Текст книги "Напиши мне ответ"

Автор книги: Николай Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Пуговица

Сначала Генка стал собирать старинные монеты. Показывал кому-нибудь свою коллекцию и с гордостью говорил: «Я теперь нумизмат». Ну, нумизмат так нумизмат, плохого в этом ничего нет. Только монетами он не ограничился, а начал еще и пуговицы собирать. Конечно, не те пуговицы, что к рубашкам и штанам пришивают, а металлические, с гербами разными, якорями. И так он втянулся в это занятие, что совсем голову потерял и чуть было до беды себя не довел.

Как-то раз в воскресенье затащил он меня в музей. И, конечно, в тот зал, где монеты выставлены. Ходит он вдоль стендов и облизывается как кот на сметану. И вдруг незаметно исчез.

Я покрутил головой туда-сюда – нет Генки. Хотел уж было уходить, смотрю – выскакивает мой нумизмат из какой-то двери в углу зала. Волосы взъерошены, глаза квадратные и рот открыт.

Тут я сразу неладное почувствовал.

– Ты чего? – спрашиваю.

– Понимаешь, там комната с пуговицей… Я туда случайно, а тут она входит… – забормотал он.

– Какая еще комната с пуговицей?

– Видишь, – говорит, – там дверь. Я подумал, что это еще зал, и вошел. Оказалось, не зал, а служебное помещение. И в нем всякие невыставленные экспонаты. Я хотел уйти, смотрю – шкаф открытый. А из него торчит рукав не то вицмундира, не то шинели. А на рукаве пуговица. Блестит, прямо сверкает. Схватил я эту пуговицу – р-р-раз… А тут какая-то женщина входит. Я испугался до смерти. А она мне: «Ты что, мальчик, тут делаешь? Тут нельзя». И выпроводила…

– Ты что же, – говорю, – украл, значит? Музейную ценность?!

Хотел я его треснуть, но очень у него в тот момент вид был жалкий.

– Вот что, – говорю. – Сейчас же иди извинись и отдай пуговицу. Скажешь: так, мол, и так, временное помутнение разума.

– Не могу, – говорит.

– То есть как это не можешь?!

– Нет у меня пуговицы. Проглотил я ее. Когда та женщина вошла, то я ее в рот засунул и от страха проглотил.

Тут и я растерялся. И вдруг вижу: по залу милиционер идет.

– Все, – говорю. – Уже тревогу объявили.

Генка аж позеленел. А милиционер проходит мимо нас и идет прямо в ту злополучную комнату.

– Ну точно, – говорю. – Иди сдавайся сам. Пока не поздно.

И Генка на трясущихся ногах поплелся туда. Я – за ним. Входим. Милиционер стоит около шкафа и рукав рассматривает.

– Вам чего, ребята? – спрашивает, а сам достает из шкафа шинель и… надевает на себя!

Тут я все понял. И так захохотал, что еле на ногах удержался. Понял и Генка, и милиционеру мы все рассказали.

Теперь, когда я хочу над Генкой подшутить, говорю ему: «Ну, сэр, какие нам пуговицы подавали сегодня на завтрак?»

Прогульщики

Обычно по дороге в школу я захожу за Генкой. Генкины родители уходят рано, и, если за ним не зайти, он обязательно опоздает.

– Сейчас, я быстро, – сказал Генка и сел на табуретку. – Значит, говоришь, тепло. А сколько градусов, не слышал?

– Холодно на улице? – спросил Генка, открывая мне дверь.

– Тепло, – сказал я. – А ты что, так без штанов в школу и пойдешь? Скорей давай, а то уже без пятнадцати.

– Сто градусов, – начал я злиться. – Оденешься ты наконец или нет!

Генка встал, просунул одну ногу в штанину и снова сел.

– Слушай, Серега, давай сегодня прогуляем, а? Мне брат говорил: плох тот студент, который не прогуливает.

– Так мы же не студенты?

– Тем более. Ну, ты сам посуди: сколько можно учиться? По субботам и то учимся. А ведь взрослые отдыхают. Справедливо? А сейчас дома никого, мама только в пять придет, папа – еще позже. Эх, повеселимся! Кидай портфель в угол!

– Вот еще. Зачем же портфелем кидаться, – сказал я и аккуратно поставил его на тумбочку.

Так мы начали прогуливать.

– Чаю хочешь? – спросил Генка. – С пирогом.

– Не, спасибо, – сказал я. – Я только позавтракал.

– А квасу? Из холодильничка.

– Квасу можно.

Мы выпили по большой кружке, и Генка сказал:

– Гляди, девять уже натикало. Русский начался. А мы сидим тут себе и квасок попиваем. Хорошо, верно?

– Верно. Только я вчера, как назло, все упражнения по русскому сделал. И правила выучил.

– Я тоже, – вздохнул Генка. – Ну, ничего. Мы ж не знали, что прогуливать будем. Давай лучше телевизор смотреть. Глянь в программку, чего там показывают.

– «АСУ» в действии», – прочитал я.

– Что-то интересное, – сказал Генка. – Про Японию, наверное.

Но передача оказалась совсем не про Японию, а про всякие заводы и автоматы.

– Хорошая штука – телевизор, – сказал Генка. – Хочешь – смотри, не нравится – выключи. А сидели бы сейчас на русском – не выключишь. Вот было бы здорово, если б в школе можно было уроки выключать. Или переключать на другие. Сидишь, к примеру, на математике. Вера Львовна говорит чего-то, на доске пишет. А ты сидишь и ничего не понимаешь. Дай-ка, думаешь, на историю переключусь. А то и совсем выключусь и в столовку пойду…

– Размечтался, – сказал я. – Как бы нас с тобой в самом деле… того… не выключили.

– Да не бойся, Серега. Выкрутимся. Хочешь еще квасу?

– Нет, больше не хочется. Пойдем лучше на улицу, погуляем.

– Ты что, нельзя! Нас сразу кто-нибудь увидит. Давай-ка лучше я тебя вареньем угощу. Клубничным. Такая вкуснятина.

И только Генка встал, чтобы варенье принести, как зазвонил телефон. Я рядом сидел и хотел уже трубку снять, но Генка как бросится на меня – за руку схватил и на диван повалил.

– Ты что, с ума сошел! Ведь дома никого нет!

Проклятый телефон звонил долго. А мы, как загипнотизированные, сидели и молча слушали. Наконец телефон замолчал.

– И чего звонят? – сказал Генка. – Знают ведь, что дома никого нет.

– Ошиблись, может, – сказал я.

– Ну конечно, – обрадовался Генка. – Наверняка ошиблись. Вот ведь люди бестолковые. Не могут номер правильно набрать. Раззвонились тут, понимаешь.

Генка пошел на кухню и принес варенье.

– Ты только понюхай, – открыл он банку. – Чувствуешь, как пахнет?!

Я понюхал – и только собрался ложку в банку запустить, как снова грянул звонок. Теперь уже в дверь. Я так и застыл с открытым ртом. Генка вытаращил глаза.

– Кто бы это мог быть? – зашептал он.

– Не знаю, – прошептал я.

Так мы просидели несколько минут. Наконец Генка сказал:

– Ушли, наверное. И кто это шастает, не понимаю. Ведь дома никого нет.

– Хватит, – сказал я. – Не могу больше здесь сидеть. Ты как хочешь, а я пошел на улицу. Сидишь тут как в мышеловке.

– Да ты не нервничай, Серега. Ошиблись, наверное, опять. Лопай варенье. Кваску могу подлить. Холодненького.

– Отстань ты от меня со своим кваском! – не выдержал я. – Говори: идешь со мной или нет?

– Ну ладно, пойдем. Может, проскочим незаметно. Мы осторожно вышли на лестницу и стали спускаться.

Внизу хлопнула парадная дверь и послышались шаги.

– Назад! – зашипел Генка, и в один миг мы снова были у дверей его квартиры. Генка лихорадочно зашарил по карманам и даже зачем-то заглянул под коврик. Но ключа не было.

– Забыл, кажется, – растерянно сказал он. Шаги приближались.

Наверное, если б в спорте было соревнование «Бег по лестнице вверх», то мы бы с Генкой сразу стали чемпионами. В один миг мы взлетели на последний шестой этаж и долго не могли отдышаться.

– Ничего, Серега, – говорил Генка, – прорвемся как-нибудь.

– Прорвемся, прорвемся, – обозлился я. – Сидели бы сейчас спокойно в школе, а не на этой грязной лестнице.

– Почему же грязной? – возразил Генка. – Тут довольно чисто.

Но я так на него глянул, что он сразу замолчал.

– А сейчас, наверное, уже математика идет, – грустно вздохнул я. – А ведь я и математику сделал. Задачка вот только не получилась.

– А у меня получилась, – сказал Генка.

– Не заливай. Я Витьке Лазареву звонил. У него тоже не получилась. А уж Витька – сам знаешь.

– Да честно говорю, решил, – засуетился Генка. – Гляди, как я делал.

Генка отломил от стены кусок штукатурки и принялся писать на полу. Когда вся площадка была исписана Генкиными каракулями, он сказал:

– Видишь, получается девять. Как в ответе.

– Действительно, девять, – удивился я. – Слушай, так ты же гений! Лазарев не решил, никто в классе не решил… Как это тебя осенило?

– Не знаю, – засмущался Генка. – Само как-то…

Я взял кусок штукатурки и вывел на полу жирную и кривую пятерку.

И тут мы услышали, что кто-то поднимается по лестнице. Не долго думая, мы проскользнули на чердак и в щелку увидели, как на площадке появилась дворничиха. Она посмотрела на исписанный штукатуркой пол, окунула швабру в ведро – и через секунду Генкина задачка исчезла вместе с пятеркой.

Напиши мне ответ

В воскресенье утром папа сказал:

– Тебе письмо.

– Мне? – удивился я.

Никогда в жизни я еще не получал писем. Открытка, правда, пришла один раз. Да и то из библиотеки. Чтоб я срочно книгу вернул. А тут вдруг письмо.

Я покрутил конверт, посмотрел его на свет и даже понюхал. Самое настоящее письмо, с маркой и со штемпелями.

Только без обратного адреса. Я взял ножницы, аккуратно отрезал тоненькую полоску от конверта и достал письмо. Вот что там было написано:

Привет, Серега!!!

Как ты живешь? У меня все хорошо. А у тебя? Ты, наверное, здорово удивился, когда мое письмо получил. Я и адрес обратный нарочно не написал. Чтоб ты удивился. Послезавтра пойду в авиамодельный кружок записываться. Хочешь, пойдем вместе. Пока все. Пойду письмо опускать. Почтовый ящик как раз на вашем доме висит. Так что, может, зайду. Но про письмо ничего не скажу. Напиши мне ответ.

Петров Гена.

Так это ж Генка! Во дает! Я его только вчера вечером видел. Да и в школе целый день вместе были.

Я побежал к телефону и набрал Генкин номер.

– Генка, здорово! А я твое письмо получил.

– Получил, да? – обрадовался он. – Ну как ты, удивился?

– Еще бы. Мне раньше никто не писал. А тут вдруг папа письмо приносит. Только вот в кружок авиамодельный мы с тобой еще вчера ходили записываться. А ты пишешь, что послезавтра пойдем.

– Так это ж я в четверг писал. Письмо что-то долго шло. Ну, ничего. Ты только обязательно ответ напиши.

И я сел писать ответ.

Здорово, Генка!

Получил твое письмо. Давай сегодня вечером пойдем на рыбалку. У меня крючки новые.

Тут я задумался, потому что не знал, что дальше писать. Я посмотрел в окно. На улице шел дождь. И я приписал:

У нас идут дожди. Больше не знаю, чего писать.

Пока.

Серега.

Когда я вышел на улицу, чтобы письмо опустить, я вдруг подумал: как же Генка узнает, что я его на рыбалку зову, если письмо целых три дня идет? И тогда мне пришла идея. А зачем, собственно, его по почте посылать, если Генка через три дома от меня живет? Пойти да опустить к нему в ящик!

Так я и сделал.

А когда домой вернулся, Генка уже звонит мне.

– Серега, я письмо твое получил! Меня папа как раз за газетами послал. Открываю ящик – а там письмо. Это ты здорово придумал – сразу в ящик положить! Кстати, у нас тоже дожди идут.

– На озеро-то пойдем? – спросил я.

– Пойдем, конечно! Я папину плащ-палатку возьму. Потом я стал готовить удочку. А через час пришел Генка.

– Держи, – сказал он и протянул конверт. – Это я ответ накатал. Сначала я хотел, как ты, в ящик опустить. Потом подумал: а вдруг вы сегодня за почтой больше не пойдете. Вот и принес.

Я открыл конверт и прочитал:

Привет, Серега!

Получил твой ответ. Сейчас приду.

Гена.

И мы пошли на озеро.

Шишка

Во время большой перемены мы с Генкой стояли на школьном дворе и думали. Следующий урок алгебра. Контрольная. А вчера мы целый вечер печатали фотокарточки и подготовиться, конечно, не успели.

– Вот если бы нас собака покусала, – мечтательно сказал Генка, – нас бы тогда отпустили.

– Может, и отпустили бы, – сказал я. – Только перед этим по двадцать уколов. Против бешенства.

– Зачем же бешеную собаку брать?

– А ты что, справку у нее попросишь перед тем, как она тебя кусать будет? Да и что там говорить. Все равно собаку взять негде. Не будешь же сам себя кусать.

Мы замолчали и стали глядеть, как первоклашки гоняют в футбол. Вдруг Генка просиял:

– Идея! Идем сейчас к врачу и говорим, что у нас сотрясение мозгов. Играли в футбол и в борьбе за верхний мяч столкнулись лбами. А теперь кружится голова и все такое прочее.

– Так она нам и поверила. Ты что, нашу врачиху не знаешь? Ведь шишки нужны! Большие хорошие шишки.

– Сделаем, – сказал Генка.

– Как это – сделаем?

– Очень просто. Набьем. Что у тебя, шишек никогда не было? Хороший щелбан – и дело в шляпе. Ну-ка, давай попробуем.

Генка выставил лоб. Я щелкнул.

– Да ты сильней давай. Не бойся.

Я щелкнул сильнее.

– Слушай, ты что, не ел сегодня? Кто же так щелкает?

– Нет, – сказал я, – щелбанами шишку не набить. Предмет нужен.

И мы принялись искать подходящий шишконабиватель.

– Во, гляди, что нашел! – закричал Генка, вылезая из кустов. В руках у него был здоровенный ржавый молоток, похожий на кувалду.

– Ты что, спятил? – сказал я. – Тут сразу ноги протянешь. Я вот что думаю. Ботинком надо попробовать. Он и мягкий и в то же время твердый.

Генке моя мысль понравилась. Мы сняли по ботинку и внимательно их осмотрели. Каблук моего показался нам подходящим: острые края уже сносились и резина в самый раз, средней жесткости. Генка сел на ящик, стиснул зубы и зажмурился.

– Давай! – выдавил он.

Но легко сказать – давай. Попробуй-ка вот так, ни за что ни про что, треснуть своего товарища башмаком по лбу.

– Не могу, – сказал я. – Рука не поднимается.

– Трус, – сказал Генка.

– И ничего не трус. Хочешь, бей меня первого.

– Ну, ты представь, что это не я, а просто стенка.

– Как же я могу стенку представить, если твою голову вижу.

– Иди тогда и пиши контрольную. А я сам себе такую дулю навешу, что и правда сотрясение мозгов будет!

Напоминание о контрольной оживило меня. Я размахнулся и треснул Генку по лбу.

– Молодец! – крякнул он и схватился за ушибленное место. И тут я услышал за своей спиной голос:

– Ничего умнее вы, конечно, придумать не могли?

Я выронил башмак и обернулся. Позади меня стояла завуч.

– Что за дикие игры такие? – строго спросила она. – Инвалидами хотите друг друга сделать?

– Мы это вот… Опыт вот хотели произвести, – заикаясь, сказал Генка.

– Ага, опыт, – сказал я. – По физике.

– Ну вот что, физики, – сказала завуч, – сейчас марш на урок, а после занятий зайдите ко мне. С дневниками. Разберемся, что у вас за опыты.

И она ушла.

– Влипли, – сказал Генка. – И чего она сюда пришла? Все так хорошо шло.

Тут я взглянул на Генку и увидел у него на лбу шишку.

– Генка, а шишка-то выросла. Больша-ая.

Но он только махнул рукой.

– Кому она теперь нужна, эта шишка. Дай-ка лучше пятак приложить.

А в классе мы узнали, что контрольную перенесли на другой день.

Единица

– Несправедливо, – обиженно бубнил Генка, когда мы шли из школы. – Зачем же сразу единицу. Ну, поставил бы двойку. Чем плохая отметка? Нет, надо обязательно единицу!

И хотя я не понимал, какая, в общем-то, разница между двойкой и единицей, но я молчал. Сегодня, когда на последнем уроке дежурный роздал нам дневники, Генка и обнаружил в нем эту мерзкую цифру. А я, как назло, получил пятерку, и мне было как-то неловко.

– И ведь что обидно, – продолжал он кипятиться. – Изложение-то домашнее. Я ведь мог и бабушку попросить проверить. Или вон Славик, сосед – лауреат конкурса баянистов. Он бы мог все до последней помарочки поправить. Так нет, я сам все сделал, по-честному. Никого не просил. И вот тебе – кол. Эх, плакал теперь мой велосипед. Несправедливо!

Дело в том, что Генкины родители обещали купить ему складной велосипед, если он закончит месяц без троек. Все шло отлично, Генка старался изо всех сил и даже каким-то чудом получил пятерку по рисованию за композицию «Чайник и груша». И вот, когда месяц почти прошел, все летело насмарку.

– Я ее уничтожу, – вдруг угрюмо сказал Генка.

– Кого? – не понял я.

– Единицу. Сотру, и все тут. Бензином выведу. Или скипидаром.

– Ты что, Генка! Хуже будет.

– Хуже не будет. В журнале она все равно останется. А дневник что. Ерунда. Забудется, может, потом. Ты же знаешь, какой Николай Михайлович рассеянный. Главное, чтоб папа ее не увидел. У тебя бензин есть?

Честное слово, если б я сам не получил пятерку и если б не знал, как Генке хочется иметь складной велосипед, я бы ни за что не согласился. А так я сказал:

– Зачем же бензином. Грязь только разводить. У меня дома есть специальный пятновыводитель. «Минутка» называется. Отличная штука. Мне папа ею так брюки вычистил, что лучше любой химчистки.

– А чернила она возьмет?

– Конечно. Что угодно возьмет. Универсальное средство. У меня на правой штанине пятно с кулак было. А сейчас и следа не осталось.

– Так идем скорей к тебе, – нетерпеливо сказал Генка. Перед тем как начать действовать, мы изучили инструкцию.

– «Выжмите на пятно небольшое количество пасты и разотрите ее тонким слоем, – читал я. – Пасте дайте полностью высохнуть и оставшийся порошок очистите щеткой».

– Как просто, – сказал Генка и открыл дневник. Когда паста подсохла, я взял щетку и счистил порошок.

Генка впился глазами в дневник. Но проклятая единица и не думала исчезать. Правда, она слегка побледнела, стала тоньше, потеряв свой воинственный вид.

– Эх, ты, – расстроился Генка. – «Универсальное средство».

– Мало, наверно, держали, – сказал я. – Не успела схватить.

– Думаешь? Ну, давай еще раз. Чего уж теперь.

После второго раза единица побледнела еще больше и при этом стала зеленой. К тому же бумага вокруг нее поблекла, а по краям сделалась желтой.

– Послушался я тебя, – хмуро сказал Генка. – Говорил же, что бензином надо.

– Слушай, – сказал я, – а может, растворителем красок попробовать? Уж если краски растворяет, то чернила-то должен взять.

– Давай, – махнул рукой Генка. – Все равно теперь. Растворитель и вправду оказался хорошим средством.

Единица сразу исчезла. Но что получилось на ее месте! Бумага сделалась бурой с желтыми разводами и покрылась буграми. В отчаянии мы испробовали керосин, одеколон, бензин, хозяйственное мыло и даже стиральный порошок «Новость». А когда я предложил паяльную кислоту, Генка сказал:

– Хватит. Эксперимент окончен.

Страница переливала всеми цветами радуги, а от дневника пахло автомобильной мастерской и парфюмерным магазином, вместе взятыми.

– Пойду домой. Все равно теперь. – Генка засунул дневник в портфель. – Серега, пойдем со мной, а? На всякий случай.

Первое, что мы увидели, когда вошли в Генкину квартиру, был велосипед. Новенький, бирюзового цвета, с еще не оттертым маслом на спицах и ободах. Из комнаты вышел улыбающийся Генкин папа Юрий Павлович.

– Привет, молодежь, – весело сказал он. – Ну, Генка, везет тебе, честное слово. Посмотри, какого коня я тебе привел. Совершенно случайно наткнулся. Конец месяца, понимаешь. А так ведь ни за что не купить.

Услышав про конец месяца, Генка вздрогнул.

– Да что ты стоишь как истукан, – продолжал Юрий Павлович. – Не рад, что ли?

– Рад, – кисло сказал Генка.

– Ну так спасибо хоть скажи.

– Спасибо.

Юрий Павлович слегка нахмурился и внимательно посмотрел на Генку.

– Что случилось? Может, ты мне наконец объяснишь?

Генка молчал.

– Тогда, может быть, ты, Сережа, молвишь слово?

Я тоже молчал.

– Ну, хорошо, – сказал Юрий Павлович нехорошим голосом. – Начнем все по порядку. Какие новости на учебном фронте? Покажи-ка, кстати, дневник.

Генка обреченно полез в портфель. Юрий Павлович подозрительно потянул носом воздух и открыл дневник.

– Что это за абстрактная живопись?

– Это не живопись, – мрачно сказал Генка. – Тут… это… оценка стояла.

– Какая оценка? – ласково спросил Юрий Павлович.

– Единица, – выдавил Генка.

– Ах, единица. Прекрасно! Значит, двоек тебе уже не ставят. Это слишком много. Тебе ставят единицы. А ты бежишь и производишь над ними химические опыты. Ради науки, конечно. Выходит, мой сын не только двоечник, не только единичник, но он еще и трус! Трус и обманщик! А ты, Сергей, думаешь, Что ты друг этому субъекту? Нет, ты сообщник. Ну, вот что. Завтра же перед уроками ты подойдешь к учителю, все расскажешь и слезно попросишь восстановить единицу в дневник. Да попроси, чтоб пожирнее поставил. Красными чернилами. И никакого велосипеда! Продам. Завтра же продам!

Юрий Павлович еще много всякого говорил, а в комнате стоял запах бензина и одеколона «Северное сияние»… На другой день в школе мы стояли перед учителем.

– Николай Михайлович, – сказал Генка, – поставьте, пожалуйста, мне единицу назад.

Николай Михайлович оторвался от журнала и вопросительно посмотрел на Генку.

– Единицу? Какую единицу?

– Ну, ту, что вы мне за домашнее изложение поставили.

– Постой, постой. Никакой единицы я тебе не ставил. А за изложение у тебя четверка. Очень прилично написано. Всего одна ошибка.

– Как не ставили?! – Генка вытаращил глаза. – А в дневнике? Там же была единица, я же видел!..

И Генка, запинаясь, рассказал все как было.

Николай Михайлович слегка задумался, а потом сказал:

– Понимаешь, ручка у меня что-то барахлит. То пишет, то не пишет. Вот хвостик у твоей четверки, наверное, и не дописался. А ты, не разобравшись, что к чему, побежал ее выводить. Это, дружок, называется «сам себя высек».

– Хвостик, – растерянно сказал Генка и икнул.

Велосипед Генкин папа все-таки не продал.

А к Дню учителя мы подарили Николаю Михайловичу новую авторучку.