Текст книги "Пароль — «Брусника»
(Героическая биография)"
Автор книги: Николай Матвеев
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Скажите, что лошадей и подводы у вас забрали партизаны. Если кто-нибудь из вас донесет немцам, куда мы поехали, то пеняйте на себя. Возвращайтесь домой пешком, но уходить можете только через час после нашего отъезда. Всё.
Возчики не возражали: лошади и подводы принадлежали старосте и полицаям, так что жалеть о них не приходилось… Вряд ли староста Малиновки расскажет своим хозяевам, как он помог партизанам. С гитлеровцами такие шутки плохи…
Группа добралась до отряда, где ее давно уже ждали. Усталых и замерзших людей гостеприимно встретили партизаны и разобрали по своим землянкам.
В партизанском дневнике было отмечено, что 20 марта 1943 года отряд пополнился на тридцать два человека. А «транспортный парк» увеличился на шесть лошадей.
Мария отдохнула в отряде только один день, а потом, получив очередное задание, взяла узелок с вещами и, поплотнее запахнувшись в старенький тулупчик, одна отправилась в Минск.
* * *
Весна 1943 года принесла с собой перемены. На фронтах Великой Отечественной войны наступило затишье. Линия фронта далеко переместилась на запад, и обстановка для гитлеровских войск и их союзников значительно осложнилась. После разгрома фашистов под Сталинградом перспектива войны для них становилась все мрачнее. Для того чтобы восполнить людские ресурсы, Гитлер объявил тотальную мобилизацию: все мужчины в возрасте от 17 до 60 лет, способные носить оружие, подлежали мобилизации. Гитлер и его приспешники все еще надеялись выиграть войну. Намеченный удар по советским войскам в районе Курска должен был стать своего рода реваншем за Сталинград и поднять авторитет гитлеровской Германии в глазах ее союзников. В то же время фашистское руководство делало все, чтобы улучшить и увеличить выпуск военной продукции: создавались танки, артиллерийские орудия нового типа, новые, более совершенные самолеты. К лету 1943 года гитлеровское командование на советско-германском фронте сосредоточило около пяти миллионов человек. Кроме того, пятьсот двадцать пять тысяч человек насчитывалось в войсках сателлитов.
Но война шла не только на линии фронта. За линией фронта, в тылу врага, огромную помощь Советской Армии продолжали оказывать партизаны, нанося по врагу неожиданные сильные удары и отвлекая тем самым с фронта значительные силы и средства.
Особенно активны были белорусские партизаны, их действия приняли такой размах, что гитлеровцам пришлось для проведения карательных экспедиций против партизан снять часть дивизий, направлявшихся в район Курской дуги.
По указанию ЦК партии Белоруссии и приказу Центрального штаба партизанского движения партизаны приступили к операции «рельсовая война». Надо сказать, что к этой операции привлекли ленинградских, смоленских, орловских, калининских и частично украинских партизан. Немцы лютовали. Например, по специальному приказу против партизанских отрядов и бригад северо-западной части Минской области была направлена карательная экспедиция в составе более пятидесяти тысяч солдат. Привлекались танковые батальоны, артиллерия, авиация. План этой карательной экспедиции был заранее разработан в Главной ставке гитлеровцев еще в феврале 1943 года. Но все попытки оккупантов задавить народных мстителей не увенчались успехом – борьба продолжалась.
Кубе и его помощники свирепствовали, но изменить положение дел не могли. Как осенние мухи, чувствующие, что приближается их конец, они злобно жалили всех, кто попадался на их пути. Атмосфера подозрительности и жестокости еще больше усилилась. Это почувствовали на себе и члены группы Осиповой. Одним из первых попал под подозрение Николай Николаевич Кречетович. Он стал замечать на себе слишком пристальные взгляды некоторых сослуживцев. Правда, никто ему ничего не говорил, но он чувствовал, что привлек к себе ненужное внимание. Несколько раз к нему в самое неподходящее время являлись на квартиру немцы с просьбой-приказом исправить забарахливший радиоприемник. Кречетович спокойно находил дефект и старательно устранял его. Гость с неохотой уходил, задавая множество вопросов. Сначала Николай принимал эти визиты как должное, потом насторожился. Но вот однажды, когда он починил приемник одному из пришедших к нему домой немцев и тот ушел, оставив на стуле свой портфель, за которым так и не вернулся, Кречетович окончательно убедился, что им интересуются неспроста. Он, не раскрывая портфеля, отнес его в управу и отдал своему начальству, объяснив происшедшее. Потом он встретился с Марией и рассказал о случившемся.
– Будь осторожен, Николай, тебя взяли на заметку, – сразу сказала Осипова. – Подержись еще немного, а потом ищи другую работу. Скоро тебе придется уходить в другой город.
Кречетович согласился. К тому же по решению начальства Николая Николаевича выселили из квартиры в полуподвал, где было холодно и неудобно. Он и не пытался возражать, а даже обрадовался – тем правдоподобнее будет его уход с работы и отъезд из города – нельзя жить в таких условиях. Однажды, когда Кречетович шел по улице, к нему подошел молодой человек.
– Здравствуйте, Николай Николаевич, – любезно приветствовал он Кречетовича, – вы меня помните?
Кречетович с трудом узнал в этом одетом более чем в скромную одежду человека своего бывшего студента. Перекинулись ничего не значащими фразами, кто где живет, где работает.
– Я живу в Слуцке, – сообщил Николаю Николаевичу студент, – работаю на электростанции.
– На электростанции? – удивился Кречетович. – А разве она работает?
– Недавно пустили, – охотно объяснил приезжий.
– А работы там не найдется? – поинтересовался Николай Николаевич.
– Для вас, конечно, – заверил его собеседник, – поможем устроиться.
Они договорились, что Кречетович приедет в Слуцк, познакомится там с обстановкой и примет решение. Не откладывая надолго, Кречетович отпросился с работы и отправился в Слуцк. С помощью своего знакомого он был представлен местному начальству и произвел на него хорошее впечатление. Сыграло роль и то, что он, Кречетович, преподаватель института и теперь работает в управе. Ему предложили заведовать электростанцией, и Кречетович немедленно согласился.
Он взял расчет, сообщив, что перебирается в другой город, так как в Минске очень голодно и нет подходящих условий для жилья.
Кречетович уехал из города исключительно своевременно, так как за несколько дней до его отъезда с ним произошел инцидент, который мог его окончательно погубить.
Кречетович уже под вечер возвращался к себе домой и на одной из небольших улиц встретился с полицаем, конвоирующим двух людей, одетых в штатское.
По их внешнему виду было ясно, что это или партизаны, или подпольщики, которых ведут на допрос. Николай оглянулся: улица была пустынной, изредка появлялись одинокие прохожие.
– Господин полицай, – окликнул Кречетович конвоира, – разрешите обратиться!
Полицай остановился и с удивлением смотрел на Кречетовича. Тот подошел к нему совсем близко и неожиданным сильным ударом сбил его с ног. Задержанные не стали дожидаться развязки и бросились бежать со всех ног. В другую сторону кинулся бежать Кречетович и спрятался в ближайших руинах. Он выждал немного – полицай не попытался его догнать, а потом другим путем вернулся к себе домой.
На другой день Николай Николаевич нашел Марию и рассказал ей о происшедшем.
– Немедленно уезжай, – приказала она, – теперь тебе оставаться в городе рискованно.
Кречетович почти не выходил из дому, чтобы случайно не встретиться с пострадавшим, и ходил в управу совсем не теми улицами, по которым он ходил раньше. Правда, при виде человека в полицейской форме, идущего к нему навстречу, у Николая замирало сердце, но все обошлось благополучно – тот полицейский так ему больше и не встретился.
В Слуцке он поселился в маленьком домике недалеко от электростанции и вскоре привез к себе дочку, а в няньки к ней нанял… свою собственную жену. Елена Кречетович перекрасила волосы в соломенный цвет и изображала неграмотную белорусскую девку из глухой деревни. Так и жила она, маскируясь так умело, что ни у кого не закралось ни малейшего подозрения, что она совсем не та, за кого себя выдает.
По договоренности с Осиповой Николай Николаевич два раза в месяц по определенным дням приезжал в Минск и встречался с ней в условленном месте.
После того как гестаповцы пытались арестовать Осипову, она фактически больше не жила дома, но изредка появлялась на Кузнечном, чтобы встретиться с кем-либо из товарищей или передать что-нибудь соседке Лиде. Заходили к Лиде и те, кому нужно было срочно найти Марию, и таким способом по цепочке поддерживалась связь. Бывала на Кузнечном и Франтишка Злоткина. Правда, редко – она появлялась лишь в крайнем случае.
Обычно Мария присылала к Франтишке Реню Дрозд, и через нее Злоткина передавала различные сведения, похищенные ею бланки с круглой печатью и медикаменты. Теперь Франтишка стала уже опытной подпольщицей. Правда, всякий раз, когда она вынимала бланки из стола своего шефа или выносила из железнодорожной больницы медикаменты, у нее замирало сердце и дрожали руки (трудно привыкнуть играть со смертью), но она уже не менялась в лице, спокойно разговаривала и даже улыбалась.
Однажды Реня пришла и сказала, что Мария ждет Франтишку у Бетонного моста. Злоткина еще издали заметила женщину, спокойно идущую ей навстречу. По статной фигуре и уверенной походке она сразу узнала Марию и заторопилась к ней. Женщины обнялись, как будто давно не виделись. Разговор был недолгим: Осипова поручила Фране связаться с группой пленных поляков, работающих в ремонтной железнодорожной бригаде.
Превосходное знание польского языка, располагающая внешность сыграли свою роль, и Франя познакомилась с руководителем подпольной группы Яном Кежковским, и в дальнейшем между ними был налажен контакт. Встречалась с руководителем польской подпольной группы и Мария. Много ценных сведений о передвижении поездов с боеприпасами, техникой и живой силой передали Осиповой польские товарищи. По ее заданию Ян и другие члены группы ездили на аэродром, где собирали сведения о расположении огневых точек, о количестве самолетов. И, наконец, они подавали сигналы нашим самолетам, где стоят составы с военным грузом, куда надо сбрасывать бомбы. Связь с польской группой прервалась, когда поляков перевели из Минска в другое место.
А Злоткина продолжала быть на хорошем счету у господина шефа, ему и в голову не могло прийти, что робкая, услужливая переводчица может иметь хоть какое-нибудь отношение к пущенным под откос составам. Поэтому, когда к нему однажды пришли двое одетых в штатское представителей СД и стали жаловаться на переводчицу, якобы отказавшуюся от работы, он был крайне удивлен.
– Объясните, в чем дело, – потребовал он у Злоткиной, – какое распоряжение вы отказались выполнить?
Франтишка объяснила, что эти люди пришли к ней и стали расспрашивать о каком-то человеке, якобы работающем в больнице. Она ответила, что не знает такого. Тогда ей было предложено написать официальную справку, что такого человека нет на территории больницы. Сделать это Франя отказалась.
– Я сказала им, господин шеф, что давать какие-либо справки я не имею права, я только переводчица, а по всем вопросам надо обращаться к вам, – оправдывалась Франтишка со слезами в голосе. – Разве я могу брать на себя такую ответственность?
Возразить ей было трудно, и господин шеф отправил посетителей ни с чем. Когда же Злоткина рассказала об этом факте Кречетовичу, который зашел к ней сообщить о своем отъезде в Слуцк и условиться о дальнейшей связи, то тот даже не дал ей договорить до конца.
– За вами, Франя, начинается слежка. Что-то вызвало подозрение. Будьте очень осторожны и внимательны, посоветуйтесь с Марией, как действовать дальше.
Франтишка обещала так и сделать.
«Что же все-таки их насторожило? – размышляла она и в который раз перебирала в памяти все детали своей подпольной работы. – Нет, прямых обвинений против меня никто не мог предъявить, в этом я уверена. Значит, тут что-то еще».
Прошло несколько ничем не примечательных дней. В больнице все было по-прежнему. Никто не приходил из СД, хотя теперь в каждом незнакомом посетителе Франя видела переодетого полицая или гестаповца. По-прежнему вежлив и требователен был с ней шеф. Одно только удивляло и настораживало Франтишку – это поведение ее квартирной хозяйки. С самого начала хозяйка относилась к ней неприязненно, и Франя не раз ловила на себе ее косые взгляды, а в последнее время, особенно после того, как хозяйке пришлось отказать в квартире приглянувшейся ей переводчице из СД (Злоткина занимала единственную пригодную для жилья комнату), та едва здоровалась с ней. Но вдруг что-то с ней произошло: женщина сделалась ласковой и внимательной. Она стала приходить к Фране, чтобы спросить, не надо ли ей что-нибудь, несколько раз угощала ее своей стряпней и всегда подолгу жаловалась на жизнь и на новую власть. В общем, человек совершенно переменился, стал неузнаваем.
Однажды хозяйка пришла к Франтишке и предложила ей поехать вместе в Вильнюс за покупками.
– Меня с работы не отпустят, – отказывалась Франя, – а просить я не буду, господин шеф строгий.
Отказ был вполне обоснован, и хозяйка прекратила свои уговоры. Через три дня шеф вызвал к себе Франтишку.
– Надо сделать следующее… – как обычно, начал он разговор и вдруг перебил сам себя: – Уж не больны ли вы? У вас скверный вид. – Не дожидаясь ответа Франтишки, удивленно смотревшей на него, неожиданно закончил: – Идите домой и отдохните денька два, вы это заслужили…
Потрясенная таким необычайным вниманием, Злоткина растерянно поблагодарила шефа и ушла. Хозяйка встретила ее приветливо.
– Что так рано домой? Не заболела ли?
– Меня шеф отпустил на два дня, – машинально ответила Франтишка.
– Вот и замечательно, – обрадовалась та. – Теперь поедем в Вильнюс на денечек.
Злоткина пыталась отказаться, но хозяйка была настойчива. Она быстро организовала все, что было необходимо для поездки, и они уехали.
Франя так и не могла понять, для чего все это было нужно: целый день они ходили по городу, зашли в костел, а потом вернулись обратно в Минск. Хозяйка была явно довольна поездкой и так трещала всю дорогу о всяких пустяках, что у Франтишки разболелась голова.
На следующий день, едва Франтишка возвратилась с работы, ее арестовали и увезли в гестапо. Злоткина не сопротивлялась: она совершенно спокойно села в машину и за всю дорогу не проронила ни слова.
– Вылезай, чертова жидовка, – приказал один из ее спутников, толкая в спину.
От этих грубых слов у Франи сразу стало легче на душе: так вот почему ее забрали – значит, кто-то донес, что она еврейка!
Ее привели в большую комнату, где несколько следователей допрашивали арестованных. Злоткину подвели к следователю, приказали сесть на стул, стоящий вблизи. Она послушно повиновалась.
Началась обычная для фашистов процедура допроса, сопровождаемая оскорблениями, а потом и побоями. Следователь сразу начал с того, что Злоткина скрыла свою национальность и за это понесет суровое наказание.
– Это неправда, – уверенно возражала Франя, – я полька, и это подтверждено документами.
Следователь быстро пробежал глазами по какой-то бумаге.
– Врешь, ты еврейка! Если бы ты была полька, то молилась бы в костеле, а не глазела бы по сторонам!
«Вот, значит, зачем надо было везти меня в Вильнюс… – как молния сверкнула мысль. – Теперь все ясно. Хозяйка донесла».
– Я не молилась?! Это ложь! Хотите, сейчас прочту молитву? – И Франтишка, не дожидаясь разрешения, зачастила священный текст.
Не зря ее предупреждала Мария, что надо быть готовой к такой проверке, – вот сейчас и пригодились выученные молитвы.
Следователь, видимо, не ожидал такого поворота дела.
– Замолчи! – крикнул он. – Все равно ты еврейка, посмотри на себя!
– Ну и у вас, господин следователь, черные волосы и нос с горбинкой! – нашлась Злоткина. – А ведь вы-то не еврей!
От такой наглости следователь даже растерялся, но быстро нашел убедительный довод – с силой ударил женщину по лицу. Кровь хлынула из ее разбитых губ и носа, Франтишка упала на пол.
– Убрать ее, – приказал следователь, и Злоткину вытащили из комнаты.
Франтишку бросили в камеру, битком набитую взятыми по подозрению людьми. Обвинения у всех были разными: за кражу, по подозрению, что они скрыли свою национальность, за связь с партизанами. Некоторых вызывали на допрос, и они возвращались избитыми и истерзанными.
Франтишку не вызывали два дня. Многое передумала и пережила она за это страшное время, проведенное в сыром и темном подвале, и твердо решила для себя, что она будет отрицать все. А если придется умереть, то она найдет силы это сделать достойно.
Наконец настала ее очередь. На сей раз она попала к другому следователю. Он как-то неуверенно обвинил ее в сокрытии национальности, а когда Злоткина начала горячо возражать, то перебил ее и вернул документы, сказав, что она свободна. Франтишка не верила в свое освобождение, уж больно хорошо все обошлось. Когда она пришла домой, то хозяйка даже не могла скрыть своего удивления, настолько она была уверена, что Злоткина не вернется.
– А я уж договорилась с другой жиличкой, – наконец нашлась она, – так что ты уж, пожалуйста, освободи комнату.
Франя попросила отсрочки до конца недели: она не могла сменить адрес так, чтобы об этом не знал никто из товарищей, но стала немедленно подыскивать себе квартиру.
В намеченный день приехал из Слуцка Кречетович и, как договаривались, зашел к Злоткиной. Она сообщила ему о происшедшем, дала свой новый адрес.
– Трудно сразу разобраться, в чем тут дело, – размышлял Николай Николаевич. – Возможно, что донос хозяйки оказался несостоятельным, и вас отпустили. Но может быть и так, что отпустили, чтобы ослабить вашу бдительность и поймать на чем-либо серьезном. Одно могу сказать – без приказа Марии ничего не делайте, а ей обо всем немедленно расскажите.
Осипова внимательно выслушала Франтишку и посоветовала ей пока поработать в больнице, а потом она скажет ей, что делать. Так и порешили.
Злоткина продолжала добросовестно выполнять свои обязанности, готовить переводы для шефа, запоминать все ценное и передавать через связных Марии. Пока ее не трогали, но теперь Франтишка еще больше ощущала, что она ходит над пропастью. Она уже один раз побывала в гестапо и знала, что дважды оттуда живыми не выходят. Но Франя знала еще и другое, что теперь для нее возможна только такая жизнь, она просто не сможет стоять в стороне от борьбы, ничем не помогать подпольщикам.
Однажды днем к ней домой прибежала взволнованная Лида Дементьева, соседка Марии, с тревожной вестью: гестаповцы опять ищут Осипову, уже приходили несколько раз, а сейчас у нее дома оставили засаду, а Мария должна обязательно прийти. Сама Лида вряд ли сможет предупредить Марию о грозящей ей опасности: она и сейчас-то едва выбралась из дому. Ускользнула от надзора. Сообщив все это, Лида ушла.
«Что делать?» – лихорадочно думала Франя. Пойти искать Марию, а вдруг за ней, Злоткиной, следят? Нет, идти ни в коем случае нельзя, она не имеет права подвергать хоть малейшей опасности Осипову. Вот кто поможет: Кречетович! Он сегодня приезжает из Слуцка, и это на встречу с ним придет Мария домой. Франтишка не могла усидеть на месте, металась по комнате. Единственно, что ее удерживало от того, чтобы выбежать на улицу встречать Николая, – это уверенность в его точности Если он сказал, что придет в назначенный час, то в этом можно быть уверенным. Николай Николаевич пришел вовремя. Едва он переступил порог, как Франтишка сообщила ему страшную новость.
Кречетович никак не показал своего волнения. Как всегда, медлительно и спокойно он поинтересовался, давно ли приходила Лида, что-то прикинул в уме и сказал:
– Время еще есть, правда, не очень много. Пойду к Марусе навстречу. Она может идти домой только через Бетонный мост. Значит, ждать ее надо там.
– Но ведь у моста нельзя долго находиться… А спрятаться там негде? – беспокойно спросила Франя.
– У меня есть пропуск на въезд и выезд из города. Буду объяснять, что жду свою машину, – нашел выход Кречетович.
Несколько часов он провел около моста, не уходя от него ни на шаг. На него несколько раз обращали внимание проходившие мимо немцы и полицаи, но он уверенно предъявлял документы, где говорилось, что он заведующий электростанцией в Слуцке, и объяснял, что ждет свою неизвестно почему запаздывающую машину. Уже начало смеркаться, когда появилась Осипова. Кречетович быстрыми шагами направился к ней и лаконично сообщил:
– У вас дома засада. Гестаповцы. Немедленно уходите и больше домой не возвращайтесь.
Николай Николаевич не сказал ей, что от усталости и волнения он едва держится на ногах, не сказал, сколько раз пришлось ему повторить гитлеровцам маловразумительную историю о задержавшейся машине и сколько раз он переживал мучительные минуты, когда решалась его судьба в зависимости от того, поверят ему или нет. Все это было второстепенным в этот момент, а главным было то, что он нашел и предупредил Марию.
Осиповой ничего не надо было объяснять, она все поняла и, крепко пожав товарищу руку, повернула обратно.
– Связь с вами я сама налажу, – только и сказала она.
Николай Николаевич зашел к Фране, успокоил ее, что все в порядке, – Осипова предупреждена и на первой же подвернувшейся машине уехал к себе в Слуцк.
После этих тревожных дней Осипова больше не появлялась в Кузнечном переулке, а на связь по-прежнему приходила Реня Дрозд. Через некоторое время Злоткиной передали приказ, что ей надо уйти с работы и покинуть город. Она его выполнила. Ей предстояли другие задания.
* * *
План «рельсовая война», разработанный Центральным штабом партизанского движения, проводился в жизнь. Первыми «рельсовую войну» начали партизаны Орловщины, за ними партизаны Белоруссии, Калининской, Смоленской, Ленинградской и других областей. Особенно отличались белорусские партизаны, наносившие врагам непоправимый ущерб.
Оккупанты, чувствуя, что им недолго осталось бесчинствовать на чужой земле, старались сделать все, чтобы создать атмосферу страха и недоверия. Сотни невинных людей были схвачены и брошены в застенки, где их ожидала мучительная смерть. Но все попытки фашистов укрепить таким путем свою власть были напрасны – с каждым днем почва уходила из-под их ног. Об этом же рассказывали многочисленные письма гитлеровцев, написанные ими для отправки родным в Германию.
В свою очередь, отовсюду в Белоруссию шли письма советских людей со словами поддержки и участия. Получило широкое распространение письмо-обращение комсомольцев и молодежи Московского автозавода, адресованное комсомольцам, и комсомолкам, и всем партизанам Белоруссии.
Автозаводцы писали: «С любовью и гордостью следим мы, москвичи, за вашей героической борьбой. Мы горды, товарищи, что вы беспощадно уничтожаете фашистских извергов, разрушителей нашей молодости и счастья, убийц наших отцов и матерей. Лютая ненависть к гитлеровским захватчикам зовет нас на героический труд. Свою ненависть мы воплощаем в тысячи тонн боевой продукции, выработанной сверх плана.
Родные и любимые друзья! Будьте смелы и отважны! Не давайте проклятым поработителям ни минуты покоя. Беспощадно уничтожайте немцев! Не давайте фашистам угонять на немецкую каторгу наших людей… Молодежь Белоруссии! Ваше место в рядах народных мстителей. Всюду и везде уничтожайте гитлеровцев, боритесь с оружием в руках за свое освобождение, свою жизнь, молодость и счастье! Смерть немецким оккупантам!»
Об этом письме знали не только партизаны и подпольщики, но и гитлеровцы, лишний раз убедившиеся в сплоченности советских людей.
Наступила пора возмездия…
Даже высшие чины гитлеровской армии и оккупационных властей не могли чувствовать себя в безопасности. Усилил охрану и принял чрезвычайные меры палач белорусского народа рейхскомиссар Белоруссии Вильгельм фон Кубе, стараясь обезопасить себя от справедливой кары патриотов.
Подготовка к акции против Кубе началась еще в 1942 году. Рейхскомиссар Белоруссии был очень видной фигурой, и уничтожению его придавалось огромное значение. Наиболее опытные разведчики и диверсанты были направлены на это задание. Разрабатывались всевозможные планы, но осуществить их пока не удавалось. Фон Кубе знал о том, что ему вынесен приговор, и старался принять все меры предосторожности. Например, с лета 1943 года Минск был объявлен на осадном положении и была установлена очень сложная и запутанная система контроля. В город можно было въезжать, а также выезжать только по некоторым улицам, причем в определенное время, предъявляя специальные пропуска. И пропуска, и время, и улицы систематически менялись.
Один из планов приведения приговора в исполнение разработали в спецотряде Градова (С. Ваупшасова) – убрать Кубе во время банкета, который фашисты наметили на 6 сентября. Лучшие разведчики принимали участие в этой операции, в их числе комсомольцы, братья Владимир и Константин Сенько, начинавшие свою подпольную работу в группе Осиповой. Перед тем как отправиться с заданием в партизанский отряд, Рафа Бромберг оставил в Минске себе «заместителя» – Володю Сенько. Владимир поддерживал связь с молодежью, работающей в группе Рафы, и, кроме того, сам был руководителем пятерки.
Братья Сенько всегда отличались отчаянной смелостью и большой ловкостью. Они не боялись даже среди бела дня нападать на гитлеровцев и уничтожать их. Все документы убитых они собирали и потом передавали по назначению. Это они помогли Бромбергу сделать подробную карту Минска, нанести на нее важнейшие военные объекты. На счету братьев Сенько числилось много ценнейших донесений, собранных документов, убитых фашистов. Сестра Володи и Кости Мария Сенько была в партизанском отряде Градова, работала там поваром.
В отряде вскоре убедились, что комсомольцы Сенько опытные и смелые люди. И вот при каких обстоятельствах. Однажды днем в отряде услышали сигналы автомобильного гудка, а потом из-за деревьев появился большой немецкий грузовик, за рулем которого сидел человек в черной эсэсовской форме, а рядом с ним расположился второй. Партизаны окружили машину, и тут выяснилось, что это не гитлеровские молодчики, а комсомольцы Сенько. Они, переодетые в эсэсовскую форму, угнали от немецкого склада машину с бесценным для партизан грузом – солью, табаком, сахаром и мукой. За удачно проведенную операцию командир отряда объявил им благодарность, но в то же время предупредил, чтобы не было никакого необдуманного лихачества.
Но Сенько не могли удержаться, когда обстоятельства складывались так, что можно было нанести врагу хоть какой-нибудь ущерб. И вскоре они опять угнали у гитлеровцев машину. На сей раз в операции принял участие и Михаил Иванов (однофамилец подпольщика из группы Осиповой). Володя Сенько устроился шофером в гараж, где работал Михаил Иванов. Однажды Сенько по официальному наряду получили продукты, и Владимир повез их только не по назначению, а в отряд. Конечно, ему помогал брат, выступавший в роли подсобного рабочего. Машина как трофей осталась в отряде, а братьям командир строго-настрого запретил возвращаться в город (вдруг их кто-нибудь узнает из гаража) и зачислил в подрывную группу, которая занималась диверсиями на железной дороге. Командование отряда понимало, что Володю и Костю с их великолепным знанием Минска, связями и наконец смелостью и умением выбрать верное решение в критической обстановке следует использовать на разведывательной работе в городе. И поэтому, когда на 6 сентября была намечена ликвидация Кубе, Сенько предложили принять в ней участие. Братья с готовностью согласились.
План был таков.
Через подпольщика Кузьму Лаврентьевича Матузова удалось узнать, что банкет, на котором должен был присутствовать сам фон Кубе, состоится в помещении столовой службы безопасности СД в университетском городке, в том здании, где раньше находился историко-филологический факультет. В этой столовой официантками работали две молодые девушки-подпольщицы из группы Матузова – Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова. Им поручили спрятать в столовой взрывчатку, в которой будет маломагнитная мина с часовым механизмом. Обсудили, где лучше всего разместить пятнадцать килограммов взрывчатки. Подходящее место было найдено под перевернутой бочкой, на которой стоит кадка с пальмой. Тол к столовой привез Михаил Иванов. Он вызвал гудками девушек и передал им опасный груз. Капа и Ульяна положили тол в ведра, набросали наверх тряпок, так и пронесли взрывчатку в зал. Потом, погасив свет, чтобы никто не видел, они с трудом подняли тяжелую кадку (ее обычно поднимали три человека) и поставили ее на пол. Если бы до этого у девушек спросили, могут ли они поднять такой груз, то они, наверное, долго колебались, прежде чем ответить положительно. Но в минуты высокого нервного напряжения силы удесятеряются. Теперь надо было действовать быстро и умело. Дрожащими от волнения руками Капа вынула спрятанный под тряпками тол и мину с взрывателем и по всем правилам уложила заряд под бочкой, на которой стояла пальма. Через двадцать часов взрыватель должен сработать. Молча девушки взялись за кадку и водрузили ее на место.
Ульяна зажгла свет и посмотрела на подругу, на ее бледное, без кровинки лицо, на трясущиеся губы. Хотела ее подбодрить, но язык не слушался.
– Какая ты бледная, Уля, – вдруг тихо сказала Капитолина, – просто как мел…
– А ты тоже! – только и могла ответить Ульяна.
Забрав ведра и тряпки, девушки вышли из столовой и пошли домой. Подругам предстояла бессонная ночь, особенно Капе, которая должна была обслуживать банкет (Ульяна была выходная).
– Ты когда завтра уйдешь с банкета? – спросила Ульяна.
– За пятнадцать минут до взрыва.
– А если взорвется раньше? Что тогда?
– Ничего. Раньше уходить мне ни в коем случае нельзя – могут обратить внимание, заподозрить… А ты, когда придешь на другой день на работу, постарайся побольше разузнать, а потом сообщишь руководителю группы.
Девушки обнялись, поцеловались. Кто знает, может быть, они видятся в последний раз…
На другой день шли тщательные приготовления к предстоящему банкету. Сотрудники СД проверили все помещение, заглянули и в кадку с пальмой. Капа едва сдержалась, чтобы не выдать своего волнения, когда охранник обследовал кадку. Но все прошло благополучно, никто не обратил внимания на побледневшую официантку. Наступил вечер… Банкет должен был начаться, но никто не садился за роскошный стол, уставленный всевозможными изысканными яствами и винами – ждали фон Кубе. В последний момент выяснилось, что Кубе, возможно, не приедет, и была дана команда начинать ужин. Капа старательно обслуживала гостей, машинально улыбалась, а в уме все время вертелась одна настойчивая мысль: до взрыва осталось полтора часа, час, сорок минут… Девушка даже перестала бояться, все ее чувства сосредоточились на стрелке часов, быстро бежавшей по циферблату.