Текст книги "Пригорьевская операция"

Автор книги: Николай Шараев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Тяжелая утрата

Большая часть нашего пути проходила по территории, где отряд Озернова восстановил Советскую власть. Впервые за несколько месяцев я ехал днем не по лесу, а по открытому полю от деревни к деревне. Это было так необычно и так приятно! И хотя много забот лежало на моих плечах, меня не покидали радостные мысли: «Вот уже год, как оккупанты считают здесь себя хозяевами. А в самом-то деле хозяйничаем тут мы, советские люди.

Пусть это пока небольшой островок. Но сколько таких островков на оккупированной территории!»

Несколько раз нас останавливали «самооборонцы». Узнав, кто мы, настойчиво приглашали остановиться в деревне, покушать. Это было бы вовсе не лишним, но мы любезно отказывались: торопились скорее добраться до цели, а затем к ночи вернуться обратно. Тем более что ехали мы не очень быстро. Наездник я был неважный.

По пути я много думал о Свиридкине, Коротченкове, Озернове. Мне очень нравилось, что, организовав советский район, отряд остался в лесу, не вышел в деревни, как это было в других местах, не связал себя необходимостью постоянно оборонять их. Получилось отличное сочетание. Группы самообороны сельских Советов полностью справлялись со своими задачами. А стоило зашевелиться фашистским карателям, их громил партизанский отряд.

Меня очень интересовало, как посмотрят Свиридкин и Коротченков на предложение восстановить Советскую власть во всем районе, для чего потребуется изгнать оккупантов из Ершичей, закрыть доступ за Ипуть из Рославля, Шумячей, Климовичей и Хотимска. Если следовать опыту дорогобужских и ельнинских партизан, то надо действовать именно так. Задачу восстановить Советскую власть в Ершичском районе ставил передо мною Пайтеров. Но при этом он предупреждал: главное – дезорганизовать коммуникации противника.

Об этом мы много говорили с Винокуровым и всякий раз приходили к выводу, что надо заниматься не Ершичами, а рославльским узлом, железными и шоссейными дорогами, станциями, мостами. А как посмотрит на такое дело Свиридкин, человек более зрелый и опытный? Что скажет об этом Коротченков как военный специалист? Я собирался предложить Свиридкину возобновить деятельность Ершичского райкома партии и хотел рекомендовать его первым секретарем. Надо было всячески усиливать политическую работу среди оккупированного населения.

Добравшись до поста внешнего охранения, мы узнали, что батальон Озернова только что разгромил гарнизон оккупантов в селе Корсики. Но в лагере не было заметно радостного оживления, столь обычного после успешного боя с врагом. Люди выглядели притихшими, грустными.

У штаба нас встретили Озернов и Коротченков. Лица их были печальны и строги. Почуяв неладное, я спросил:

– У вас что-то случилось?

– В бою погиб Владимир Акимович Свиридкин!

Похороны партизан, павших во время разгрома фашистского гарнизона в селе Корсики состоялись на следующий день на кладбище деревни Пашино. Весь многокилометровый путь от лагеря до деревни гробы с телами погибших несли на руках. Из ближних и дальних деревень, из-за Ипути пришли на похороны, рискуя жизнью, сотни людей. Пришли, чтобы проводить в последний путь народных мстителей, проводить всеми любимого партизанского комиссара, председателя райисполкома Владимира Акимовича Свиридкина.

С трудом сдержался я, чтобы не разрыдаться, когда открывал траурный митинг. Краткими были выступления партизан. Они звучали как клятва погибшим за все отомстить врагу.

У свежих могильных холмиков громыхнули залпы прощального салюта.

Партизанские будни

Лагерь озерновцев, расположенный неподалеку от хутора Лузганки, стал лагерем объединенного отряда. Рядом со старыми в один день выросли десятки новых больших шалашей, вмещавших до взвода каждый. Лазовцы были довольны и новым лагерем, и особенно тем, что захватили у полицейских Волконщины запас продовольствия почти на две недели. Кухни работали, как говорится, на полную мощность. Были у нас и суп с мясом, и картошка жареная, и картошка тушеная со свининой, и хлеб вместо пресных лепешек.

Отряд вырос в несколько раз. Это накладывало особую ответственность на командование. Прежде всего были сделаны необходимые перестановки в командном составе. Начальника штаба Данильченко назначили начальником разведки. Это повлекло за собой некоторые другие перемещения. Но товарищи без обиды восприняли их. Каждый понимал – новые условия предъявляют более высокие требования к командному составу.

Начальником штаба объединенного отряда был назначен подполковник Коротченков, что вызвало горячее одобрение всех лазовцев. Начальником диверсионной службы отряда по-прежнему остался лейтенант Черезов. По совместному предложению Озернова и Коротченкова комиссаром 3-го батальона назначили политрука Ивана Платоновича Блинова, а начальником штаба – командира роты Петра Демьяновича Родивилина.

Новый начальник штаба предложил детально разработанный план боевой учебы, включавший изучение отечественного и иностранного автоматического оружия, партизанской тактики, подрывного дела.

– Каждый партизан, – сказал Коротченков, заканчивая изложение плана, – должен быть хорошим следопытом, искусным стрелком, пулеметчиком, автоматчиком, гранатометчиком и минером. Партизанский бой – это ближний бой. Хитрость, смелость, быстрота и ловкость – залог успеха!

Мы с Кезиковым охотно поставили свои подписи под приказом об организации боевой учебы. С утра до вечера в лагере, на лесных полянках, дорогах и тропах шли занятия. Все свободное от боевых заданий время партизан было занято без остатка полезным и очень нужным делом.

Одновременно мы позаботились об усилении партийно-политической работы. Секретаря партбюро Винокурова освободили от других обязанностей. Комиссаром 1-го батальона вместо него стал Георгий Чиберяк. Его малочисленный батальон был переименован в роту, которая вошла в 1-й батальон. Командовать ротой назначили старшего лейтенанта Андропова.

По предложению Винокурова было организовано партизанское информбюро. В его состав вошли радиолюбитель инженер Макаров и комсомолка Рая Соломонова. Ночью Макаров принимал специальные радиопередачи из Москвы для местных газет. Точно записывал текст сообщений, затем монтировал их в ежедневный информационный бюллетень. На смену ему часа в четыре утра приходила Рая. Четким, убористым почерком она переписывала бюллетень для каждой роты, штабов и отдельных подразделений. А утром, еще до завтрака, вооружившись этими сводками новостей, политруки проводили политинформации. Так партизаны, а вслед за ними население своевременно узнавали о важных военных и политических событиях в стране и за рубежом.

Появилась и своя периодическая печать – еженедельный рукописный боевой листок. Его редактором был назначен Владимир Белов, отличавшийся неистощимым юмором. Белов немного знал газетную работу. Нашелся у него и хороший помощник – художник-карикатурист, боец 3-го батальона Шлихенмайер. С первых номеров боевой листок получил признание партизан, стал важным средством воспитания в руках партийной организации.

Винокуров все силы отдавал тому, чтобы партийная организация, каждый коммунист были цементирующей силой отряда, надежной опорой командования.

Особой заботы требовало материальное снабжение. Не просто было обеспечить крупный отряд, действовавший в тылу врага, продовольствием и обмундированием. Партизаны должны были не только истреблять гитлеровцев и их ставленников, но и с боем добывать себе оружие, боеприпасы, продукты питания, одежду, обувь. Причем все это надо было делать попутно, не отвлекая основные силы от главного – от ударов по коммуникациям и гарнизонам противника.

Всесторонне взвесив все «за» и «против», мы назначили начальником хозяйственной части объединенного отряда (с правами заместителя командира) Федора Лазарева, хорошо знавшего не только Ершичский, но и соседние районы, а его заместителем – специалиста своего дела инженер-интенданта Степана Сухина. Главным хранителем всех наших богатств стал известный своей аккуратностью и рачительностью Борода – Миронов. Сама хозчасть была сформирована с таким расчетом, чтобы все хозяйственные операции, кроме особо крупных, она проводила самостоятельно.

Без некоторого шума, конечно, не обошлось. Батальоны начали посылать в хозчасть самых небоеспособных людей. Лазарев возмутился, побежал к начальнику штаба.

– Зачем мне старики, ревматики, язвенники да бабы? У меня хозчасть, а не музыкальная команда.

– А неплохо бы организовать и музыкальную команду, – весело улыбаясь, сказал Коротченков. – Вот бы здорово было! Нет продуктов – играй марш.

– Вы смеетесь, а мне отвечать… Что я с ними буду делать?

– Хватит, Лазарев! – прервал Коротченков. – Командир приказал направить в хозчасть самых слабых. Идите принимайте людей и как следует используйте их. Исполнение доложите!

– Есть!

Лазарев знал, что ждать от Коротченкова повторения приказа не рекомендуется. Правда, он еще попытался потихоньку торговаться с командирами батальонов, но выделенных ими людей принял. И всем нашлось дело. Заработали швейная и сапожная мастерские.

С утра до вечера стиралось и штопалось белье. Вопреки опасениям Лазарева в хозчасти набрался вполне боеспособный взвод для разгрома волостных полицейских гарнизонов, у которых предстояло «заготавливать» продовольствие. Нашлось дело даже для старика Суперфина. Он стал старшим команды из двух человек, которая охраняла и пасла партизанское стадо. Пока не было снега, запасы говядины хранились «на собственных ногах». Это давало двойную выгоду: мы всегда имели свежее мясо да еще и молоко для раненых.

Отлично организовал дело заместитель начхоза Сухин. Благодаря его смекалке и старанию появилась первая партизанская пекарня. За сутки она давала больше тонны хорошего хлеба.

Отдельным островком в хозяйственной части пристроились «боепитанцы». Главным у них был чудесный мастер Владимир Филиппов, неулыбчивый, неразговорчивый человек с золотыми руками, одинаково искусно чинивший пулеметы, баяны, часы. Вдвоем с товарищем Филиппов не только успевал исправлять поврежденное в боях оружие, но и ходил в деревни, доставал инструменты, смазку.

Определенную систему удалось придать и медико-санитарной службе отряда. Самым богатым на медицинские кадры оказался наш новый – 3-й батальон. Кроме ветерана Павла Демидовича Костенко в нем были еще два врача – молодой хирург Григорий Луцков и студентка предпоследнего курса медицинского института Анна Маслова.

Война застала Аню Маслову в родном Рославле, где она проходила практику в городской больнице. Перед оккупацией города девушка была ранена осколком авиабомбы и не смогла эвакуироваться. Когда фашисты погнали на биржу труда всех горожан от шестнадцати до шестидесяти, она вынуждена была пойти работать в инфекционную больницу для русских разъездным врачом по борьбе с сыпным тифом. Частые выезды из города позволили Масловой установить связь с армейской разведывательной группой, в которой работала ее двоюродная сестра Анна Полякова.

Выполняя задания разведгруппы, Маслова не заботилась о конспирации… В марте ее вызвали к начальнику полиции. После допроса отправили в городскую тюрьму.

В тесной, сырой камере с маленьким окошечком, через которое еле проникал дневной свет, оказалась еще одна молодая женщина. Маслова не сразу узнала в ней Тамару Чистякову – секретаря комсомольского комитета вагоноремонтного завода. Страшно исхудавшее, почерневшее лицо Тамары было покрыто ссадинами и кровоподтеками. В волосах блестели седые пряди. Руки были неумело забинтованы почерневшими от крови тряпками. Тамара, хорошо знавшая Маслову, рассказала, как ее пытали гестаповцы. «Звери! Кровожадные звери! – думала Анна, слушая подругу с замирающим сердцем. – Тамара скоро будет матерью, а ее пытают…»

Через два дня Маслову неожиданно освободили. Каким-то образом сумел доказать ее «преданность» немецким властям работавший в отделе «здравоохранения» городской управы врач Луцков. Теперь Анна решила действовать осторожней. Но действовать ей уже не пришлось – спустя несколько дней свалил тиф. Большой специалист своего дела, доктор Гриневич спасла девушке жизнь. Но доктор Гриневич не могла спасти Анну от худшей, чем смерть, угрозы – от угрозы фашистских пыток. В бреду больная выдала себя с головой. Трудно было предположить, что полиция и гестапо оставят Маслову в покое. После выписки из больницы следовало ждать нового ареста.

Поэтому Анна, едва встав на ноги, решила бежать. На помощь опять пришел Луцков, хотя и в его сторону давно уже косились гитлеровцы. Пользуясь своим служебным пропуском, Луцков поздно вечером проводил больную на окраину города. Мать Анны выпросила у знакомых лошадь. Ночью они втроем отправились в лес. Путь был неблизкий – больше двадцати километров предстояло проехать полевыми дорогами. Утром в лесу трем беглецам посчастливилось встретить партизана Карпа Ермолаевича Носовца, который после проверки направил их к Озернову…

Влюбленный в свое дело Луцков неплохо организовал медицинское обслуживание в отряде. Особенно это проявилось после налета на Корсики, когда в одну ночь было ранено семнадцать партизан. Медикаментов и перевязочных средств почти не было, но раненые получили необходимую помощь, поправились, были довольны своим госпиталем.

По предложению Коротченкова Луцкова назначили начальником санчасти объединенного отряда, а его помощником по стационару – Маслову. Костенко, Сперанский и Хотеева получили назначение врачами в батальоны. Средних медработников оказалось достаточно, чтобы обеспечить госпиталь и направить по одному медику в каждую роту. Правда, половина из них не имела специальной подготовки, но каждый был способен оказать первую медицинскую помощь.

Боевая учеба партизан по плану Коротченкова подходила к концу. Результаты радовали нас.

Три партизанских отряда быстро слились в единый боевой кулак, поднятый на врага. С полной уверенностью в успехе мы снова поставили на повестку дня разгром станции Понетовка.

РАЗГРОМ СТАНЦИИ ПОНЕТОВКА

Таких были тысячи

ел к концу пасмурный октябрьский день. Землю окутала пелена темных облаков, которые, казалось, опустились до самых вершин деревьев. Воздух пропитался мельчайшими капельками измороси. Сумрачно, сыро, неуютно было в лесу. На извилистой дороге построилась длинная колонна партизан, готовых тронуться в путь.

Только командование знало, когда и на какой объект будет совершен налет. Но люди понимали, что предстоит марш и большой ночной бой, каких еще не было. Об этом говорило все: и тщательная подготовка оружия и снаряжения, и выдача пятидневного запаса продовольствия, и то, что на операцию не брали не только больных и ослабленных, но даже партизан в плохой обуви. И наконец, то, что цель похода держалась в секрете.

Настроение у тех, кто стоял в колонне, было приподнятым. С грустью и завистью смотрели на них товарищи, которым было приказано остаться в лагере. Особенно переживал командир 3-го батальона Озернов. Накануне у него разыгрался флюс, температура подскочила до тридцати девяти, боль не утихала ни на минуту. И все же он готовил батальон к походу, собирался идти и сам.

– У меня прекрасная лошадь, в седле буду чувствовать себя лучше, чем в шалаше, – пытался он убедить командира отряда.

Но Кезиков по настоянию врачей запретил Озернову участвовать в операции и назначил старшим над теми, кто остался в лагере. Батальон Озернова возглавил начальник штаба Петр Родивилин. Комбат обиделся до слез, но подчинился. Тоскливым взглядом провожал он своих ребят, не ведая, что очень скоро и самому придется встретиться с фашистами…

Начальник штаба Коротченков обошел колонну, проверил каждое подразделение, и с разрешения командира подал команду на марш.

Впереди был неблизкий путь – до места первой дневки предстояло пройти более сорока километров, и я решил, пока отряд будет двигаться, заехать вместе с Коротченковым в деревню Артемовну, к учительнице Кузнецовой, о которой много рассказывали озерновцы. Опередив товарищей у переправы через Вороницу, мы с Коротченковым свернули на Артемовну. Лошади шли спорой рысью. Высокий вороной жеребец начальника штаба ревниво следил, чтобы мой буланый не опередил его ни на шаг.

В седле я чувствовал себя теперь легко и уверенно. И обязан этим был своему попутчику. Как-то в первые дни после объединения с озерновцами Коротченков пригласил меня на лесную поляну, где думал провести учебный штурм «укрепленного объекта». А когда мы приехали на место, ехидно улыбаясь, сказал:

– Отличная полянка для джигитовки!

– Особенно для некоторых джигитов, – ответил я ему в тон, имея в виду себя.

– Комиссар обязан быть джигитом, – сказал он так, что это можно было принять и как шутку, и как упрек.

– Согласен, но у меня ни черта не получается. Я новичок. Гляжу на других, вроде все легко и просто, а сам сяду в седло – болтаюсь, как мешок.

– Хотите научу?

– Конечно! Вуду самым примерным учеником.

После краткого теоретического вступления, Коротченков стал до пота гонять меня по поляне и наконец изрек:

– Можете смело ездить, комиссар. Придраться не к чему…

Изредка перебрасываясь словами о предстоящем деле, мы незаметно доехали до Артемовки и остановились у деревянного здания школы. Только одно окно светилось тусклым, красноватым светом – окно школьной квартиры Марии Петровны Кузнецовой.

В просторной, скромно обставленной, но уютной комнате нас встретила пожилая, миловидная женщина с проседью в густых волосах. Увидев моего спутника, она очень обрадовалась.

– Знакомьтесь, Мария Петровна, это наш комиссар, – сказал Коротченков.

– Очень приятно, – ответила она, протягивая руку. – У нас хорошо говорят о лазовцах… Вы не торопитесь? Я чайку приготовлю.

На столе появился небольшой тусклого никеля самовар, чайник с заваркой сушеной малины и баночка чудом сохранившегося довоенного засахарившегося меда. Завязалась беседа. Мария Петровна рассказала, что немцам в Ершичах известно об объединении наших партизанских отрядов. Охрана гарнизона усилилась. Местных жителей заставили вырубить кустарник, подходивший к селу со стороны деревни Танино. Гитлеровцы построили вышку и все дни наблюдают в бинокль за окружающей местностью. А тут еще подмога из Рославля к ним подоспела.

– Когда это было? – спросил Коротченков.

– Вчера перед вечером. Прикатили на восьми машинах.

– Это интересно… Надо, пожалуй, предупредить Озернова.

– А вы разве не к себе едете? – встрепенулась Мария Петровна.

– В том-то и дело, что нет.

– Не беспокойтесь, Тимофей Михайлович, я все сделаю. Пошлю раненько надежную девушку в Пашино к Петьке Максименкову, он знает, как найти Озернова.

По моей просьбе Мария Петровна, поначалу неохотно, а потом все больше оживляясь, рассказала нам о пережитом за пятнадцать месяцев фашистской оккупации.

…Всю жизнь работали сельскими учителями супруги Кузнецовы. Петр Иванович начал учительствовать еще в годы первой русской революции. Педагогический стаж у него был немалый – тридцать пять лет. Более четверти века преподавала в школе и Мария Петровна. С началом войны супруги долго раздумывали, как быть. Фронт приближался, надо было эвакуироваться. Но в глубине души теплилась надежда: фашисты до Артемовки не дойдут… Да и уехать было нелегко. Петр Иванович постоянно хворал, на попечении Марии Петровны находилась дряхлая, почти неподвижная слепая мать. С приходом оккупантов жизнь словно остановилась. Школу закрыли. Большинство учителей уехало.

Но затишье длилось недолго. Оккупанты торопились утвердить новый порядок. В Ершичах они создали районную управу и полицию. Вместо сельских Советов образовали волости. В каждую назначили бургомистра. В деревнях стали править старосты – кулацкие сынки и бывшие уголовники. По заданию фельдкомендатуры бургомистры и старосты составляли списки жителей. В специальной графе против каждой фамилии ставилось «свой» или «чужой». К «своим» относились коренные жители деревни, к «чужим» – все, кто прибыл во время войны. Один за другим вводились непосильные натуральные и денежные налоги.

В Артемовну стали часто заглядывать полицейские из Ершичей и Епишево. Они шныряли по домам, искали коммунистов, депутатов местных Советов, колхозных активистов и… самогонку. Предатели хвастливо кричали о победах гитлеровцев и крушении Советской власти. Но верили им немногие. Каждый день то в одном, то в другом доме появлялись Петр Иванович или Мария Петровна. Они советовали крестьянам учить детей на дому, предлагали свою помощь, невзначай роняли слово о положении на фронте.

Петр Иванович без спора выполнил приказ оккупантов – сдал старенький радиоприемник. А ночью с помощью жены оборудовал в тайнике под полом новую «радиорубку»: он вовремя успел припрятать добротный радиоприемник, которым давно постоянно пользовался.

Каждый день спускался учитель Кузнецов в свой тайник, слушал Москву, а затем нес людям слово правды.

Глубокой осенью 1941 года Кузнецовы наладили связь с местными партизанами. У них на квартире побывали Свиридкин, Лазарев, Носовец, Рыков. По заданию Свиридкина Мария Петровна стала частенько ходить в Ершичи «на прием к доктору». Разговаривая со старыми знакомыми и друзьями, Кузнецова узнавала о расположении гарнизона в Ершичах, об обстановке в районе, запоминала фамилии предателей, переметнувшихся к фашистам.

Радиоприемник Петра Ивановича работал безотказно. Учитель записывал важнейшие сообщения и передавал их односельчанам и партизанам. Ему помогала племянница комсомолка Лина Полубинская, бежавшая из Рославля в первые дни оккупации. По заданию командования отряда Петр Иванович присматривался к проживавшим в деревне окруженцам, осторожно наводил их на мысль о возможности снова обрести оружие. Многие понимали его с полуслова, старались скорее включиться в борьбу с оккупантами. Но Петр Иванович не торопился. Только убедившись в надежности человека, он переправлял его в отряд.

Обо всем этом пронюхали гестаповские ищейки. В конце мая в деревню нагрянули полицаи из Рославля и Епишева. В квартире Кузнецовых перевернули все вверх дном, обшарили школу. И хотя ничего не нашли, Петра Ивановича арестовали и увезли в Епишево, а через день переправили в рославльскую тюрьму.

Уверенная, что никаких улик у полиции нет, Мария Петровна сделала все, чтобы вызволить мужа из беды. Но спасти Петра Ивановича не удалось. Близкие люди окольными путями узнали: Петр Иванович, не выдержав пыток, потерял рассудок. Фашисты не нашли нужным возиться с больным стариком и расстреляли его.

С великой болью восприняла Мария Петровна эту страшную весть, но мужественно справилась с тяжелым горем. Взяла себя в руки и уже через несколько дней, осунувшаяся, поседевшая, но еще более собранная, строгая, вернулась из Рославля в Артемовну. Вернулась, чтобы продолжать то дело, за которое погиб ее муж.

Прежде всего она отправила в партизанский отряд свою племянницу Лину. Марии Петровне казалось, что девушка еще не обладает выдержкой, необходимой подпольщику. Окружающим было сказано, что Лина вернулась в Рославль, к матери.

Опасаясь слежки, Мария Петровна трижды меняла местожительство. Но ее квартира всегда служила явкой для партизанских разведчиков. Каждое такое посещение грозило гибелью добровольной помощнице партизан. Старая учительница хорошо понимала это, но не склонила головы перед опасностью, не перестала выполнять свой патриотический долг.

Жизнь Марии Петровны Кузнецовой стала более спокойной только после того, как заметно выросли силы партизанского отряда Озернова, как расширилась зона его влияния. Староста и другие прихлебатели оккупантов куда-то сбежали. Ни полицейские, ни гитлеровцы появляться в деревне в одиночку или мелкими группами теперь не осмеливались. Ну а если обрушивался крупный отряд карателей, то пересидеть вместе с другими жителями несколько дней в лесу было совсем не трудно. Не то что раньше, когда ежеминутно приходилось ждать ареста или расправы…

Было далеко за полночь, когда мы с Коротченковым распрощались с гостеприимной учительницей, а часа через два догнали отряд. Всю дорогу находился я под впечатлением этой встречи. Беспартийная сельская учительница, а какая силища, какая беззаветная преданность Родине, партии, какая святая вера в правоту нашего дела!

К рассвету отряд прибыл на место дневки – в бывший лагерь лазовцев в Орлином Гнезде. От лагеря осталось одно пепелище.

Всю ночь шел мелкий, но спорый дождь. Люди промокли. Командир приказал выставить охранение, развести костры, обсушиться, позавтракать. Только после этого партизанам разрешили соснуть. Я тоже с удовольствием пристроился к костру, прислонился к стволу разлапистой ели и тут же задремал.

Проснулся где-то около полудня от зябкого озноба. Костер давно погас. Тесно прижавшись друг к другу, безмятежно спали партизаны. Поблизости ярко пылал костер караульной роты: возле него бодрствовало дежурное подразделение. Там же сидели капитан Клюев и представитель Западного штаба партизанского движения подполковник Архангельский. Было ясно, что оба не сомкнули глаз. Архангельский прилетел в наш партизанский край несколько дней назад и остановился в отряде Данченко. Приехав к нам познакомиться, подполковник узнал о решении командования отряда напасть на железнодорожную станцию. Он очень заинтересовался этим – таких операций здешние партизаны еще не проводили – и решил принять участие в бою. Предварительно Архангельский передал приказ отряду Толочина разгромить одновременно соседний разъезд Зверинка.

– Не спится? – спросил я, подходя к костру.

– Надо объявлять подъем, – взглянув на часы, сказал Клюев.

– Пора, – подтвердил Архангельский.

– Пожалуй, время, – согласился я. – Пойдемте к командиру.

Немного погодя собрались командиры и политработники. Коротченков зачитал приказ о нападении на станцию Понетовка, четко определил задачи каждому подразделению. 1-й батальон берет станцию, перебрасывает основные силы к шумовскому аэродрому и имитирует нападение на аэродром. 2-й действует на левом фланге, захватывает станционный поселок, образует заслон со стороны Кричева и уничтожает станционные сооружения и подвижной состав. 3-й батальон участвует в налете на станцию на правом фланге, выходит на железнодорожное полотно, оставляет роту как заслон со стороны Рославля, остальными силами помогает 1-му батальону сковывать гарнизон аэродрома.

– Это очень важно, – предупредил Коротченков. – Численность гарнизонов аэродрома и станции превышает численность нашего отряда. Да и вооружены гитлеровцы лучше. Разгромить оба гарнизона сразу нам не под силу. Поэтому один надо парализовать, чтобы уничтожить другой.

Узнав содержание приказа, отряд забурлил, как весенний поток. Всем была по душе предстоящая схватка. Особенно радовались в батальоне Щербакова. Тут не забыли гибель двух товарищей в лесу под Понетовкой и горели желанием отомстить за них.

Командиры подразделений еще раз проверили оружие. Политруки провели беседы с людьми. Секретари парторганизаций и партгрупорги напомнили коммунистам об их особой роли в бою. Врачи батальонов со своим персоналом уточнили порядок предполагаемой эвакуации раненых. Ну, а старшины… с огорчением констатировали, что запасы продуктов тают быстрее, чем течет время.

Отряд снялся с места и быстро двинулся по лесным дорожкам вверх по течению Ипути. В назначенный срок партизаны пересекли Мухинский лес, миновали деревни Изборовщина и Дунаевщина и достигли Понетовского леса. Но здесь начались неприятности. Тьма стояла непроглядная. А под ногами сплошные мочажины, бурелом. Движение почти застопорилось. Время подходило к двенадцати, надо бы, как задумано, начинать бой, а до станции, судя по паровозным гудкам, еще несколько километров.

Ровно в двенадцать со стороны разъезда Зверинка донеслись пулеметные и автоматные очереди. Мы остановили колонну, стали прислушиваться. Сомнений не было – Толочин напал на разъезд. Это ломало весь план. По приказу отряду Толочина отводилась вспомогательная роль. Ему предстояло напасть на разъезд, где не было гарнизона, но напасть только после того, как закипит бой на станции, затем подорвать стрелки, пути и двигаться обратно. В тот момент трудно было судить, почему произошло иначе. Возможно, отряд Толочина неожиданно наткнулся на немцев… Как бы там ни было, а гарнизон станции этим наверняка поднят на ноги.

Коротко посовещавшись, командир решил перенести операцию на следующую ночь и отойти на дневку к опушке Мухинского леса. На месте был оставлен только командир взвода разведки 3-го батальона Илья Игумнов с тремя разведчиками.

Меня очень взволновала вся эта история. Первая боевая операция объединенными силами начиналась с неудачи, пусть мелкой, но все-таки неудачи.

– Не беспокойся, комиссар, – попытался подбодрить меня Коротченков. – Все будет в порядке! Мы не учли одну деталь – хотели напасть тринадцатого, а это ведь чертова дюжина. Какая может быть удача?

– Ты автор плана. Почему забыл про чертей?

– Всего не предусмотришь. Зато завтра четырнадцатое, день праздничный – Покров. Земля снежком покрывается. Вот и покроем фашистов белым саваном.

Спокойствие и уверенность Коротченкова передались людям. Обходя батальоны, я убедился, что настроение у партизан нормальное. Одни уже отдыхали, другие готовились к отдыху. Я же просто не находил себе места. Несколько раз укладывался, вставал, проверял посты, снова ложился. Только под вечер усталость взяла свое. Проспал два-три часа.

Вскоре вернулся Илья Игумнов со своими ребятами. Ничего тревожного на станции не обнаружено.

В числе разведчиков я с удивлением увидел Тоню Фигловскую, она ходила на разведку Понетовки еще из лагеря. Сразу по возвращении двинулась вместе с отрядом. Три конца, которые отмахала девушка, составляли в общей сложности более двухсот километров. Теперь Фигловской предстояло идти в бой.

– Как самочувствие, Тоня? – спросил я.

– Отличное!

– А ноги?

– На своем месте, товарищ комиссар! – ответила девушка, лукаво улыбаясь.

Вокруг засмеялись.

– Один – ноль в пользу Тони! – выкрикнул Коротченков, продолжая заразительно смеяться.

Хотя результаты разведки были успокаивающими, мы все же перенесли час нападения на станцию – с двенадцати на два часа ночи.

– Пусть разоспятся паршивцы, – говорил Коротченков, – легче бить будет! А отойти всегда успеем – лес рядом.