Текст книги "Пригорьевская операция"

Автор книги: Николай Шараев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Поход

Вечером 2 ноября 1942 года бригада двинулась на разгром станции Пригорье. Почти до самой Вороницы путь проходил лесом. В воздухе кружились одинокие снежинки. Погода на этот раз была союзницей партизан – ночь ожидалась сухая и темная. Я шагал рядом с Коротченковым в середине колонны и с благодарностью думал об Архангельском. Он внимательно отнесся к нашей с Винокуровым просьбе, умело помог выйти из создавшегося положения.

Архангельский приехал к лазовцам через день после нашей встречи в лагере бригады Данченко. Накануне он вызвал к себе Коротченкова и познакомился с планом операции. Появившись в штабе, Архангельский приветливо поздоровался, принялся расхваливать землянку.

– Ну и молодцы лазовцы, какое помещение отгрохали! Не землянка, а целый дом!

– Долго здесь собираемся жить, – довольно ответил Кезиков.

– Это хорошо… Но я в обиде на вас, Григорий Иванович! Готовите интереснейшую операцию и держите от меня в секрете!

– Да мы не все до конца решили…

– Задумано замечательно, – продолжал Архангельский, сделав вид, что не расслышал Кезикова. – Смело, дерзко, именно по-партизански! Я, как узнал, немедленно связался с начальником штаба Поповым. Он полностью одобрил намерение лазовцев и приказал помочь вам. С планом операции я знаком. О том, какая требуется помощь, тоже примерно знаю. Вот и документ уже подготовлен. Посмотрите, пожалуйста.

Кезиков взял исписанный четким, убористым почерком лист и стал внимательно читать…

В помощь нам из 2-й Клетнянской бригады придавалась рота из батальона Шевцова для подрыва мостов и рота из батальона Толочина для отвлечения сещинского гарнизона.

Кезиков ни словом больше не обмолвился о своих сомнениях и безропотно принял план похода на Пригорье.

Закипела работа. Командира бригады будто подменили. Он внимательно следил за подготовкой батальонов, подразделений разведки, диверсионной службы, санчасти. Но довести дело до конца ему не пришлось. За несколько часов до выхода бригады Кезикова свалили острые боли в желудке, он вынужден был остаться в лагере, а руководство операцией возложили на Коротченкова…

После недолгой задержки на переправе через Вороницу колонна безостановочно двигалась по маршруту и за час до рассвета остановилась на отдых на опушке леса у деревни Максимково.

Часа за два до начала второго этапа марша Коротченков собрал командиров и политработников, еще раз предупредил о трудностях предстоящего пути, попросил побеседовать с каждым партизаном.

С наступлением полной темноты снова двинулись в путь. Впереди шли начальник разведки Алексей Данильченко и политрук роты 2-го батальона Кондрат Михайлович Соловьев, отлично знавший местность. Много лет до войны он был здесь председателем сельского Совета, изучил каждую деревню, каждую дорожку и стежку. Память не изменила Соловьеву. Он уверенно вел за собой партизан.

Штаб находился, как всегда, в середине колонны. Как ни всматривался я в темноту, как ни прислушивался, не уловил ни одного подозрительного звука. Но колонна вдруг остановилась. Спустя минуту тронулась, продвинулась на пятнадцать-двадцать метров и снова стала. Так повторялось несколько раз. Коротченков сделал шаг в сторону и быстро пошел вперед. Я поторопился за ним. Вскоре мы узнали причину остановки: путь преграждал глубокий овраг, по дну которого журчал ручеек. Партизаны без труда перепрыгивали через ручей. Но никто не подымал, что секунды, затрачиваемые на прыжок, в конечном счете вызовут потерю многих драгоценных минут.

Коротченков приказал пересекать овраг одновременно в нескольких местах, и дело пошло быстрее.

– Времени в обрез! – торопил он каждого.

Лишь на исходе ночи сделали небольшую остановку, чтобы разведать переход через Брянское шоссе.

На востоке уже занималась заря, когда голова колонны приблизилась к железной дороге. Все более отчетливо слышались звуки приближавшегося со стороны Рославля поезда. Наших подрывников так и подмывало устроить ему встречу. Заразившись их настроением, капитан Клюев попросил разрешения атаковать эшелон.

– Остыньте, капитан! – сурово ответил Коротченков. – Дело сейчас не в этом эшелоне!

Не успел скрыться красный огонек хвостового вагона, мы устремились через насыпь. Чтобы не оставлять следов, разостлали плащ-палатки. Подразделение, замыкавшее колонну, собрало потом плащ-палатки и замаскировало оставленные кое-где следы.

Никем не замеченные, лазовцы углубились в болотистый лес и, повернув под прямым углом, двинулись параллельно железной дороге к Пригорью.

Над лесом уже поднялось солнце, когда наконец был разрешен долгожданный отдых. Место, где расположилась бригада, представляло собой сухой остров среди болота, заросшего лозняком и орешником. Коротченков сориентировался по карте. Сомнений не было: Соловьев привел нас туда, куда было приказано. В семи километрах должно быть Пригорье. И все же начальник штаба послал разведчиков проверить, так ли проходят ближайшие дороги, как показано на карте. Окончательно убедившись в правильности местоположения бригады, Коротченков приказал выставить охрану и разрешил на час развести небольшие костры, чтобы приготовить пищу и немного обсушиться.

– Ну что, комиссар, пора и нам отдохнуть, предложил он, укладываясь на плащ-палатку под одиноким старым дубом.

Я прилег рядом и с удовольствием вытянул затекшие ноги. В памяти всплыл эпизод из студенческой жизни, связанный с Пригорьем. Я рассмеялся.

– Чему смеешься? – удивился Тимофей Михайлович.

– Вспомнил, как из Пригорья в Рославль благодаря балалайке проехал.

– Интересно!

– Да как тебе сказать… Ну ладно, слушай.

– Приехал я в Рославль учиться в медицинском техникуме. Сдружился с пареньком из Жарыни. Оба были самые молодые и низкорослые из первокурсников. А еще – оба любили балалайку. Надумали однажды съездить к родным приятеля на выходной, благо встретили попутную машину из совхоза. Прихватили, конечно, с собой балалайку. Денек погостили, надо возвращаться. Вышли на шоссе – никто не сажает. Решили податься на станцию. Пассажирского поезда ждать очень долго, да и платить за проезд было печем. А тут подошел товарняк.

Чем не транспорт? Вскочили на свободную тормозную площадку, притаились. В общем, не повезло. Поезд стоит и стоит. А мы уже не дышим от страху. И, знаешь, заметили нас, голубчиков. Кондуктор заметил. Сердитый такой, усатый. «Слезайте – и все!» Что делать? Тут меня и осенило. Взял у дружка балалайку, ударил по струнам. Кондуктор заулыбался. А я знай нажариваю частушки! Не помню уже, сколько продолжалась эта самодеятельность. Однако до Рославля доехали на том самом товарном.

– Ты, значит, знаком с Пригорьем, – улыбаясь, сказал Коротченков, выслушав рассказ. – Ну что ж, сегодня мы немцам тоже устроим музыку на станции.

Бой на станции

Быстро кончился короткий ноябрьский день. Заметно похолодало. Небо расчистилось, к ночи следовало ждать заморозка. У дуба, под которым отдыхали мы с Тимофеем Михайловичем, собрались командиры и политработники. Коротченков отдал приказ о начале операции.

Силы бригады разделили на два эшелона. В первый эшелон входили 1-й и 3-й батальоны. Им предстояло ворваться на станцию, подавить сопротивление противника, овладеть деревней Пригоры, оставить взвод для охраны моста через реку и выйти на шоссе Брянск – Рославль в районе хутора Лошаков. Здесь батальонам нужно разъединиться и организовать засады: одному – у деревни Косицы со стороны Рославля, другому – у деревни Жилинка со стороны Сещинской. При этом между ними образуется коридор, который гарантирует в случае необходимости отход второго эшелона. Для увеличения ударной силы первого эшелона каждой роте придавались штурмовые группы из гранатометчиков, пулеметчиков и автоматчиков.

Во второй эшелон включили батальон Щербакова, диверсионные группы всех трех батальонов, хозяйственную часть и роту из батальона Шевцова (2-я Клетнянская бригада). Задача второго эшелона: ликвидировать оставшиеся очаги сопротивления противника, взорвать станционные сооружения, уничтожить подвижный состав и склады, эвакуировать раненых и трофеи.

Чтобы помешать гитлеровцам подбросить подкрепление по железной дороге, Шевцову и его людям было приказано в двенадцать часов ночи взорвать небольшие железнодорожные мосты через речки Боровка и Поповка – северо-западнее и юго-восточнее станции.

– Успех боя, – заключил Коротченков, – будет зависеть не только от внезапности, но и от быстроты наших действий. Ни малейшего промедления! Отступление исключено. Только вперед!

Часа за два до полуночи бригада вышла к станции. Батальоны Коновальчука и Озернова развернулись и стали бесшумно приближаться к черневшим впереди домам. Бойцы второго эшелона залегли в поле. Со станции отчетливо доносилось пыхтение паровоза и лязг металла, неясно слышалась немецкая речь. Грохот приближавшегося поезда быстро нарастал. Начальник разведки Данильченко в шутку обратился к Коротченкову:

– Товарищ подполковник, разрешите принять эшелон.

– Я и сам об этом подумал, – совершенно серьезно ответил Коротченков. – Догони-ка быстренько Коновальчука, пусть выбросит вперед группу смельчаков и расстреляет паровоз. Нельзя выпускать его со станции.

– Есть! – ответил Данильченко и тут же скрылся в темноте.

Тишину ночи взорвал начавшийся бой. Застрочили пулеметы и автоматы. Загрохотали разрывы гранат.

Батальон Озернова с ходу разгромил оккупантов на западной окраине поселка и вышел к школе. Здесь немцы успели организоваться и оказали сильное сопротивление. Участь гарнизона на станции Понетовка кое-чему научила противника. Школа была основательно укреплена. Многие окна были заложены изнутри мешками с песком. Вокруг здания темнели окопы с ходами сообщения внутрь школы. Гитлеровцы вели из-за укрытия непрерывный огонь и вынудили партизан прижаться к земле.

Озернов мигом оценил создавшуюся обстановку. «Взять школу будет очень трудно, – подумал он. – Но оставлять такой орешек Щербакову тоже нельзя. Он еле успеет разделаться с эшелонами… Попробуем все-таки выполнить приказ – не задерживаться и разгромить школу…» Оставив для штурма школы одну роту и гранатометчиков, комбат приказал остальным бойцам под командованием Петра Родивилина двигаться на деревню Пригори…

Под прикрытием огня наши гранатометчики с трех сторон подползли к школе и по сигналу комбата забросали окопы гранатами. Еще не утих грохот последних разрывов, как раздалась команда Озернова:

– За Родину! Вперед!

Партизаны вихрем рванулись к школе.

Все смешалось… Наши не дали опомниться фашистам. Стреляя на ходу, партизаны ворвались в здание сразу через три входа. Вскочив в темный коридор, Озернов споткнулся и упал. Из дальнего угла застрочил автомат. В тот же миг над головой комбата заплясало пламя длинной пулеметной очереди. Это подоспел на выручку пулеметчик Николай Солдатов. Припав со своим «дегтярем» у порога, он поливал огнем темный коридор.

Через несколько минут школа была в наших руках. Но бой еще продолжался. С неослабевающей силой кипел он в районе станции и в деревне Пригоры. Озернов торопил ребят, спешил присоединиться к батальону.

В северо-западной части поселка 1-й батальон молниеносно разбил гитлеровцев и вышел без задержки к станционным путям. У разгрузочной площадки на пути стоял длинный состав с громоздкими машинами на гусеничном ходу.

– Танки! – крикнул кто-то из партизан.

– Бронетягачи, – уточнил Клюев, служивший в танковых войсках.

На противоположной стороне стоял недавно подошедший воинский эшелон. Впереди, набирая пары, пыхтел паровоз. На платформах возвышались громады самолетов. На других путях виднелись цистерны с горючим, товарные вагоны.

Окрыленные первым успехом, Клюев и Коновальчук рассчитывали быстро овладеть вокзалом и станционной территорией, однако это оказалось невозможным.

К солдатам местного гарнизона присоединились охрана эшелонов и экипажи бронетягачей. Укрывшись за вагонами и стенами пакгауза, гитлеровцы яростно били из пулеметов и автоматов. Прижатые шквалом огня, партизаны несли потери, но не могли продвинуться ни на шаг.

Неожиданно землю потряс оглушительный взрыв в районе Сещинской. Буквально через минуту громыхнул второй, еще большей силы, на подходе к станции со стороны Рославля. «Молодцы клетнянцы, – мысленно отметил Клюев, – мосты взорвали вовремя, теперь ни одна эшелон со станции не уйдет…» Огонь противника ослабел, там явно растерялись. Коновальчук решил, что наступил подходящий момент для атаки. И хотя атака не удалась, позиции батальона значительно улучшились. Вокзал и эшелоны с самолетами и бронетягачами были теперь совсем рядом. Оставалось сделать последний решительный бросок. Ждали только команды комбата. Но не слышно было голоса Андрея Коновальчука. Не добежав несколько метров до укрытия, он упал, скошенный пулей. Автоматчик Хасан Джапаридзе с друзьями подняли и перенесли командира в защищенное место. Подбежал врач, но было поздно.

По цепи молнией пронеслось: «Комбат убит». Эта горестная весть чуть не парализовала батальон. Бойцы растерялись, прекратили огонь, начали отползать. Находившийся на правом фланге Клюев заметил это и немедленно передал по цепи приказ: «Командование батальоном принял капитан Клюев. Ни шагу назад! Приготовиться к последней атаке!»

Рискуя жизнью, Клюев пробрался к месту, где находились комиссар батальона Чиберяк и секретарь партбюро бригады Винокуров.

– Что будем делать дальше? – спросил капитан.

– Бить гадов до конца, атаковать! – горячась, ответил Винокуров.

– Задерживаться нам здесь нельзя, но и в лоб их не возьмешь, – раздумывая, сказал Клюев.

– А что, если частью сил обойти немцев с правого фланга и ударить одновременно? – спросил Чиберяк.

– Правильно, – поддержал его Клюев.

– Разрешите сделать это мне? – волнуясь сказал Чиберяк. – После гибели командира за самое опасное дело должен взяться комиссар.

– В бою везде опасно, – возразил Клюев.

– Оно, конечно… Но от этого флангового удара во многом зависит исход боя и наши потери.

– Хорошо, иди, – согласился Клюев. – Возьми самых надежных людей.

– Я с ним, – решительно заявил Винокуров. – Если что, скажи комиссару…

Небольшая группа партизан во главе с Чиберяком и Винокуровым сосредоточилась в самом конце станционных путей и приготовилась пересечь их. На противоположной стороне прямо перед ними темнело небольшое служебное здание.

– Надо добраться до него, – тихо сказал Чиберяк Винокурову. – Оттуда будет удобно бить по эшелону с самолетами и пакгаузу.

Винокуров согласился и глазами показал влево – на хвостовой вагон эшелона, стоявшего у перрона. Из-под колес вагона время от времени вырывались огненные трассы. Продвинуться дальше, к входной стрелке, было невозможно: там штурмовал школу 3-й батальон. Расположение сил было неизвестно. Выходить в ночном бою из сектора своего батальона Чиберяк считал нежелательным. Он приказал молодому пулеметчику Михаилу Свиридову сковать вражескую огневую точку, а остальным короткими перебежками следовать за ним.

Худой, но сильный и ловкий Свиридов укрылся за кряжистой ивой и послал длинную очередь по колесам вагона, за которым притаились гитлеровцы. Партизаны, низко пригнувшись, бросились через путь. Впереди бежали Чиберяк и Винокуров. Не отставая ни на шаг, за ними следовали два пулеметчика и автоматчики. Партизаны пересекли уже часть станционных путей, когда над ними снова замелькали огненные трассы. Винокуров слышал, как за спиной кто-то упал, тихо вскрикнув. Но продолжал бежать, чувствуя рядом Чиберяка. Все внимание секретаря партбюро было приковано к находившейся уже совсем близко железнодорожной будке. Правую ногу резанула острая боль, однако он не остановился, уверенный, что товарищи следуют за ним. Винокуров не мог оглянуться. Иначе бы увидел, как один за другим замертво рухнули трое партизан, как залегли остальные и, прикрывая друг друга огнем, стали отползать за одиноко стоявшую на путях цистерну.

Цели достигли только трое.

Обливаясь кровью, как подкошенный, упал Чиберяк. На бледном лице его угасали последние признаки жизни. Судорожно вздымалась изрешеченная пулями грудь.

– Передайте семье и друзьям… Я честно выполнил долг, – прошептал он и затих навеки.

Потрясенный Винокуров забыл обо всем. Забыл даже, зачем бежал к этой будке. Забыл, что вокруг кипит бой, что Клюев ждет удара по немцам с фланга как сигнала к общей атаке. Трудно сказать, сколько длилось бы у него такое состояние, не раздайся рядом приглушенный, настойчивый голос:

– Товарищ парторг, вы ранены, надо перевязать.

Подняв глаза, Винокуров увидел поляка Николая Дьяконова – старшего переводчика штаба бригады.

Наскоро забинтовав ногу, Винокуров приказал Дьяконову взять автомат Чиберяка. В этот момент перед ними, как из-под земли, выросли командир 3-го батальона Озернов и командир отделения Николай Майоров с трофейным пулеметом.

– Кто здесь? – спросил Озернов, держа автомат наготове.

– Свои, – ответил Винокуров, узнав комбата. – Вовремя вы подоспели! Коновальчук и Чиберяк погибли… Захватить эшелоны и вокзал пока не удается. Надо помочь.

– Я получил приказ подполковника Коротченкова, товарищ парторг. Сейчас мы их долбанем. Побегут не хуже, чем из школы. Правда, людей у меня не богато: один взвод, остальные штурмуют Пригоры. А все же, попробуем.

Быстро расставив людей, Озернов приказал открыть огонь и беспрерывно во весь дух кричать «ура». Его нехитрый замысел тут же оправдал себя. Люди Озернова появились с той стороны, откуда гитлеровцы никак не ждали наших. От железнодорожного состава, являвшегося главной линией обороны, немцы шарахнулись к пакгаузу и угодили точно под партизанские пули. По команде Клюева рванулся в решающую атаку 1-й батальон. Перекрывая звуки боя, над станцией покатилось могучее «ура».

Через несколько минут вокзал и территория станции были в руках лазовцев. Попав в комнату дежурного по станции, Клюев схватил телефонную трубку и крикнул:

– Диспетчер! Доложи Гитлеру: Пригорью капут!

Капитан забыл в пылу боя, что связь со станцией давно прервана.

Выполняя команды Клюева, партизаны проверили все места, куда могли забиться фашисты, осмотрели поле боя, подобрали раненых и быстро зашагали на Пригоры.

В деревне они появились вскоре после того, как батальон Озернова с боем занял ее. Здесь врачи батальонов осмотрели раненых, переменили наспех наложенные повязки, сделали уколы тем, кто страдал от боли. Затем 1-й и 3-й батальоны вышли на шоссе Брянск – Рославль и заняли названные в приказе пункты, образовав заслоны от Рославля и Сещинской. Раненых Клюев отправил на сборный пункт в Волконщинский лес, выделив надежную охрану. Повел их Кондрат Соловьев.

Прошел час, другой… На шоссе ни с той, ни с другой стороны не появилось ни души.

Клюев начал волноваться. «По плану, – размышлял он, – бой предполагалось закончить в два часа тридцать минут. Значит, не позднее половины четвертого бригада должна быть здесь в полном сборе. Сейчас четыре – и никого… Коротченков предупреждал всех, чтобы позднее четырех не задерживались. Кто не успеет к этому времени, пусть отходит на сборный пункт самостоятельно. А как отойти, если бой на станции не закончен?»

Прождав еще минут тридцать, показавшихся вечностью, Клюев преодолел колебания, приказал батальонам сняться и форсированным маршем двигаться на сборный пункт.

…Второй эшелон бригады вступил в поселок, как только завязался бой у школы и на станционных путях. Все как будто шло по задуманному плану. Но я страшно волновался, то и дело посылал связных выяснить обстановку, порывался бежать сам то в 1-й, то в 3-й батальон, в зависимости от того, где в тот момент был сильнее огонь. Коротченков всякий раз останавливал, подтрунивая над моей горячностью.

– Не волнуйся, комиссар! Это тебе не балалайка. Тут другая музыка. Ее понимать надо! Впереди может встретиться много такого, во что надо будет вмешаться лично. Бой только начинается.

И в самом деле, он удивительно хорошо понимал музыку боя, безошибочно определял, на чьей стороне перевес. Когда в районе школы огонь достиг наибольшей интенсивности и мне показалось, что дело там осложнилось, Коротченков спокойно заметил, что Озернов кончает громить гитлеровцев, засевших в школе. Об этом ему говорили первые отдаленные пулеметные очереди у деревни Пригоры, куда озерновцы могли попасть, только миновав школу. Так же точно определил подполковник, что 1-й батальон не сумел пересилить огонь противника, что положение там осложнилось, и тут же послал связного к Озернову с приказанием помочь Коновальчуку ударом с фланга.

Коротченков был уверен, что наш первый эшелон, быстро проскочивший поселок, не мог уничтожить всех оккупантов. А потому приказал командиру 2-го батальона Щербакову хорошенько проверить все дома, и, как мы узнали потом, не ошибся.

С захватом станции батальон Щербакова и подрывники Василия Черезова занялись уничтожением вражеских эшелонов, станционных зданий и сооружений. Запылали вещевые склады, вокзал, вагоны, сенобаза. Буйное пламя далеко освещало все вокруг. Взлетели в воздух стрелки, семафоры, водокачка.

Коротченков расхаживал по путям, попыхивая трубкой, которую он не вынимал изо рта с начала боя. Только это показывало, что он волнуется так же, как остальные, но внешне сохранял невозмутимое спокойствие. Глядя на состав с самолетами, он в раздумье сказал:

– Видно, не густо у немцев с горючим, коль самолеты перевозят по железной дороге… Интересно, куда они направлялись?

– Куда бы ни шли, а попали к нам! – весело отозвался возившийся у самолета бесстрашный подрывник Юрий Осадчий.

– Как думаешь разделаться с ними? Будешь подрывать? – спросил подполковник.

– Зачем взрывчатку тратить! Мы их обложим сеном, обольем бензином и зажжем. Вспыхнут как свечи.

– А что с паровозом?

– Полный порядок, товарищ подполковник. Я ведь в МИИТе учился, знаю, как с локомотивами обращаться!

Неожиданно зло ощетинилась пулеметным огнем водонапорная башня. Это не выдержали нервы у притаившихся там гитлеровцев: к башне приближались партизаны, чтобы взорвать бак. Несколько лазовцев получили ранения. Времени, чтобы возиться с башней, не было. Пришлось взорвать ее вместе с засевшими внутри фашистами.

Время летело неудержимо. Часы показывали половину четвертого. Коротченков торопил, упрекал Щербакова в медлительности.

– Все уничтожено, – оправдывался тот. – Остались только бронетягачи. Их сорок штук. А подрывать нечем: последний тол пошел на водонапорную башню. Придется поджигать. Машины заправлены, загорятся за милую душу.

– Действуйте аккуратно, чтоб от взрыва бензобаков не пострадали наши люди. Даю на все десять минут! – строго сказал Коротченков.

Лихо козырнув, Щербаков побежал к составу.

В этот момент вспыхнул сильный пулеметный огонь северо-западнее станции, в районе подорванного моста. Интенсивность огня с каждой минутой нарастала. От командира группы клетнянцев, находившихся в засаде у железной дороги, примчался запыхавшийся посыльный. Там произошло непредвиденное. Партизаны уже собрались отходить, когда увидели приближавшийся поезд. Командир приказал задержаться, хотел своими глазами увидеть, как рухнет состав, когда паровоз наскочит на взорванный мост. А эшелон остановился, не дойдя до моста. Из вагонов высыпало несколько сот гитлеровцев. С ходу развернувшись, они двинулись на партизан. Пришлось, отстреливаясь, отходить к станции.

Словно в подтверждение того, что противник получил крупное подкрепление, загорелся бой и на западной окраине деревни Пригоры. Гитлеровцы явно решили не только выбить партизан со станции, но и помешать их отходу через Пригоры.

Коротченков приказал начать эвакуацию раненых и трофеев, выдвинуть небольшое прикрытие, чтобы задержать наступающих немцев, а остальным быстро двигаться к мосту через Вороницу.

– Самое важное сейчас – удержать мост! – сказал он, отдав последние распоряжения. – Если придется переправляться вброд, рассвет застанет нас в открытом поло, вблизи деревень, занятых фашистами.

Как мы ни спешили, изменить положение было уже невозможно. Используя большое численное превосходство, противник сбил партизанский взвод, охранявший мост, и овладел им до подхода батальона Щербакова. Коротченков намеревался снова взять мост, но гитлеровцы открыли такой огонь, что пришлось серьезно задуматься, прежде чем принять окончательное решение. Бой за мост занял бы много времени и мог вызвать огромные потери.

Я предложил искать подходящий брод.

– Другого выхода, пожалуй, нет, – согласился Коротченков и отдал приказание двигаться вдоль реки восточнее деревни.

Начинавшаяся где-то недалеко река Вороница оказалась здесь не очень глубокой, но неудобной для переправы. Пришлось продвинуться немного вперед по течению.

Первыми, ломая тонкую корочку льда, спустились в обжигающую воду разведчики. И хотя на середине реки вода доходила до горла, оружие удалось сохранить сухим, готовым к бою. Самые высокие и сильные перенесли раненых.

Как ни переживал начхоз Федор Лазарев, нам все же пришлось бросить не только подводы, на которых он рассчитывал вывозить трофеи, но даже верховых лошадей: переправить их на другой берег оказалось невозможно. Скрепя сердце Лазарев со своей командой опустил в реку до лучших времен четыре миномета и несколько ящиков мин, чугунные немецкие печки, седла и другие трофеи. Использовать удалось только десятка три новых немецких шинелей: их надели на себя партизаны.

Переправа через Вороницу подходила к концу. Не предупредив Коротченкова, я решил добраться до места, где остановились подводы с ранеными, чтобы проверить, всех ли перенесли к переправе. Не успел выбраться из топины, попал под огонь. Над головой засвистели пули. Я плюхнулся в грязь между двумя кустами лозы и, когда на голову упала сбитая пулей ветка, почувствовал, что на мне нет фуражки. Пошарил вокруг – ничего. Чертыхнувшись, решил вернуться к переправе. «А что скажут ребята? Небось подумают: ну и драпанул комиссар! Фуражку и ту не уберег… Надо обязательно найти ее, проклятую!»

Что за блажь на меня напала, не пойму и по сей день, только я снова взялся за поиски.

Реку переходили уже последние партизаны. На этом берегу оставался только Коротченков с несколькими бойцами. Тут он и обнаружил, что меня нет.

– Где комиссар? – спросил Коротченков сидевшего рядом Толю Акимова, выполнявшего в этом походе обязанности нашего ординарца.

– Недавно был здесь, товарищ подполковник.

– Это я и сам видел. Немедленно разыскать! Без комиссара дальше не пойдем.

Барахтаясь в грязи, я услышал тихий свист, понял, что меня ищут, отозвался и в тот же миг нашел свою злополучную фуражку.

– Вы ранены? – полушепотом спросил Акимов, пробираясь через лозняк.

– Нет, все в порядке. Как с переправой?

– Переправу закончили. Подполковник ищет вас.

Спотыкаясь, проваливаясь в глубокие колдобины, мы выбрались к переправе и через несколько минут увидели Коротченкова.

– Что случилось?

– Да вот, ходил к раненым…

– Нашел время, – недовольно буркнул Тимофей Михайлович. – Дорога каждая минута… Сигай в речку, поддержу, когда станешь пузыри пускать.

О действительной причине задержки я тогда и не заикнулся. Чувствовал себя неловко, да и момент был неподходящий. Молча вынул из нагрудного кармана партбилет, отцепил кобуру с маузером, высоко поднял над головой руки и решительно шагнул в ледяную воду. В первую секунду перехватило дыхание. Тело стало деревянным. Нащупывая илистое дно, я осторожно продвигался вперед. Местами вода доходила до подбородка, и тогда я чувствовал сильную руку Коротченкова.

Настоящий лютый холод я ощутил, только выбравшись на сушу.

Противник давно разгадал наши намерения и перенес огонь на правый берег. Река в месте переправы делала крутой изгиб, недалеко от берега начинался косогор, за ним партизаны чувствовали себя в полной безопасности. Здесь мы спокойно выжали одежду и портянки, вылили воду из сапог, обулись снова, построились в колонну. Впереди был трудный, продолжительный марш.