Текст книги "Тайна профессора Макшеева"

Автор книги: Николай Автократов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Украли. Нет! Нет, не может быть! – шептал он.

Снова стали перебирать разбросанные бумаги. Конверта не было.

– Что делать! Что делать?

– Как это могло произойти?!

– Кто проболтался? Ваня, вы никому не говорили?

– Нет, никому, решительно никому.

– Может быть, в шутку, нечаянно?

– Нет, честное слово, нет, не говорил.

– Кто еще знал? Ольга, вы никому не сообщали о том, что чертеж будет заперт здесь?

– Нет, никому не говорила… только Юрию…

– Какому Юрию?

– Юрию Станиславовичу, – ответила Ольга, бледнея.

– Пашкевичу?!

– Да… он мой жених.

– Жених! Пашкевич-то! – воскликнул Другов. – Так ведь он давно уже женат! Его жена и двое ребят живут в Тарасовке!

Лицо Ольги вытянулось, глаза и рот широко раскрылись… и она зарыдала.

– Но неужели Пашкевич из этой же темной компании? – продолжал Другов. – Он же пострадал за нас, на него самого напали бандиты.

– На него напали?! – с яростью закричал Званцев. – Никто на него не нападал. Он все наврал. Он шел к нам для каких-то своих грязных дел с револьвером в кармане, и от действия лучей револьвер сам разрядился. Ах! Я во всем сам виноват. Мне тогда же вся эта история с нападением показалась подозрительной, а я ничего не предпринял. Ну, конечно! И пальто у него загорелось… а револьвер он успел куда-нибудь закинуть…

– А я рекомендовал! Кого! Ольгу… О, безмозглая дура! Неужели не хватило у тебя ума, чтобы раскусить этого франтика! – закричал Ваня.

Ольга рыдала, лежа на диване, и билась головой о подушку.

– Что же делать? Что же делать? Все… все пропало, – твердил профессор.

– Надо действовать! Не все еще потеряно. Сейчас же звоните Ремизову. Прошло не более четверти часа, как они скрылись.

Инженер овладел собой.

– Пашкевич сегодня был здесь?

– Был, – сказал Ваня.

– Я видела его в коридоре… он разговаривал с блондином маленьким, – сказала Ольга, не переставая рыдать.

– С белобрысым! Ваня, звоните Ремизову. Андрей Васильевич, закройте кабинет… пусть все остается, как было. Вам, Ольга, придется обождать здесь. Возьмите себя в руки.

Но Ольга рыдала и, казалось, ничего не слышала.

ПОГОНЯ

Весть о взломе несгораемого шкафа с быстротой молнии облетела весь институт. Через несколько минут коридор был заполнен студентами. Любопытные заглядывали в дверь кабинета, расспрашивали о происшествии, вздыхали и возмущались.

«Что случилось? Как это могло произойти!» – слышалось со всех сторон.

Нужно было во что бы то ни стало скрыть истину и очистить коридор от посторонних. Званцев и Ваня взяли это на себя.

– Пожалуйста, успокойтесь! – кричал инженер. – Ничего особенного не произошло. Воры хотели взломать несгораемый шкаф, в котором хранилась платина. Но кража не удалась… Освободите коридор, вы мешаете розыскам.

С улицы донеслись звуки автомобильных гудков, и у крыльца института остановились две машины.

Из первой машины вышел следователь Ремизов и еще два сотрудника; из второй – помощник Ремизова Аксенов с ищейкой на поводке.

Ваня уже был около машин и проводил прибывших к месту происшествия.

Коридор моментально очистили от посторонних.

– Как это произошло? Расскажите быстро, но подробно, – сухо спросил Ремизов.

Званцев обстоятельно рассказал обо всем случившемся и добавил, что Пашкевич, судя по всему, должен быть причастен к этому делу.

Выслушав сообщение Званцева, Ремизов заметил:

– Очень жаль, что вы здесь все перерыли. Ну, а дверцу шкафа кто-нибудь трогал?

Оказалось, что до дверцы шкафа никто не дотрагивался. Ремизов осмотрел ее.

– Работали универсальным американским инструментом с электрическим приводом, – заметил Ремизов, – и, по всем признакам, работал специалист своего дела… Ага, вот это интересно! – и он указал на тряпку, которой была обмотана ручка шкафа.

– Товарищ Аксенов, ну-ка, принимайтесь за дело!

Аксенов подвел собаку, дал ей понюхать тряпку, за которую держались взломщики, и пустил ее по следу. Собака, обежав несколько раз комнату, бросилась в коридор, а затем к боковой лестнице, ведущей во двор.

– Мы подождем здесь, – сказал Ремизов. – О результатах они нам позвонят. Впрочем, особенных результатов ждать не следует. Вернее всего, Тоби доведет их до места стоянки автомобиля, на котором уехали преступники.

– Вы говорите, – продолжал Ремизов, – что о чертежах Пашкевичу сообщила Ольга Пермякова. Где она? Я бы хотел с ней побеседовать.

– Ольга в соседней комнате. У нее нервный припадок, – ответил Другов. – Там доктор возится с ней.

– Жаль. Впрочем, вы сами, очевидно, знаете адрес Пашкевича. Как его зовут?

– Юрий Станиславович.

Профессор порылся в кармане и достал записную книжку.

– Вот и адрес, – сказал он. – Улица Кропоткина, Полуэктов переулок, семь… Телефона у него нет.

Следователь записал адрес.

– Но здесь он живет один, – заметил Другов. – Его семья, насколько я знаю, живет на даче в Тарасовке.

Ремизов сел у стола. Другов тяжело опустился в кресло, а Званцев ходил по комнате и порывисто курил трубку. Все молчали. Ремизов от нетерпения стучал пальцами по столу.

Вошел Ваня.

– Ольгу увезли. Эких дел натворила по глупости! – сказал он и сел около Другова.

Воцарилось тяжелое молчание. Наконец, послышались шаги, и в кабинет вошел Аксенов. Все вскочили с мест.

– Уехали на метро, – сказал Аксенов.

– На метро?!

– Да. Со станции «Улица Коминтерна».

– Тоби повела нас отсюда прямо по двору, вокруг физического корпуса, потом через улицу Герцена по левой стороне улицы Грановского. След был совершенно свежий. У метро собака задержалась – слишком много проходило народу, – а через минуту нашла след и быстро спустилась вниз.

– К какой платформе? – спросил Ремизов.

– К левой, где отходят поезда в Сокольники.

– Отлично! Вы, Аксенов, сейчас же займитесь Пашкевичем. Отправляйтесь сначала к нему на московскую квартиру, хотя там вы его, конечно, не застанете, потом в Тарасовку, разыщите его семью. Мы с товарищем Званцевым поедем к дочери Макшеева… Мне необходимо с ней поговорить.

Ремизов взглянул на часы. Они показывали двадцать пять минут второго.

Машина быстро довезла Ремизова и Званцева до Петровского парка.

Елена Николаевна была дома. Она сидела за столом и занималась со своей дочерью. Званцев представил ей Ремизова и объяснил причину их визита.

– Ирина, пойди в свою комнату. Я скоро освобожусь, – обратилась к дочери Елена Николаевна. Затем со всеми подробностями она рассказала Ремизову о своих встречах с мнимыми научными сотрудниками.

Да, действительно, они снова были у нее. Сидели недолго, требовали сообщить, какие материалы отца она передала Другову, угрожали ей… Она безусловно может их опознать. Они не были одеты в кожаные пальто: на маленьком было новенькое коричневое драповое пальто и шляпа, а в руках трость. Другой был в темно-сером пальто и в такой же кепке.

– Скажите, – перебил Елену Николаевну Ремизов, – вы не заметили, не было ли на их руках перчаток?

– На одном были перчатки, а вот маленький… не могу сказать точно, но на его руках перчаток, кажется, не было, – ответила Елена Николаевна.

– Вы сказали, что они спешили на поезд. Откуда вам это известно? – снова задал вопрос Ремизов.

– Видите ли, брюнет все время смотрел на часы, а один раз он напомнил своему спутнику, что до отхода поезда осталось только двадцать две минуты. После этого они вскоре ушли.

– А не можете ли вы припомнить точно, в котором часу они ушли… это очень важно.

– Было без восемнадцати минут шесть. Я тогда взглянула на часы и еще подумала, что уже поздно, а Ирина еще гуляет.

– Могу я позвонить от вас по телефону? – спросил Ремизов.

– Пожалуйста.

Ремизов вышел в коридор, где висел телефон. Вернувшись через минуту, он сказал решительным тоном:

– Едемте.

– Вы обнаружили что-нибудь новое? – спросил Званцев.

– Да! Кое-что… Благодаря сообщениям товарища Савельевой.

– Едемте скорее, товарищ Званцев.

Они откланялись.

Елена Николаевна стояла в дверях, обняв Ирину. Мать и дочь были очень похожи друг на друга. Обе стройные, с худощавыми лицами, большими темными глазами и прямыми, сросшимися над переносицей бровями. Волосы у обеих были гладко причесаны на прямой пробор.

– Еще увидимся, – сказал на прощание Званцев.

Автомобиль тронулся.

– Я навел справки, – повернулся Ремизов к Званцеву. – В восемнадцать часов четыре минуты отходит только один поезд с Казанского вокзала – Москва – Голутвин. Только на него могли спешить эти господа. Если так, то можно предположить, что они туда же отправились после взлома шкафа.

– Конечно, это возможно. Они ведь и на метро уехали в сторону Комсомольской площади.

– Вот видите! Кроме поезда в восемнадцать ноль четыре, на Голутвин идут еще пять поездов, из них два днем: в двенадцать часов двадцать одну минуту и в двенадцать часов пятьдесят пять минут. Вы вызвали меня ровно в двенадцать пятьдесят. Десять минут вы разговаривали. В двенадцать сорок вышли из комнаты, где были заперты. Сколько времени вы там были?

– Около получаса.

– Получаса? Опытный взломщик вскроет несгораемый шкаф за пятнадцать-двадцать минут. Следовательно, когда они похитили чертежи, было чуть больше двенадцати часов. До станции метро они шли пять минут, на метро ехали не больше пятнадцати минут и, следовательно, могли уехать со вторым поездом – Луховицким, в двенадцать пятьдесят пять. А сейчас, – Ремизов поглядел на часы, – уже два часа двенадцать минут. Они отъехали от станции Бронницы, а мы только от площади Маяковского.

– Вы хотите их догнать? – удивился Званцев.

– Да. Я, правда, дал уже распоряжение по линии снять с поезда трех подозрительных пассажиров и сообщил их приметы, но лучше самим быть на месте… Вы ведь ничего не имеете против?

– Нисколько. А где рассчитываете вы догнать их?

– Где-нибудь около Воскресенска.

– Машина у нас прекрасная, – продолжал Ремизов, – и за городом мы сможем развить скорость до девяноста километров в час.

Проехав улицу Горького, машина свернула к площади Свердлова затем к площади Ногина, направилась к Таганской площади, Крестьянской заставе и выехала на Остаповское шоссе.

За городом шофер прибавил скорость. Сирена ревела почти непрерывно. Машина была открытая, и ветер пронизывал до самых костей. Званцеву стало холодно. Он поднял воротник пальто.

Шоссе то удалялось от линии железной дороги, то вновь приближалось и шло параллельно, то пересекало ее. Один раз машина была задержана у шлагбаума, чтобы пропустить товарный поезд.

– Будем останавливаться? – спросил Званцев.

– Нет. В Раменском, по расписанию, поезд был в два часа. Я дал распоряжение в час пятьдесят, и оно не успело еще дойти. Остановимся у следующей станции.

Еще через десять минут машина въехала в город Бронницы. Ремизов велел остановиться у отделения милиции и пошел звонить на железнодорожную станцию. Агенты охраны были на месте, но распоряжение Ремизова пришло через семь минут после отхода поезда.

Помчались дальше, к станции Фаустово. Здесь оказалось, что агенты вовремя получили распоряжение и сели в поезд примерно четверть часа тому назад. Чтобы не терять времени, тотчас же двинулись дальше. Шоссе отошло в сторону от линии железной дороги. Стали набирать скорость. Обогнали какой-то грузовик, груженный железом, еще грузовик с ящиками, желтую карету с надписью «Хлеб», бензиновую цистерну и две легковые машины М-1. Чтобы добраться до станции Виноградово, пришлось свернуть с шоссе и ехать примерно с километр по проселку. На станции оказалось, что никого с поезда не сняли, и единственный милиционер, который был на вокзале, сам сел на этот поезд для выполнения распоряжения.

Поехали дальше. Наконец, стали нагонять быстро идущую большую легковую машину.

Ремизов приказал прибавить газ. Машина оказалась «Линкольном», в ней сидело трое. Ремизов знаком предложил им остановиться и, выйдя из автомобиля, пошел проверять документы.

Ничего подозрительного, однако, не оказалось. Это ехала на Коломенский завод комиссия Главтрансмаша. Все было в порядке. Пока они таким образом стояли и осматривали «Линкольн» и его пассажиров, их обогнали в обратном порядке легковые машины, цистерна, машина с хлебом и грузовики.

Когда Званцев и Ремизов подъезжали к станции Конобеево, от нее только что отошел поезд на Москву. Шофер затормозил машину, Ремизов выскочил из нее, чтобы пойти на станцию… и остановился, как вкопанный: у края дороги стоял желтый автомобиль с надписью «Хлеб», обе дверцы его были открыты, за рулем никого не было. Внутри карета была пуста – обычных выдвижных полок для хлеба не было.

– Что? Что вы стоите? – удивленно спросил инженер.

– Вас это не поражает? – сказал Ремизов, указывая на карету.

В голосе его чувствовалась тревога.

– Неужели вы думаете, что они ехали в этом автомобиле? Значит, они слезли с поезда?!

– Да, когда заметили, что агенты на него садятся… Идемте на станцию.

Ремизов пошел к дежурному. Через минуту он вышел оттуда. Вид у него был сумрачный, губы сжаты, кулаки стиснуты.

– Со станции Фаустово действительно угнали хлебный автомобиль. Полки и хлеб выбросили прямо в грязь. На Луховицком поезде, конечно, никого не обнаружили, – сказал он. – Я дал распоряжение по линии, в Бронницы, Раменское и Москву, но… едемте скорей обратно.

Машина понеслась обратно по дороге к Москве. Снова замелькали мимо деревья, избы, встречные машины…

– Они сделали ошибку, – заметил Званцев, – что бросили автомобиль. Этим они выдали себя.

– Струсили. Они были в панике. Не ожидали, что их выследят.

Автомобиль достиг предельной скорости.

Уже стемнело, когда наши уставшие и продрогшие путники вернулись в Москву.

Ремизов остановил машину у первого телефона-автомата и соединился с Казанским вокзалом. Поезд уже полчаса тому назад прибыл в Москву. Ничего подозрительного на нем не было обнаружено.

– Между пальцев ускользнули! – с досадой сказал Ремизов. – Ну, едемте к Другову.

И машина покатила по улицам города.

НОВЫЕ НИТИ

Когда Ремизов и Званцев вошли в квартиру Другова, они застали там, помимо самого хозяина, Ваню и Аксенова.

Другов сидел в кресле у стола. На нем был домашний халат и туфли. Ваня и Аксенов только что вернулись из своей поездки.

Другов казался очень подавленным. Увидев входящих, он заволновался и поднялся им навстречу.

– Где вы так долго пропадали? Обнаружили какие-нибудь следы?

Инженер успокоил его, усадил в кресло и попросил не спешить с расспросами.

– Прикажете доложить, товарищ начальник? – спросил Аксенов.

– Докладывайте.

Аксенов начал рассказывать. Они не застали Пашкевича на его московской квартире. Комната была заперта на замок. По словам соседей, он накануне пришел поздно вечером и ушел очень рано утром. Никто, впрочем, его не видал, и потому не удалось установить, ушел ли он с каким-нибудь багажом или без вещей.

Аксенов дал распоряжение взять квартиру под наблюдение, а сам вместе с Ваней поехал в Тарасовку. Никого под фамилией Пашкевич среди постоянно проживающих в этой дачной местности не оказалось. По наведенным справкам, однако, выяснилось, что некая Мария Петровна Константинова, жена какого-то инженера, вместе с двумя детьми снимает комнату на даче одного железнодорожника. Она и оказалась женой Пашкевича.

– Мы застали ее дома за стиркой, – сказал Аксенов.

– Да, живут они очень посредственно, – добавил Ваня. – В комнате грязь, горшки, какие-то тряпки… Дети одеты кое-как, не умыты. Я бы ни за что не поверил, что пришел в семью этого выхоленного щеголя.

Аксенов продолжал:

– Она удивилась нашему приходу и обеспокоилась, когда узнала, что мы ищем ее мужа. Она, видите ли, думала, что он в командировке, где-то на Алтае. Выяснилось также, что в начале августа Пашкевич недели две жил у них на даче.

– Это когда он после ранения и ожогов лечился на курорте, – не удержался заметить Ваня.

– Во время своего пребывания на даче Пашкевич посылал несколько писем до востребования в Москву, но в какое почтовое отделение и на чье имя – она не могла или не захотела сказать. Перед отъездом Пашкевич оставил им немного денег и сказал, что пришлет еще, но до сих пор ничего не прислал. Я распорядился установить надзор за дачей… Вот и все, – закончил Аксенов.

Ремизов помолчал некоторое время.

– Наша работа на сегодняшний день вовсе не так бесплодна, как вы думаете, товарищи. Мы установили, что диверсанты, или хотя бы один из них, проживают где-то но линии Казанской железной дороги, между Воскресенском и Голутвиным, это во-первых. Во-вторых, Пашкевич посылал в начале августа из Тарасовки кому-то из них, я так полагаю, письма до востребования. Можно предположить, что он и впредь будет посылать их. Если нам удастся установить фамилию адресата…

– И устанавливать не надо, и без того ясно, на чье имя од посылал письма, – сказал инженер. – Конечно, на имя Званцева.

Все удивленно переглянулись.

– Паспорт-то мой ведь у них, – пояснил Званцев.

– Ваше предположение основательно, – заметил Ремизов, – паспорта в почтовых отделениях не проверяются по справочнику утерянных документов, а по вашему паспорту получать корреспонденцию до востребования им значительно безопаснее.

– Но в какое же почтовое отделение он мог направлять письма? – спросил Другов.

– Можно было бы предположить, что письма адресовались в почтовые отделения района Воскресенск-Голутвин. Между прочим, почему Константинова утверждает, что письма были московские? – спросил Ремизов.

– По маркам: она покупала марки для местных писем.

– Отлично. Я дам распоряжение по всем почтовым отделениям Москвы сообщить мне, если появится письмо до востребования на имя Сергея Ильича Званцева. С этого мы и начнем свои розыски. Кроме того, я, конечно, буду наводить справки относительно всех лиц, проживающих в районе Воскресенска и Коломны и подходящих под их приметы. Дело это сложное, и оно займет много времени, но оставить без внимания его нельзя.

– А не будет ли проще, – сказал Аксенов, – навести справки в амбулаториях о человеке, лечившем правую руку от ожога кислотой?

– А ведь это идея! – воскликнул Другов.

– Прекрасно, – согласился Ремизов, – это может очень сильно облегчить розыски.

– Едва ли он обратился в амбулаторию, – выразил сомнение Ваня. – Вероятно, он лечился у частного врача.

– Отчего же, он вполне мог обратиться и в лечебное учреждение. Он, наверное, где-нибудь работает и потому нуждается в бюллетене. Кроме того, частных врачей немного, особенно за городом, и их можно будет тоже расспросить, тем более, что день ожога нам точно известен.

– Итак, у нас в руках появились две новые нити…

Ремизов поднялся.

– Едемте, товарищ Аксенов. Нам надо спешить. До свидания, товарищи.

Ремизов и Аксенов ушли. Званцев также стал прощаться.

– Вы, Сергей Ильич, Мне тотчас же звоните, если будет что-нибудь новое, – сказал Другов на прощание.

Прошло четыре дня, прежде чем пришли новые известия. Эти дни показались нашим друзьям целой вечностью. Их томило вынужденное бездействие, работа валилась из рук. Большую часть времени они проводили у Другова в разговорах о похищенных чертежах и о том, на какие успехи может рассчитывать Ремизов. Свои прямые дела они забросили. Другов почти не бывал в институте, сказавшись больным. Званцев взял отпуск без сохранения содержания, сославшись на семейные дела. Ваня просто манкировал занятиями.

Ткеша все это время болел и теперь на положении выздоравливающего тоже пропадал у Другова.

На пятый день вечером раздался звонок у входной двери. Через минуту в комнату вошел Ремизов.

– Здравствуйте, товарищи! Сергей Ильич, а у меня для вас письмо.

Званцев вскочил с места.

Ремизов передал ему обыкновенный конверт из желтой бумаги с адресом, напечатанным на машинке.

Здесь. 47-е почтовое отделение.

До востребования. Сергею Ильичу Званцеву.

В углу стоял почтовый штемпель 38-го отделения Дзержинского района, датированный 13 октября.

Инженер вынул сложенный вдвое листок бумаги. Все сразу узнали мелкий, аккуратный почерк Пашкевича.

«Смею надеяться, что Вы ошиблись или сознательно обманули меня, написав, что захватите с собой для меня условленную сумму денег и я получу все сразу. Прошу помнить об услуге, которую я оказал вам.

Относительно девицы не беспокойтесь – она глупа и ничего не знает.

Сообщите, когда и куда мне ехать тем способом, как раньше сообщали. Надеюсь уже 30 октября получить от Вас указания. До свидания».

– Ну и гадина! – воскликнул Другов.

– Письмо, конечно, вполне характеризует автора! – сказал Ремизов. – Но оно, к сожалению, не дает нам ничего нового. Мы только узнали, что молодчики собираются улепетнуть и не сошлись в цене. Но об этом можно было бы предполагать и без письма. Правда, здесь упоминается способ сообщения, которым они сносились с Пашкевичем, но в чем он состоит – непонятно.

– Так или иначе, письмо это сослужит нам неплохую службу. Оно сегодня же будет запечатано в новый конверт, на нем появится тот же адрес, и мы отправим его из того же Дзержинского района, предварительно, конечно, сняв копию.

– А как Ольга, она помогла чем-нибудь следствию? – спросил Другов Ремизова.

– Я допрашивал ее. Но она очень нервничает, и ничего толком сказать не могла. Пашкевич за ней ухаживал, водил в театр, ресторан, говорил, что любит ее, обещал жениться. Встречались они большей частью в кафе или в метро. У него на квартире она была будто бы только два раза. Как она выразилась, он обладал страстным темпераментом и слишком любил ее, а поэтому оставаться с ним наедине она побаивалась. Предложение ей он сделал двенадцатого августа, после того, как узнал, что вы пригласили Ольгу копировать чертежи. Это было на стадионе Динамо. Женитьбу он все откладывал; говорил, что сперва обменяет одну комнату на две или хотя бы на большую площадь, давал объявления в «Справочнике по обмену жилплощади» и в «Вечерней Москве». Расспрашивать ее обо всех ваших делах и открытиях ему не было нужды: она по своему легкомыслию сама рассказывала все, что знала.

В это время в прихожей позвонили.

– Должно быть, шофер вернулся, – сказал Ремизов и стал прощаться. Но в комнату неожиданно вошел Аксенов и, поздоровавшись со всеми, что-то тихо сказал следователю и передал ему пакет. Ремизов улыбнулся.

– Что? Что такое? Что-нибудь важное? – посыпались вопросы.

– Четвертого августа в амбулаторию одного подмосковного химического комбината обращался за помощью по поводу ожога правой руки кислотой их старший химик, некто Александр Федорович Лунц. Он сказал, что нечаянно попал рукой в травильный бак с крепкой серной кислотой. Ожог признан легким, так как своевременно были приняты меры. Он попросил бюллетень на пять суток. Ну… что еще… Вот копии его анкеты и фотографическая карточка, на которой, впрочем, абсолютно ничего нельзя разобрать.

Все с интересом стали рассматривать карточку. Но разобрать на ней что-нибудь действительно было невозможно.

– Вот это снимочек! – усмехнулся Ваня.

– Это специально так сделано, – заметил Ремизов, – фотография обработана каким-то реагентом с тем, чтобы через некоторое время она выцвела. Ну, нам пора. До завтра.