Текст книги "На аптекарском острове"

Автор книги: Николай Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 10. Графиня во всем призналась

– Графиня во всем призналась, – торжественно изрек Клочик и замолчал, разжигая наше любопытство.

Мы стояли на набережной около памятника Крузенштерна.

Вечер был тихий и уже по-летнему теплый. Солнце навалилось на крышу Горного института, и в Неве дрожали фиолетовые блики.

– Да говори же ты, – нетерпеливо сказала Ленка, и мы невольно придвинулись к Клочику. Даже бронзовый Иван Федорович с любопытством наклонил голову, желая, наверное, узнать, в чем призналась Графиня.

– Жуткое дело, – сказал Клочик. – Только я ей намекнул, что мы видели одну очень-очень загадочную фотографию, как она сразу меня за стол усадила, достала банку с клубничным компотом – ух, вкусно! – и все-все рассказала. В общем, твой дедушка и Графиня были знакомы.

– Как здорово! – Ленка захлопала в ладоши. – Значит, у них любовь была?

– По всем данным этот факт можно констатировать, – важно ответил Клочик.

– А почему дедушка скрывает, что знал Графиню? – спросил я.

– Да ничего он не скрывает, – сказал Клочик. – Все очень просто: у Графини раньше другая фамилия была, Крылова. А Веревкина она по мужу, которого на войне убили.

– Но ведь мы Ленкиному дедушке ее имя и отчество говорили? А он все равно не вспомнил?

– Ну, а если я у Лены спрошу, кто такой Алексей Александрович, она скажет? А ведь это, между прочим, ты. Вот и дедушка тогда Графиню звал просто Клава. Она ж не намного старше Лены была.

И тут я вдруг понял, какая огромная пропасть времени отделяет нас от тех событий! Просто Клава. Я знал, что Графине очень много лет, видел в ее альбоме фотографию, где она стоит в коротком платьице, держа в руках смешной матерчатый зонтик с кружевами, но как-то совсем не связывал эту фотографию с Клавдией Александровной Веревкиной, Клочиковой старушкой соседкой. Мне казалось, что она всегда была такой вот маленькой, худенькой и седой, так похожей на графиню из «Пиковой дамы». А ее детство представлялось чем-то сказочным, не бывшим в действительности. Об этом детстве можно было вспомнить и поговорить, посмотреть фотографии, как можно вспомнить о давно прочитанной книге с картинками. А сейчас я вдруг ясно осознал, что Графиня когда-то была такая же, как Ленка, прыгала через скакалку, играла в куклы и плакала, когда ребята вроде нас с Клочиком дергали ее за косу.

– Витя, но почему же они расстались? – спросила Ленка и тут же сама себе ответила: – А, понимаю. Наверное, дедушку срочно взяли на войну, потом ранение, госпиталь. Они ищут друг друга, пишут письма, страдают, но все напрасно.

– Вот те на! – Клочик удивленно захлопал глазами. – Откуда ты знаешь?!

– Ничего я не знаю, – сказала Ленка. – Я так думаю. А что, угадала?

– В общем, да. Последний раз они виделись на выпускном бале в гимназии у Графини. Столько лет прошло, а она мне все рассказывала, будто это вчера было! И какие ей твой дедушка цветы подарил, и как они танцевали. Она говорит, у них военный оркестр был приглашен, и в тот вечер все «Амурские волны» играли. Тогда этот вальс жутко модным был. А на следующий день они в Ботанический сад собирались.

– В Ботанический?! – вырвалось у меня.

– Ну да. Только в сад они не пошли. На другой день дедушку забрали в армию и сразу на фронт отправили. Но перед этим… – тут Клочик вдруг замолчал, с важным видом посмотрел по сторонам и даже зачем-то подмигнул адмиралу.

– Ну, что, что перед этим? – нетерпеливо закричала Ленка и потрясла Клочика за плечо.

– Перед этим дедушка написал Графине письмо. Вот оно. Мне его Клавдия Александровна сама дала и разрешила вам прочитать. – С этими словами Клочик достал из кармана сложенный пополам, пожелтевший лист плотной бумаги, исписанный крупным, размашистым подчерком. – Слушайте.

И Клочик стал читать:

«Милая Клава! Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Меня призвали на фронт. Вчера в гимназии на вашем выпускном вечере я не нашел в себе силы сказать тебе об этом. Ты была такая веселая, лицо твое светилось таким счастьем, что я не посмел омрачить его. Но что бы со мной ни случилось, знай, я всегда буду помнить и любить тебя. И если богу будет угодно, мы снова встретимся с тобой и, как в тот первый раз, будем гулять в Румянцевском саду, а военный оркестр сыграет для нас чудесный вальс «Амурские волны». Прощай. Нежно тебя целую. Навеки твой Митя».

Клочик кончил читать, а мы все стояли и молчали. Потом Ленка спросила:

– Витя, но когда же это все было? В каком году?

– Посмотри. Вот тут дата стоит. Двадцать третьего мая тысяча девятьсот семнадцатого года. Такие дела. Ну, а потом революция началась, гражданская война. Графиня закончила курсы медсестер, и ее отправили на Урал. Так они и растерялись.

– И никогда больше не встречались?! – изумленно спросила Ленка.

– Никогда, – трагическим голосом сказал Клочик.

– Какой ужас! – сказала Ленка, и глаза у нее сделались круглыми. – А как они, наверное, любили друг друга!

– Но почему же дедушка не нашел Графиню? – спросил я.

– Я совершенно уверена, что он искал, – сказала Ленка. – Он писал длинные письма во все концы страны, ходил на вокзалы встречать поезда, не спал ночами. Может, у него с тех пор бессонница и осталась. А бедная Клавдия Александровна в это время страдала там у себя на Урале. Вот это, я понимаю, трагедия! В общем так, мальчики, я считаю, мы должны устроить им свидание.

– Обязательно устроим, – сказал Клочик. – Только надо все сделать так, чтобы они ни о чем не знали. Это будет грандиозный сюрприз: встреча через века.

– У меня есть план, – сказал я. – Надо устроить им свидание в Румянцевском садике. Ведь судя по письму, они именно там и познакомились. Ты, Клочик, назначаешь Клавдии Александровне встречу в этом садике. Ну, скажешь, что тебе жутко хочется узнать про князя Румянцева. Или про египетскую мумию – что хочешь придумай. А Ленка тоже под каким-нибудь предлогом подговорит прийти туда своего деда. Только запомните: третья скамейка от входа с правой стороны.

– А почему именно третья и справа? – спросил Клочик.

– В том-то и весь фокус. Рядом с этой скамейкой стоит деревянная будка. Там дворники держат грабли, метелки, скребки. Мы туда заберемся и через щель все увидим. А если мы вместе с ними будем, то никакого сюрприза не получится.

– Но ведь подсматривать нехорошо, – сказала Ленка.

– Нехорошо – согласился я. – Но мы же только чуть-чуть. Посмотрим, как они друг друга узнают, и уйдем потихоньку. Пусть себе вспоминают.

– Я согласна, – сказала Ленка.

– И я согласен, – сказал Клочик. – Это будет свидание века! А сейчас предлагаю сходить в мороженицу. У меня есть рубль. Лен, хочешь мороженого?

Ленка закатила глаза и вздохнула:

– Вообще-то я бы лучше выпила шампанского. Но раз у тебя только рубль… Ладно, давай мороженое.

Глава 11. Трубадур безумствует

Когда мы уже доедали вторую порцию, Ленка сказала:

– И все-таки, что ни говорите, мальчики, любовь должна быть безумной. Вот я читала в одной книжке про художника, который увидел во сне девушку и безумно в нее влюбился. Утром он встал и написал ее портрет. А потом все бросил и поехал по всему миру разыскивать эту девушку.

– Значит, он все-таки знал ее до этого? – спросил я.

– Не знал. Я же сказала: он видел ее только во сне.

– Так кого же он искать поехал?

– Девушку.

– Бред. А если бы ему марсианка приснилась или русалка какая-нибудь, он бы тоже поехал?

– Поехал бы.

– Делать ему больше нечего было.

Но Ленка махнула на меня рукой и продолжала:

– И так он ездил много-много лет, истратил все деньги и стал совершенно нищим. Тогда один вельможа предложил ему продать портрет девушки за сто тысяч. Но художник отказался и умер от тоски и голода. И тут сразу в гостиницу, где жил художник, приехала девушка, которую он искал. Оказалось, что она тоже много лет искала его. Представляете! Когда она обо всем узнала, то приняла яд и умерла. Их похоронили вместе на высоком холме.

– Чушь, – сказал я. – Сама небось придумала.

– Ничего ты, Нечаев, не понимаешь, – сказала Ленка и, посмотрев на Клочика, слушавшего ее с открытым ртом, добавила: – Витя, а ты способен на безумный поступок?

– Я способен, – хрипло сказал Клочик.

– А мог бы ты вот прямо сейчас встать и громко при всех прочитать какое-нибудь стихотворение? Про любовь?

Безумный Клочик недолго думая поднялся и уже было раскрыл рот. Потом, наверное, решив, что так его будет плохо слышно, вскочил на стул.

– Стихотворение! – диким голосом выкрикнул он.

Люди в кафе с любопытством повернули головы в нашу сторону. А Клочик вдруг замолчал, мучительно что-то соображая. Потом нелепо взмахнул рукой и крикнул:

– Утопленник!

Послышался смех, со звоном упала чья-то ложка, я потащил Клочика за штанину, но он взбрыкнулся, и со стола полетела розетка с недоеденным мороженым.

– Прибежали в избу дети! – уже падая, закричал мой трубадур. Какой-то мужчина подхватил его на руки, нас окружили, послышались голоса: «Чей это мальчик? Он болен. Надо сообщить родителям!»

– Товарищи! – закричал я, протискиваясь к трубадуру. – Это мой мальчик! Сейчас я отведу его домой, не волнуйтесь, у него свинка.

Я схватил Клочика за рукав и потащил к выходу. Ленка побежала за нами.

Когда мы были уже совсем далеко от мороженицы, она сказала:

– А ты молодец, Витя. Не испугался. Только ведь я просила тебя про любовь, а не про утопленника.

– Не сообразил, – ответил Клочик. – Мне надо было сначала подумать, а потом на стул лезть.

– Вот это верно, – сказал я. – Скажи спасибо, что тебя не успели отправить в сумасшедший дом.

Мы вышли к Большому проспекту. Был час пик. Переполненные автобусы с трудом отъезжали от остановок, окутывая прохожих фиолетовыми облаками. По тротуарам неслось такое количество людей, что казалось, весь город вдруг высыпал из гигантского кинотеатра и заспешил по домам. На перекрестке раздавались отрывистые свистки милиционера, а из огромного динамика агитационного автобуса через каждые тридцать секунд гремел сердитый металлический голос: «Закончили переход Большого проспекта! Гражданин с контрабасом, немедленно сойдите с проезжей части!».

– Ой! – вдруг вскрикнула Ленка. – Я забыла в мороженице варежки!

Ну, конечно, этого было достаточно для Клочика. С криком «Я мигом!» он, как гончая, кинулся через дорогу. Но успел добежать только до середины. Милиционер схватил его за руку и принялся что-то сердито ему выговаривать. Потом к ним подошел мужчина с повязкой общественного инспектора ГАИ и, взяв трубадура под руку, повел к агитационному автобусу.

– Влип трубадур, – сказал я. – Сейчас ему будут читать лекцию о правилах дорожного движения. И в школу могут бумагу прислать. А ведь это ты, Ленка, все время его с панталыку сбиваешь.

– Тебя, конечно, не собьешь, – сказала Ленка. – Ну, что же ты стоишь. Его же надо выручать.

Дождавшись зеленого, мы перешли улицу и направились к автобусу, на крыше которого был прикреплен плакат, призывающий к соблюдению правил дорожного движения.

И вот тут случилось невероятное! Над мигающим разноцветными огнями проспектом, над головами спешащих людей вдруг зазвучал взволнованный, прерывающийся голос Клочика, многократно усиленный могучим, похожим на колокол, динамиком: «Мне вас не жаль, года весны моей, протекшие в мечтах любви напрасной», – звенел голос трубадура. И мне вдруг показалось, что все вокруг на какое-то мгновение остановилось: изумленно застыли люди на тротуарах, остановились машины и автобусы, замер длинный, переполненный трамвай, так и не успев проехать перекресток. «Мне вас не жаль, о таинства ночей…» – неслось из динамика, и улица, позабыв, что ей все время надо двигаться, молча и неподвижно слушала.

Потом голос оборвался, и все вокруг снова задвигалось, зашумело, словно кто-то заново включил остановленную кинопленку.

Из агитационного автобуса два парня с красными повязками вытащили сияющего Клочика.

– Во, псих, – сказал один из парней. – Что с ним теперь делать? Сдадим в детскую комнату?

– Да не стоит, – сказал другой. – Заучился, видно, студент. У них теперь в школе такая программа, что и свихнуться недолго. Пусть домой идет.

Дружинники отпустили Клочика, и смущенный, но жутко довольный трубадур подошел к нам. Ленка смотрела на него блестящими глазами.

– Витя, ты… ты настоящий… – начала она, но, так и не найдя слова, вдруг взяла и поцеловала его в щеку.

Клочик вспыхнул как маков цвет и сказал:

– Я бы все до конца прочитал, да на меня сразу двое навалились.

– Все равно ты молодец, – сказала Ленка. – Только, Витя, я же послала тебя за варежками.

Глава 12. Свидание века

За двадцать минут до начала свидания мы были в Румянцевском садике. Погода была чудесная. Солнце золотило бронзовые крылья орла, сидящего на макушке обелиска, воробьи в кустах устроили невообразимый гвалт, а в воздухе пахло чем-то очень свежим и чистым так, что хотелось как можно чаще вдыхать этот удивительный воздух.

– Вот она будка, – сказал я. – Прямо как по заказу стоит. Мы из нее не только увидим, мы и слышать все будем.

– Ребята, но она же закрыта! – сказала Ленка.

И действительно, на двери будки висел большой, ржавый замок. Этого я совсем почему-то не ожидал. А ведь надо было!

– Вот и посмотрели свидание века, – сказала Ленка скисшим голосом. – Что же делать? Не под скамейку же, в самом деле, нам забираться.

– Пустяки, – сказал Клочик. – Сейчас я домой сбегаю, притащу ломик. В два счета откроем.

– Спокойно, трубадур, не горячись, – сказал я. – Никаких взломов и взрывов. Доставайте-ка ключи от дома. Сейчас мы эту старую рухлядь быстро откроем.

Но ни один ключ не подошел. Потом я испробовал Ленкину шпильку, Клочиков перочинный ножик и большой ржавый гвоздь, валявшийся тут же. Но проклятый замок не поддавался. И вот, когда мы уже думали, что все пропало, Ленка вдруг сказала:

– Ну-ка, мальчики, отойдите.

Она взялась за ручку, слегка дернула, и дверь со скрипом открылась! Я чуть не завыл от досады и стыда. Оказалось, что дверь была просто не заперта, а замок висел на одной скобе. Для балды, что называется.

В будке пахло кошками и нагретой пылью. Мы устроились на каком-то ящике и приготовились. Через большую, в три пальца шириной щель нам было все отлично видно.

Принято считать, что на свидания всегда опаздывают женщины. Но на этот раз первой на горизонте появилась Графиня. Она неторопливо подошла к скамейке, аккуратно присела на краешек, и, достав из сумочки сухарь, принялась рассеянно кормить птиц, которые будто только ее и ждали. А через пять минут на горизонте появился дедушка. Мы затаили дыхание. Наступал критический момент свидания века. На дедушке был длинный темно-серый плащ-реглан, широкополая шляпа и в руках большой черный зонт. Вдруг мы с ужасом увидели, что он повернул не налево, как было предусмотрено нашим планом, а направо. Неужели все пропало! К счастью, оказалось, что дедушка просто решил сделать круг. Через несколько минут он уже подходил к скамейке, где сидела Графиня. Мы замерли. Дедушка неторопливо приблизился, рассеянно скользнул взглядом по Клавдии Александровне, потом уселся в метре от нее и развернул газету. Графиня подняла голову, вздрогнула и вдруг вся напряглась, будто внутри нее сработала какая-то пружина. Сухарь выпал у нее из рук, и она судорожно вцепилась в сумочку, неотрывно глядя на дедушку. А тот как ни в чем не бывало продолжал читать газету и даже чему-то улыбался. И вот в этот момент Клочик, видно наглотавшись в нашем сарае пыли, чихнул, громко и надрывно!

– Будьте здоровы! – сказал дедушка, подняв голову.

– Спасибо, – растерянно ответила Графиня. – Но я не чихала. – И она беспомощно огляделась по сторонам.

– Да? А мне показалось, вы чихнули. Простите, ради бога.

Тут из-под скамейки вдруг выскочил огромный черный кот. Голуби и воробьи, клевавшие Графинин сухарь, в панике взмыли вверх.

– Ах, вот, оказывается, кто чихал, – сказал дедушка, смеясь. – Никогда бы не подумал, что коты могут так громко чихать.

– Я бы тоже никогда не подумала, – тихо сказала Графиня и грустно опустила голову.

– Вот вы лучше послушайте, что пишут эти так называемые синоптики, – сказал дедушка и с негодованием ткнул пальцем в газету. – Во второй половине дня дождь, возможен с грозой. Я надеваю плащ, беру с собой зонт, а на небе ни облачка. Ну да, бог с ними. Бумага все терпит. Тут еще есть прелюбопытнейшая статья. Вы знаете, отчего, оказывается, вымерли динозавры?

– Динозавры? Разве они вымерли? – дрожащим голосом спросила Графиня.

– Полностью, – радостно ответил дедушка.

– И давно?

– Порядком. Шестьдесят пять миллионов лет назад. Оказывается, на землю упала огромная комета. И так разогрела океан, что на земле стало как в хорошей парилке. Ну, они все от жары и скончались.

– Какой ужас, – тихо сказала Графиня, и мне показалось, что она вот-вот расплачется.

– Да, хорошенького мало, – сказал дедушка. – Но есть и другая гипотеза. Резкий скачок магнитного поля. Представляете, полюса вдруг в один прекрасный день взяли и поменялись местами. Ну а динозавры…

Но договорить он не успел. Графиня резко встала и быстро, не оглядываясь, пошла к выходу. Дедушка удивленно посмотрел ей вслед и в лице его что-то дрогнуло. Он тоже встал и сделал несколько неуверенных шагов вслед за Графиней. Потом остановился, и газета выпала у него из рук. Вдруг совершенно неожиданно дунул сильный порыв ветра, стремительно швырнув газету в глубь сада. В одно мгновение небо потемнело, будто на него легла чья-то тень, потом грохнул оглушающий раскат грома. А вслед за этим на землю стремительно полетели тяжелые капли, поднимая с земли облачка пыли. Дедушка продолжал потерянно стоять на дорожке сада. В одну секунду он был совершенно мокрый. А нераскрытый зонтик так и лежал на пустой скамейке.

– Он не узнал ее, не узнал! – говорила Ленка. И в глазах у нее стояли слезы.

Глава 13. Групповой портрет на блюде

На этот раз Клочик и вправду превзошел самого себя: фотографии получились приличные. Во всяком случае, глядя на них, было ясно: это – Клавдия Александровна. Это – Ленка, а это – я. И даже чайник, стоявший на столе, нельзя было спутать с газовой плитой или умывальником. И я, честно говоря, пожалел, что во время съемок корчил рожи, думая, что ничего путного не выйдет.

– Леха, ты на эту, на эту карточку погляди, – говорил Клочик, бледный от гордости. – Хоть в «Огонек» для обложки посылай.

На фотографии, про которую говорил он, Ленка тащила в рот ложку с вишневой ягодкой, искоса поглядывая на камеру и тихонько улыбаясь. Ни меня, ни Графини в этом кадре не было.

– Успел-таки отдельно щелкнуть, – сказал я.

– Успел, – ответил довольный Клочик. – Эх, увеличить бы ее тридцать на сорок! Во был бы портретик. Да жаль у меня бумаги такой нет.

– А ты в фотоателье снеси. Благо, что ходить далеко не надо. Там тебе хоть метр на метр сделают. А потом можешь на крыше его устанавливать. Вроде транспаранта.

– Ну, кто же мне даст портрет на крыше поставить, – сказал Клочик, будто я ему всерьез такую чушь предлагаю.

– Тогда у нас в классе приколоти. Между портретами Льва Толстого и Софьи Ковалевской.

– Не то. А что, если… – Клочик вскочил со стула и запрыгал как ненормальный. – Придумал! Колоссальная мысль! Витрину в нашем фотоателье помнишь?

– Ну, помню.

– Там кто висит? А? Моряк с висячими усами висит. Первоклашка какой-то прилизанный с букварем и девица рыжая с выпученными глазами. И вот висят они там, наверное, сто лет. Как себя помню, они там висят.

– Уж не хочешь ли ты… – начал я, не поверив своим ушам.

– Ну, конечно! – перебил меня Клочик. – Ты только представь: идет Ленка в школу и вдруг видит на витрине свой портрет! Ух, что будет!

Клочик даже зажмурился от удовольствия.

– Бред, – сказал я. – Никто Ворожеву на витрину не повесит.

– Ну, почему не повесят. Сам ведь говоришь, что карточка хорошая. Ее только увеличить надо. Да чего гадать – пошли и проверили.

Я понял, что безумная любовь требует безумных идей и что спорить с трубадуром бесполезно.

В ателье было совершенно пусто. Лишь за столом дремал старичок приемщик, а из глубины помещения доносились вопли какого-то малыша.

Когда мы подошли к столу, старичок пробудился и взял ручку:

– На документы? На паспорт? Или художественный портрет желаете заказать? Можем даже на тарелочках.

– Нет-нет, мы не фотографироваться, – сказал Клочик. – Мы бы хотели поговорить с фотографом. У нас к нему дело. Личное.

Старичок сразу потерял к нам интерес.

– Пройдите по коридору и подождите, пока мастер освободится, – сказал он, зевнул и снова закрыл глаза.

Мы пошли по узкому коридорчику и подошли к проему, завешанному тяжелыми шторами. Из-за штор неслись отчаянные крики малыша. Мы заглянули. В ярко освещенной комнате, на площадке, огороженной маленькими деревянными перильцами, стоял белобрысый карапуз и отчаянно ревел. Рядом суетилась его мама, безуспешно пытаясь сунуть в руку малышу огромный разноцветный мяч. Напротив стоял высокий бородатый фотограф, с длинными растрепанными волосами, чем-то похожий на постаревшего д’Артаньяна.

– Мамаша, да успокойте же вы наконец ребенка! – кричал он, хватая себя за волосы. – У меня уже сил нет!

– Ах, товарищ фотограф, ради бога, простите, – отвечала женщина. – Он у нас почему-то ужасно боится брюнетов. Особенно бородатых. Вы знаете, в нашей семье все блондины.

– Что же, побриться прикажете?! Волосы выкрасить? Мальчик, да замолчи ты хоть на секунду! Посмотри в эту дырочку. Сейчас оттуда птичка вылетит. – И фотограф замахал своими длинными руками, изображая, наверное, как вылетит птичка.

Малыш закричал с удвоенной силой.

Мы с Клочиком потихоньку продвинулись в глубь комнаты. Заметив, что малыш нас видит, я скорчил рожу и подмигнул ему левым глазом. А Клочик показал ему «козу».

И до чего же удивительный народ эти маленькие! Не успела еще последняя пара слез скатиться с толстых щек малыша, а он уже не кричал. Будто кто-то нажал кнопку и выключил звук. Тогда Клочик показал ему язык, а я подмигнул правым глазом.

И малыш вдруг потешно засмеялся, сразу позабыв, что он боится бородатых брюнетов.

– Великолепно! – закричал фотограф и бросился к аппарату.

Через минуту он сердечно тряс наши руки, приговаривая:

– Вы спасли меня от инфаркта! Честное слово, эти дети когда-нибудь сведут меня в могилу.

– Пустяки, – отвечал Клочик, довольный, что все началось так удачно.

– Нет, нет, это не пустяки. Инфаркт – это очень серьезно. И потому я решил вас отблагодарить. Я сделаю ваши портреты на блюде. «Групповой портрет двух друзей на блюде». Гениально!

– На блюде? – удивленно переспросил Клочик.

– Да, да, именно на блюде! Впрочем, можно и на тарелочках. Так что прошу садиться. Под лучи, так сказать, юпитеров.

– Нет, спасибо, – сказал Клочик. – Мы к вам совсем по другому делу.

– Жаль, – сказал фотограф. – И что за народ такой недалекий пошел. Все кричат: старина, «ретро», гоняются за бронзовыми канделябрами, набивают плечи ватой и при этом совершенно забыли о старой доброй фотографии. Да что там блюдо – портрет обычный заказать не желают. Паспорт и пропуск – вот и вся палитра. А портрет на блюде – это же песня! Ренессанс!

– А мы к вам как раз насчет портрета, – нашелся Клочик. – Вот у вас на витрине фотографии висят…

– Ну, висят. Бездарная, скажу вам откровенно, работа. Но их выставили еще до того, как я сюда пришел. Надо заменить, да руки не доходят.

– Конечно, заменить! – радостно подхватил Клочик и достал из кармана Ленкину карточку. – У нас как раз есть отличный портрет. Вы его только увеличьте, ну и подретушируйте, если, конечно, нужно.

Фотограф мельком взглянул на карточку и обиженно отвернулся.

– Шутите. Тут и не видно ничего толком. Обычная любительская халтура.

– Как это, халтура? – оскорбился Клочик. – Да вы, пожалуйста, внимательно посмотрите. Все прекрасно видно! Даже чайник!

– Чайник, может, и видно, – сказал фотограф. – Но у нас же не магазин хозтоваров. Нет, нет, не выдумывайте. Давайте лучше я сделаю вас на блюде. Бесплатно. Поверьте моему слову, через год-два вам в очередь придется записываться, чтобы портрет на блюде заказать.

– Товарищ мастер, – занервничал Клочик. – Вы даже не представляете, какая это замечательная девочка! Отличница! В Греции два года жила!

– Ну и что. Я тоже пять лет жил в Кирово-Чепецке. Но это не дает мне оснований вывешивать свой портрет на витрине.

– Значит, вам фотография не нравится? – угрюмо спросил Клочик.

– Не нравится.

– А если я вам ее живую приведу?

– Кого?

– Ну, девочку эту. Повесите вы тогда ее на витрину?

– Живую?

– Ну, зачем. Вы сами ее портрет сделаете.

– Не знаю, не знаю. Надо посмотреть.

– Отлично! – сказал Клочик. – Мы будем у вас через полчаса. Ждите.

Когда мы вышли из ателье, я сказал:

– Ты что, рехнулся, трубадур? Ты давай безумствуй, но меру знай. Неужели и вправду собираешься тащить сюда Ленку?

– Конечно, – ответил Клочик. – Да фотограф только ее увидит, сразу согласится.

– А если нет?

– Что нет?

– Если он не захочет Ленку на витрину вешать? Ох, Клочик, худо тебе будет! Да Ворожева тебя на пушечный выстрел не подпустит.

Но я понимал, что спорить с Клочиком было бесполезно. Да и вообще, разве можно разговаривать с человеком, у которого чувства.

Ленку мы увидели, когда она выходила из парадной своего дома.

Заметив нас, она сказала:

– Хорошо, что я вас встретила. Просто не знаю, что с дедушкой делать. Ни с кем не разговаривает, на улицу не выходит и даже газет не читает. Мучается, прямо ужас. А Клавдия Александровна как?

– Болеет она, – сказал Клочик. – Грипп у нее.

– Никакой это не грипп, – сказала Ленка. – Это у нее на нервной почве. Витя, надо что-то придумать. Нельзя же все так и оставить.

– Придумаем, – сказал Клочик. – Пошли быстро!

– Куда?

– Да тут недалеко. В фотоателье.

– Это еще зачем?

– У меня там фотограф знакомый работает, – сказал Клочик. – Увидел он у меня твою карточку и говорит: вот наконец то, что я искал. Ты, говорит, обязательно мне эту девочку приведи. Я сделаю ее портрет и повешу на витрину. А то, говорит, такая там любительская халтура висит – смотреть тошно.

– А ты не врешь? – подозрительно спросила Ленка.

– Вот еще. Что мне, делать больше нечего? Да ты вон у Лехи спроси.

– Все точно, – сказал я. – Он еще сначала на блюде хотел тебя сделать. А потом говорит: нет, говорит, такой портрет на витрине висеть должен.

– Но так сразу, – неуверенно сказала Ленка. – Мне же надо подготовиться…

– Ничего не надо, – сказал Клочик. – Главное – быть естественным. Пошли. Мастер ждет.

Через пять минут мы снова были в ателье.

К счастью, посетителей там не оказалось. Фотограф сидел в кресле и ел бутерброд с сыром.

– Вот и мы, – сказал Клочик. – Как договаривались.

Мастер поперхнулся и, отряхнув с бороды сырные крошки, пробурчал:

– Нет, дети все-таки сведут меня в могилу.

Потом он поставил стул на середину комнаты, усадил в него Ленку и включил прожектора. Походив вокруг и покачав головой, он сказал:

– Нет, не подойдет. Мало экспрессии.

– Как это мало! – взвился Клочик, еще не понимая, что он погиб. – Очень даже много!

– Не годится, – упрямо повторил фотограф, разглядывая Ленку будто рыбу в аквариуме. – Она, как бы это попроще сказать, слишком позитивна, ординарна. В лице не хватает ностальгического подтекста. Одним словом – нет загадки. Ну, вы вспомните хотя бы Мону Лизу – это же тайна! Мистерия! А тут… тут все ясно. Так что, друзья, давайте-ка я лучше сделаю вас троих на одном блюде. Совершенно бесплатно.

– Мне тоже все ясно, – сказала Ленка и встала. – Ты, Витя Клочиков, не безумный. Ты просто дурак. – И она выбежала из комнаты.

Клочик как ошпаренный побежал следом. Фотограф замахал руками и закричал:

– Куда же вы, куда?! Постойте! Можно сделать портреты на чайных блюдцах! Каждому по блюдечку!

Клочика я нашел во дворе. Он сидел на ящике и ковырял палкой в луже.

– И почему так странно всегда выходит, – сказал он. – Когда очень хочешь сделать что-то хорошее, обязательно плохо получится. Хуже некуда.

Я не стал ничего ему говорить. Я просто сел рядом с ним на ящик.