Текст книги "Дорогой бессмертия"

Автор книги: Николай Струцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

9. ГОРОД В ОГНЕ

Мария Степановна Обновленная и ее мать Теофилия Ильинична встретили меня добросердечно. Григория дома не было, но женщины понимали, что меня больше всего интересует встреча именно с ним.

– Скоро придет Гриша, узнает, что ты сын Марфы Ильиничны, обрадуется, – успокоила Мария Степановна.

Я рассказал о смерти матери. Это встревожило женщин. Теофилия Ильинична заплакала. В это время открылась дверь и в ней показался рослый мужчина в полицей-ской форме.

– Что случилось? – недоумевал он. Мария Степановна рассказала мужу.

– Печально, – протянул Григорий и посмотрел на меня.

– Сын Марфы, Николай, познакомься.

Григорий пожал мою руку.

– Значит, сначала дерево пускает корни, а потом уже начинает расти вверх? Так? К нам прибыл с теми же хлопотами?

– Да.

Григорий попросил подробно рассказать, при каких обстоятельствах погибла мать. Волновался, в чьи руки попали переданные им сведения.

– Командование отряда благодарит вас за помощь, – прервал я его размышления. – Сведения в отряд доставила Ядзя, девушка, которая была с мамой. Помните?

– Знаю, знаю. А ты к нам с ночевкой?

– Деваться больше некуда.

– Оставайся, – без энтузиазма согласился Григорий.

На второй день к Обновленным зашла среднего роста, черноволосая, с голубыми глазами Нина Карст. Она казалась наивной и простой. На лице с тонкими бровями ле-жала печаль. Она была как бы отражением ее жизни, тяжелой, одинокой, безрадостной. С тех пор, как ее муж ушел на фронт, она перебивается на жалких харчах. Немало пришлось хлебнуть горя, пока устроилась на работу в молочный магазин. Но однажды туда явился немецкий офицер. Держался высокомерно. Медленным шагом он подошел к прилавку и спросил:

– Фрау ист фольксдойч? (* Женщина – фольксдойч?) – Нет.

– Кто же ты? – изменил тон немец.

– Украинка.

– А, украинка! – буркнул он под нос и тотчас же вышел. На второй день, в то же самое время, в магазин снова зашел офицер, а с ним – элегантно одетый мужчина в штатском и хрупкая, до безобразия напомаженная девица. Заговорил в штатском.

– Фрау Карст, мы вами вообще довольны, но оставаться в магазине вы больше не можете. Понимаете? Магазин обслуживает по карточкам только немцев. Фольксдойч Лора Брендорф вас здесь заменит.

Нину снова напугала неизвестность. Опять без работы. Кому пожалуешься? Кто тебя поймет? Эти продажные фольксдойчи? Или пресыщенный немецкий офицер?

Снова потянулись дни поисков работы. Наконец Нине удалось устроиться уборщицей в общежитие немецких офицеров. Перед тем, как ее туда взяли, строго-настрого предупредили:

– За проявление неуважения к немцам, вредные разговоры – тюрьма.

Нина начала работать и всячески старалась проявить себя с лучшей стороны. К этому времени она уже была связана с подпольщиками и аккуратно выполняла их зада-ния. Не один раз в ее комнате велись жаркие разговоры о самом насущном. Впоследствии квартира Карст стала конспиративной. Поэтому товарищи всегда заботились о том, чтобы ее хозяйка оставалась вне всяких подозрений.

– Немцы должны быть тобой довольны. Старайся им понравиться. Иначе у тебя нельзя будет собираться…

На улицу мы вышли вместе с Ниной. Стоял тихий вечер. Никилевым блеском отливала извилистая река Стырь.

– В Луцке устраиваетесь? – осведомилась Нина.

– Смотря какая работа подыщется.

Как знать, почему она этим интересовалась. Но в разговоре одной фразой я дал понять, мол, буду весьма признателен, если мне не дадут здесь скучать, разумеется, в хорошей компании. Мне почему-то вспомнились слова, сказанные Лукиным перед моим уходом в Луцк: «Дело не легкое, нужна выдержка, воля».

– Как же проходит ваша жизнь в Луцке? – в свою очередь спросил я у Нины.

– Да как вам сказать, не лучше и не хуже, чем у других, все время в хлопотах. Только недавно устроилась на новом месте.

И Нина уже не могла остановиться, пока не высказала все, что за эти несколько дней отстоялось на её душе. «А, украинка!» – повторила она несколько раз холодную реплику немецкого офицера.

Я посмотрел в её глаза.

– Не надо отчаиваться, – успокоил я собеседницу.

И если вначале мы проявляли излишнюю настороженность друг к другу, то теперь появилось, пусть еще робкое, но явное чувство доверия.

– А где вы проводите время? – задал я вопрос в надежде выяснить её окружение.

– Если хотите, могу вас познакомить с хорошими людьми, – намекнула Нина.

– Познакомьте, раз за них ручаетесь.

На очередной явке Ядзя сообщила приятную новость: Варфоломей Иванович Баранчук приготовил для отправки в отряд литр йодистой настойки и некоторые другие дефицитные медикаменты. Она также рассказала и о том, как украинские националисты неоднократно предлагали Варфоломею Ивановичу перейти врачевать в их банду, но он наотрез отказался. Однажды его даже хотели угнать туда насильно. Но ничего из этой затеи не получилось. – Ты еще об этом горько пожалеешь! – пригрозили националисты.

На этот раз записки на маяк я не писал, а устно передал с Ядзей о сложившейся благоприятной обстановке для связи с местным подпольем и создания «группы наблюдения». Ядзя благополучно добралась до маяка в Бодзячиве, передала Владимиру Ступину медикаменты, устную информацию и вскоре возвратилась в город.

В ближайшие дни к Измайловым зайти не удалось. Нина Карст познакомила меня с Антоном Семеновичем Колпаком, который вместе с женой проживал по улице Кичкаровской, № 11.

Два-три вечера прошли за праздными разговорами. Я внимательно изучал нового знакомого, его деловые качества. В один из таких вечеров, после обстоятельной беседы о положении на фронте, я задал вопрос:

– Ну, а если бы, Антон Семенович, к вам за помощью обратились партизаны, вы бы ее оказали?

Собеседник смутился.

– Собственно, почему вы задаете этот вопрос мне?

– Как видите, в Луцке я веду почти праздный образ жизни, хотя хлопот здесь могло быть больше, чем, скажем, в лесу. Но я не знаю преданных людей.

Антон Семенович с повышенным интересом отнесся к этому намеку. Он, правда, кое о чем догадывался, но у него не было возможности в этом убедиться раньше.

– Сами понимаете, как говорят, душой измерь, умом проверь, тогда и верь.

– Вы кто же по специальности? Антон Семенович рассмеялся.

– Разве вам что-либо скажет профессия повара? Удивились? Нет! Главное – я не служу немцам.

После этой фразы Колпак показался другим человеком. Я понял – передо мной патриот, которому можно безошибочно довериться.

– Спасибо, Антон Семенович, на добром слове.

В этот вечер мы засиделись допоздна. Говорили о войне, о человеческих судьбах. Перед нами вновь и вновь вставал ужас первых дней войны. Антон Семенович рас-сказывал о них с волнением. Воспоминания проносились одно за другим. …После ожесточенных воздушных налетов, 26 июня 1941 года, в горящий Луцк ворвались гитлеровские войска. В небе кружились фашистские самолеты, сопрово-ждавшие устремившиеся на восток воинские части. Нелегко было Красной Армии сдержать натиск до зубов вооруженных захватчиков. Война уходила все дальше и дальше… Четверо суток немцы бомбили Луцк, хотя им было известно о том, что в городе нет военных объектов. Жители разбегались по пригородам, оставляя на произвол годами нажитое добро. Когда немцы захватили город, ночной воздух часто оглашался криком. После выстрела он угасал. Кто был несчастной жертвой? Никто не знал. Днем и ночью немцы учиняли расправу. Сплошной ад!

На стенах домов появились приказы: за хранение оружия – смерть, за укрытие коммунистов и евреев-смерть; за действия против «нового порядка» – смерть… Смерть неотступно стала следовать за стариками и детьми, за женщинами и девушками.

Фашистская газета «Волинь» поместила «Обращение» новоявленного гауляйтера палача Эриха Коха. В нем писалось: «Нiмецькo вояки вибороли вам свободу i знищили 6iльшовизм», а «хто протиставитиметься волi шмецького проводу, хто ставитиме onip вiдбудовi краши, того постиг-не невмолима суворкть закону…»

А газета «Ковельськi BICTI» опубликовала обращение гебитскомиссара Кемпфа, в котором писалось, что, кто будет противиться «новому порядку», не выполнит приказы, «того настигне немилосердна суворкть права». Какое право? Какой закон?

Как стаи ворон, носились вместе с. фашистами и те, кто в 1939 году удрал от Советской власти на запад. Вся эта мразь, в свое время смытая с земель Западной Украины освободительным походом Красной Армии, вызывала отвращение. Один из главарей украинских националистов и агент гестапо Мельник обратился с призывом уничтожать отступающие части Красной Армии, убивать комиссаров, политработников, активистов. 1 января 1942 года «украiшський комкарiчний бургомiтр Мiста Равного» П. Бульба в газете «Волинь» призывал украинское население помогать армии Гитлера.

– Никто не мог предположить, – продолжал рассказывать Колпак, – что город в первые дни войны будет оккупирован гитлеровцами. Многие из тех, кто был оставлен для подпольной работы, стали жертвами разнузданного террора гестаповцев и националистов. Отдельных коммунистов выдали провокаторы. Подполье еще не раз-вернулось. Но в Луцке оставались советские люди, готовые начать активные действия против врага. Да и как могло быть иначе! На них не действовали пропагандистские трюки фашистов. Несколько раз сообщалось о падении Ленинграда, а этот мужественный город в холоде и голоде стоял, как неприступная крепость. Терпели крах планы «последнего наступления».

Антон Семенович прервал свой рассказ. От пережитого горя и сейчас сдавливало в груди. Сделав несколько затяжек подряд, он вспомнил день, когда немцы гнали по ули-цам города военнопленных. Многие шли в нижних рубашках, босые, измученные. Худые лица… Более здоровые вели под руки раненых и ослабевших. Это была страшная картина! Их загнали в лагерь, созданный в черте города. Пленные гибли там от тифа, дизентерии, голода и ран. Наши женщины умудрялись приносить им продукты. За колючей проволокой несчастных косила смерть. Нужно было их спасать. Как?..

Незабываемым остались в памяти Колпака и такие картины. Жители, которые покинули Луцк в первые дни войны, возвращались в город, еле волоча ноги. Националисты и их приспешники открыто подсмеивались: «Советы вернулись! Больно понравился им наш Луцк! Ха-ха-ха! Удавить их надо! Гнать с нашей земли!»

Под такое завывание недругов в Луцк возвратилась и семья адвоката Измайлова. Это были хорошие знакомые Антона Семеновича. Дом, в котором они жили, сгорел. Теперь снимают квартиру в двадцатом номере по улице Дольной.

Интересно сложилась судьба этой семьи. В 1940 году адвокат Вячеслав Васильевич Измайлов был направлен на работу в западные области Украины. В Луцк он приехал с женой и маленьким ребенком. Его брат Виктор годом позднее демобилизовался из армии. Служил на Дальнем Востоке. Оба они, воспитанники детского дома, не виделись десять лет. А когда встретились, решили: больше не расставаться! 21 июня 1941 года из Одессы в отпуск приехала мать жены Вячеслава Васильевича – Ольга Моисеевна Первина. По этому поводу молодые безобидно шутили: «Теща в дом – все вверх дном». Веселились, смеялись, а в четыре часа утра дом потряс страшный грохот. Рвались первые бомбы…

В тот день, когда в Луцк ворвались немецкие захватчики, Измайловы без Виктора покинули город. Брата, как говорил Вячеслав Васильевич, призвали в армию. Три недели скитались Измайловы в надежде прорваться на Восток, но тщетно, пришлось вернуться. В безмолвии подошли к сгоревшему дому.

Рыжий верзила, завидев их, съязвил: «Начали с квартиры, не беспокойтесь, кончат вами!»

Кто-то пустил слушок, будто составляются списки «восточников», которых в определенный день всех расстреляют…

Колпак, наконец, остановился, перевел дух. Он мог бы говорить еще очень долго, но устал. Курил папиросы одну за другой.

– Я вас познакомлю с моими друзьями Измайловыми, – пообещал Антон Семенович. – Они, наверное, больше смогут рассказать, чем я.

На улице начался мелкий дождик. От реки понесло сыростью. Антон Семенович подошел к окну: город словно был окутан черным покрывалом.

– Если у вас завтра найдется свободное время, посмотрите замок Любарта, – порекомендовал Колпак. – Его видать со всех уголков города. Он возвышается над Луцком серой глыбой. Теперь развалины замка оккупанты превратили в тюрьму. Это страшное место не только для горожан, но и для населения всей округи.

Антон Семенович медленно выговаривал слова. Чувствовалось, как его одолела усталость. Он намекнул, что фашистский «новый порядок» не сможет долго продержаться. На заборах и стенах домов руками патриотов расклеивались листовки. В них сообщалось: «Красная Армия не разбита! Она героически сражается на всех фронтах!»

Время затянулось за полночь.

– Засиделись мы, – посмотрел на часы Антон Семенович. – Уже давно комендантский час. Вам, пожалуй, лучше заночевать у меня. А завтра зайдем к Измайловым.

За окном блеснула молния, обнявшая серебряным светом притихший Луцк. Перекликнулись одиночные выстрелы. Не раздеваясь, мы уснули крепким сном.

10. ПАРТИЗАН ВЫХОДИТ НА СЛЕД

Дождь лил весь день. По улицам Луцка бурлили потоки мутной воды. Возле хлебной лавки тянулась длинная унылая очередь. За ней с тяжелой плетью в руке присматривал куценогий полицай.

Вечером вместе с Антоном Семеновичем Колпаком мы пошли к Измайловым.

– Знакомьтесь, – представил меня попутчик. – На дворе слякоть, деваться некуда, – продолжал он, – давай, думаю, зайдем, поиграем в карты. Или не вовремя нас занесло?

– Пожалуйста, мы тоже не прочь от мирских забот отвлечься, – приветствовал высокий, с буйной прической и широким красивым лицом Вячеслав Васильевич.

Мы сели за круглый стол и начали играть в «66», оживленно беседуя на отвлеченные темы.

Вячеслав Васильевич снял очки, протер их.

– Погода прескверная.

– Как и настроение, – отозвалась его жена Лина Семеновна. – Утром повстречала старого «знакомого» – Малаховского. Важничает как. Еще бы – агент полиции! Всегда щурится, будто что-то ищет в тебе.

– Чего ж удивляешься, Лина,– пробасил муж,– собака и в собольей шубе блох ищет.

Меткая реплика Вячеслава Васильевича рассмешила всех, а Лина Семеновна даже не улыбнулась, не изменила интонации голоса:

– А какой был? Ой, ой! Только и видели от него поклоны. Утром, бывало, встретит на улице, трижды о здоровье справится. Не зная его, впрямь подумаешь – сердечный какой!

– Ты, родная, напрасно его так хулишь, – не сдавался Вячеслав Васильевич. – Малаховского все нынче с почтением встречают.

Доводы мужа не убедили Лину Семеновну.

– Власть переменилась, по-другому он и завыл! Разговор о Малаховском заинтересовал меня. Было ясно, речь шла о предателе.

– Чего же этот Малаховский щурится? – с веселой ноткой включился я в беседу.

Лина Семеновна не сразу ответила. Перетасовала карты, раздала их.

– То ли в глаза не может смотреть людям, то ли присматривается к ним. Ну и пусть, цену ему мы хорошо знаем…

За окном темень. Ветер разогнал тучи, и сразу стихла однообразная дробь капель. Через открытую форточку в комнату струился сырой воздух. Раздался мелодичный звон часов. Восемь ударов. Раньше в такое время жизнь бурлила, а сейчас замирала.

– Нам пора, – поднялся Антон Семенович, – далековато идти, пока доберемся домой, в аккурат комендантский час начнется.

– Приходите завтра пораньше, – любезно пригласил Вячеслав Васильевич. – Виктор дома будет. Он азартный игрок.

– Спасибо, придем.

Когда мы шли к Колпаку домой, он по дороге рассказал все, что знал о Викторе Измайлове. Внимательно слушал я Колпака. Именно такой парень нам и нужен, подумалось. Хотя с Виктором я еще не был знаком, однако проникся к нему уважением.

На следующий день за чаем у Измайловых Виктор спросил меня, давно ли я в Луцке, чем занимаюсь.

– В Луцке недавно, работу подыскиваю.

– Какую?

– Какая прийдется по душе.

Внимательно слушал нашу беседу Вячеслав Васильевич. Он, видимо, вспомнил, как ему приходилось искать работу. До марта 1942 года семья перебивалась тем, что меняла вещи на хлеб. Украинские националисты донесли на него местной полиции, его арестовали.

– Если скажешь правду – отпущу домой, – обещал начальник полиции Вознесенский. – Ты коммунист?

– Нет!

Полиция не располагала точными данными о принадлежности Вячеслава Васильевича к Коммунистической партии. Адвокат по профессии, Измайлов учел это обстоятельство и потребовал очной ставки с доносчиком.

– Ишь чего захотел! – рассмеялся в лицо толстолицый полицай. – А почему же ты не работаешь? Большевиков ждешь? Напрасно! Их песенка спета!

– Я юрист и хочу работать.

– Надо работать, а не только хотеть! – сердито оборвал его Вознесенский. – А то, пожалуй, с добровольцами поедешь в Германию.

Улик не оказалось, и Вознесенский отпустил Измайлова. А через две недели по указанию начальника арбайтзамта* (* Биржа труда) Пителя Вячеслав Васильевич устроился грузчиком на крупорушке. С тех пор в семье Измайловых наступило некоторое облегчение. В доме появился хлеб, чай пили с сахаром.

Виктор ответил мне:

– Работу найдете, прийдется ли по душе – не знаю. Ведь это еще и от вас зависит…

Намек был весьма прозрачным – речь шла о борьбе с оккупантами.

При последующих встречах с Измайловым шло взаимное «прощупывание». Однажды, рассказывая о появившейся в городе листовке с сообщением Советского Информбюро, Виктор с воодушевлением воскликнул: «Молодцы ребята!» А я ему в тон:

– С такими молодцами не грешно бы познакомиться!

– Для чего?

Наступил момент, когда требовалось сказать правду. И я ответил:

– Для дела. Можно было бы создать подпольную коммунистическую организацию.

– Она уже существует, – с решимостью ответил Измайлов.

Услышав долгожданное откровение, я поднялся из-за стола, подошел к Виктору вплотную, взял его теплую руку в свои руки и от души крепко ее пожал.

– Очень рад. Я из партизанского отряда.

– Тем лучше для нас обоих. Задача у нас одна. Откроюсь, мы давно ждали этой встречи. Нам нужна ваша помощь.

– А нам – ваша!

– Вот и чудесно!

На маяк Ядзя передала краткую записку, в которой сообщалось об установлении связи с партийным подпольем. Отныне дела должны были пойти куда веселее, чем прежде.

В полдень Ядзя возвратилась в Луцк. Владимир Ступин передал ей весточку от партизана Александра Бурлатенко. В ней было всего несколько слов, но как много они значили для нее: «Будь осторожна. Скучаю. Жду.» Ждет! Как хорошо сознавать, что тебя ждут, думают о тебе, что ты нужна…

Ядзя до мелочей знала жизнь своего друга. И часто думала: разве его жизнь сложилась лучше, чем у нее? Рано Александр лишился материнской ласки. И не потому, что мать постигло несчастье. Нет! Женщина жила в свое удовольствие, а сын ей был обузой, она отдала его на воспитание чужим людям. Много пришлось пережить обид. Мыкал горе и подался, куда глаза глядели.

Донбасс. Маленьким скитался по городам и поселкам. С новым другом, таким же, как и он, беспризорником Пузырем, бродяжничал, воровал. Но это не стало призванием в его жизни. Опротивило все. Тоска по матери привела в отчий дом. Мама! Он думал -бросится ей на шею, обнимет, расскажет, как тяжело без нее. Но перед ним стояла безразличная женщина. Холод, с которым она встретила сына, пронизывал юношеское сердце. Зачем было кривить душой? Целовать? Нет! Нет! Обойдется без поцелуев!

С тем и ушел.

А потом долго еще оставался в объятиях улицы. Никого вокруг из близких, родных, кто бы унял боль души, приласкал.

Беспризорники окрестили его непонятным именем Колодка. И ничего, кроме этого имени… Однако он нашел в себе силы, проявил волю, «оторвался» от «пузырей», пристроился учеником к мастеровому человеку полюбил труд и очень увлекся бондарным делом.

Дни потекли по-новому, они приобрели смысл, повели свой счет, появился интерес в жизни. Отныне он не чувствовал себя лишним человеком. Не успел оглянуться – призвали в Красную Армию.

Война выбила его из колеи. После ранения и непродолжительного лечения вместе с другими смельчаками он отправился в глубокий тыл врага. Туда его влекли неиз-веданные тропы мужества.

И он оказался в родных местах, милых его сердцу украинских лесах. Все в отряде знали, что Бурлатенко души нечает в Ядзе. А тут еще подзадоривали парни. «Любви, огня и кашля от людей не спрячешь, – говорили ему. – Поэтому лучше открыться – и дело с концом». Александр пытался отшутиться, мол, «любовь – кольцо, а у кольца нет конца». Но потом с юношеской застенчивостью признался: Ядзя, не спросясь, поселилась в его сердце. Так и рассказал ей Александр, как говорил боевым товарищам. Кончится война – поженимся. А может, и раньше? Прямо в партизанском отряде! Чего откладывать. Так легче будет во всем…

Мечтая о любимом человеке, Ядзя не заметила лисьего шага агента. Лишь на улице Ковельской бросилось, как неуклюже прятался от ее взора тип с неприятной наружностью. На углу она обернулась, убедилась в слежке и повела агента по ложному следу. Изменив маршрут, Ядзя подолгу толкалась в магазинах, быстро переходила дорогу, искала «знакомых». Лишь под вечер, утомленная и встревоженная, Урбанович встретилась со мной.

– Загулялась ты сегодня, – упрекнул я ее.

– Загулялась! – зло огрызнулась Ядзя.– Тип один привязался, еле отмоталась от него.

– Кто такой?

– Не знаю.

– В форме?

– Нет, в штатском.

– Значит, мало приятная личность, – пришел я к выводу. – Были бы у нас хорошие документы – побегал бы этот хлыст!

В городе участились облавы, и мы легко могли попасть в гестапо или, в лучшем случае, на каторгу в Германию. Надо было оберегаться и на квартире Обновленных. Нас уже предупреждала Мария Степановна, что за стеной проживает старший брат ее мужа Василий Обновленный с женой Клавой, которым лучше не попадаться в руки. Василий вообще слыл садистом. Таким он успел зарекомендовать себя еще в юные годы. Часто избивал родную мать, «случайно» угодил каким-то тяжелым предметом по голове малолетнего Пети. Не избежала жестокой участи и его сестренка Надя. От систематических побоев девочка сошла с ума.

Василий активно сотрудничал с гестапо. Такая работа была ему по душе. Вскоре он напялил на себя форму «СС», но в дни специальных поручений ходил в штатском костюме. По этому поводу о нем говорили горожане: «Змея меняет шкуру, а не натуру». К его садизму прибавилась необъяснимая ненависть к Советской власти. Все это делало его безучастным к людскому горю. Он на улицах с неиссякаемой злобой охотился за беззащитными людьми, задерживал «подозрительных»…

Василий вошел в доверие к гестаповцам, ему разрешили открыть по Ковельской улице трактир. Если в нем подвыпившие посетители проявляли неосторожность в выражениях по поводу «нового порядка» – их ждало гестапо. Трактир стал не только притоном для падших, а и удобным для фашистских агентов «пунктом прослушивания».

В кабачок как-то зашел полицейский агент Малаховский. Он выпил стакан крепленого вина и отправился к жене брата Василия Марии Степановне выяснить, не являюсь ли я сыном женщины, приезжавшей сюда раньше.

– Со мной не шути! – грозился агент. – Я должен все знать! Иначе…

В тот же вечер я перешел на другую конспиративную квартиру, к Нине Карст, проживавшей по улице Дольной, N21. Утром, когда Нина ушла на работу, ее шестнадцатилетний брат Костик обратился ко мне:

– Может, я чем-нибудь могу вам помочь?

– А ты не боишься?

– Я же мужчина!

– Так вот, «мужчина», будь добр, сходи в город, купи курева, а то уши пухнут. Потом потолкуем.

Костик не ожидал такого мелкого поручения, но послушно отправился его выполнять.

– Хорошие сигареты, – похвалил я юношу, когда он возвратился из города. – А теперь – за дело.

По моей просьбе Костик сообщил Ядзе место моего нахождения, но строго предупредил – без согласия сюда не появляться! Днем Костик пошел к реке. Там он обнаружил сложенную вдвое желтого цвета карточку. Когда он ее развернул, в ней оказалась другая карточка, только другого цвета. Не подозревая их настоящей ценности, Костик принес карточки домой.

– Нашел у реки. Может, они вам, дядя Коля, пригодятся?

Это были «мельдкарта» и «аусвайс», выданные Луцкой городской управой на фамилию Товстухи Николая Владимировича. Тщательный осмотр находки убедил меня в возможности переделать удостоверение на другую фамилию. Я снял копию круглой печати, чтобы затем ее поставить на мою фотокарточку и с усердием принялся выводить чернила. Циркуль, чернила, резинку принес Костик. Вклеив мою фотокарточку, Нина разборчиво вывела: «Турченко». Круглая печать легла на фотокарточку очень аккуратно. Подписи стояли подлинные, и поэтому документ не мог вызвать подозрений.