Текст книги "Билет на Марс"

Автор книги: Николай Сластников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

В пассажирском зале было пусто, не прибрано и стоял сильный запах керосина. В открытое окошечко билетной кассы виднелись полочки со стопками рыжих картонных билетов и компостер, похожий на заглавную букву "Д".

– Будьте добры, продайте два билета до станции Осинники. Нам, командированным! – важно сказал Юлий, протягивая кассиру удостоверения.

Кассир, пожилой худощавый человек в белом кителе с металлическими пуговицами, молча, не глядя, сунул картонный билет в компостер и толкнул его вертикальную стойку. Отбив билеты, он небрежно бросил их на прилавок окошечка.

– Двадцать рублей сорок копеек! – сказал он равнодушно.

Юлька заплатил деньги, а потом, развернув удостоверение, ткнул в него пальцем:

– Вот смотрите, товарищ кассир: Юлий Владимирович Малямзин – это я... и еду в Осинники по важному делу.

Кассир, оглядев Юльку сонными глазами, ответил:

– Следующий!

Обиженный таким невниманием, Юлька побежал к поезду.

Ребята залезли в последний вагон и заняли место у самого окна. Жаль, что возле вагона не стоял проводник и некому было проверить билеты, спросить их, куда же это они едут. Да и в вагоне людей было негусто. Двое пассажиров читали; старичок в синей сатиновой рубашке, поджав ноги, лежал на скамейке. Четверо пассажиров, положив на колени чемодан, стучали костями домино. И поэтому никто не обратил внимания на такой торжественный момент, как отход поезда, исключая, конечно, наших командированных.

На узкий перрон, покрытый сверху слоем паровозного шлака-жужелицы, вышел дежурный по станции в фуражке с алым верхом. Он окинул взглядом, казалось, дремавший состав, вытащил засунутый в щель обшивки здания станции железный болт и два раза ударил им по рельсу. Затем торжественно, как свечу, поднял свернутый желтый флажок.

Паровоз стал отдуваться паром чаще, громче и дал гудок. О, какой это был гудок: мощный, раскатистый! От него, наверное, в горах посыпались хвойные иглы с елей.

Никто из пассажиров не обратил на гудок внимания, кроме старичка, который приподнялся и, поковыряв пальцем в ушах, сказал:

– Ну, кажись, поехали?

Здание станции, дежурный с флажком, старые березы в саду тронулись влево, и пол под ногами ребят задрожал. Мелькнули пакгауз, сложенная из камня водокачка, маленькая будка стрелочника, семафор. Зашагали серые столбы, а белые изоляторы на кронштейнах были похожи на отдыхающих голубей. Рядом с насыпью завиляла речушка и неожиданно исчезла под полотном дороги. На обочинах листва кустов от ветра, идущего от поезда, поворачивалась белой подкладкой, и казалось, по кустам прыгали серебряные искорки. Суровый еловый лес то подходил вплотную, то расступался, давая место вырубке, которую уже заняла молодая поросль берез. Мелькнули кусты шиповника, желтовато-зеленый осиновый борок, одинокий куст плотного вереска.

Ребята не отходили от окна. "Какие равнодушные люди едут в вагоне, думал Гешка. – Кругом так много интересного, а им хоть бы что!"

Хорошо мечтать, глядя в окно вагона. Теплый ветер обдувает лицо, залезает под рубашку, пузырит ее. Поезд мчится по высокой насыпи, а вершины столетних пихт и елей остались где-то внизу, и кажется, что ты взлетел и паришь в свободном полете над горной тайгой. Но вот поезд влетает в глубокую выемку, сразу охватывает холодком. Перед глазами стена из красноватого песчаника, и возникает чувство, что поезд врезается в глубь земли.

Мысли легкие, радостные, и Геша, облокотясь на спущенную вниз раму окна, мечтает...

Кто-то ударил Гешку по ноге, чуть повыше щиколотки.

– Не балуй! – крикнул он Юльке, но тот с недоумением посмотрел на Гешку и ничего не ответил.

Спустя минуту удар повторился, и Гешка, оторвавшись от окна, посмотрел вниз. Мечтательное настроение его вмиг улетучилось: возле ног, свесив набок голову, сидел не кто иной, как сам Гром. Он, по-видимому, залез в вагон перед отходом, спрятался под лавку, а сейчас, освоившись, вылез.

Гешка присел на корточки и, подергивая непослушного пса за уши, зло стал допрашивать:

– Как ты смел? Паршивец ты этакий! Выброшу вот...

Юлька тоже набросился на Грома с бранью. А пес, вывалив набок язык, умильно смотрел на них: "Никуда вы, братцы, меня не выкинете! Любите вы меня, знаю!"

Излив гнев, ребята загнали Грома под лавку и опять пристроились у окна, но, увы, настроение их было уже испорчено.

Проезжали станцию за станцией. Поезд вырвался из окружения гор и шел по густонаселенной холмистой равнине. Вагон постепенно заполнили пассажиры.

Гешка обратил внимание на подозрительную тишину под лавкой. Гром всю дорогу то чесался, то щелкал зубами, выискивая блох, а тут приумолк, словно его и не было.

Гешка заглянул вниз. Под лавкой было пусто.

Встревоженные ребята бросились искать собаку по всему вагону и нашли ее в другом конце, рядом с тамбуром. Там возле стенки лежали три неполных мешка с молодым картофелем, а за мешками виднелась плетенная из щепы корзина с двумя бутылями-четвертями молока и горшком сметаны. Гром прорвал ветхую тряпку, которой был завязан горшок, и с аппетитом лакал сметану. Хозяйка сидела спиной к корзине и, увлеченная разговором с соседками, не замечала шкоды...

Теша тихонько свистнул, подзывая собаку, и Гром, уничтоживший уже половину горшка, сытый, поднял голову. Глядя на Гешку своими невинными глазами, он торопливо облизал морду. Но все же сметана, свидетель его преступления, белыми сосульками свисала вниз. Гром понял, что напроказил, опустил голову, стараясь не глядеть на ребят, и усиленно колотил хвостом по полу. Весь вид его говорил: "Ай-ай-ай, какую я совершил подлость! Простите, это в последний раз..."

Чтобы выманить собаку, ребята вошли в тамбур. Гром, перескочив через корзину, ринулся за ними. Там они его и сцапали.

Суд был скорый, правый и далеко не милостивый. Гешка снял ремень и отстегал забившуюся в угол собаку. Постукивание колес, дребезжание вагонов заглушили собачий визг.

Возвращаться назад было нельзя, и ребята, привязав на ремень Грома, перебрались в соседний вагон. Юлька сбегал за портфелями. Проходя мимо пострадавшей женщины, он увидел, что она все еще не знает о постигшем ее несчастье

Вагон, в который перебрались ребята, был полон пассажиров. Свободным оказалось одно место, да и то не у окна. Поэтому друзья решили так: по очереди один будет сидеть, охранять портфели и следить за собакой, а другой стоять в тамбуре у открытого окна.

Юлий первым пошел на лучшее место – в тамбур. Гешка сидел на скамейке, сутулый, настороженный. Сейчас, когда все успокоилось и утряслось, беспокойный червь, называемый совестью, зашевелился в его душе. Ну скажите, где тут справедливость? Женщина ехала на базар, чтобы продать сметану, а чья-то безбилетная, едущая "зайцем" собака слопала полгоршка. А они, пионеры, тоже хороши: вместо того чтобы расплатиться с женщиной, взяли да и сбежали.

Гешка, как человек справедливый и совестливый, не мог оставить это дело так. А поэтому, попросив соседа присмотреть за собакой, прошел в вагон, из которого они сбежали.

Гешка сел на край скамьи и учтиво поздоровался с женщиной.

– Здравствуйте, молодой человек! – ласково ответила женщина и обратилась к соседке: – Есть же хорошие, воспитанные дети. Вот пришел, поздоровался! Скромный, приличный паренек.

Гешка замялся и долго сидел молча. Поборов робость, он начал издалека:

– На базар едете? В Осинники?

– Конечно, на базар, куда еще! Вот думаю молочка продать, сметанку... да куплю что-нибудь. У меня такой же сын, как и ты. В котором классе учишься?

– В седьмой перешел... – буркнул Гешка, усиленно думая, как сообщить женщине о сметане, а потом решился: – Не придется вам продать сметану.

– Почему же это? Что, на базар много привезли ее?

– Да нет, тетенька! Видите ли, извините, пожалуйста... Наша собака... Гром, значит... попользовалась вашей сметаной.

Женщина бросилась к корзине и выволокла ее в проход между скамьями.

– Смотрите, люди добрые! – завопила она, поднимая на ладони горшок сметаны. – Смотрите! Ограбили, съели полгоршка такой сметаны!.. Да что же это такое, господи! Не дети теперь пошли, а бандиты какие-то...

– Собака же это...

– Ничего не знаю! Где, жулик, моя сметана? Чтоб у вашей дохлятины болячка вскочила!..

Гешка уже был не рад, что признался торговке. Подождав, когда женщина умолкнет, он спросил:

– А сколько стоит этот горшок со сметаной?

– Да тебе все равно его не купить! Два кило по двенадцать рублей, да сам горшок. О господи, наказали меня!

Гешка проворно вытащил из кармана штанов старый отцовский бумажник, в котором он хранил документы и деньги.

– Тридцать рублей хватит? – спросил он, вынимая три новенькие, хрустящие десятирублевки. Лицо женщины в одно мгновение преобразилось: из вытянутого стало круглым, глаза замаслились, полные губы расплылись.

– Голубчик ты мой, – запела она, – дитятко ненаглядное!.. Конечно, хватит. Бери, бери горшочек. Пусть ваша милая собачка докушает сметанку. Может, и молочко у меня купите?

Гешка устремился в свой вагон. Гром спал, вытянув кривые лапы. Гешка поставил горшок на скамейку возле портфелей и сел. Тут он почувствовал, что голоден, раскрыл свой портфель и съел булку с холодной котлетой и два яйца.

В вагоне, несмотря на раскрытые окна, было душно, клонило ко сну, и Гешка, повалившись на спинку сиденья, задремал.

Его разбудил Юлий:

– Иди, твоя очередь стоять у окна, а я посижу.

Растерев ладонью лицо, Гешка поднялся и, уходя, посоветовал:

– Ты ешь, я уже поел. У меня в портфеле курятина, котлеты. И свежих огурцов мама положила.

Гешка ушел и когда через полчаса возвратился, то застал картину, которая заставила его расхохотаться. Юлька, зажав коленями злосчастный горшок, хлебной корочкой зачищал на дне горшка остатки сметаны. Посмотрев с недоумением на Гешку, Юлька сказал:

– Ты чего это заливаешься? Не лопни! Думаешь, много сметаны оставил? А вообще ты хорошо сделал, что сметану на завтрак купил...

– Я ее и не думал покупать! Ха-ха! Эту... эту сметану Гром лакал!.. Ох, обидится он теперь на тебя...

СОБЛАЗНЫ БОЛЬШОГО ГОРОДА

Город начался исподволь.

Станции, разъезды стали многолюднее; на путях длинные составы с нефтяными цистернами, угольными коробками, платформами с лесом, металлическими конструкциями, чугунными чушками, – индустриальный Урал отправлял свою продукцию. Затем потянулся пригород: домики с огородами, черная лента шоссе, мелькнула фабрика с дымящейся трубой, появилась серая бетонная ограда, за которой высились корпуса завода.

Пассажиры начали собираться: снимали с полок мешки, баулы, чемоданы, складывали в сумки остатки еды. Колеса дробно застучали по стрелкам, справа и слева потянулись цепочки красных товарных вагонов. Наконец поезд остановился. Состав приняли на пятый путь, и ребятам пришлось пробираться на перрон по тормозным площадкам, под вагонами.

Площадь перед вокзалом большая, залита асфальтом. Посреди нее фонтан: мальчик держит в руках большую рыбу, а из ее раскрытого рта бьет в небо тугая струя воды. Вокруг фонтана опояска из цветов: огненные лопоухие канны, левкои, львиный зев и коврик из анютиных глазок.

Посовещавшись, ребята решили сначала устроиться с ночлегом, а потом уж заняться покупками. Но где улица Садовая, на которой живет отец Петра Петровича?

Ребята растерянно озирались: город большой, незнакомый. Впервые они в городе, все удивляет их. Домов выше двух этажей они никогда не видели, а тут горами высятся серые коробки в четыре, пять этажей. А машин тьма-тьмущая...

В конце площади из-за домов появились два желтых вагона, сверкнули на солнце стеклами. Из-под дуги вырвалась огненная вспышка, словно чиркнули спичкой.

– Смотри! Наверное, трамвай! – крикнул удивленный Гешка, и мальчики, размахивая портфелями, бросились прямиком через площадь, наперерез движению машин. Впереди бежал длинноногий, поджарый Гешка, за ним семенил толстый Юлька, а последним с неистовым лаем несся Гром. Он решил, что ребята затеяли с ним игру.

Резкий, заливистый свисток остановил их. Милиционер, помахивая полосатой палочкой, которую он держал за ременную петлю, подошел к ребятам и, дотронувшись ладонью до козырька, строго спросил:

– Граждане! Почему нарушаете правила уличного движения и переходите площадь в неустановленном месте?

"Граждане" испуганно огляделись. Они оказались одни перед стадом остановившихся машин. Шоферы открыли дверки и незлобно ворчали.

– Уньчанские мы... Впервые здесь! – пролепетал Юлий.

На его круглом лице с редкими веснушками был такой испуг, что милиционер улыбнулся и пошутил:

– Ну, раз уньчанские, то можно на первый раз и не штрафовать.

– Вот именно! – охотно согласился Юлька. Уж очень он боялся штрафов.

Милиционер перевел друзей через площадь. Обратив внимание на пса, он удивился:

– Что это за страшилище?

– Гром это... С нами, из Уньчи...

– Н-да! А намордник и поводок ему, ребята, надо купить. Обязательно.

– Скажите, а как нам найти улицу Садовую, дом тридцать один? вспомнил Геша.

– Садовая? – Милиционер задумался. – Садовая, говорите? Так, так... Садитесь на трамвай и поезжайте до остановки Подгорной, а затем вниз. Через два квартала будет Садовая. Запомните, остановка Подгорная.

Он опять откозырял и легкой, пружинящей походкой отошел от ребят.

Трамвай был полон, народу набилось словно спичек в коробке. Мальчики по незнанию забрались с передней площадки прицепного вагона, удивляясь, почему у одних дверей такая толкотня, а у других свободно. Прижались к стенке и портфелями загородили Грома. Он притих, словно понимал пребывание его в трамвае без намордника противопоказано.

Кондуктор, молоденькая девушка с кожаной сумкой, вручая билеты, ответила на Гешкин вопрос:

– Подгорная? Это не скоро. Через весь город ехать надо. Я объявлю. Граждане, кто еще не взял билеты?

Полная женщина, разморенная духотой вагона, неповоротливая, раздраженная, продвигаясь к двери, наступила собаке на хвост. Гром рванулся и залаял. Друзья с испугом переглянулись: высадят их из трамвая вместе с собакой.

Кондуктор резко повернулась и с подозрением посмотрела на ребят. Смышленый Геша тотчас нашелся – выпучил глаза и смешно, по-щенячьи, тявкнул. Пассажиры засмеялись, а девушка нахмурилась и с осуждением сказала:

– Такой большой и такой дурной!

Уньчане прижались к трамвайному окну. Перед ними вставал во всей своей красе новый уральский город. И то, что город сам по себе был хорош, и то, что впервые они в нем4 заставляло ребят замирать от удивления.

Трамвай ехал посреди улиц, полных движения. Колоннами, точно связанные невидимым канатом, шли друг за дружкой машины: юркие "газики", серые "минчане" с бодливым зубром на капоте, приземистые "ярославцы" с фигуркой медведя на радиаторе. Обгоняя грузовики, прошмыгивали стремительные "Волги", обтекаемые "Победы" и похожие на сундуки "Москвичи". По тротуарам тянулся нескончаемый поток людей, точно проходила демонстрация. Дома, расцвеченные вывесками, скверы, яркие от цветов, площади с сиротливо стоящими памятниками, сады с густой, непроглядной зеленью мелькали перед потрясенными путешественниками.

Потом домов не стало, за широкой площадью показались заводские корпуса: серые кубы из бетона и стекла. Даже из трамвая чувствовался пульс трудовой жизни завода, В сталелитейном цехе разливали металл, и огненные сполохи выбивались из цеховых ворот. В кузнечном отковывали какую-то большую деталь, и от ударов молота вздрагивали стекла в огромных оконных рамах. Поднялась к облакам гребенка высоченных труб. Из одной трубы тянулся дым – густой, черный, казалось, упругий; из соседней он вился молочным парком, а у крайней вытянулся рыжим-прерыжим хвостом лисы-огневки.

Заглядевшись на завод, друзья забыли про собаку. Воспользовавшись тем, что на площадке стало пусто, Гром выбрался из-за портфелей, отряхиваясь и взвизгивая запрыгал по вагону.

– Это еще что такое? – возмутилась кондукторша. – А ну, сходите!

Она надавила два раза кнопку звонка, и трамвай, заскрежетав тормозами, стал. Щелкнув, открылись двери, и друзья, не дожидаясь напоминания, выскочили из вагона. Трамвай поехал дальше.

– Навязался на нашу шею!.. Вот и страдай из-за тебя! – отчитывал Юлька Грома. – Был бы хоть видной собакой, такой, как у пограничников, а то страшилище...

И они, унылые, побрели вдоль трамвайных путей к остановке Подгорной.

Дом 31 по улице Садовой оказался совсем рядом с остановкой. Друзья не без труда нашли нужный подъезд и по широкой лестнице поднялись на второй этаж.

На двери, обитой черной клеенкой, выше железного ящика для писем и газет, был привинчен эмалированный аккуратный номерок.

– Здесь! – радостно вздохнул Геша.

Он передал Юльке свой портфель, ладонью пригладил взлохмаченные ветром волосы и нерешительно постучал. Никто не ответил. Тогда Гешка стал стучать решительнее.

– Звонок же есть! – с укором прошептал Юлька.

И верно, на косяке двери белела пуговка звонка. Досадуя на свою недогадливость, Гешка решительно нажал кнопку.

От такого оглушительного звонка, казалось, вздрогнул весь дом, а не только Юлька с Гешкой. Послышалось шарканье подошв, глухое покашливание, за дверью что-то звякнуло, и она открылась.

Перед мальчиками стоял высокий, сутулый старик с густыми усами, концы которых поседели, и казалось, что он их запачкал в муке. Лицо его, сухощавое и горбоносое, с плотно сжатыми губами, было строгим, и только большие глаза смотрели доброжелательно.

Заметив нерешительность ребят, старик улыбнулся, показав снежно-белые, явно вставные зубы:

– Слушаю вас, молодые люди!

– Нам нужен товарищ Голощапов, – сказал Гешка.

– Папа Петра Петровича... – как всегда, некстати, влез Юлий.

Старик улыбнулся:

– Я и есть Голощапов.

– Мы из Уньчи... Вот письмо вам.

– По командировочным удостоверениям приехали. И Гром с нами, – вставил опять Юлька.

– От Петра, значит. Ну что же, проходите, ребята, и Грома приглашайте.

Они прошли в высокую, просторную комнату. Старик поднял письмо перед окном, торопливо оторвал сразу появившуюся на конверте светлую каемку. Развернув хрустящий лист, он быстро читал, то и дело передвигая бумагу вверх.

– Мой дом – ваш дом! – доброжелательно сказал старик, складывая письмо по сгибам. – Располагайтесь, ребятки... Сейчас я чаёк вскипячу.

Через полчаса ребята сидели за столом и, перебивая друг друга, рассказывали старику про Уньчу, Петра Петровича, делились своими впечатлениями о красивом городе Осинниках. А Гром удобно устроился в передней.

Из двух дней, отведенных ребятам на командировку, первый они решили посвятить делу, то есть покупкам, второй – осмотру города. Но вышло наоборот.

Как только трамвай доставил ребят в центр, живой ритм городской жизни увлек их. Гром тоже радовался, вертел головой во все стороны.

Какая толчея стояла на улицах! А сколько магазинов! Одни торговали только одеждой, другие – обувью, был даже такой, в котором, кроме часов, ничего не продавали. Но какие там были часы! Ходики с кукушкой, карманные, наручные... Ребята подолгу стояли у витрины, выбирая, какие они бы купили, если бы... Эх, это вечное "бы"!

Торговали даже на улице. Продавщица вынимала из металлического ящичка оранжевые, блестящие от масла пирожки и, прежде чем отдать покупателю, обертывала кусочком бумажной ленты. Когда вокруг нее было немноголюдно, зазывала покупателей:

Пирожки рубль штучка!

Три рубля кучка,

А в кучке три штучки.

Ребята уже собирались купить пирожков, но увидели мороженое. Нужно честно признаться, что Гешка и Юлька еще ни разу не ели мороженого. Из книг и рассказов товарищей они знали, что это вкусно, а вот пробовать ни разу не приходилось. Дело в том, что в Уньче мороженого не продавали.

В тени раскидистого тополя стояла девушка в белом переднике, с кружевной наколкой на волосах. Перед девушкой чудной ящик, на передней и боковой стенке которого нарисованы льдины, а на них неуклюжие пингвины с мороженым.

– Горячее мороженое! Лучшее горячее мороженое! – задорно рекламировала девушка свой товар.

Действительно, от синеватого льда, которым были обложены плотные пакетики, вился парок. Ребята впервые видели, как таял искусственный сухой лед, а поэтому с изумлением остановились возле тележки.

– Кавалерам мороженого? – спросила девушка и подмигнула озорным светло-карим глазом.

– Ага! – враз сказали "кавалеры" и полезли в карманы за деньгами.

Мороженое на самом деле оказалось восхитительным. Под прозрачной целлофановой оберткой, меж двух хрустящих на зубах пластинок, было запаковано желтоватое, ужасно холодное и сладкое мороженое. Лизнешь его, а оно так и тает, так и течет в рот.

И только Юлий распробовал и вошел во вкус, а мороженого уже нет. Даже не поверил, что съел: оглянулся, подозрительно покосился на Грома, посмотрел под ноги. И рука сама, непроизвольно, полезла в карман за деньгами...

Съев по две порции, ребята прошли немного и опять натолкнулись на мороженое. Тут уже торговали им в киоске, развешивая по стаканчикам, и название у этого мороженого было красивое: "Пломбир". Конечно, надо попробовать и его.

Словно кто назло расставил мороженое на их пути. Завернули мальчики за угол, а там тетя вынула из деревянного сундучка серебристую толстую палочку и, держа ее за перо-щепочку, нараспев похваливала:

– Замечательное эскимо-о!

Ну как не отведать эскимо! Обязательно надо.

Так от тележки до киоска, от киоска до тележки пробирались они. Первым плохо себя почувствовал Юлька. Он внезапно побелел и схватился за живот.

– Что-то того... мне... нездоровится! – простонал он, ища глазами ближайшие ворота.

– Ну вот, вечно с тобой неполадки! – проворчал Гешка.

Юлька нырнул в калитку, и было слышно, как он плевался и стонал. "Тоже мне... "я" да "я"... а с мороженым справиться не мог!" – осуждал Гешка друга. Но тут и он почувствовал, что у него во рту внезапно появилось много слюны и на лбу выступил холодный пот. Зажав рот ладонью, он опрометью бросился во двор...

После этого, проходя мимо мороженого, друзья, как по команде, отворачивались.

Разморенные полуденной жарой, ребята забрели в такой тенистый сквер, что солнце не могло пробиться сквозь зелень, и на утоптанную дорожку ложились мерцающие блики, отчего дорожка, казалось, качалась. Между стволами кленов и ветвями акаций белели стены большого здания с колоннами и широкими, во всю стену, окнами. Высоко над входом был пристроен фанерный щит, на котором нарисован солдат с автоматом и настороженная собака овчарка.

– "Кинотеатр "Урал", – прочел вслух Юлька надпись на фронтоне здания.

– "Над Тиссой". Про шпионов... Пошли!

Юльку не надо было уговаривать, и мальчики помчались в кино.

Возле касс змейкой развернулась небольшая очередь. И только успел Геша купить билеты – продребезжал звонок.

Когда Гешка с Юлькой приблизились к заветной двери, контролер пожилая и строгая на вид женщина – спросила:

– Ваша собака?

– Ага! Гром это...

– Хоть и молния, разве не знаете, что собак водить в кино запрещено?

– Тетя! Нам некуда его деть, – взмолился Гешка.

– Из Уньчи мы... командированные.

– Нельзя! Отойдите, ребята, от дверей и не мешайте!

– Тетя!

– Я что сказала?

Удрученные ребята отошли от дверей.

– Из-за тебя все! – погрозил кулаком Юлька собаке, а Гром хоть бы что: свесил язык чуть не до пола и смотрит умильно.

Сделав еще две попытки пробиться в зал, ребята вышли в сквер и стали думать, как им поступить. Оставить Грома на улице – пропадет собака. Запереть до конца сеанса некуда. Погоревав, решили продать билеты.

Послышался второй звонок. Звук его словно ошпарил ребят кипятком: уж очень хотелось в кино...

– Смотри, Юлька, другая тетя стоит... – взволнованно прошептал Гешка, толкая приятеля локтем.

– Ну и что!

– Есть идея. Пошли! – Гешка схватил друга за руку и чуть ли не силком вывел его обратно в сквер. Там за кустами акаций скомандовал: – Снимай рубаху!

– Да ты что, очумел?

– Снимай! – уже резче сказал Гешка и, быстро скинув свою рубашку, остался в одной майке.

Недоумевая, Юлька последовал примеру товарища...

Геша подхватил собаку и, присев на скамью, торопливо запеленал в свою рубашку, как малыша. Гром попробовал сопротивляться, но два шлепка успокоили его. А когда Гешка Юлькиной рубашкой обмотал Грому голову, то никто бы не догадался, что в свертке, который держал длинный мальчишка под рукой, мог быть спрятан пес.

– Вот это здорово! – с законным восхищением сказал Юлька, ощупывая сверток.

Контролерша даже не взглянула на сверток и, отдавая обратно билеты, проворчала:

– И вечно они опаздывают, будто дел у них тьма...

Словоохотливый Юлий хотел было рассказать контролерше, что они не местные... но Гешка схватил его за руку, и мальчики бегом пересекли пустое фойе.

В зале было уже темно, впереди светился большой экран, на нем мелькали надписи. Через весь зал к экрану тянулись лучи. Мощно лилась музыка.

Своих мест уже невозможно было найти, и ребята заняли первые попавшиеся. Освободив Грома из плена, они не спускали глаз с экрана.

Какое мальчишеское сердце не забьется радостно при одном только слове "кино"! На целых полтора часа ты переносишься в иной мир, где сильные и отважные люди, охраняя границу страны, сидят в секретах, ловят шпионов, стреляют из автоматов и совершают массу иных интересных дел. Увлеченный картиной, ты забываешь, что сидишь среди четырех стен, под крышей. Нет, ты вместе с пограничниками прыгаешь за шпионом в воду, плывешь и вместе с бравым сержантом кричишь врагу: "Стой!"

Кино пришлось по душе и Грому: темно, прохладно, не мешают навязчивые мухи. Гром, вытянув кривые лапы, сладко дремал на полу. Правда, мешала музыка и стрельба, но ради прохлады это можно было терпеть. Но что это? Послышался отдаленный собачий лай. Гром насторожился, вскочил и ответил на призывный лай псов, идущих по следу.

– Тише ты! – зашипел Гешка и погладил собаку.

Лай овчарок становился ближе, яростнее, и Гром, отвечая ему, рванулся вперед под ноги какой-то женщины.

– Ой! Помогите! – истошным голосом заорала женщина.

– Контролер! Это безобразие! Контролер! – закричал мужчина, сидевший рядом с ней.

Крики послышались с ближних к экрану рядов. Быстро зажгли свет.

Гром выскочил в проход между рядами и заметался по залу, разыскивая хозяев. А они, напуганные происшествием, сидели, боясь поднять голову. Контролерша открыла дверь запасного входа и метлой выгнала бедного Грома на улицу.

Конец картины уньчане смотрели без интереса.

Закончилось кино, и ребята выбежали на улицу. Уже наступал вечер: солнце повисло над крышами домов и на покрытую асфальтом дорогу легли кружевные тени от листвы тополей. После духоты в кино было прохладно и легко дышалось.

– Гром! Сюда! – крикнул Гешка.

Ему вторил Юлька, но собаки нигде не было. Мальчики обежали вокруг кинотеатра, Но, увы, их призывы были тщетны.

Прозвенел звонок, люди, толпившиеся вокруг кино, ушли, и сразу стало пустынно.

Горечь легла на Гешкино сердце: из-за кино они потеряли своего друга, да еще какого! Геша сидел на скамейке хмурый, пяткой выдавливая лунку на дорожке, покрытой мелким песком. "Тоже мне человек! Бросил свою собаку на произвол судьбы, позарился на кино. Век, что ли, не видел его..." мысленно бранил он себя.

Юлию тоже было жалко Грома, и, чтобы хоть немного сгладить тяжесть Гешкиной беды, он сперва посочувствовал ему, а потом начал успокаивать:

– Ты, Гешка, особо не жалей! Собак много на свете, и разных. Вот получим деньги... тогда и купим щенка немецкой овчарки. Знаешь, какие это сторожкие собаки, ищейки тоже хорошие. Выучим его по следу ходить...

Но Гешка и слушать не хотел про другую собаку.

– Грома можно в ракету посадить, он маленький, верткий. А на эту длинноногую дуру, немецкую овчарку, много места надо. Да и притом Гром мой воспитанник. Как же можно бросить его? Он уже у меня выполнял команды, из чужих рук еду не брал... А ты говоришь!

Друзья решили еще раз обойти вокруг кинотеатра. Может быть, где-нибудь под кустом заснул их Гром.

Собаки не было нигде.

– Пойдем осмотрим весь сквер! – предложил Гешка, и ребята, оглядываясь и посвистывая, побрели по аллее.

Среди берез зажглась надпись "Кафе". Какой-то чародей запаял в трубочки рубиновое пламя, и оно билось в них, словно там, в стеклянных жилах, текла кровь... Вот здорово!

Полюбовавшись впервые увиденным светом неоновых ламп, друзья заглянули во двор кафе и там нашли Грома.

Он лежал, вытянувшись, возле крыльца. Перед мордой его стояла алюминиевая миска, полная мясных объедков. Увидев друзей, Гром поднял голову, лениво постукал хвостом по земле и опять бессильно опустил морду, закрыв глаза. Весь его вид говорил, что он на верху блаженства.

Повар в белом переднике и пышном колпаке вышел на крыльцо.

– Ваша собака, ребята? – Получив утвердительный ответ, добавил: – Ох и обжора... Четыре миски не оглядываясь слопал, а вот пятую не смог осилить...

– У него талант на это! – сказал Юлька.

Гешка промолчал. Он негодовал: как смел Гром есть из чужих рук! Учи, учи его, и все не впрок.

Гешка довольно грубо заставил собаку подняться, и они втроем, цепочкой, вышли со двора. В воротах Гром оглянулся и помахал хвостом. Было ясно, что час, проведенный во дворе кафе, был самым лучшим в его собачьей жизни.

"МЕНЯ ЗОВУТ НЮРА"

Гешка, конечно, проснулся первым. Он лежал, вытянувшись на узкой деревянной кровати, рядом, посапывая носом, спал Юлька. Иногда он невнятно бормотал и причмокивал губами: по-видимому, ему снилось что-то вкусное.

Гешка зажал товарищу нос.

Юлька мотнул головой, открыл глаза и сипловатым спросонья голосом сказал:

– А я первым проснулся!

– Да не ври-ка ты! Я первым встал, а ты еще носом походный марш выводил, – возмутился Геша.

– Это я нарочно, чтоб тебя обмануть! А знаешь, Гешка, я во сне Ваську видел: будто бежит он нас встречать на станцию, а в руках у него...

Но Гешка, не слушая друга, мечтательно сказал:

– А у нас дома все уже встали, мама коз подоила, Лена на работу собралась. Эх, и хорошо у нас в Уньче!

– Хорошо! – подтвердил Юлька, и мальчики замолчали, вспоминая дорогую им Уньчу, родных своих... Как никогда этот поселок, пусть неустроенный, маленький, был дорог им..

Услышав разговор ребят, из соседней комнаты вышел Петр Власович. Он уже давно встал, побрился и был в отличном расположении духа.

– Подъем, хлопцы! Вас ждут великие дела!

Напоминание о делах моментально подняло ребят с постели. Через полчаса они шагали к трамвайной остановке. Грома, в наказание за вчерашнее, оставили дома.

Эккер и штатив к нему ребята получили на базе быстро. Инструмент этот был легок и несложен: пустотелый медный цилиндрик вращался в особой чашке с трубочкой, которая надевалась на треногу-штатив. Применялся он, как и теодолит, для измерения углов поворота прокладываемых линий.

Так же быстро друзья купили краски и цветные карандаши, а вот с тушью дело не ладилось.