Текст книги "Пепел ковчега"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Цимбаларь, во время речи Кондакова бродивший среди могил, вернулся с метровым металлическим штырем, некогда составлявшим часть ограды. Этим импровизированным щупом он истыкал землю вокруг маршальского захоронения, однако ничего подозрительного не обнаружил. Лопатой здесь был затронут только самый верхний слой почвы.

Отшвырнув штырь в сторону, Цимбаларь спросил:

– Какого числа нашли избитого Сопеева?

– Шестого ноября, – ответил Кондаков. – Как раз перед праздниками.

– Морозов ещё не было?

– Да ты что! Дождь лил. Разве не помнишь?

– Я все праздники загодя начинаю отмечать. Соответственно, ни хрена не помню.

Цимбаларь достал перочинный ножик и стал выворачивать винты-саморезы, посредством которых алюминиевые конструкции ограды скреплялись между собой. Тщательно осмотрев каждый винт, он ставил его на прежнее место. После завершения этой работы последовало краткое резюме:

– Три четверти саморезов чистенькие, словно бы только вчера с завода. А те, которыми крепится фасадная часть ограды, – сплошь ржавые. Понял, в чём тут дело?

– Конечно, – кивнул Кондаков. – Разбирали оградку. Причём лишь с одной стороны и в ненастную погоду… Вопрос, с какой целью это делалось?

– Скорее всего, для установки подъёмного оборудования, при помощи которого снимали могильную плиту. – Цимбаларь несколькими энергичными жестами изобразил эту операцию.

– Полагаешь, что бетил всё же похитили из гроба?

– Пока только предполагаю. Вот если бы прокуратура дала санкцию на эксгумацию…

– Даже и не думай! Такое возможно лишь при возбуждении уголовного дела. Если, к примеру, вскроются обстоятельства, указывающие на насильственную смерть Востроухова. Но подобный вариант сомнителен… Запомни раз и навсегда: надеяться на содействие прокуратуры нам не приходится. Мы хоть и сражаемся за торжество закона, но вынуждены действовать, так сказать, вне его поля.

– Тогда все надежды только на маршальского байстрюка. – Цимбаларь скривился, словно раскусив хинную таблетку. – А с психа какой спрос? Он сегодня ляпнет одно, а завтра другое.

– Не вешай нос! – Кондаков похлопал коллегу по плечу. – Ведь если могилу действительно вскрывали, тут поработала целая бригада. Крановщик, стропальщик, землекопы… Куда они от нас денутся? И не таких ловчил на чистую воду выводили.

В кладбищенской конторе допроса ожидал сторож, некогда обнаруживший тело Сопеева. Ради встречи с оперативниками ему даже пришлось пожертвовать своим законным выходным.

Впрочем, он не проявлял и тени беспокойства, столь естественного в данной ситуации. С первого взгляда было ясно, что это не какой-нибудь шаромыга, падкий до легкой работы, а истинный фанатик своего дела, всегда готовый бдить, мотать на ус и стучать куда следует. Всё указывало на то, что до пенсии он служил в каком-то силовом ведомстве, где умеют промывать мозги сотрудникам. Короче, это был не свидетель, а прямо-таки подарок.

Деликатно выставив директора за дверь, Кондаков за руку поздоровался со сторожем и раскрыл свой видавший виды блокнот. Цимбаларь скромно примостился в сторонке.

– Кузьма Аверьянович Подкидышев, – представился сторож, несмотря на свой преклонный возраст крепкий и кряжистый, словно дубовый пень. – Старшина внутренних войск. Фактически бывший, но таковым себя не считаю, поскольку в нашей системе бывших не бывает.

– Это вы верно подметили, – кивнул Кондаков. – Волкодав и без зубов останется волкодавом… Кузьма Аверьянович, в ночь с шестого на седьмого ноября тысяча девятьсот девяносто восьмого года на территории вверенного вашей охране кладбища было обнаружено тело человека, находившегося в бессознательном состоянии. Помните этот случай?

– Как свою собственную свадьбу! – ответил сторож Подкидышев. – Только нашёл я этого бедолагу не ночью, а утречком, когда возвращался после дежурства домой.

– Важное уточнение. – Кондаков что-то черканул в блокноте. – Коротенько расскажите, как всё это происходило.

– Да рассказывать особо и нечего. – Подкидышев расстегнул ворот рубашки и устроился в директорском кресле поудобнее. – Заступил я на службу как положено в двадцать ноль-ноль. Погода выдалась скверная. Дождь пополам со снегом. А к ночи ещё и ветер поднялся. Условия, сами понимаете, хуже некуда. Территория у нас громадная, за всю ночь не обойдёшь. Освещения никакого, как в каменном веке. Я об этом директору так прямо и сказал, когда он ко мне заглянул.

– Подождите, – прервал его Кондаков. – Какому директору? Этому? – Он кивнул на шляпу, украшавшую вешалку.

– Нет. Старому. Айрапетянцу. Которого потом в собственном подъезде застрелили.

– Теперь понял… Следовательно, во время дежурства к вам в сторожку зашёл бывший директор кладбища Айрапетянц? – уточнил Кондаков.

– Я так и сказал… – В голосе сторожа проскользнуло некоторое недоумение.

– Во сколько это было?

– Где-то в районе двадцати двух часов. Я как раз чай начал греть.

– Директор частенько навещал вас в столь позднее время?

– Я бы не сказал… Но тот случай особый. Праздники на носу. Как бы чего не случилось. Беспокоился человек.

– Долго пробыл у вас Айрапетянц?

– А при чём здесь он? – Сторож заёрзал в кресле. – Я про того бедолагу хочу рассказать.

– Успеете про бедолагу, – отрезал Кондаков. – Лучше ответьте на мой вопрос.

– Врать не буду. – Сторож потупился. – Часов до пяти он у меня просидел, а то и дольше.

– Чем вы занимались?

– В нарды играли. Он до них большой был охотник.

– Только играли? – Кондаков по-приятельски подмигнул сторожу. – И ничего больше?

– Выпили, конечно… Не без этого, – тяжко вздохнул сторож.

– Кто принёс спиртное?

– Айрапетянц. Говорил, из родного дома коньяк прислали. Предложил отведать… Я коньяк не больно уважаю, но начальнику разве откажешь.

– Вы помните, как он ушёл?

– Вот этот момент у меня из памяти как раз и выпал… Утром просыпаюсь, меня сменщик за плечо тря– сёт. Вижу, что на автобус опаздываю. Потому и попёр через территорию, чтобы угол срезать… По пути на этого ханурика и наткнулся.

– Было уже светло?

– Почти… Я пульс пощупал, вроде живой. Лицо в кровь разбито, глаз не видно. Документов при нём никаких. Но на бомжа не похож. Одет прилично. Я сразу назад и давай звонить во все инстанции. В «Cкорую помощь», в милицию…

– Так милиция всё же была у вас?

– Никак нет. Наотрез отказались. Говорят, только у нас и забот что пьяниц поднимать… А «Cкорая» приехала. Минут этак через сорок.

– Вы хоть имеете представление, что это был за человек?

– Да как-то не интересовался.

– Могилу маршала Востроухова знаете?

– Кто же её не знает! Она одна здесь такая.

– Неизвестный человек лежал далеко от неё?

– Не очень. Шагах в ста.

– Ничего такого, что заслуживало бы внимание следствия, вы на месте происшествия не заметили?

– Честно скажу, не приглядывался.

– Вы подходили к могиле маршала?

– А зачем? Я место происшествия охранял, согласно уставу.

– С этим всё более или менее ясно. Вернёмся чуть назад… Как я понимаю, территорию кладбища вы той ночью не осматривали?

– Каюсь, виноват… Хотел было сходить, пока трезвый был, да директор отговорил. Дескать, нечего там в такую погоду делать. Ещё кости переломаешь.

– Сколько ворот на кладбище?

– Действующие одни. Вы как раз через них сюда и вошли. Есть ещё и запасные, с другой стороны. Но те с весны заколочены.

– Разве при желании их долго открыть?

– Недолго, – согласился сторож. – Но в ту пору всё вокруг перерыто было. На танке не проедешь.

– У кого находились ключи от ворот?

– У меня.

– Айрапетянц их брал?

– Нет.

– Какая-нибудь машина на территорию кладбища заезжала?

– Только «Cкорая помощь» утром.

– А если подумать хорошенько? Автокран заезжал?

– Зачем ему заезжать? Автокран у нас целую неделю стоял.

– Откуда он взялся?

– Поднимал что-то. И вроде бы сломался. Вот его и оставили. А сразу после праздников забрали.

– Номер автокрана вы, конечно, не помните?

– Ещё бы, столько времени прошло! Но это можно выяснить. На проходной ведётся журнал учёта въезда и выезда транспорта. В конце каждого года его сдают сюда, в архив.

Кондаков переглянулся с Цимбаларем, и тот небрежной походочкой вышел из кабинета. Допрос между тем продолжался:

– Свет на территории кладбища появлялся?

– На территории – нет.

Сторож запнулся всего на мгновение, но это не ускользнуло от внимания Кондакова.

– А где появлялся? – Он пристально уставился на сторожа.

– На хоздворе. В вагончике.

– Вас это не насторожило?

– Никак нет. Бывает, что по ночам ребята спешную халтуру делают. Или просто пьют в своей компании… Мы за хоздвор не отвечали. Там раньше свой сторож был, но потом сократили.

Вернулся Цимбаларь, неся в руках затрёпанный канцелярский журнал. За ним семенил растерянный директор.

– Взгляни-ка сюда. – Цимбаларь развернул журнал в том месте, где торчала закладка. – Пять листов улыбнулось! И как раз те, которые нам нужны. Причём вырвали так, что экспертизе делать нечего. Текст уже не восстановишь.

– С умом работали… Кто имеет доступ к архиву? – Кондаков окинул директора суровым взором.

– Все сотрудники конторы, – ответил тот, вытирая с лица обильную испарину. – Мы там гардероб временно оборудовали… Из-за недостатка площади…

– В том числе и вы? – уточнил Кондаков.

– Ну да… Только я туда не захожу! Спросите у кого угодно.

– Когда погиб ваш предшественник?

– Айрапетянц? Нынешней зимой… Или осенью… Нет, всё же зимой. Когда с ним прощались, в клубе новогодняя ёлка стояла.

– Убийцу нашли?

– Ещё нет… Но в прокуратуре сказали, что преступление, скорее всего, не связано с его профессиональной деятельностью.

– Ну-ну… – Саркастически усмехнувшись, Кондаков вернул журнал директору. – За сохранностью документов нужно следить в оба… А вам, Кузьма Аверьянович, советую впредь на посту не бражничать. Даже за компанию с начальником. Добром это не кончится, попомните моё слово.

Заглянув для порядка в пустую сторожку, где под колченогим столом дремала вислоухая дворняга, Цимбаларь сказал:

– Похоже, что всё это дельце обтяпал господин Айрапетянц, царство ему небесное. Автокран загодя пригнал, сторожа на себя отвлёк, а потом ещё и компрометирующие документы уничтожил… Надо бы его по спецучёту проверить.

– Он, наверное, и не такие операции проворачивал, – заметил Кондаков. – Недаром ведь его на Новый год семью граммами свинца одарили…

– Надо бы с гражданином Шляминым ещё разок побеседовать, – задумчиво произнёс Цимбаларь. – В свете, так сказать, открывшихся обстоятельств.

– Давай, пока мы ещё здесь, – согласился Кондаков. – И у меня к этому могильных дел мастеру вопросы появились…

Шлямина они обнаружили практически в чистом поле, где тот лопатой подравнивал могильные ямы, загодя отрытые экскаватором. Занятый любимым делом, он проглядел приближающихся оперативников.

От абсолютно невинных слов: «Бог в помощь!» – Шлямин резко вздрогнул и перехватил лопату на манер бердыша.

– К чему такие жесты? – усмехнулся Цимбаларь. – Опасаешься кого-то?

Шлямин молчал, хмуро глядя на незваных гостей, но лопату всё же опустил.

– Землица-то здесь дрянная, – тоном знатока из– рёк Кондаков. – Сплошная глина. Первым же дождём покойника зальёт… А каково маршалу Востроухову в его могиле? Может, там посуше будет?

Шлямин продолжал молчать, однако его глаза были полны тоской и ненавистью.

Цимбаларь, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:

– Странное дело… Когда я вижу в могиле человека, пусть даже живого, мне так и хочется закопать его. – Пинком ноги он своротил вниз целую глыбу тяжёлой глинистой земли.

– А я, наоборот, всегда хочу помочь ему выбраться наверх, – возразил Кондаков. – Так что не надо, гражданин хороший, смотреть на нас зверем.

Шлямин, которому и адресовалась последняя фраза, глухо сказал:

– Шли бы вы себе… Не мешали работать…

Цимбаларь, до этого в основном ухмылявшийся, немедленно напустился на него:

– Тебе, баклан, задали вполне конкретный вопрос: есть ли сырость в гробу маршала Востроухова? Вот и отвечай… Ты ведь туда заглядывал однажды. Если будешь отпираться, могу и точную дату назвать. Ночь с шестого на седьмое ноября девяносто восьмого года.

Поскольку Шлямин на эти слова никак не отреагировал, к обвинениям присоединился и Кондаков:

– Не надо отпираться! Нам доподлинно известно, что вскрытие могилы организовал бывший директор кладбища Айрапетянц. Он заранее пригнал автокран, а сам, пока вы занимались черной работой, отвлекал сторожа. Разве не так?

– Может, и так! – огрызнулся Шлямин. – Только в чём здесь моя вина? Я простой работяга! Мне директор приказал во вторую смену выйти, вот я и вышел. Считай, задарма всю ночь хребтину гнули. Получили по бутылке водки и по сотне баксов.

– Вас пока никто и не обвиняет. Расскажите всё, как было, – и дело с концом.

– Ничего я не буду рассказывать, хоть котлеты из меня делайте! – отрезал Шлямин. – Напарник мой, Никишин, сболтнул по пьянке лишнее, так его на следующий день машина сбила. При всём честном народе! Сначала сбила, а потом задним ходом вернулась и голову переехала, чтобы наверняка… Нет, я его ошибки повторять не собираюсь. Никто моих детей кормить не будет!

– В ту ночь, значит, вас всего двое было? – как бы между делом уточнил Кондаков.

– С директором трое! – воскликнул Шлямин. – Теперь я один остался.

– А те, другие… На которых вы работали… Сколько их было?

– У них самих и спрашивайте, если встретиться угораздит… Они свой интерес имели. Я же человек подневольный.

– Несанкционированное вскрытие могилы – это ещё цветочки, – продолжал Кондаков. – Хотя соответствующая статья в кодексе имеется. Но попутно ваша компания до полусмерти избила человека, который приходился маршалу побочным сыном. За это тоже отвечать придётся.

– Клянусь детьми, я его даже пальцем не тронул! – Задетый за живое Шлямин одним ударом загнал лопату в землю. – Это всё те, другие!

– Ты дурака-то не валяй, – с холодной улыбочкой молвил Цимбаларь. – Нам твои клятвы до одного места. При желании можно легко доказать, что травмы, полученные сынком маршала, нанесены именно твоей лопатой. Так и на шконку загреметь недолго. Уж тогда твои детки точно сиротами останутся. Годиков этак на пять-шесть.

– Бог вас накажет! Я месиловкой отродясь не занимался. Тот фраер сам прокололся. – От волнения Шлямин перешёл на блатной жаргончик. – Сначала всё баланду разводил, центряк обещал, а когда гроб открыли, там одна фигня оказалась. Пепел какой-то… Вот они ему за порожняк и вломили по первое число.

– А пепел? – не сдержался Цимбаларь.

– Да не видел я ничего толком! Мы в тот момент плиту на место ставили. А всё освещение – две синие лампочки. Для светомаскировки, значит… Только слышал, как они били и матерились, а он стонал. Потом ещё и грозить стали, чтоб он язык за зубами держал.

– А иначе, говорили, пошлём тебя к северным оленям, – со значением добавил Цимбаларь.

Лицо Шлямина передёрнулось от ужаса.

– Так это вы и есть! А теперь, значит, за мной пришли? Нет, сволочи, я просто так не дамся! – Он снова выставил лопату наперевес.

– Оставь его в покое. – Кондаков потянул Цимбаларя за рукав. – Видишь, у мужика истерика… Пошли, мы и так узнали почти всё, что хотели.

Глава 6
Везде дурдом

– Не может быть, чтобы бетил вот так запросто пропал, – говорил Кондаков, ползая вокруг могилы маршала чуть ли не карачках. – Это ведь не печная зола и не сигаретный пепел, а сверхъестественная субстанция… Какой-то след обязательно должен остаться. Или свечение, или таинственные знаки на земле…

– Но если ни того ни другого нет, позволительно предположить, что само это место приобрело волшебные свойства, – с самым серьёзным видом заметил Цимбаларь. – Побудь здесь денёк-другой для проверки. Авось с неба упадёт бриллиант, унесённый шальным ураганом из дворца индийского раджи, или тебя осенит счастливая идея, которая поможет нам раскрутить это дело.

– Хм, а это мысль. – Кондаков с карачек перешел на корточки. – Сотка московской земли вдруг становится удачливой, а вследствие этого расцвёл и обогатился весь город. Превратился в некое подобие Багдада времён халифа Гаруна аль-Рашида. Ну где это видано, чтобы простенькая квартирка в центре стоила пятьсот тонн баксов, а шлюхи просили за свои услуги целый стольник? Да и мэр наш – ни дать ни взять сказочный волшебник. Что только ни задумает, всё сбывается. Даже пчёл своей воле подчинил.

– Ладно, сделаем анализ. – Цимбаларь, орудуя перочинным ножом, принялся собирать кладбищенскую землю в пластиковый пакет. – А ну как что-то из ряда вон выходящее и обнаружится!

– Будем надеяться, – кивнул Кондаков. – Ну а сейчас, когда с загробной жизнью маршала всё более или менее ясно, надо вплотную заняться его жизнью. Заодно и обстоятельствами смерти. Могу побиться об заклад, что разгадка где-то рядом.

– А на что споришь? – поинтересовался Цимбаларь.

– На всю зарплату.

– Идёт! Пари принимается. В пику тебе моё мнение таково: с этим делом нам ещё мудохаться и мудохаться.

– По рукам!

* * *

Экономя батарейки мобильников, опера позвонили Людочке из кладбищенской конторы, вновь вытурив оттуда директора. Попросив навести справки о гражданине Айрапетянце, они заодно поинтересовались её успехами.

– Занимаюсь с Ваней, – ответила Людочка. – Готовлю его к роли психа. Если всё пойдёт строго по плану, к вечеру он уже окажется в «Сосновом бору».

– Ты вот на что обрати внимание, – наставительным тоном сказал Кондаков. – Когда будешь ставить ему симптомы, избегай казённых формулировок, которые психиатры и так знают назубок. Ваня должен описывать признаки болезни своим собственным языком, пусть и не совсем цензурным. Если будет назначено повторное обследование, а такое в принципе возможно, ему ни в коем случае нельзя повторяться. Ни одной заученной фразы, ни единого избитого оборота. Побольше импровизации. Всё должно выглядеть предельно естественно, даже в ущерб логике. Следуя такой тактике, он продержится в лечебнице как минимум дней пять, а больше нам и не нужно.

– Обязательно воспользуюсь вашими советами, – ответила Людочка. – Чувствуется, что тема психопатии вам очень близка. Не то вы сами в дурдоме сиживали, не то других туда сажали.

– Ты особо не язви. От дурдома, как и от тюрьмы, зарекаться не след. Лучше скажи, что слышно нового по маршалу Востроухову?

– К сожалению, большая часть его жизненного пути пришлась на годы, когда про Интернет и слыхом не слыхивали. Что касается там всяких служебных заслуг, то иной точки зрения, кроме официозной, на сей счёт не существует. Не человек, а прямо икона, на которую должно молиться подрастающее поколение… Хотя в прессе постперестроечного периода есть смутные упоминания о каких-то трениях, имевшихся у Востроухова с коллегами по оружию. То ли он собрал чемодан компромата на тогдашнюю верхушку военного ведомства, то ли его самого уличили в должностных злоупотреблениях. Тем не менее церемония отставки была обставлена вполне благопристойно, со всеми полагающимися для такого случая почестями. После девяносто пятого о нём уже практически не пишут. Ни в контексте хвалебном, ни в контексте хулительном. Забвение – это как разминка перед вечным успокоением… Мне удалось раздобыть несколько фотоснимков, где маршал позирует, так сказать, голышом – на пляже, на гимнастической площадке. Никаких подозрительных отметок на его коже обнаружить не удалось, что, по-моему, вполне объяснимо. Ведь Востроухов, в отличие от Сталина, не знал об истинных свойствах бетила и не уделял футляру, в котором тот находился, столь исключительного внимания.

– Ну и зря! – изрёк Кондаков. – Вот поэтому и афганскую войну продули.

– Войну продули без участия Востроухова. Когда он по заданию Генштаба отвечал за это направление, дела у советских войск как раз-таки шли неплохо… А вы откуда звоните?

– С кладбища.

– Всё там закончили?

– Как тебе сказать… – начал было Кондаков, но трубку у него забрал Цимбаларь, ревнитель голой правды.

– Вполне возможно, что все наши старания пошли коту под хвост, – без всяких околичностей заявил он. – Есть версия, что бетил, находившийся в могиле Востроухова, достался неизвестным лицам, которые обошлись с ним, мягко говоря, не совсем почтительно.

– В каком смысле?

– Пустили по ветру.

– Значит, они искали там что-то совсем другое?

– Это мы скоро узнаем от Вани. Анатолий Сопеев, ныне поправляющий свою подпорченную крышу в «Сосновом бору», присутствовал при криминальной эксгумации от начала до конца. А избит он был именно за находку бетила или чего-то очень похожего на него.

– Звучит весьма сомнительно. Повторяю, я не верю, что Востроухов был посвящен в тайну бетила. Пользуясь его содействием, он даже не догадывался, откуда валит эта благодать. Зачем ему брать в могилу какую-то побрякушку, пусть даже и принадлежавшую некогда самому Сталину. Ведь особыми симпатиями к генералиссимусу он никогда не отличался.

– А вдруг Востроухов собирался преподнести их князю тьмы вместо памятного сувенира, – пошутил Цимбаларь. – Ведь такие образчики человеческого рода, как Иосиф Виссарионович, у сатаны на особом счету.

– Да, забыла сказать, – спохватилась Людочка. – Просматривая все сообщения, хоть как-то касавшиеся покойного маршала, я наткнулась на милицейскую сводку, согласно которой его квартира была ограблена спустя несколько недель после похорон. Подробности, к сожалению, неизвестны.

– Занятно, – произнёс Цимбаларь уже совсем другим тоном. – А кто сейчас проживает в этой квартире?

– О, это целая история. После смерти маршала никакого завещания так и не нашлось. Таким образом Анатолий Сопеев остался с носом, поскольку юридически он был Востроухову абсолютно чужим человеком. Всё движимое и недвижимое имущество досталось наследникам третьей очереди – внучатым племянникам, троюродным братьям, своякам и так далее. Всего набралось около тридцати претендентов, главным образом со стороны жены. Большую часть имущества они растащили, а квартиру продали и деньги со скандалом разделили. Так что часы Сталина сейчас могут оказаться где угодно, хоть у чёрта на куличках.

– Тридцать человек! – ахнул Кондаков, внимательно прислушивавшийся к разговору. – Их всех и за год не проверишь.

– А что я тебе говорил? «Раз-гад-ка где-то ря-дом»! – прикрыв телефонную трубку, передразнил Кондакова Цимбаларь. – Не видать тебе в этом месяце зарплаты, как папуасу северного сияния… На, дальше сам разговаривай.

– Куда вы там пропали? – забеспокоилась Людочка. – Я вообще-то девушка мнительная и к известиям, поступающим с кладбища, отношусь с некоторым опасением.

– Всё нормально, – буркнул слегка раздосадованный Кондаков. – Тут что-то телефон барахлит.

– Вам сейчас лучше разделиться, – посоветовала Людочка. – Вы, Пётр Фомич, возобновите прежние знакомства с ветеранами военной разведки, желательно с теми, которые в начале девяностых годов ещё находились на действительной службе. Пусть вспомнят всё, что знают о Востроухове. Предпочтение отдавайте компрометирующим сведениям… Затем прошвырнитесь по людям, которые могли видеть маршала голым. Имеются в виду массажисты, банщики, любимые женщины и денщики. Маршалу положен денщик?

– Официально нет, но на самом деле – да. Жаль, я до генерала не дослужился! – мечтательно вздохнул Кондаков. – Тогда взял бы тебя в адъютанты, а Цимбаларя в денщики.

– А Ваню? – напомнила Людочка.

– А Ваню вместо говорящего попугая. У многих высших чинов армии и флота такие имелись, начиная с адмирала Нельсона.

– Ваня, между прочим, всё слышит и обещает разделаться с вами, как Годзилла с Нью-Йорком.

– Передавай ему привет. Хороших глюков на новом месте!

– Сашка пусть займётся этой историей с квартирой, – продолжала Людочка. – Линия весьма многообещающая. Туда могли наведаться те, кто потом вскрыл могилу. В настоящий момент дело прекращено в связи с отсутствием следственной перспективы.

– Ничего, скоро эта перспектива засияет, как крем– лёвская звезда, – косясь на Цимбаларя, пообещал Кондаков.

– Тогда за дело.

– Уже идём, только перекусим, – рявкнул в трубку Цимбаларь, с вожделением прислушивавшийся к весьма специфическим звукам, свидетельствовавшим о том, что в соседнем кабинете накрывают пиршественный стол.

Предварительно выяснив, какой территориальный орган занимался расследованием ограбления маршальской квартиры и где сейчас находится списанное дело, Цимбаларь незамедлительно направился по указанному адресу.

Настроение у него было самое радужное, как у любого человека, сорвавшего изрядный куш на бегах или в казино. Правда, выигрыш ещё предстояло выбить из Кондакова, но это, как говорится, было уже делом техники, тем более что до ближайшей зарплаты оставалась целая неделя.

Архив располагался на задворках межрайонной прокуратуры в мрачноватом здании бывшего каретного сарая. Цимбаларь бывал здесь неоднократно, каждый раз удивляясь тому, что за весьма короткий промежуток времени штат архива вновь обновился. Такой текучки кадров не знал даже известный банк «Золотой глобус», где в текущем году убили семерых управляющих подряд.

Вот и сейчас ему пришлось объясняться с совсем юной девушкой, наверное, только что закончившей среднюю школу. Взяв требование, от руки написанное Цимбаларем на бланке особого отдела, она ушла в соседнее помещение и как в воду канула.

Девушка вернулась только минут через сорок, когда Цимбаларь от нетерпения уже был готов крушить ногами паркет (эх, жаль, что природа не дала ему копыт!). Её сопровождала другая служащая архива, преклонный возраст которой невольно внушал уважение.

Возвращая требование, ветеранка архивной службы сказала:

– К сожалению, интересующее вас уголовное дело на данный момент отсутствует.

– Вот те на! – картинно удивился Цимбаларь. – Как это отсутствует? Архив – не библиотека, где любую единицу хранения можно взять на неопределён– ный срок. Но уж если так случилось, хотя бы скажите, где это дело может находиться?

– Мы не справочное бюро, – нервно ломая пальцы, отрезала ветеранка.

– Хотите, чтобы аналогичный вопрос вам задал начальник секретариата Главного следственного управления? – вкрадчивым тоном осведомился Цимбаларь. – Видите, на моём требовании написано: «Особый отдел». Я не в фигли-мигли играю, а расследую дело государственной важности.

Девушка судорожно всхлипнула, а ветеранка недрогнувшим голосом сказала:

– Дело пропало. Какие-либо записи в формуляре отсутствуют, а папки на месте нет. Мы уже все соседние полки обыскали. Можете на нас жаловаться.

– И часто у вас такое случается?

– Не часто, но случается. – Обе сотрудницы архива глаз на Цимбаларя не поднимали. – Кто-то за нашей спиной проворачивает всякие грязные делишки, а отвечать приходится нам.

– Ладно, я никому не скажу о пропаже. – Покопавшись в карманах, Цимбаларь выложил на стол две шоколадные конфеты, оставшиеся после вчерашнего банкета в кладбищенской конторе. – Только вы узнайте по формуляру фамилию должностного лица, возбуждавшего дело.

Старшего следователя Плугового он нашёл сравнительно легко, но целый час дожидался, пока тот освободится. В отделе милиции проходило опознание насильника, сопровождавшееся непрерывной беготней оперативных сотрудников, воплями родственников жертвы, требовавших немедленной сатисфакции, и зловещим шумом, доносившимся из помещения уголовного розыска, где всё это мероприятие и происходило. Лишь иногда через двойную дверь в коридор доносились малоразборчивые реплики: «Ты ему пальцы не трогай… пальцы ещё пригодятся… Ты ему лучше яйца прищеми…»

Когда им наконец удалось встретиться, Плуговой дышал, словно стайер, только что закончивший дистанцию, и всё время утирался бланками протоколов, серая бумага которых годилась для любых гигиенических нужд.

Известие о том, что по его душу явился сотрудник какого-то загадочного особого отдела, не произвело на Плугового никакого впечатления. В системе МВД следователи были особой кастой, подчинявшейся лишь собственному главку, потому и нравы в их среде царили самые независимые.

После завершения формального знакомства Цимбаларь спросил:

– Вы помните дело девяносто восьмого года, касавшееся ограбления квартиры маршала Востроухова?

– Девяносто восьмого? – Плуговой смотрел на него, словно старый цепной пёс на игривого щенка. – Да я даже своих прошлогодних дел не помню. Их у меня побольше, чем любовниц у Дон-Жуана.

– Тем не менее Дон-Жуан не поленился составить список своих увлечений, ставший достоянием благодарных потомков, а в первую очередь Мольера, Байрона, Гофмана и Пушкина. – Цимбаларь не преминул блеснуть эрудицией.

– Будь по-вашему, – устало вздохнул Плуговой. – Сейчас гляну…

Кабинет следователя напоминал собой нечто вроде храма Официальной Бумажки, папки с которыми не только распирали канцелярские шкафы, но и громоздились повсюду, включая подоконники, стулья и антресоли. В этом святилище письменной информации, где елей заменяли чернила, а молитвы – суконный, чиновничий язык, компьютер, притулившийся на уголке стола, выглядел совершенно чужеродным предметом.

Последовательно перелистав три или четыре пухлые амбарные книги, следователь сказал:

– Верно. Был такой случай. Сразу после ноябрьских праздников. Выезжала опергруппа в составе следователя, то есть меня, эксперта-криминалиста, инспектора-кинолога и сотрудника уголовного розыска… Подождите, подождите… – Он присмотрелся к каким-то непонятным значкам, выставленным на полях книги, и со словами: «Всё!» – захлопнул её.

– Что значит «всё»? – не понял Цимбаларь.

– То и значит. Информация закрытая.

– Это что-то новенькое! – возмутился Цимбаларь. – Учтите, я имею самые серьёзные полномочия. Ваш долг – оказать мне максимальное содействие.

– Мой долг, оставаясь в рамках закона, выполнять директивы вышестоящих органов, среди которых разные там особые отделы не значатся, – усмехнулся следователь. – Сразу предупреждаю, на тему кражи из квартиры маршала Востроухова я беседовать с вами не собираюсь. Погонами дорожу. – Правой рукой он похлопал себя по левому плечу. – И мой вам совет: постарайтесь с этим делом не связываться. Так обожжё– тесь, что из жопы кипяток польётся.

Цимбаларь хотел было что-то возразить, но следователь распахнул дверь и зычно крикнул в коридор:

– У кого повестки в пятьдесят первый кабинет? Заходи по одному.

Из отдела Цимбаларь вышел буквально ошарашенный, чего с ним уже давненько не бывало.

И раньше случалось, что некоторые «особо значимые дела» изымались из ведения милиции, дабы впоследствии благополучно сгинуть в дебрях начальственных кабинетов. Но эта порочная практика никогда не касалась квартирных краж, одного из наиболее распространённых видов преступлений. Следовательно, некие могущественные силы, без зазрения совести игнорирующие закон, имели к покойному маршалу свой интерес.

Тем не менее возвращаться назад с пустыми руками Цимбаларь не собирался. Кроме работников милиции, на помощь которых рассчитывать, конечно же, не приходилось (каждому охота благополучно дослужиться до пенсии), имелись и другие очевидцы кражи, зачастую не менее зоркие и памятливые, чем профессионалы. Этими очевидцами являлись понятые, без участия которых не проходит ни один осмотр места происшествия.