Текст книги "Наследие Чингисхана"

Автор книги: Николай Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

Но дело в том, что движущим нервом украинской литературы были не одни только социальные мотивы, т. е. то, что давало по преимуществу пищу для русской «гражданской скорби»: само литературное возрождение украинское было одним из проявлений живучести украинской национальной и государственной традиции, т. е. того, что впоследствии со стороны русских получило наименование украинского сепаратизма (или же в более драматической форме – «мазепинства»), а украинцами мыслится как стремление к национальной и государственной независимости. Нельзя все суживать до понятия о языке: украинская литература – это не только все то, что писалось на народно-украинском языке, который постепенно преобразовался в литературный язык; русский язык в первой половине XIX века еще в большей степени, чем язык украинский, служит орудием для распространения идей украинского сепаратизма. Офицер русской службы Л. Мартос, размышлявший при гробе Мазепы в Галаце в 1810 г. о самостоятельности Украины, записал свои мечты в дневнике на русском языке. Конечно, по-русски беседовали между собой полтавские помещики 1820 – 1880-х годов, о которых русский мемуарист Михайлов-Данилевский [93]93
  Из воспоминаний Михайлова-Данилевского (1824 г.). – «Вестник Европы». 1900. кн. 10, с. 212.


[Закрыть]и немецкий путешественник Коль [94]94
  Kohl I.G. Reisen im Innern von Ruusland. Die Ukraine. Dresden und Leipzig, 1811. S. 298–299.


[Закрыть]записали, что они пылали ненавистью к «москалям» и мечтали о самостоятельности Украины. «Общерусский» писатель Гоголь в минуту откровенности писал земляку Максимовичу: «Туда, туда в наш Киев! ведь он не их, он наш!»

Все это я припоминаю только для того, чтобы показать, что корни и истоки этого «областничества», о котором говорит кн. Трубецкой как о явлении, параллельном не только на Украине и Великороссии, но даже и в Белоруссии, были для Украины и для Великороссии (а так же точно и для Белоруссии) не совсем так однородны. А потому и проблему «реформы культуры и построения нового здания культуры, в котором «верхние этажи» органически вырастали бы из народного фундамента, проблему, которая, по мнению кн. Трубецкого, одинаково стоит сейчас как перед великороссами, так и перед украинцами и белорусами, приходится ставить далеко не в одной и той же плоскости.

Но прежде чем перейти к этой проблеме как к самой существенной, но нашему мнению, части всей статьи кн. Трубецкого, необходимо сделать еще одно, очень важное фактическое замечание. Дело в том, что кн. Трубецкой, говоря все время о взаимоотношениях культур украинской и великорусской, не обращая надлежащего внимания на то обстоятельство, что, в сущности, во второй половине XII в. вступили между собою в политическую связь и близкое культурное общение не вся Украина и Московия, а только часть Украины: левый берег Днепра, так называемая Гетманщина, т. е. позднейшие Полтавская и Черниговская губернии рядом с которыми пребывала в связи с Москвой еще Слободская Украина, т. е. Харьковская губерния. Что касается до всего правого берега Днепра, т. е. Киевщины, Волыни, Подолии то ведь они остались под властью Польши до самого упадка Речи Посполитой, т. е. до 1793 г.; Холмщина была присоединена к России вместе с Царством Польским в 1815 г., а Галиция так никогда в состав России не вошла. Во всех этих землях, составляющих большую часть украинской территории, господствовали совсем иные культурные отношения, чем на левом берегу Двеора; здесь господствовала польская культура, которая с переходом края под власть России только усилила свою интенсивность, ибо только после раздела старой Речи Посполитой проявилось во всей силе национальное польское движение с экспансией как на украинские, так и на белорусские земли. И тут теория кн. Трубецкого об эндосмосе и экзосмосе украинского и великорусского «вариантов» одной «общерусской» культуры еще менее приложима, чем для Украины левобережной. Во всяком случае, с точки зрения этой теории необъяснимы такие явления, как возрождение украинского национального самосознания среди потомков ополяченной шляхты украинской на правобережье: Антонович, Познанский, Рыльский, Михальчук и др. в 60-х годах и их позднейшие последователи. Точно так же и белорусское национальное возрождение в лице Борщевского, Чечота, Дунин-Марцинкевича и др. не укладывается в схему кн. Трубецкого. Все это надо иметь в виду, следя за дальнейшим развитием мысли вашего автора.

Итак, основываясь на своей теории о трансформации прежней украинской культуры в общерусскую и о дальнейшем ее развитии уже в качестве общерусской на Украине и в Великороссии, кн. Трубецкой ставит вопрос: должна ли эта культура после соответствующей реформы продолжать оставаться общерусской или же общерусская культура вовсе существовать не должна, а должны быть созданы новые, реформированные культуры для каждой отдельной разновидности русского племени?

Чтобы сделать свой ответ на поставленный им вопрос более ясным, кн. Трубецкой замечает, что в каждой культуре необходимо должны быть две стороны: одна, обращенная к конкретному народному этнографическому фундаменту, другая, обращенная к вершинам духовной и умственной жизни, или, как он образно выражает свою мысль, должны существовать два «этажа» культуры – «нижний и верхний» [95]95
  Кн. Трубецкой оговаривается, что в выражения «верхняя» и «нижняя» не вкладывает никакого элемента оценки, считая, что оба этажа означают лишь две разные функции культуры.


[Закрыть].

«Нижний этаж» должен быть приспособлен к конкретным чертам русского этнологического типа, следовательно, тут отводится место и для украинского языка, в для украинской литературы, поскольку они смогут помочь усвоению более элементарных культурных понятий и облегчать переход в высший этаж культуры, обращенный непосредственно к верхам общечеловеческой науки и культуры. Иными словами, кн. Трубецкой повторяет уже много раз преподносившийся украинцам рецепт «литературы для домашнего обихода»: пусть на украинском языке учат в народной школе, пусть создается популярно-научная литература на украинском языке, пусть, наконец, развивается и изящная украинская литература, в особенности поэзия, но по преимуществу из народной жизни; а все то, что стоит выше народной школы, и все, что должно обслуживать высшие запросы образованного человека, не говоря уже о науке, – все это пользуется общерусским языком. Такая теория литературы для домашнего обихода была выдвинута даже одним из корифеев украинского национального возрождения Костомаровым в 1880–1881 гг., т. е. в момент наибольших репрессий против украинского слова со стороны российского правительства (печальной памяти указ 18 мая 1876 г., запрещавший украинскую литературу вплоть до текста к нотам народных песен) и наибольшего упадка духа среди украинской национальной интеллигенции.

Но надо сказать, что советы Костомарова были единодушно отвергнуты: украинские писатели ответили на предложение Костомарова сузить свою деятельность до пределов простонародных песенок и рассказов переводами на украинский язык Шекспира, Байрона, Гёте и других классиков, созданием украинской научной прозы и печатанием на украинском языке ученых монографий, конечно, вне пределов досягаемости российской цензуры – в Австрии и Швейцарии. Ни преследованиям со стороны русского правительства, ни убеждениям со стороны известной части русских писателей и публицистов (преимущественно из лагеря «Московских Ведомостей», «Нового Времени» и «Киевлянина») вперемежку с травлей и издевательствами не удалось отвратить украинцев от создания своей совершенно самостоятельной литературы и развития собственной национальной культуры. Революция 1905 г. послужила первой отдушиной для этих усилий с украинской стороны: достаточно было первого дуновения политической свободы, чтобы возникли в пределах России украинская пресса, крупные украинские книгоиздательства культурно-просветительные и научные общества. Еще в начале революционного 1905 г. категорически высказались за отмену всяких ограничений, тяготевших над украинским словом. Петербургская академия наук и университеты Киевский и Харьковский. Мало того на страницах возникших в Киеве научных украинских изданий мы видим появление на украинском языке трудов таких русских ученых, как академик А.А. Шахматов, акад. Ф. Корш, акад. В. Перетц, проф. Григ. Ильинский, не говоря уже об ученых-украинцах, таких, как проф. Н. Сумцов, проф. Гр. Павлуцкий, проф. В. Данилевич и целый ряд других.

Когда же в 1918 г. возникла Украинская Держава, то организатором Украинской академии наук явился член Петербургской академии наук В.И. Вернадский, а в числе первых академиков, равно как и в числе профессоров украинских государственных университетов, мы видим такие имена, как проф. М. Туган-Барановский, проф. Д.И. Багалий, проф. Н.И. Петров, проф. М.Ф. Кащенко, проф. С.П. Тимошенко, проф. Ф. Тарановский, проф. В.А. Косинский, проф. В. В. Зеньковский и длинный ряд других профессоров и ученых. Не страх и насилие привели их в украинские научные учреждения, ибо никакого насилия над русской культурой гетманское правительство 1918 г. не вроизаодило (украинские националисты упрекали его, наоборот, в русофильстве и из-за этого подняли даже восстание против гетмана); все они добровольно оптировали в пользу украинской культуры как культуры «верхнего этажа».

Достаточно кинуть хоть самый беглый взгляд на развитие украинской науки под советским режимом, на издания хотя бы одной только Украинской академии наук, посмотреть на состав ее членов и сотрудников, чтобы убедиться, что ставить в данный момент вопрос об оптации со стороны образованного украинского общества в пользу общерусской или украинской культуры, как это делает кн. Трубецкой, – значит ставить вопрос совершенно академический; для того чтобы решить его фактически в отрицательном смысле, нужно вычеркнуть из истории несколько десятков лет и вернуться к указу 18 мая 1876 г.

Население Украины уже оптировало в пользу украинской культуры, и эта культура, как видно, умеет приспособить свой «нижний этаж» к конкретному этнографическому фундаменту. Кн. Трубецкой высказывает опасение, что «верхний этаж» этой культуры не соответствует высшим запросам квалифицированной интеллигенции Украины и потому эта интеллигенция – наиболее ценная с точки зрения культурного творчества – не захочет в своем подавляющем большинстве оптировать за самостоятельную украинскую культуру. Пусть будет так, пусть большинство современной квалифицированной интеллигенции в душе (ибо фактически советская власть, проводя политику украинизации, заставляет эту интеллигенцию говорить, писать, преподавать, печатать по-украински) не сочувствует украинской культуре и верует в свои прежние общерусские идеалы; она воспиталась в прежних понятиях и взглядах, и переделать себя ей трудно; на ведь на смену ей нарождается и занимает места новая интеллигенция прошедшая украинскую школу от низшего народного училища до университета, интеллигенция, вышедшая из народа, иначе не мыслящая и не представляющая сама себя, как людьми украинской культуры. Через одно-два поколения эта новая украинская интеллигенция естественно займет место прежней интеллигенции общерусского толка, и вопрос разрешится сам собой.

Кн. Трубецкой опасается, что в случае победы украинской культуры понизится вообще уровень культуры на Украине; во-первых, – он не верит в возможность создания сносного «верхнего этажа» в здании самостоятельной украинской культуры: эта культура не будет обладать такой богатой традицией, как культура общерусская. На это могу заметить, что украинская культура строится не на пустом месте. Она восходит ко временам Владимира и Ярослава, она, по собственному признанию кн. Н.С.Трубецкого в ХVII веке была воспринята Московией и продолжала развиваться в роди общерусской культуры; украинцы прекрасно сознают, каков обширный вклад внесли они в течение хотя бы одного XIX века в эту «общерусскую» культуру и сколько способствовали выработке ее традиций, и не думают отказываться от своей доли: Д.Велланский, Лесевич, Остроградский, Костомаров, Потебня, Антонович, Кистяковский, М. Ковалевский, К. Ушинский, М. Тугай-Барановский, Овсянико-Куликовский – все те украинцы, которых кн. Трубецкой мог бы причислить к лику русских ученых (как бы в противовес украинской культуре) лишь на том основании, что они писали свои труды на русском языке [96]96
  Костомаров, Потебня, Антонович и Кистяковский писали также и на украинском языке, а Лесевич к Туган-Барановсквй издавали свои труды по-украински.


[Закрыть]– это ведь продукт творчества украинского гения, украинского духа, и мы не думаем от них отказываться, как не отказывались и они сами от своей украинской национальности. Развивающаяся теперь с большей свободой – а отнюдь не созидаемая наново – украинская культура имеет в них достаточно надежную традицию.

Во-вторых, по мнению кн. Трубецкого, «оптировать за украинскую культуру может только человек, определенным образом предубежденный, или человек, свобода выбора коего стеснена». Из людей, добровольно приемлющих украинскую культуру, могут стоять за нее лишь бездарные или посредственные культурные творцы, желающие оградить себя от общерусской конкуренции, да «узкие и фанатичные краевые шовинисты, не доросшие до чистого ценения высшей культуры ради нее самой и способные ценить тот или другой продукт культурного творчества лишь постольку, поскольку он включен в рамки данной краевой разновидности культуры». Эти опасения кн. Трубецкого заставляют нас сделать замечания по существу той самой украинской культуры, которая внушает ему такое недоверие в такие опасения. Можно было бы, правда, просто указать, что имена упомянутых вами выше участников украинского культурного творчества принадлежат сплошь лицам, которых трудно упрекнуть в бездарности или узком краевом шовинизме, но вопрос о существе новой украинской культуры так интересен и так важен сам по себе, что стоит на нем специально остановиться.

Прежде всего, откуда берет наш уважаемый автор свое утверждение о том, будто «новосозданная специально» украинская культура «не имеет ничего общего с прежней общерусской»? Опять-таки, что он разумеет под «культурой» – исключительно ли область языка, литературы и искусства, как он высказывается об этом в начале своей статье? Если так, то не впадает ли он в противоречие сам с собою: ведь если прежняя общерусская культура является эманацией старой украинской культуры и в то же время культурой Украины до самого последнего времени (кн. Трубецкой к тому же допускает законность существования «нижнего этажа» общерусской культуры с украинским вариантом), то как же может новая, реформированная (а вся реформа, по кн. Трубецкому, сводится к переложению и переводу на украинский язык) украинская культура «не иметь ничего общего» с культурой общерусской? Даже если бы украинцы и поставили себе такую странную цель – искусственно отмежевать себя в области культуры от всего русского, этого достичь было бы совершенно невозможно, ибо узы общности происхождения, религии, векового сожительства дают и всегда будут давать себя чувствовать. Но кроме того, такое отмежевание было бы равносильно отречению от всего запаса культурных ценностей, накопленных при участии украинских сил и относящихся к украинской же истории, филологии, этнографии и т. д. Ведь всего не переведешь на украинский язык из того, что писали Максимович, Костомаров, Потебня, Антонович и бесконечное число прочих украиноведов на русском языке.

Но и помимо этих внешних и, так сказать, практических соображений, еще в большей степени действуют соображения и мотивы внутреннего характера. Украинская культура творилась и развивалась вовсе не из вражды и не из противодействия культуре русской; она преследовала самостоятельные положительные задачи: посредством национального перейти к общечеловеческому; и то, что было лучшего в русской культуре, прежде всего заимствовалось и усваивалось украинцами – и не только в силу принуждения: не по принуждению отстаивали украинцы перед российской цензурой право издавать украинские переводы из Пушкина, Лермонтова, Некрасова; не их вина, что в юбилейный, 1889 г., русская цензура не дозволила издать сборник переводов из Пушкина, составленный целым рядом украинских писателей; не их вина, что только за границей могли появиться украинские переводы целого ряда романов Тургенева, Толстого, Гончарова, Короленко, Мачтета, Горького, Гаршина и т. д. и т. п. Никто так много не способствовал насаждению знакомства с русским языком и литературой в Галиции, как Драгоманов. Тот же Драгоманов всегда самым решительным образом выступал против попыток со стороны отдельных украинских писателей перенести раздражение против русского правительства, русского режима на русское общество, на русскую литературу и русскую культуру. Нечего и говорить, что идеи Драгоманова о мирном сожительстве двух языков, двух литератур, двух близких культур – при условии свободы развития одинаковом для обеих – легли в основу взглядов всего образованного украинского общества на этот вопрос.

И вот когда настала полная свобода для развития украинской культуры в самостоятельной Украинской Державе, когда украинский язык сделался языком государственным, когда перед украинской культурой открылись широкие горизонты, украинская власть вовсе не преследовала и не стесняла ни русского языка, ни русской культуры: она не закрывала старых университетов с русским языком преподавания, не преобразовала русских гимназий в украинские, она открывала новые украинские университеты и новые украинские гимназии; само собой разумеется, что в русских университетах и других высших школах на территории Украины были основаны кафедры украинского языка, литературы, права и истории, а в гимназиях было введено обязательное обучение этим предметам.

Повторяю, слишком много общих уз соединяет на культурном воле украинцев и русских, для того чтобы украинская культура могла отрешиться от всякой связи с русской и не иметь с нею «ничего общего». Параллельное развитие рядом с русской культурой родственной и близкой ей культуры украинской так же мало угрожает каким-либо ущербом культуре русской, как мало наносит вреда, скажем, культуре испанской существование бок о бок с ней культуры португальской или же культуре шведской – существование норвежской и т. д. Русская культура, завоевавшая уже себе мировое положение в области науки, литературы и искусства, не имеет основания для подобных опасений. Изучение русского языка и литературы будет совершенно естественным явлением в свободной Украине, развивающей свободно свою собственную национальную культуру. От культурного влияния России не будет Украина отгораживаться так, как отгораживалась и старается отгородиться от подавления ее свободы: от эксплуатации ее достояния и живых сил, от насильственного навязывания ей не свойственных ее народу форм политического и социально-экономического уклада. Конечно, можно предполагать, что и русская культура не станет чуждаться Украины, а будет усваивать себе все то, что из творимых украинцами культурных ценностей будет выходить за пределы местного значения.

В одном месте своей статьи, увещевая украинцев отказаться от затеи развивать свою собственную, отдельную от русской культуру, кн. Трубецкой приводит то соображение, что для успешного развития высшей культуры (так называемого верхнего этажа) играет большую роль объем этнического целого, в котором данная культура развивается: чем многочисленнее носители данной культуры, тем больше будет и абсолютное число рождающихся среди носителей этой культуры талантливых людей. Признаемся, этот аргумент ставит нас в тупик: ведь насколько известно, многочисленность известного народа вовсе не обусловливала собою большого количества талантливых людей из его среды, так жен наоборот. Я думаю, нет надобности приводить примеры. Скажу только, что в данном случае речь идет не о маленьких народах, а о двух народах, из которых один насчитывает 75 миллионов, а другой – 35 [97]97
  Статья Д И. Дорошенко написана в 1928 г. – Прим. ред.


[Закрыть]. Что тогда сказать о датчанах, шведах, норвежцах, голландцах, португальцах, чехах, хорватах, словенцах и других маленьких культурных народах?

Разумеется, в интересах самой Украины и ее культурного развития, чтобы хозяевами положения в ней не сделались «узкие и фанатичные краевые шовинисты». Совершенно согласен с почтенным авторам, что такие люди в качестве руководителей страны действительно могут наложить на украинскую культуру свою печать – «печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности, мракобесия… дух постоянной подозрительности, вечного страха веред конкуренцией». Такие люди действительно могут стараться внушать «всему населению Украины острую и пламенную ненависть ко всему русскому и постоянно поддерживать эту ненависть всеми средствами: школы, печати» литературы, искусства…» и т. д. – все те малопривлекательные перспективы, которые рисует кн. Трубецкой. Я должен признать, что моменты угрозы попыток осуществления такой именно «культурной программы» были со стороны определенных украинских кругов, и, к сожалению, находятся и теперь люди с такими устремлениями. Но против них выступали и выступают со всею решительностью другие группы и другие люди, высказывающие более здравые взгляды. Они утверждают, что украинская культура не может быть культурой второго сорта, а потому не может питаться провинциальной исключительностью и узким краевым национализмом. Украинский народ, заселяющий территорию с тысячелетнею культурою и сам живущий культурной жизнью уже тысячу лет, народ, имеющий великие заслуги перед цивилизованным миром в своей многовековой борьбе с азиатской степью, сумевший сохранить свое обличье и против латино-польского натиска, и против московско-российского централизма, имеет все данные для того, чтобы и в дальнейшем его культура развивалась органически, полно и широко, а не по побуждениям только быть непохожим на кого-либо. И, объективно говоря, присматриваясь к той культурной украинской работе, которая ведется в суровых условиях советского коммунистического режима, среди стеснений и недоброжелательства польских властей и общества на западноукраинских землях, наконец, в эмиграции, мы нигде не видим стремления к замкнутости и самодовлению, нигде не замечаем недружелюбия к русской литературе и науке, а, наоборот – все лучшее и действительно культурно ценное приемлется украинцами из русской культуры, в особенности охотно, потому, что эта культура из всех других им наиболее понятна и близка. То же самое можно сказать даже об украинцах галицких, для которых русская культура всегда была далекой и внешней (в силу известных исторических условий) и которых кн. Трубецкой совершенно напрасно попрекает в «изуродованности национального самосознания». Если бы он поближе и беспристрастнее присмотрелся к галицким отношениям, то должен был бы признать, что «уродовало» национальное самосознание галицких украинцев (так же как и украинцев угорских и буковинских) насаждение среди них москвофильства: деморализуя их, оно в то же время ослабляло их внутреннюю силу сопротивляемости полонизму; факт общеизвестный, что и теперь поляки поддерживают в Галиции москвофилов (или старорусинов) в противовес национальному украинскому настроению большинства населения. Расчет правильный: сила национального сопротивления украинцев этим ослабляется, а москвофильское меньшинство представляет собой наиболее податливый элемент для ополячения. Примеров этого очень много.

Но, видимо, кн. Трубецкой сам не очень-то уверен в том, что дальнейшее культурное строительство на Украине будет производиться в желательном для него направлении, т. е. что будет многоэтажная постройка (кн. Трубецкой предполагает кроме «верхнего и нижнего» еще промежуточные, «средние» этажи, в которой «нижний этаж» представлял бы украинскую индивидуацией общерусской культуры, «средние этажи» представляли бы, очевидно, нечто переходное, а «верхний этаж» был бы безраздельно отведен для господства культуры общерусской. В конце статьи, посылая упрек «украиноманам» в легкомысленном увлечении украинизацией как новинкой, долгое время бывшей под запретом, кн. Трубецкой признает, что «самая правомерность создания особой украинской культуры, не совпадающей с великорусской, уже не подлежит отрицанию»; он только надеется, что правильное развитие национального самосознания украинцев укажет этой культуре ее естественные пределы, ее сущность и задачи: «быть особой украинской индивидуацией общерусской культуры».

Трудно решить, что, собственно, понимает кн. Трубецкой под «правильным» развитием национального самосознания и почему такое именно развитие приведет к самоограничению в культурном творчестве (подразумевается, что «неправильное» не ставило бы никаких препон для созидания самостоятельной украинской культуры). Как уложатся отношения в будущем – еще труднее предугадать. Поживем – увидим. Но пока украинцы предпочитают возведению многоэтажной и разноликой культурной храмины труд над построением одноэтажного здания национальной украинской культуры, которое одинаково бы удовлетворяло различным запросам духовной жизни народа, как интересам просвещения народных масс, так и высшим запросам образованных верхов. Украинцы слишком много и долго страдали от культурного разобщения своих верхов и низов, чтобы и для будущего готовить себе перспективу из узаконенного культурного отчуждения. Пусть даже временно понизятся отдельные верхушки, зато подымется общий средний уровень. Он скоро пустит из себя новые ростки, которые взойдут еще выше прежних.

Профессор Д.И. Дорошенко