Текст книги "Билет на Марс"

Автор книги: Николай Сластников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Юлька, став лицом к западу, вытянул правую руку вбок. Там, решил он, был север. Чтобы проверить себя, он подошел к одинокой ели. Он знал, что у дерева ветви, обращенные в сторону юга, гуще, а ветви, обращенные на север, – тоньше и растут реже.

Его предположение оправдалось: направление по ели совпадало с направлением, определенным им по закату солнца. Теперь Юлька знал, куда идти. Пройдя сто шагов, он наткнулся на муравьиную кучу, и это было дополнительным подтверждением правильности избранного им направления муравьи всегда воздвигают свои жилища с южной стороны дерева.

Синий сумрак поднимался от земли. Он скрыл от глаз кусты, затемнил пушистый султан пахучего бражника. Все теперь казалось таинственным и незнакомым.

Юлька прибавил шаг. Совсем неожиданно он наткнулся на куст черной смородины и повеселел. Но обрадовали его не ягоды: он знал, что черная смородина растет на влажных местах, в логах, вдоль ручьев.

Юлька остановился и напряг слух: действительно, где-то рядом чуть слышно шумела вода. Юлька раздвинул кусты. Среди берегов, заросших саблевидной осокой, текла небольшая речушка. Юлий лег на живот, припав сухими губами к воде. Он сделал всего только два глотка, как неожиданно за спиной послышалась чья-то тяжелая поступь, треск сучьев и глубокий, шумный вздох.

Юлька оглянулся, тюбетейка слетела с головы. Проворная речная струя подхватила ее и, кружа, понесла вниз.

Но Юльке было не до тюбетейки: зверь где-то рядом! Явственно слышался шелест листвы, раздвигаемой его крупным телом, неторопливое пофыркивание. "Медведь!" – с ужасом подумал Юлька и почувствовал, как у него сразу одеревенели ноги, а по спине прошел леденящий холодок. "На дерево, он там не тронет..." – пришла спасительная мысль.

Юлька приподнялся и бросился к могучей ели. Не разглядев в сумерках коряги, он споткнулся о нее и пластом растянулся на земле.

Юлька лежал не двигаясь, зажмурив глаза. Он ясно слышал каждый шаг зверя, потрескивание валежника, шелест травы. Силы покинули Юльку. Неожиданно припомнилось: "При встрече с медведем надо притвориться мертвым – медведь не ест падали".

Собственно, и притворяться Юльке было не нужно: испуг его был так велик, что лишил всякого движения. Юлька даже не успел пожалеть себя. Зверь шумно обнюхал его босые ноги, подошел к голове и неожиданно облизал затылок шершавым, мокрым языком. "С головы начнет!" – с ужасом подумал Юлька, втягивая голову в плечи.

Медведь, по-видимому, был сыт и не стал трогать Юльку. Он фыркнул и, грузно ступая, отошел.

Только теперь Юлька почувствовал, как бешено колотится в груди сердце. Чуть приоткрыв глаза, он увидел темную, еле различимую тушу зверя.

Потоптавшись на краю поросли, медведь раздвинул кусты н исчез в темноте,

"Жив, спасен!" – радостно думал Юлька. Так-так-так, – бешено колотилось сердце. Юлька приподнялся на вялых, дрожащих руках и прислушался: медведь немного повозился в кустах и, ломая их, тяжело залег.

Воспользовавшись этим, Юлий на четвереньках добрался до старой ели, и, как только под руками оказались толстые сучья, вялость его мгновенно прошла. Он проворно взобрался на самую вершину и, найдя удобный сук с развилиной, обняв руками ствол, казалось, прирос к нему.

Ночь была спокойной. Вначале Юлька бодрствовал, зорко вглядываясь в темноту, туда, где залег зверь. Но все было тихо. Лишь неумолчно шумела речушка да где-то по соседству изредка попискивала спросонья какая-то птаха.

Постепенно исчез страх, и на смену ему пришел самый сильный борец на свете – сон. Поняв, что ему не преодолеть его, Юлька, чтобы не упасть, пристегнул себя ремнем к стволу ели и, припав плечом к ее шероховатой коре с липкими слезинками серы, задремал. Сон его был неспокойным, Юлька то и дело вздрагивал и крепче стискивал руками ствол.

Юлька проспал волшебный момент, когда лес встречал новый день.

Сначала с неба ушли мелкие звезды, остались только фонарики крупных. Это они сторожили Юлькин сон. Да у самого горизонта колыхалась среди вытянутых облаков ладья тонкого месяца. Она ждала оставшиеся звезды, чтобы отвезти их за горы до следующей ночи...

Воздух стал перламутровым, и неясно выступила зубчатая каемка леса. С каждой минутой воздух менял свой цвет, становясь светлее, прозрачнее, и уже были различимы фигурный вырез листьев рябины, капельки росы на траве. Над кромкой горы заполыхал океан огня, из которого неожиданно вынырнул луч солнца и, заглянув в лес, протянулся золотыми полосами сквозь кущи берез, переплеты еловых ветвей.

Солнце осветило Юлькино лицо, и он проснулся. Отодрав щеку от липкого ствола ели, Юлий огляделся, соображая, где он. Неловкое движение, от которого Юлька чуть не полетел вниз, напомнило ему обо всем.

Нет, определенно в лесу справлялся какой-то праздник.

Весь он был полон птичьего гама, пересвиста, щебетанья. Вот самозабвенно распелся юркий чиж, зяблик вторил ему, флейтой пела иволга, ленивый щегол в своей красной шапочке, зажмурив глаза, выводил баритонные рулады. А над ними, как удар барабана в оркестре, слышался стук дятла по дуплистой сухой ели. Ему протяжно вторила кукушка.

Юлька прислушался, а потом затаив дыхание осторожно выглянул из-за ствола ели. Сквозь негустую хвою была видна поляна, кусты малинника, темная горбатая туша и... рога.

Юлька зажмурился, тряхнул головой, подумав, что ему заблазнило. Он открыл глаза и опять увидел рога. Юлька отвел ветвь и, весь подавшись вперед, замер. И то, что разглядел он, заставило его ахнуть: среди кустарника, на маленькой вытоптанной прогалине, лежала обыкновенная корова.

Юлька отстегнул ремень и торопливо спустился вниз. Ему было и стыдно за вчерашние страхи и весело оттого, что с ним ничего не случилось, что все пережитое позади, а впереди хороший солнечный день

Когда Юлька подошел к корове, она тяжело поднялась, перестала жевать жвачку. Вытянув морду, лизнула Юлькины руки.

– Дура ты! – сказал ей Юлька, чуть не плача от радости. – Дура! Разве можно так пугать человека!

Корова ответила коротким мычанием. Юлька погладил корову. Вымя ее набрякло, соски были поцарапаны, из них выступали капли молока и падали на траву. Вокруг кучно роились слепни и мухи.

– Бедняжка, и ты заблудилась!

Юлька был несказанно рад этой встрече. Все-таки не один в лесу!

Вспомнив про речушку, Юлька заторопился к ней: речка обязательно выведет к своей старшей сестре Осьве.

И впрямь, вдоль берега ее вилась еле приметная тропинка.

Обрадованный Юлий, забыв про корову, зашагал по стежке вниз по течению. Он не сделал и десяти шагов, как услышал позади нетерпеливое пофыркивание и треск валежника под тяжелым, торопливым шагом. Корова продиралась сквозь заросли черной смородины, не отставая от Юльки. Он остановился и дождался своей попутчицы.

– Ну, чего ты? – не глядя на корову, пробормотал Юлька. Он смутился, словно корова могла пристыдить его за то, что он оставил ее.

Юлька легонько шлепнул корову по холке и, идя позади нее, стал рассказывать ей о своих злоключениях.

Прошло около часа. Исчез бурелом, с каждым шагом лес становился реже, ели – ниже и зеленее. Березы, черемухи росли теперь целыми кущами. Над речушкой, вытянув шеи, загребая воздух крыльями, тяжело пронеслись две утки-черняди. Вот где-то впереди, между старой пихтой и березой, мелькнул широкий светлый плес реки.

– Осьва! Ура! – закричал Юлий, подстегнул корову, и она, словно поняв, что скоро будет дома, побежала тяжелой трусцой.

И вдруг где-то совсем недалеко, за кустами, в ответ на Юлькин возглас раздалось:

– Эге-ей!.. Юлька!..

Не помня себя от радости, Юлька сложил руки рупором и громко отозвался.

Из черемуховых зарослей показался Гешка, за ним Нюра и лесник с ружьем за плечами. Юлька, забыв про все свои обиды, бросился навстречу

Гешка ринулся к Юльке и, словно сомневаясь в достоверности случившегося, похлопывая друга по плечу, спросил.

– Ты, Юль?

– Я!

– Хорошо, что мы нашли тебя!

– Ох, хорошо!

Юлька глядел на Гешку такими сияющими глазами, что тот не выдержал и, волнуясь, сказал:

– Ты не сердись на меня за... за эту драку. Погорячился я.

– И я тоже. Первый раз мы так сцепились!

– И последний! Правда, Юлька?

– Конечно! Геш, а как вы догадались, что здесь я? А?

Гешка вытащил из кармана все еще мокрую тюбетейку и протянул ее другу,

– Вот по ней. Прибило ее к кустам выше перехода. Дядя Павел нашел. И мы решили, что попала она в воду где-то вверх по течению. Сам ты ее не бросишь, значит, что-то случилось. Вот и пошли на помощь. Нюра вот волновалась очень!

"Нюра?" – Юлька посмотрел на девочку.

Но Нюра, казалось, не заметила настороженного Юлькиного взгляда и улыбнулась ему.

– Ну, что с тобой было? – спросил Гешка.

Хоть и улыбается Нюра, но все же не стоит при девчонке рассказывать о том, как он принял корову за медведя. Юлька отвел глаза и равнодушно протянул:

– Да так, ничего... Корову вот встретил, тоже заплутала...

Довольный лесник поглаживал широкую спину коровы, сбрасывая репейники, и полуласково, полусердито отчитывал:

– Бестолковая ты! Эвон в какую глухомань забралась... Если бы не углан этот, что бы ты делала? А?

Корова, неловко выгнув шею, лизала мокрым языком рукав его куртки, словно оправдывалась.

"Хорошо, – думал Юлий, – что корова бессловесная и беспонятливая тварь, а то рассказала бы при всех, как я чуть не умер от страха. Вот смеху-то было бы!"

ОТВАЖНЫЕ ВОДОЛАЗЫ

Осьва оказалась совсем рядом. На небольшом лужку с густой, по колено, некошеной травой, расцвеченной ромашкой и желтыми шариками купавок, стоял зарод. С одного бока зарод был раскрыт – лоси зимой потчевались сеном.

Лесник со сноровкой сделал из бересты две ладные коробки – чувалы. Одну передал Гешке и велел набрать малины, а вторую – Нюре.

– Нюсь, продой-ка корову, а то перегорит молоко...

Нюра принесла с Осьвы воды и, присев на корточки перед коровой, обмыла ее вымя. Потом обеими руками надавила на сосок, и тугая молочная струя ударила в дно коробки.

Лесник взял горсть малины и высыпал в молоко. Достал из сумки початую горбушку хлеба, протянул Юльке.

– Ешь! Проплутался, поди, проголодался? – сказал он в рифму.

Юльку не надо было упрашивать. Он сел на пенек и, зажмурив от удовольствия глаза, жевал хлеб, запивая парным молоком с малиной. Никогда прежде Юльке не приходилось есть такого вкусного хлеба, пить такого молока!

После того как Юлька выпил второй чувал молока, дядя Павел сурово посмотрел на него и спросил:

– Это по твоей дурости утопили груз?

Юлька вздохнул и, пристально рассматривая свои поцарапанные голые ноги, признался:

– По моей...

– Так вот тебе и вытаскивать из реки эти ящики. Лодку к месту происшествия мы уже доставили. – И, почему-то обратясь к одному Гешке, добавил: – Пошли!

Лесник выбрал из кучи валежника хворостину и, подгоняя ею корову, направился вверх по реке. Геша и Нюра потянулись за ним.

"И достану. Я смогу!" – думал про себя Юлька. После пережитого он чувствовал, что ничего теперь не страшно ему. Но он не сказал вслух ни слова – это было бы бахвальством. Он только выпрямился, оправил выбившуюся из штанов рубашку и быстрым, твердым шагом стал догонять ушедших вперед лесника и ребят.

С бьющимся сердцем подошел Юлька к порогам: слишком ему памятно это место. Вон лобастый валун поднял свой мокрый горб. На галечной отмели вверх днищем лежит долбленка, гибкий шест. Нет только белых ящиков с образцами, кормового весла, ботинок, корзины с едой... Юльке стало грустно и стыдно. Он вздохнул и, чтобы развеять свои невеселые думы, стал прохаживаться по отмели.

Дядя Павел вырубил в прибрежных кустах две гибкие и длинные жердины. Сбросив их с плеча возле лодки, угрюмо сказал Юльке:

– Нашкодил, так помогай!

Юлий бестолково засуетился, перевернул долбленку и поволок ее по отмели. Лесник смягчился. Взяв Юльку за плечо, сказал:

– Ладно уж... Моя это забота. На вот!

Дядя Павел снял патронташ, кожаную сумку с харчами и вместе с ружьем велел повесить на сук старой ели-сухостоя. Потом приказал Нюре, чтобы пасла на лугу корову, а мальчишек позвал с собой.

Стащив лодку в реку, он сказал Гешке и Юльке:

– Садись, не мешкай!

Ребята влезли в лодку, дядя Павел, оттолкнувшись от берега, на ходу вскочил в нее. Стремнина подхватила долбленку и понесла кормою вниз, но дядя Павел, упершись шестом в дно, удержал ее, а затем, перебрасывая шест с борта на борт, стал подниматься вверх.

Вот и лобастый валун. Лодка чуть не уперлась в него носом. Хотя за камнем затишье и течение не столь быстрое, но и здесь не так-то просто удержать на месте долбленку. Поэтому-то лесник и вырубил черемуховые жердины. Одну он воткнул в дно у правого борта, другую – с левого и концы свел – лодка оказалась зажатой жердинами, будто стала на якорь.

– А ну, приглядитесь! Не видно ящиков?

Гешка вглядывался в воду с правого, Юлька с левого борта. Хотя струя рябила воду, дно было хорошо видно: мелкая, разноцветная галька устилала его, будто кто рассыпал карамельки; медленно шевелились короткие зеленые волосы водорослей; подплыла тучка мелкой рыбешки – мулявы, дружно, как по команде, ушла в сторону, и показалось, что кто-то перевернул в воде зеркало. Чуть впереди, поодаль от злосчастного камня, белели ящики.

– Вижу! Вот они! – крикнул Юлька.

Дядя Павел, вытянув шею, пристально посмотрел на воду.

– Они самые. Зорок ты, углан. А ну, нырни и цепляй концом веревки за ящик.

Нырять? Ему, Юльке, первому? Он обернулся к леснику: не шутит ли он? Нет, не шутит: взгляд дяди Павла был серьезен. Чтоб не подумали, что он трусит, Юлька торопливо сбросил с себя рубашку, штаны, остался в одних трусах.

– Будь спокоен. Если не хватит воздуху – выныривай! Держи! – И дядя Павел бросил Юльке конец веревки, другой взял в свои руки.

Юлий встал на нос лодки, набрал полную грудь воздуха и нырнул. Но не рассчитал. Струя перевернула его в воде и отнесла вниз, гораздо ниже ящиков, и прибила к берегу.

Взобравшись на плоский береговой камень, Юлька запрыгал на одной ноге, выливая из уха воду.

– Мышка, мышка, дай водички! – пропел он.

Мышка отдала воду, и сразу стало все слышно.

Геша тоже стоял на носу лодки в одних трусиках. Выпятив грудь, для разминки делал упражнения руками. Он явно показывал себя Нюре, которая, опираясь на хворостину, с завистью смотрела на лодку.

– Сейчас вытащу! – крикнул Гешка, потрясая в воздухе концом веревки.

Юлька хотел крикнуть ему, чтобы он нырял как можно выше по течению сносит, – но не успел. Гешка нырнул красиво. В воде белой рыбиной мелькнуло его тело. Течение несколько раз перевернуло Гешку и снесло к берегу пониже Юльки.

– Ох и тянет вниз, страсть! – смущенно признался Гешка, выходя из воды с пустыми руками.

Когда они снова залезли в лодку, Юлька попросил дядю Павла подплавить ее еще повыше, к самому камню, – тогда течение снесет их прямо к ящикам.

– Догадлив ты! – сказал лесник и выполнил Юлькину просьбу.

Юлька чувствовал, что теперь все признают его право начинать первому. Он уже не спешил и немножко повоображал: прежде чем нырнуть, так же, как и Геша, задержался на носу лодки и сделал несколько взмахов руками.

Течение потащило его вниз. Юлька ясно видел камешки, водоросли и даже полосатого окунька, который, растопырив красноватые плавнички, проплыл совсем рядом.

Вот и ящики. Юлька схватился за планку и хотел просунуть сквозь нее веревку, но выпустил ее конец. Ловить его было уже некогда – кончался воздух в легких.

Тогда Юлий поволок ящик по дну, на мелкое место. Груз в воде оказался совсем не тяжелым, да и течение помогло. Зажмурив глаза, загребая воду что есть силы свободной левой рукой, Юлька поплыл. Как только дно круто пошло вверх, он встал. Вода была по грудь. Подхватив ящик за вторую планку, Юлька понес его к берегу.

Когда он, тяжело отдуваясь, еле выволок сразу потяжелевший ящик на берег, нырнул Гешка. Но он и во второй раз не сумел ухватиться за ящик далеко отнесла стремнина.

Юлька посоветовал другу, как лучше нырять, и опять метнулся в воду. Сейчас он уже рассчитал лучше, сразу схватился за планку ящика и быстро выволок его на берег. Гешка тоже вытащил груз.

И, когда Юлька поднял последний, четвертый ящик, дядя Павел подогнал лодку к берегу.

– Смотри-ка ты, какой боевой парень! А с виду и не скажешь, – удивился он, оглядывая Юльку.

Впервые посторонний человек назвал Юльку боевым парнем. И Юлька хотел ответить леснику, что, если бы на дне реки оставалось еще десять ящиков, он и эти поднял бы.

Так он подумал сгоряча, а когда присел на камень и успокоился, то почувствовал, что очень устал. Неуемный озноб охватил его, не давая свести зуб с зубом. Дядя Павел снял с себя китель и набросил Юльке на плечи. Ласково сказал:

– Согрейся! Поработать тебе пришлось крепко. Ну, потом народ спасибо скажет...

– Ловко ты ящики доставал! – искренне сказала Нюра Юльке.

Он смутился и только пожал плечами.

Дядя Павел с помощью Гешки погрузил ящики в лодку, передал шест Нюре и сурово наказал всем троим:

– Езжайте. Чтоб дурости вашей больше не было! Шутка сказать – утопить такой груз! Ну, счастливо!

"ЛЕТЕТЬ ТОЛЬКО ВТРОЕМ!"

В конце этого же дня в небольшом уральском поселке Уньча можно было наблюдать такую картину.

С верховьев реки, из-за поворота, показалась длинная, узкая долбленка. Девочка, сидевшая на корме, работая коротким отгребным веслом, постепенно подгоняла лодку к правому берегу и, как только забелели на лугу палатки геологоразведчиков, круто повернула к ним.

Прибытие лодки всполошило всех. Со стороны можно было подумать, что встречают долгожданных гостей. Рабочие, Зоя, Виктор Васильевич и сам Петр Петрович с шутками выгрузили ящики, затащили лодку на берег. Гром веселился вовсю.

Конечно, первым вопросом, которого ждал и боялся Юлька, был один: почему они запоздали.

Ребята переглянулись. В пути каждый из них думал об этом, но высказаться вслух не решался. Нюра заметила, как покраснел Юлька. Жалея его мальчишеское самолюбие, она ответила Петру Петровичу коротко и решительно:

– Я виновата. Не справилась с лодкой и на пороге Гремучем перевернула ее.

Юлий вздрогнул, словно его укололи иглой. Он облизал пересохшие губы, отстранил девочку и, встав перед Петром Петровичем, прямо глядя в его лицо, сказал:

– Неправда! Это из-за меня. Я перевернул лодку.

Все поняли, каких трудов стоило Юльке это признание.

Петр Петрович улыбнулся, положил руку на Юлькино плечо:

– Что было, то быльем поросло. Не так ли, мой друг?

– Так! – до того звонко выдохнул Юлька, что все засмеялись, а Гром залаял.

Виктор Васильевич никому не доверил распаковку ящиков. Прежде всего он поставил их в одну линию. Попросил топор и осторожно, орудуя им как ломиком, снял крышки.

Ящики внутри были разделены дощечками на клеточки. В каждой клеточке лежал кусок руды. Были куски разного оттенка: красноватые, сине-фиолетовые, серо-стальные с блестками. По борту клеточек химическим карандашом были нанесены какие-то цифры и значки, понятные одному Виктору Васильевичу.

Старик с благоговением вынимал из клеточек кусочки руды и, покачивая на ладони, торопливо, с жаром объяснял геологам:

– Вот эта проба из шурфа номер двадцать, взята на глубине десяти сажен, простите... двадцати двух метров. А вот эта из штольни "Южной"...

Затем он доложил, в каких условиях и как проходила штольня. Было ясно, что этот разговор доставлял старому штейгеру несказанное удовольствие...

Удивительно быстро растекаются новости на Уньче. Вскоре с того берега послышался протяжный, женский зов:

– Юлю-ля!

Ему вторил детский крик:

– Юль-ка-а!

"Мама", – волнуясь, подумал Юлий и оглянулся. На берегу стояло несколько уньчан. Вон и мама в светлом платье, и Васька.

Широкое Юлькино лицо осветилось такой радостью, что Петр Петрович, извинившись перед Виктором Васильевичем, весело приказал мальчикам:

– Вам, друзья, пора домой. Родители ждут. Завтра на работу к восьми. До свидания!

Гешку и Юльку не надо было упрашивать. Простившись, они через несколько минут уже переправились в Уньчу.

Юлькина мама, увидев босого, обтрепанного, похудевшего сына, загоревала:

– Как осунулся! Ну одни только косточки остались. Болезный ты мой!

Юлька застыдился ребят и горячо возразил матери:

– И вовсе я не болезный! Я временно похудел.

Пять дней пробыли в Уньче Брагин и его внучка. Все эти дни Виктор Васильевич водил геологов от одного старого шурфа к другому, от одной штольни к другой. Он был подвижен, скор в ходьбе, лазил, как горная коза. Петр Петрович, сам крепкий, как он говорил – двужильный, как-то взмолился:

– Виктор Васильевич, пощадите! Я к концу дня еле ноги передвигаю. И откуда у вас столько энергии?

Виктор Васильевич озорно подмигнул и, потирая сухие крепкие ладони, ответил:

– Это что! Когда помоложе был – с ветром спорил... Пойдемте-ка, я вам еще один шурфик покажу, сорок первый, руда там богатейшая.

Он по-юношески встряхнул седыми густыми волосами и, не оглядываясь, быстро направился к очередному шурфу. Догоняй его только!

Ребятам понравился Нюрин дедушка. Юлька удивлялся его памяти: он помнил глубину каждого шурфа, в каком месяце проходил его. А сам как молодой! Все ему нипочем. Нюра сказала ребятам:

– Он и дома такой прыткий, неугомонный. Не любит червем жить.

– Да и внучка не отстает от деда, – в тон ей ответил Гешка.

Нюра искоса взглянула на Гешку озорным зеленоватым глазом и неожиданно шлепнула ладонью по плечу:

– Баш не отдашь – не вырастешь!

Крикнула и бросилась вдоль луга. Гешка передал баш Юльке и бросился в другую сторону.

...Виктор Васильевич и Нюра жили у Кругловых. Возвращаясь поздним вечером, еще из сеней Виктор Васильевич кричал своим пронзительным, звонким голосом:

– Ирина Петровна, чайку для старика, да покруче и покрепче! Измотал меня сегодня Петр Петрович.

А сам хихикая, знал, что говорит неправду. Нравилось ему, когда Гешкина мать отвечала:

– Вас измотаешь! Как же!

Очень Брагин любил чай. Пока не появится на столе самовар, разговор ведет нехотя, скупо перебирая в памяти прошлое. Но стоило зашуметь большому никелированному самовару, быстро оживлялся. Отхлебывая из стакана густой, темный, как деготь, чай, заводил интересный разговор.

Юлька все вечера проводил у Гешки. Втроем ребята забирались на диван и слушали деда...

Боясь, что Нюра будет смеяться, ребята не рассказывали ей о "Дамире-1", о тренировках Грома, о мечте стать космонавтами и побывать на Марсе.

Но в последний перед отъездом вечер Нюра сама завела этот разговор. Глядя на небо, густо усеянное звездами, мечтательно сказала:

– Вон видите – красненькая звездочка? Это Марс. Вот бы там побывать. Ох, интересно!

– А мы и будем там с Гешкой! Твердо решили. Готовим себя к этому, неожиданно выпалил Юлька.

Гешка торопливо толкнул приятеля в бок. Но уже было поздно. Нюра тотчас повернулась к Геше:

– Мальчики! Расскажите, пожалуйста! А?

Геша сначала нехотя, а потом, увидев, что Нюре интересно слушать, распалясь, рассказал все. Начал он с неудачных опытов с ракетой, рассказал, как они включились в поиски титановых руд, рассказал и о значении металла титана в строительстве ракет.

– Я не знала, что так нужна эта руда, которую вы ищете. И дедушка этого не знал. А то бы он поспешил... – призналась девочка. – Ребята, дайте слово: если полетите на Марс, то и меня возьмете. Вот увидите, обузой не буду!

Юлька и Гешка одновременно подумали, что этот человек и верно обузой не будет.

– Лететь только втроем! – серьезно сказал Гешка.

– Только втроем! – отозвались Нюра и Юлька.

И они еще долго сидели на бревнах, глядя на красненькую звездочку Марс.

Утро, в которое покидали Уньчу Брагины, было прохладным. Ночью выпал иней, и картофельную ботву в огородах словно посеребрило.

Виктор Васильевич сердечно простился с геологами. Быстрым, ловким движением забросив за спину кошель-пестерь, притопнув мягкими бахилами, Брагин сказал:

– Ну, до скорого свидания!

Посмотрев на гору Караульную и погрозив ей, полусерьезно, полунасмешливо сказал:

– А ты, гражданочка Караульная, готовься отдать свои богатства заберем. Начнутся разработки, и я, старый, буду не из последних...

Провожать Брагиных пришли и пионеры шестого класса "Б". Все они шумной ватажкой, под водительством Нюры, направились вверх по реке.

Ребята проводили Брагиных до горы Шоташ. Высокая, густо поросшая лесом, она мрачным треугольником поднялась на севере.

Виктор Васильевич остановился возле небольшого ручейка.

– Обратите внимание на цвет воды, – сказал он.

Вода была рыжевато-красной.

– Ой, краснота какая! – воскликнула Нюра и зачерпнула пригоршню воды.

Гешка, Юлька и все остальные уньчане не один раз бывали около ручья и не удивились этому.

Виктор Васильевич снял поклажу и, присев на пенек, оглядел ребят.

– Хотите, расскажу вам легенду, старую легенду кочевников-вогулов. Теперь вогулы уже оседлые люди и называют себя манси... – Брагин помолчал и совсем неожиданно сказал: – А ведь я тоже из этого племени, тоже манси. Пойдемте-ка вверх по ручью... Там водопад есть.

Виктор Васильевич опять надел свой пестерь и, не оглядываясь, зашагал по еле приметной тропинке, проложенной по правому берегу ручья. Они прошли около трехсот метров и очутились возле невысокой скалы с двумя вершинами.

Линия, разделявшая вершины, имела такой ровный треугольный вырез, что казалось, кто-то сделал это сознательно. Из разреза с высоты двух метров падал ручей с красноватой водой. Между вершинами скалы, вдалеке, угрюмо поднялся Шоташ.

Виктор Васильевич начал свой рассказ:

– Когда дует ветер со стороны этой горы, всегда становится холодно и начинается ненастье. Манси подметили это и звали гору злой, нехорошей. Они сложили про нее легенду. Было это давно, когда жили еще деды моих дедов и манси ютились в дымных берестяных чумах. Вместо ружей у них были лук и стрелы, огонь добывали высекая его бруском железа из кремня. Жили манси очень бедно, но дружно. Только хмурый Шоташ мешал им жить. И люди проклинали Шоташ, когда он посылал на них среди лета тучи с холодным дождем. И вот один раз, рассердившись на них, Шоташ приказал реке Осьве: "Прогони людей, они надоели мне. Без них мне было спокойно дремать века". "Нет! – ответила красавица Осьва. – Нравятся мне люди, веселее с ними". "Ах так! За свое непослушание ты поплатишься, гордая Осьва!" – сказал грозный Шоташ и двинул на Осьву груду камней. Но был у Осьвы друг – утес Богатырь. Он своей грудью приостановил камни. Рассердился Шоташ еще сильнее и сказал: "Накажу вас обоих!" – и молнией ударил по утесу. Расколоть утес донизу ему не хватило силы, но его вершину расщепило надвое. Выстоял утес Богатырь, но поплатился своей кровью. Смотрите, течет она до сих пор... Если разобраться в этой легенде, то в ней есть кое-что от жизни. Я обследовал ручей.

Действительно, в давние времена со стороны горы Шоташ был оползень. Грунт и камни съехали к реке, но путь оползню преградил этот утес. А ручей, который появился здесь после оползня, пройдя через подземные рудные залежи, приобрел красноватый цвет.

Виктор Васильевич улыбнулся и закончил свой рассказ.

– Это, конечно, предрассудки, но народное поверье гласит: тот, кто, собираясь в дальний путь, умоется водой из ручья, обязательно вернется в эти места И поэтому манси, уходя со стадами оленей на летние отгонные пастбища, умывались из этого ручья... Ну, прощайте, друзья!

Он подал каждому руку и, мягко ступая бахилами, зашагал вниз по ручью к реке. Нюра тоже пожала всем руку и догнала деда.

Уньчане повернули назад и, чтобы укоротить путь, пошли прямиком через поляну. Только Геша остался. Странное чувство овладело им: было чуть-чуть тревожно, чего-то жаль.

– Нюра! – несмело окликнул он девочку.

Она остановилась.

Геша подошел и растерялся. Теребя пуговицы на своей рубашке, он проговорил:

– Значит, уходите? А мы вот остаемся...

Он понимал всю нелепость сказанного им, но на ум больше ничего не приходило.

– Да... Пора домой. Дедушка все сделал. И меня ждут на кордоне. Готовиться надо в школу...

Только сейчас дошло до Геши, что они расстанутся с Нюрой надолго. И он очень жалел об этом. Первые зарницы хорошей, светлой дружбы с девочкой затронули его. До этого Гешка всегда относился к ним с насмешкой. А вот эта стройная девочка, с большими зеленоватыми глазами и ямочкой-зарубкой на подбородке, казалась ему непохожей на других.

– Ню-у-ся! – раздался голос Виктора Васильевича.

Сложив ладони рупором, она ответила:

– Иду-у, дедушка!

Нюра сорвала несколько купавок. Перебирая желтые тугие шарики цветка, задумалась.

Гешке показалось, что она хочет что-то сказать, и он несмело дотронулся до цветов. Она грустно улыбнулась и отдала их Геше. По глазам ее, зардевшемуся смущенному лицу он понял, что и Нюре не хочется расставаться... Гешка хотел было сказать: "Не уходи, погости еще у нас", но не решился и только попросил:

– Пиши мне... о школе, учебе, о твоих зверях...

– Обязательно. Но и ты не забывай... Передай привет Юлию, пусть не обижается он на меня...

Она еще хотела что-то сказать, но только махнула рукой и побежала по тропинке. Геша пошел напрямик и, конечно, не видел, как Нюра, едва скрывшись за кустами, опустилась на колени перед красным ручьем и быстро умылась.

ПЕРВЫЕ В ОЧЕРЕДИ

В лагере мальчики застали суету, всегда предшествовавшую большим поисковым работам. Дядя Ваня проверял нивелир. Зоя тряпкой, смоченной в машинном масле, протирала стальную мерную ленту. Рабочие тесали колышки для пикетов. Петр Петрович переносил из журнала на планшет результаты съемок.

– Ох и задал нам Виктор Васильевич работы! – сказал Голощапов, встречая ребят. А потом, довольный, добавил: – Побольше бы ее было! Ценнейший материал!

Петр Петрович перелистал потертые страницы журнала, сплошь заполненные цифрами, сделал еще несколько отметок на планшете. Потом снял очки, щурясь, словно от ребят шел ослепительный свет, сказал:

– Вот что, друзья мои! Завтра заканчивается срок заключенного с вами трудового соглашения. Но, к нашему счастью, Виктор Васильевич показал три новых, не разгаданных нами шурфа и штольню. Нужно, очень даже, заснять их. Есть нужда в вас, ребята! Прошу поработать с нами еще дней пять. Ну как, согласны?

Гешка выпрямился. Конечно, согласен! Ну, а Юлька? Гешка дотронулся до товарища. Юлий, как обычно при волнении, шмыгал носом, и широкое лицо его зарделось и расплылось в улыбке. Ясно, и он был согласен. Славный друг Юлька!

– Поработаем! – за обоих ответил Гешка.

Мальчики тотчас включились в дело. Юлий взял рейку и стал помогать дяде Ване в проверке инструмента. Гешке, имевшему отличный почерк, поручили переписать несколько страниц журнала съемок.

Когда была закончена подготовка, ребята под командой дяди Вани пошли "в поле".

Все, казалось, было так же, как и месяц назад: те же инструменты, горы, но мальчики уже были иными.