Но в то же время уже видна глубокая оригинальность гоголевского художественного решения. Вместо ловкого обманщика (на что, в частности, указывает имя Криспин, служившее обозначением устойчивого амплуа хвастуна и плута во французской комедии), морочащего простоватого Губернатора (Губернатор – «честной дурак»), в центре комедии оказался непреднамеренный «обманщик», оказавшийся тем не менее победителем над многоопытным и искушенным в служебной дипломатии Городничим. Вместе с изменением типажа главных персонажей была глубоко перестроена вся ситуация комедии, весь ход ее действия.

Гоголь закончил комедию необычайно быстро. Не прошло и двух месяцев со времени приведенного выше письма к Пушкину, как драматург уже сообщал М. Погодину, что «третьего дни» написал пьесу и теперь отдает ее на театр.

В январе 1836 года Гоголь читал комедию у В. Жуковского, в присутствии Пушкина. Об одном из чтений у Жуковского, имевшем место 18 января, мы узнаем из письма Вяземского к А. Тургеневу: «Вчера Гоголь читал нам новую комедию «Ревизор»… Читает мастерски и возбуждает un feu roulant сГeclats de rire dans l'auditoire [44] 44
  взрывы хохота среди присутствующих (франц.).


[Закрыть]. He знаю, не потеряет ли пиеса на Сцене, ибо не все актеры сыграют, как он читает».

Опасения Вяземского оправдались: ни театр, ни зрители не были подготовлены к «Ревизору».

Несмотря на ближайшее участие Гоголя в распределении ролей, в проведении репетиций, трактовка комедии в Александринском театре не отличалась художественной цельностью и завершенностью. А. Я. Панаева (Головачева), дочь известного актера Брянского, свидетельствовала: «Все участвующие артисты как-то потерялись; они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе, новы для них и что эту пьесу нельзя так играть, как они привыкли разыгрывать на сцене свои роли в переделанных на русские нравы французских водевилях». Приблизиться к гоголевскому замыслу удалось лишь Сосницкому (Городничий) и Афанасьеву (Осип); большинство же актеров осталось во власти водевильных штампов. Ощутимее всего для спектакля была неудача исполнителя главной роли – Дюра, который, по свидетельству Гоголя, «ни на волос не понял, что такое Хлестаков», сделав его «чем-то вроде целой шеренги водевильных шалунов…».

В вечер премьеры – 19_апреля – Гоголь пришел в театр, охваченный тяжелыми предчувствиями.

Присутствовавший на премьере П. Анненков замечательно ярко описал реакцию зрительного зала, возникновение и противоборство в нем различных эмоциональных потоков: «Уже после первого акта недоумение было написано на всех лицах (публика была избранная в полном смысле слова), словно никто не знал, как должно думать о картине, только что представленной. Недоумение это возрастало потом с каждым актом. Как будто находя успокоение в одном предположении, что дается фарс, большинство зрителей, выбитое из всех театральных ожиданий и привычек, остановилось на этом предположении с непоколебимой решимостию. Однако же в этом фарсе были черты и явления, исполненные такой жизненной истины, что раза два, особенно в местах, наименее противоречащих тому понятию о комедии вообще, которое сложилось в большинстве зрителей, раздавался общий смех. Совсем другое произошло в четвертом акте: смех по временам еще перелетал из конца залы в другой, но это был как-то робкий смех, тотчас же и пропадавший; аплодисментов почти совсем не было; зато напряженное внимание, судорожное, усиленное следование за. всеми оттенками пьесы, иногда мертвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей. По окончании акта прежнее недоумение уже переродилось почти во всеобщее негодование, которое довершено было пятым актом. Многие вызывали автора потом за то, что написал комедию, другие за то, что виден талант в некоторых сценах, простая публика за то, что смеялась, но общий голос, слышавшийся по всем сторонам избранной публики, был: «Это – невозможность, клевета и фарс».

В целом, если учитывать реакцию не одной «избранной публики», но всего зрительного зала, – это не был неуспех в общепринятом смысле слова. Скорее это даже был успех. Но для Гоголя он означал почти провал, так как не был понят его творческий замысел.

На премьере (а затем, 24 апреля, во время третьего исполнения) присутствовал Николай I. «Инспектор российской труппы» А. Храповицкий с удовлетворением зафиксировал августейшую реакцию: «…был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души». В целом отношение царя к «Ревизору» недостаточно ясно; А. И. Вольф передает другую его фразу, оброненную после премьеры: «Тут всем досталось, а больше всего мне». Но при общем характере спектакля, одобрение Николая, не понявшего всей глубины комедии, вполне естественно. Парадокс этот отметил Герцен в статье «О развитии революционных идей в России»: «Император Николай умирал со смеху, присутствуя на представлениях «Ревизора»!!!»

25 мая состоялось первое представление «Ревизора» в Москве, повторившее недостатки петербургской премьеры: та же незавершенность и противоречивость общей трактовки, то же влияние водевильных штампов. Единство спектакля было подорвано неудачей главной роли: игравший Хлестакова Д. Ленский – известный актер и водевилист (между прочим, автор «Льва Гурыча Синичкина», написанного в 1839 г.) – придал своему персонажу водевильный отпечаток. Среди немногих актерских удач – исполнение М. Щепкиным роли Городничего. Гоголь, вопреки первоначальному намерению, не принял личного участия в постановке «Ревизора» в Москве, ограничившись лишь замечаниями и советами в письме к М. Щепкину. «Чувствую, что теперь не доставит мне Москва спокойствия… – писал Гоголь к М. Погодину 10 мая. – Еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники».

Исключительно болезненная реакция Гоголя на толки «соотечественников» требует объяснения, так как она не вполне соответствует реальному положению в русской критике, тому приему, который встретил в ней «Ревизор». Как увидим ниже, большинство рецензентов (и притом самые серьезные) отнеслось к произведению более чем доброжелательно. Однако общая картина складывалась в восприятии Гоголя неблагоприятным образом.

Прежде всего, реакция писателя обусловлена в большей мере устными, а не печатными отзывами. «Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня… Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия». Эти строки (из письма к М. Щепкину от 29 апреля 1836 г.) написаны были тогда, когда еще не появилось в печати ни одного отклика на комедию, и воспроизводят доходившие до Гоголя устные толки.

И действительно: мемуаристы сообщают о многих фактах, конкретизирующих суммарное впечатление автора «Ревизора». Так, В. И. Панаев, видный петербургский чиновник, по свидетельству А. Я. Панаевой, «приходил в ужас от того, что «Ревизора» дозволили играть на сцене. По его мнению, это была безобразная карикатура на администрацию всей России…». Одним из самых неистовых недоброжелателей Гоголя прослыл чиновник департамента духовных дел Ф. Вигель. Нелюбовь его к писателю была столь широко известна, что Вяземский, сообщая еще до премьеры о чтении Гоголем комедии, прибавлял: «Вигель его терпеть не может…» 31 мая Вигель писал М. Загоскину: «Читали ли вы сию комедию? видели ли вы ее? Я ни то, ни другое, но столько о ней слышал, что могу сказать, что издали она мне воняла. Автор выдумал какую-то Россию и в ней какой-то городок, в который свалил он все мерзости, которые изредка на поверхности настоящей России находишь: сколько накопил он плутней, подлостей, невежества!»

Общая картина устных толков и споров вокруг «Ревизора» была, конечно, сложнее и не сводилась к осуждению и недоброжелательству. Воспоминания В. Стасова, бывшего в то время студентом Петербургского училища правоведения, свидетельствуют о настроениях молодежи: «Некоторые из нас видели тогда тоже и «Ревизора» на сцене. Все были в восторге, как и вся вообще тогдашняя молодежь. Мы наизусть повторяли потом друг другу, подправляя и пополняя один другого, целые сцены, длинные разговоры оттуда. Дома или в гостях нам приходилось нередко вступать в горячие прения с разными пожилыми (а иной раз, к стыду, даже и не пожилыми) людьми, негодовавшими на нового идола молодежи…» Однако в эту пору голоса доброжелателей или не доходили до Гоголя, или не имели на него большого действия.

Когда же, по прошествии некоторого времени, в споры о «Ревизоре» вступила пресса, то первыми оказались отзывы Ф. Булгарина и О. Сенковского. И это еще более усилило тяжелое настроение Гоголя. Слова писателя из письма к М. Погодину от 10 мая: «Что сказано верно и живо, то уже кажется пасквилем», – могли быть уже подсказаны и обвинениями Булгарина.

Рецензия Ф. Булгарина («Северная пчела» от 30 апреля и 1 мая 1836 г.) преследовала прежде всего цель доказать нетипичность содержания комедии. «Автор «Ревизора» почерпнул свои характеры, нравы и обычаи не из настоящего русского быта, но из времен преднедорослевских…». Наряду с перемещением во времени рецензент пытался осуществить перемещение «Ревизора», так сказать, и в пространстве. Подобные события могли произойти разве что на «Сандвичевых островах, во времена капитана Кука», – шутил рецензент. Развивая эту мысль в более серьезном плане, он приурочивал события «Ревизора» к Украине или Белоруссии (подобный прием повторил Сенковский, а позднее, в 1840 г., Н. Греч): Гоголь «…желая представить русский уездный городок, с его нравами, изобразил городок мало-российский или белорусский… Да и сам городничий не мог бы взять такую волю в великороссийском городке… Словом, городок автора «Ревизора» не русский городок, а малороссийский или белорусский: так незачем было и клепать на Россию».

Появившийся в «Библиотеке для чтения» (1836, т. 16; ценз. разр. 30 апреля) разбор «Ревизора» Сенковским снисходительнее и мягче. Критик не отрицает истинного комизма пьесы, называет ряд «превосходных сцен», но отказывает «Ревизору» в праве считаться высоким произведением. Тут обнаруживается цель Сенковского, соединившего в одной статье разбор «Недовольных» М. Загоскина (написанный Н. Полевым) и разбор «Ревизора». «У г. Загоскина была идея, и хорошая комическая идея; у г. Гоголя идеи нет никакой». «Сверх того из злоупотреблений никак нельзя писать комедии, потому что это не нравы народа, не характеристика общества, но преступления нескольких лиц, и они должны возбуждать не смех, а скорее негодование честных граждан». В этих упреках – традиционная альтернатива: или легкий, непритязательный комизм, или моральное негодование. Не был понят рецензентом и новаторский «план» ведения действия, о чем свидетельствует любопытный совет, данный им Гоголю. Чтобы сильнее завязать пьесу, нужно… ввести «еще одно женское лицо». «Оставаясь дней десять без дела в маленьком городишке, Хлестаков мог бы приволокнуться за какой-нибудь уездною барышней, приятельницею или неприятельницею дочери городничего, и возбудить в ней нежное чувство, которое разлило бы интерес на всю пиесу». Это привело бы в четвертом действии к «ревности Марии Антоновны» и доставило бы «комическому дарованию г, Гоголя много забавных черт соперничества двух провинциальных барышень». Сенковский великодушно передает «эту мысль благоуважению автора, который без сомнения захочет усовершенствовать свою первую пиесу…». Гоголь, естественно, не воспользовался этим советом, хотя (как будет видно ниже) не оставил его без ответа.

Лишь отзывы Булгарина и Сенковского и успел прочесть Гоголь до своего отъезда за границу 6 июня. Все серьезные разборы его комедии появились тогда, когда писатель был уже далеко от родины.

Рецензия писателя и экономиста В. Андросова («Московский наблюдатель», 1836, ч. VII, кн. I, ценз. разр. 5 июня) обращала внимание на глубокую оригинальность комедии. «Да, «Ревизор» смешон, говорят, это преуморительный фарс! Нет, господа, найдите, потрудитесь изобрести другое выражение. Чтобы точно характеризовать комедию с таким содержанием, как «Ревизор», для этого традиции вашей пиитики не сыщут приличного прилагательного. Если правила пишутся с произведений, а произведения выражают общества, – то наше общество другое нежели то, когда эти риторики и эти пиитики составились». Андросов назвал «Ревизора» комедией «цивилизации», так как вместо семейного человека Гоголь изображает человека в его общественных связях.