Текст книги "У истоков великой музыки"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

 В дальнейшем, когда Модест достиг совершеннолетия, имения Мусоргских находились в совладении братьев. Письмо-доверенность интересно тем, что это второй известный нам после стихотворения документ, написанный матерью.

 В одной из биографических книг говорится: "Мусоргский был увлечен открывшейся перспективой бездумной и беспутной жизни гвардейского юнкера, а затем офицера".

 Можно ли серьезно воспринимать такое суждение? Обратимся опять же только к фактам.

 Когда началась служба в полку, Модест, как и другие офицеры, участвовал в учениях, парадах, нес караульную службу. В свободное время он находился не в казарме, а дома, в квартире, которую снимала мать на Ямской улице. Здесь же жили и каревские дворовые из прислуги. Документы показывают, что с Псковщины часто ездили в Питер крестьяне и дворовые Мусоргских, и они всегда находили приют у своих господ. Радушно принимала Юлия Ивановна и друзей Модеста, а знакомился он в основном с теми, кто тянулся к искусству, любил музыку. Однажды во время дежурства в госпитале произошла его встреча с А. П. Бородиным. "Я был дежурным врачом, он дежурным офицером. Комната была общая, скучно было на дежурстве... мы разговорились и очень скоро сошлись..." – писал в своих воспоминаниях Александр Порфирьевич.

 Однополчанин Мусоргского Федор Вонлярский познакомил Модеста с Александром Сергеевичем Даргомыжским, а позже в доме знаменитого композитора произошла встреча с Цезарем Кюи и Милием Балакиревым.

 Модест начинает регулярно заниматься с Балакиревым. "Играли в четыре руки... весь существующий тогда репертуар музыки классической, старинной и новейшей, а именно: Баха, Генделя, Моцарта, Гайдна, Бетховена, Шумана, Берлиоза и Листа",– писал Милий Алексеевич и при этом отмечал, что Модест был "превосходным пианистом". Однако сам Мусоргский стремился к большему совершенству и решил продолжать занятия дома. Юлия Ивановна с готовностью выделяет деньги для приобретения дорогого инструмента. Балакирев помогает выбрать рояль фирмы Беккер. Когда покупку доставляют домой, Модест пишет: "Я сегодня так хватил по этой машине, что у меня в кончиках пальцев началась какая-то жгучая, острая боль, точно мурашки заходили, а машина ничего, хоть бы одна струна зазвенела. Тон прекрасный, басы очень хороши, я совсем доволен инструментом..."

Прапорщик М. П. Мусоргский

 Через два дня в присутствии Юлии Ивановны Модест и Милий еще раз обновили рояль, исполнив в четыре руки 2-ю симфонию Бетховена.

 За музыкальные занятия с сыном Юлия Ивановна щедро платила Балакиреву. С материнской сердечностью принимала она его в своем доме, старалась повкуснее накормить, лечила травами, которые летом собирались на каревских лугах, заказывала на скромные уже средства билеты в театр на оперу, даже помогала Милию собирать записи народных песен. А ведь, скажем откровенно, характер у Балакирева был "не мед", на манер тургеневского Базарова, и общаться с ним было непросто. Но Юлия Ивановна находила подход ко всем, с кем дружил Модест, потому как жила только заботами младшего сына. Они вместе посещали театры, выставки, концерты. Юлию Ивановну интересовали и опера Глинки "Руслан и Людмила", и спектакль "Бригадир" Фонвизина в Александровском театре, и премьеры балета в Мариинке, и домашние спектакли, и литературные новинки в журнале "Современник", который Мусоргские читали постоянно даже в Кареве. А после всего увиденного, прочитанного устраивались семейные обсуждения. И при всей разносторонности увлечений Юлия Ивановна оставалась заботливой матерью, радушной и хлебосольной хозяйкой, сохранившей гостеприимные традиции наумовского и каревского домов. Она больше других верила в талант сына и первая благословила на трудную жизнь в искусстве, в то время как даже дальновидный Стасов не одобрил поначалу этого решительного шага Модеста.

 В 1858 году, 1 мая М. П. Мусоргский, не прослужив и двух лет, подал государю прошение об отставке "по домашним обстоятельствам". Через две недели "высочайшим приказом" прапорщик Мусоргский был уволен от службы с присвоением, как было принято, очередного звания подпоручика. Этот день, вероятно, можно считать самым значительным в судьбе будущего композитора.

 Для девятнадцатилетнего юноши это означало подвиг. Ведь на службе все сложилось удачно: благожелательное отношение командиров, даже внимание самого государя, любовь товарищей, широко открытые двери в самых аристократических домах, и даже внешность способствовала успеху, как писал Бородин: "Мундирчик с иголочки... Манеры изящные, аристократические... Вежливость и благовоспитанность необычайные. Дамы ухаживали за ним". И вдруг – в отставку. Прервать блестящую карьеру, еще не зная, как сложится творческая судьба! Что заставило идти на такой риск: каприз, дар предвидения, внутренняя убежденность?

 Стасов усердно уговаривал Модеста не спешить с отставкой и приводил в пример Лермонтова, который, оставаясь офицером, сумел стать великим поэтом. На эти слова, как пишет сам Стасов, Мусоргский ответил: "То был Лермонтов, а то я; он, может быть, умел сладить и с тем и с другим, а я – нет; мне служба мешает заниматься, как мне надо".

 Этим же летом Модест писал Балакиреву: "Это время я все думаю, думаю и думаю, о многом дельном думаю, и много планов роятся в голове, кабы привести их в исполнение, славно было бы".

 Так где же здесь увлечение "бездумной и беспутной" жизнью?

 После отмены крепостного права финансовые дела Мусоргских осложнились, и Юлия Ивановна уехала из Петербурга. Во всей литературе о Мусоргском временем отъезда указывается 1862 год. Однако по "Исповедным росписям" Юлия Ивановна со всей дворовой прислугой покинула столицу годом позже. Жила она большей частью в Торопце, бывая в каревском имении наездами.

 В 1864 году здоровье Юлии Ивановны ухудшилось. Модест берет отпуск в главном инженерном управлении, где служит в чине коллежского секретаря, и уезжает в Торопец. Месяц проводит он у постели больной, а вернувшись на службу, неотступно думает о матери и, томимый предчувствием, посвящает ей романс "Молитва" на слова Лермонтова. Вскоре произошло самое горестное в жизни композитора событие – 17 марта 1865 года Юлия Ивановна скончалась "от водяной болезни". Отпевали ее в торопецком Корсунско-Богородицком соборе, главном и древнейшем храме уезда, где хранилась особо чтимая на Руси икона, привезенная в Торопец женой Александра Невского (ныне находится в Русском музее).

 Похоронили мать композитора на Пошивкинском погосте, в семейном склепе Чириковых. Об этом траурном дне известил всех соседей колокольный звон Одигитриевской церкви.

 После похорон Модест возвращается в Петербург и очень тяжело переживает горе, думает только о матери, вспоминает свое детство в Кареве. В апреле этого же траурного года он сочиняет пьесу "Из воспоминаний детства" и вверху нотного листа пишет: "Посвящаю памяти моей матушки". На второй пьесе – такое же посвящение. А в сентябре композитор создает "Колыбельную песню" и снова на первой странице указывает: "Посвящается памяти Юлии Ивановны Мусоргской".

 Позже биографы Мусоргского отметят, что "Колыбельная" – не романс и не песня, а "целая поэма, целая драма души человеческой". С этой музыкальной Драмы композитор открыл новый период творчества – "вступил в полный расцвет таланта" от "Светик Савишны", "Сиротки", "Семинариста" к вершинам мировой оперной сцены "Борису Годунову" и "Хованщине".

 Смерть матери отрицательно сказалась на здоровье – с осени Мусоргский стал сильно страдать от нервной болезни. И только время и благоприятная обстановка в семье брата Филарета Петровича помогли преодолеть тяжелый недуг. Но до конца дней память о матери была священной, и Модест Петрович вспоминал Юлию Ивановну в письмах, в разговорах с друзьями, стремился побывать на ее могиле...

 Через девять лет после похорон матери в письме к поэту Голеншцеву-Кутузову Модест Петрович признается, что "обожал потерянную мною навсегда мою дорогую маман".

 Людмила Ивановна Шестакова в своих воспоминаниях о Мусоргском пишет: "С первой встречи меня поразила в нем какая-то особенная деликатность и мягкость в обращении: это был человек удивительно хорошо воспитанный и выдержанный... И не раз на мои замечания, как он может так владеть собою, он мне отвечал: "Этим я обязан матери, она была святая женщина"".

 Новые находки позволяют проследить последующую историю сельца, где родилась мать композитора. Дети Николая Ивановича и Александры Тимофеевны, двоюродные братья композитора, выросли, получили образование. Старший Иван, названный так в честь деда и прадеда, закончил земледельческий институт, трудился в уезде. Николай и Сергей, близнецы, после учебы в морском кадетском корпусе служили на флоте. В архиве хранятся письма, в которых дети благодарят "любезную матушку" за то, что она, "оставшись с малолетними", сумела так прекрасно всех воспитать. Уже взрослые сыновья и дочери "покорнейше просили мать и впредь управлять имением". И она управляла до последних своих дней.

 Следующим хозяином Наумова стал Сергей Николаевич Чириков. Он дослужился до звания контр-адмирала и, хоть постоянно жил в Севастополе, каждое лето приезжал на родину. Надо отметить, что Сергей Николаевич, двоюродный брат композитора, особо оберегал дедовское гнездо. Он не продал имение, не заложил под денежную ссуду, не отдал в приданое дочерям и, ремонтируя дом, сохранил его прежний облик, словно предвидел, что усадьбе суждено стать мемориальной.

 Показательно, что за всю историю Наумова, даже в годы народных волнений, когда кругом полыхали усадьбы, крестьяне жили в ладу с его владельцами. И усадьба, как считают специалисты, сохранила "весь архитектурный и планировочный комплекс" почти в первозданном виде.

 После гражданской войны в имении расположилась сельскохозяйственная школа, которая готовила агрономов-полеводов. А с 1929 года здесь разместился Наумовский сельскохозяйственный техникум. После создания музея главный дом, все старые постройки, парк, пруды входят в заповедную зону и охраняются государством. За последние годы здесь побывало около двухсот тысяч гостей, поклонников Мусоргского, со всех концов земли.

 В книге "Модест Петрович Мусоргский" издательства "Музыка" (Москва, 1985) под снимком музея композитора написано: "Усадьба Мусоргских в селе Карево, Торопецкого уезда, Псковской губернии". Это грубая ошибка. Дом-музей находится в Наумове, которое никогда не принадлежало Мусоргским и, как мы видели, испокон веков было родовым гнездом Чириковых, местом, где родилась мать композитора.

И песенками их искушаться изволил

 «Здесь он провел первые свои десять лет и на всю жизнь остался под глубочайшим впечатлением той народной жизни, тех сцен и типов, которые окружали его молодость. Большинство лучших его созданий, романсов и оперных сцен воспроизводят народные, по преимуществу крестьянские типы, мотивы и сцены». Так написал о деревенском детстве Мусоргского В. В. Стасов. Это мнение подтвердил и второй исследователь творчества – В. Г. Каратыгин. Позже в многочисленных статьях и книгах известные критики, биографы, музыковеды писали о детстве композитора, но конкретных сведений об этом наиважнейшем периоде не содержалось ни в одной публикации. В документальной и пока лучшей книге А. А. Орловой «Труды и дни М. П. Мусоргского. Летопись жизни и творчества» говорится: «Что мы знаем о детстве Мусоргского – времени, когда складывалась, формировалась личность художника-музыканта? Да почти что ничего».

 Попытаемся воссоздать жизнь в Кареве с 1839 по 1849 годы, используя уже проверенный в других главах метод: сопоставление новых архивных находок, воспоминаний старожилов, родственников композитора с эпистолярным и литературным наследием Мусоргского и его современников.

 Откроем еще раз главный и достоверный справочник – "Исповедные росписи" Одигитриевской церкви. В 1839 году по сельцу Кареву "прописаны" помещик коллежский секретарь Петр Алексеевич Мусорский, жена его Юлия Ивановна, дети их: Филарет – 3 лет, Модест – 10 месяцев.

 В списке дворовых на первом месте семья Степана Пахомовича Иванова с женой Федосьей Васильевной и тремя детьми: Феонией, Павлом и Александром. Перечень жителей села, сельца или деревни производился сверху вниз, соответственно положению, "чину", начиная с господ, хозяев владений, и их приближенных. Шестидесятилетний Степан Пахомович выполнял роль управляющего. В число избранных он попал, вероятно, потому, что состоял в родстве с Ириной Егоровной и Петром Алексеевичем – хозяином усадьбы. И его отец Пахом тоже выполнял обязанности старосты. У Степана Пахомовича было прозвище Мороз, и позже его дети станут носить фамилию Морозовы. По наследству перейдет им и должность управляющего. В 1839 году старшему сыну Александру было шестнадцать лет, он числился в господском доме как "дядька" Филарета и Модеста. В маленьком каревском имении, где в это время находилось всего 15 дворовых, слугам приходилось совмещать разные обязанности: лакея, кучера, истопника и "дядьки" – воспитателя для мальчиков. В списках дворовых значится вдова Татьяна Афанасьевна, у которой двое детей – двенадцатилетняя Дарья и годовалый мальчик Афанасий, ровесник Модеста. Так как других молодых женщин с грудным ребенком на усадьбе не значится, то Татьяна Афанасьевна, вероятно, была кормилицей Модеста, как это было принято в дворянских семьях. Обычно кормилицы и становились нянями, но в последующие годы в числе самых приближенных к Мусоргским значится Ксения Семеновна, тоже "вдова", с незаконнорожденным сыном Григорием. Ксении Семеновне в годы детства Модеста было от 55 до 65 лет, и это совпадает с определением Мусоргского "няня старая".

 Татьяна Георгиевна Мусоргская рассказывала, что няня в доме Мусоргских почиталась как равноправный член семьи, "самый верный человек". Она жила на господской половине, рядом с детской, питалась с одного стола с хозяевами, а еще "заведовала" самоваром, который "шумел" почти круглые сутки, и в любое время, по первому требованию подавался горячий, с ключа чай. "Нянюшка умная и хорошая" имела и свой голос, могла не только устроить выволочку детям, но отчитать самого барина и "говорила с ним на ты".

 В числе других дворовых на усадьбе проживали в основном вдовы с детьми. Среди них Марфа Ивановна с малолетними Евдокией и Анной; Татьяна Ивановна с детьми Акулиной, Иваном, Захаром, Тимофеем; Наталья Андреевна с детьми Михаилом и Федосьей...

 Почему же усадьба стала своеобразным приютом? Из документов выяснилось, что крестьян с детьми, потерявших кормильца, переводили в Карево, где им легче было прожить и прокормиться. Среди вдов были ближние и дальние родственники барина Петра Алексеевича. Против такого "приюта" не возражала и Юлия Ивановна, так как сама выросла без матери. Имение Мусоргских стало как бы благотворительным домом, а помещики – милосердными его хозяевами, сострадающими и сочувствующими беде других. Этот факт начисто опровергает обвинение, выдвигаемое против родителей композитора. Так, один из авторов, видимо, желавший показать свою социальную зрелость, писал, что "Модест рос в богатом помещичьем доме, окруженный крепостною челядью, презираемою барами как тварь". Новые находки позволили увидеть, сколь нелепы бывают безосновательные "классовые" обобщения. Они же помогли сделать главное открытие – каревский "приют" сыграл огромную роль в формировании обостренной чуткости и острой наблюдательности у будущего композитора. Чтобы создать "Савишну", "Сиротку", "Озорника", образ Юродивого, стать певцом "униженных и оскорбленных", надо было не только увидеть эти живые картины, но и сопереживать несчастным и обездоленным.

 В. В. Стасов подтверждает, что впечатления детских лет у Мусоргского "запали в душу на всю жизнь с несокрушимой силой и впоследствии, в лучшую эпоху его творчества, дали мотивы для целого ряда необыкновенно своеобразных поэтических и совершенных созданий...".

Песнохорки с родины М. П. Мусоргского

 Как рассказывали каревские старожилы, барчукам Филарету и Модесту не возбранялось водить дружбу с крестьянскими детьми. Сразу же за усадьбой, внизу, у берега озера, находилась деревня Татырино. Раньше она принадлежала прадеду композитора Григорию Григорьевичу, а позже была продана помещикам братьям Поджио, один из которых был декабристом. В Татырине среди прочих жила крестьянская семья Арефия Емельяновича Фомина. У него было двое детей, сверстников Модеста, – Федор и Марфа. Федор, по прозвищу Орешенок, доводился дедом Александре Ивановне Прокошенко, одной из главных устных летописцев Карева, которая и ныне проживает в этой деревне. Рассказы ее обрели особую ценность, так как полностью подтвердились архивными документами.

 С правой стороны от усадьбы Мусоргских по берегу озера располагалась деревня Белавино, принадлежавшая помещику Петру Ивановичу Челищеву. И здесь жили одногодки Модеста, крестьянские дети: Николай, Елена, Алексей. Все эти соседские дети крепостных общались с братьями Мусоргскими, были участниками их игр и забав. Татьяна Георгиевна Мусоргская рассказывала: "Папа часто вспоминал слова моего деда Филарета Петровича – "ребенок должен обязательно расти в окружении детей"". Она помнила фотографию из семейного альбома, где Филарет и Модест были в крестьянских штанах и рубашках. Это еще раз убеждает в том, что родители даже внешне старались не выделять своих детей среди сверстников-крепостных.

 То, что Модест общался с крестьянскими детьми и их родителями, бывал в избах, подтверждает и сам композитор: "Недаром в детстве мужичков любил послушивать и песенками их искушаться изволил". А край этот, на берегу Жижицкого озера, издавна считался песенным.

 Александра Ивановна Прокошенко вспоминает: "Были у нас свои певуны, знавшие много старинных песен. Пели во время работы, когда на покос и с покоса шли, пели на игрищах, когда на ярмарке собирались, пели и зимой в избах, когда пряли, вязали, на посиделках. Старики любили про былое вспоминать, находились даже мастера сказки складывать. А ребятишки всегда рядом были, помогали в работе и, конечно же, слушали". Эти песни живут в народе и поныне, их передают из поколения в поколение крестьяне – земляки композитора. На Псковщине народные песни не поют, а, как принято говорить, играют в хороводе, а потому и исполнителей называют – песнохорки.

 Записывать старые песни неоднократно приезжали фольклористы из Ленинграда. В одной из экспедиций принял участие аспирант консерватории Валерий Гаврилин, теперь известный композитор. Собиратели песен под руководством И. И. Земцовского обошли десятки деревень, записали около трех тысяч лирических, обрядовых, трудовых песен. Среди них есть уникальные, бесценные находки. В глухой деревеньке неграмотная крестьянка А. А. Степанова исполнила "Молодость молодецкую" – песню, почти совпадающую с записью, которую сделал Пушкин. А недалеко от Карева фольклористы услышали от 95-летней Т. М. Михеевой колыбельную, очень похожую на ту, что создал Мусоргский.

 "Песни родины Мусоргского" исполняет теперь фольклорная группа, созданная при музее. Каревские и наумовские песнохорки часто выступают на разных сценах, по радио, телевидению. Ездили они и в Ленинград, и там всесоюзная фирма "Мелодия" записала старинные песни на пластинку. А после записи земляков Мусоргского принял в своем кабинете директор Театра оперы и балета им. С. М. Кирова М. Э. Крастин. В знаменитой Мариинке, где был впервые поставлен "Борис Годунов", песнохорок с Псковщины усадили на лучшие места, в бывшую царскую ложу.

 На другой день старушки побывали на могиле М. П. Мусоргского, оставили там цветы, по деревенскому обычаю поголосили по своему земляку.

 Рядом с этими песнями, сказаниями и рос будущий композитор. Знакомы ему были игры, забавы и труд крестьянских детей, живших у озера. Обратимся снова к воспоминаниям Александры Ивановны Прокошенко, записанным еще в 1966 году. "Летом вся ребятня собиралась у озера, на берегу Каревской Луки, которая подходила к самой усадьбе. Слева и справа зеленые отмели – назывались Ясовский Рог и Татыринский Рог. А берег вдоль Луки чистый, песчаный. У самой воды на кольях невод развешивали сушить. И мы, малые, рыбакам помогали выбирать из сетей траву, рыбу". Этот рассказ дополняет Татьяна Георгиевна Мусоргская (записан от нее в 1980 году): "Играли в "казаки-разбойники", городки, лапту, ручеек... Играть на лугу разрешали только после сенокоса. А летом больше у воды. Утром, не умываясь, бежали купаться. Вначале мальчики, потом девочки. Плавать учились на досках, специально пузыри свиные надували".

 Из письма Мусоргского, написанного после поездки в Новгородскую губернию на свадьбу, можно заключить, что купанье и в юности для него было одним из удовольствий. Модест Петрович описывает Балакиреву "забавную сцену", происшедшую с братом Филаретом: "Пошли мы купаться, и не успел он войти в воду, как упал или, вернее, рухнул всем телом, волны поднялись страшные, и все водное царство застонало, и в это время Кито произнес только: "Удачно!""

 Может быть, во время купания в Жижицком озере в детские годы и появилось у старшего брата Филарета ласковое прозвище Кито?

 Вся жизнь в Кареве и в соседних деревнях была тесно связана с озером. Маленький Модест часто слышал, как плещут волны, бьют о причал лодки, скрипят уключины, таинственно шумят под ветром прибрежные деревья, шуршат камыши, ухает и трещит в январские морозы лед. Наблюдал Модест и картины крестьянского быта, о которых образно рассказывала Александра Ивановна Прокошенко:

 – Бабы из озера воду на коромыслах носили. Летом делали кладки, зимой – проруби. С кладок белье полоскали, звонко колотили прайниками. А коров пасли на острове Лукаш, и доить на лодках плавали, и опять же песни на воде играли.

 Слышал Модест, как кричат горластые каревские петухи, звенит молот кузнеца, отбивают и точат косы, скрипят телеги с сеном, гудит колокол к заутрене. Из всех звуков и сложилась позже симфоническая картина "Рассвет..." – светлое лирическое вступление к "Хованщине".

 Не раз видел Модест, как ловили рыбу, и не исключено, что при своей любознательности сам плавал с рыбаками. Современница композитора А. Н. Молас оставила такие воспоминания: "М. П. терпеть не мог, чтобы ловили рыбу на удочку. Надо, говорил он, ловить сетью, чтобы не мучить напрасно рыбу, надо вообще всегда избегать делать больно какому бы то ни было живому существу и не заставлять страдать другого ни нравственно, ни физически". Каревские рыбаки ловили рыбу только неводом.

 Удивительное открытие можно сделать, сравнив документы архива и литературный текст вокального цикла "Детская". Об этом произведении на слова и музыку Мусоргского написано много статей, но ни в одной из них нет конкретных сведений и даже предположений об истории создания цикла, о главном герое всех пьес, о других персонажах. Новые находки открывают еще одну неизвестную страницу в творчестве композитора.

 В конце марта 1868 года Мусоргский сумел вырваться на короткий срок из Петербурга, чтобы побывать на могиле любимой матери и заказать в церкви поминание, как он делал это и раньше. Останавливался Модест Петрович в Кареве, хозяином которого числился. Встречи со старожилами усадьбы навеяли воспоминания о детстве, о няне. Как известно, Мусоргский вынашивал музыкальные замыслы, пока "приспеет время записывать". Вернувшись в Петербург, он сочиняет песню "Дитя". На рукописи авторская дата "26 апреля 1868 года". Это первое название, а были еще и такие варианты: "Расскажи мне, нянюшка", "Дитя с няней", "Ребенок". В цикл "Детская" она вошла под № 1, на этот раз с окончательным названием "С няней".

 Это произведение Мусоргский посвятил Даргомыжскому, "великому учителю музыкальной правды". Ему же первому и проиграл, после чего Александр Сергеевич сказал: "Ну, этот заткнул меня за пояс". Первой исполнила песню Александра Николаевна Пургольд, в замужестве Молас, певица, педагог, участница балакиревского кружка. Любопытно, что когда она пела "С няней" иностранцу, большому почитателю Даргомыжского, тот пришел в восторг и удивился: "Как это странно, что я до сих пор не знал одного из самых лучших произведений Даргомыжского!!!"

 Мусоргский, видимо, тоже придавал особое значение этому сочинению: "Частицу того, что дала мне жизнь, я изобразил... в музыкальных образах... Хотелось бы мне вот чего. Чтобы мои действующие лица говорили на сцене, как говорят живые люди... Моя музыка должна быть художественным воспроизведением человеческой речи во всех тончайших изгибах ее. Вот идеал, к которому я стремлюсь ("Савишна", "Сиротка", "Еремушка", "Ребенок")".

 Песню одобрили друзья, и это побудило композитора сочинить еще четыре пьесы на ту же тему: "В углу", "Жук", "С куклой", "На сон грядущий". Эти пять песен из детской жизни получили общее название "Детская", как пишет В. В. Стасов, – по его предложению. Владимир Васильевич был восхищен циклом: "Что за нити жемчугов и бриллиантов, что за неслыханная музыка!"

 "Детскую" услышал И. Е. Репин, назвал ее "поистине чудной вещью" и, покоренный живописностью всех пяти сцен, нарисовал для цикла заглавный лист.

 В 1872 году В. В. Бессель издал "Детскую" с рисунками Репина, и с этим произведением познакомились поклонники музыки в России и за границей. В Веймаре Ф. Лист проиграл "Детскую", и она привела его и всех присутствующих в восторг. Мусоргский, боготворивший Листа, узнав об этом отзыве, делится своей радостью со Стасовым: "Я никогда не думал, чтобы Лист, за небольшими исключениями избирающий колоссальные сюжеты, мог серьезно понять и оценить "Детскую", а главное – восторгаться ею; ведь все же дети-то в ней россияне, с сильным местным запашком".

 Кто же эти "россияне, с сильным местным запашком"? Полное название цикла – "Детская. Эпизоды из детской жизни". Чье же детство изображал композитор? В эту пору Мусоргский большую часть времени жил в семье брата, и на его глазах росли дети Филарета Петровича. Композитор был крестным отцом племянника Георгия, часто гостил у них в Павловске и, конечно же, мог наблюдать за жизнью племянников. Им он посвятил в этом же цикле пьесу "С куклой".

 На нотном листе авторская дата "18 декабря 1870 года. Танюшке и Гоге Мусоргским". Может быть, композитор и "списал" "Детскую" со своих племянников? А вдобавок использовал наблюдения за детьми, когда бывал в домах друзей в Петербурге, на их дачах. К этому мнению склоняют и воспоминания современников композитора. Например, вот это: "Дети Кюи очень любили его (Мусоргского) за то, что, играя с ними, он не делал никакого снисхождения и резвился с ними по-ребячьи, от души".

 Однако такое, казалось бы, логическое предположение не согласуется с текстом "Детской". Эпизоды жизни, описанные Мусоргским, явно не дачные в Павловске, где роскошные дворцы, парки, избранное аристократическое общество. И на детство петербургских детей не похоже. В "Детской" картинки деревенского быта, причем деревни, очень далекой от столицы, с явным "скобским" говором и особенностями. Вспомним, как сказал об этом сам Мусоргский: "Все же дети-то в ней россияне, с сильным местным запашком". Как во всех своих произведениях, композитор и здесь хранит тайну и не называет конкретно место действия, но чувствуется по тексту, что оно ему хорошо знакомо и близко.

 Пьеса "С няней" написана от первого лица: "Расскажи мне, нянюшка, расскажи мне, милая". То, что его няня была сказительницей, композитор подтверждает в скупых строчках "Автобиографии": "Под непосредственным влиянием няни близко ознакомился с русскими сказками". Мудрая, опытная, добрая каревская няня знала множество сказок, преданий, поговорок и применяла их во всех случаях жизни, использовала и как воспитательное средство. Пример тому – ее рассказ "про буку страшного", который "в лес детей носил", если они "обидели няню старую" или "папу с мамой не послушали". Здесь и далее в кавычках слова Мусоргского из цикла.

 В пьесе "С няней" дитя просит няню рассказать о чем-нибудь хорошем – сказку добрую, веселую: "Знаешь, нянюшка, ты про буку-то уж не рассказывай!". Ему интереснее слушать про царя, который хромал – "как споткнется, так гриб вырастет" – или про остров чудный, "где не жнут, не сеют, где растут и зреют груши наливные".

 Остров этот вполне реальный – на Жижицком озере, под названием Долгий. Там и нынче можно собрать за полдня ведро земляники, есть и черника с малиной. А "груши наливные" росли в каревском саду.

 Главные действующие лица в тексте "Детской": папа, мама, няня, два братца, Мишенька и Васенька, и "бабушка старенькая". И по "Исповедным росписям": отец, мать Мусоргские, братья Филарет и Модест, няня Ксения Семеновна и бабушка Ирина Егоровна. Еще большее сходство в пьесе "На сон грядущий", где няня учит молиться крепостную девочку и перечисляет имена близких. В "Исповедных росписях" те же имена конкретных обитателей каревской усадьбы.

 С натуры написана и пьеса "Жук". Такие игры, близкое общение с природой возможны только в маленьком сельском имении: "Я играл там на песочке, за беседкой, где березки; строил домик из лучиночек кленовых, тех, что мне мама, сама мама нащипала". А мама Юлия Ивановна была большой рукодельницей.

 В каревской усадьбе братья Мусоргские не отрывались от крестьянской среды и быта, от простых игр, забав, от народного творчества. И в то же время в этом небогатом именьице отец и мать дали Модесту прекрасное образование.

 Детство будущего композитора было постоянно связано с классической музыкой. Из его автобиографии известно, что уже в семь лет мальчик играл сочинения Листа, а "на 9-летнем возрасте в большом обществе, в доме своих родителей... сыграл большой концерт Фильда". Что же это было за общество? По документам архива удалось установить, кто из помещиков жил по соседству с Мусоргскими, водил с ними дружбу, был связан родством. Самым ближним соседом был родной дядя Модеста – Николай Иванович Чириков, почитавшийся не только в уезде, но и в петербургских кругах человеком просвещенным. В постоянно добрых отношениях находились Мусоргские с многочисленными родственниками Голенищевыми-Кутузовыми. Кровные узы связывали их с Кушелевыми, Шаховскими, Воронцовыми-Вельяминовыми, Арбузовыми, Клокачевыми, Зелеными, Козловскими... Интересно, что ветви генеалогического дерева Мусоргских соединялись в разное время с родами поэта А. С. Пушкина и композитора А. С. Даргомыжского.

 Добрые отношения связывали родителей композитора с соседями Пущиными, Гедеоновыми, Поджио...