Текст книги "Пригорьевская операция"

Автор книги: Николай Шараев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Даешь Понетовку!

На этот раз отряд точно и вовремя вышел на исходные позиции. Батальоны разделились и, развертываясь, стали приближаться к станции. Подходы к ней оказались на редкость удобными. В двухстах метрах от станционных путей стеной стоял лес. 1-й и 2-й батальоны беспрепятственно вышли на опушку и залегли в ожидании сигнала. 3-й батальон неожиданно наткнулся на вражеский секрет. Немецкий пулемет и несколько автоматов вынудили наших остановиться и залечь. В ту же секунду батальоны Коновальчука и Щербакова обрушили на станцию и вытянувшийся на северо-запад поселок шквал огня.

Застрочили пулеметы и автоматы. Над поселком рвались мины партизанского миномета. Его принесли на плечах щербаковцы.

Заметив заминку в 3-м батальоне, Коротченков подбежал и скомандовал:

– Третий батальон! Родивилин! Вперед! За мной!

Петр Родивилин, политрук Иван Блинов, командир взвода Исаак Кошепаве, а за ними и все остальные рванулись вперед.

– Ура-а-а! – понеслось над притихшим лесом.

Бой развивался молниеносно. Застигнутые врасплох, гитлеровцы выскакивали из домов в одном белье и падали, сраженные партизанскими пулями. Батальон Коновальчука с ходу овладел станционными путями и постройками. Оставив взвод для блокады вокзала, Коновальчук с остальными партизанами двинулся к аэродрому. К нему присоединились две роты из батальона Родивилина, занявшие перед тем восточную окраину станции. Одну роту Родивилин поставил в качестве заслона со стороны Рославля.

Батальон Щербакова без потерь взял поселки, перебил основную часть гарнизона. Теперь дело было за подрывниками. Их командиру Юрию Осадчему работы было по горло, он метался от одной группы к другой, подсказывая, как лучше заложить заряд под стрелочный перевод, водокачку и другие объекты, чтобы экономнее расходовать взрывчатку. Сильные взрывы сотрясали землю. Буйно горели складские помещения, все ярче освещая территорию.

Нелегким орешком оказалось для взвода, оставленного Коновальчуком, станционное здание. Фашисты, видимо, не очень уютно чувствовали себя на оккупированной территории. Здание вокзала они укрепили весьма основательно, даже обнесли второй стеной метра в два высоты. Из окон, как из бойниц, гитлеровцы вели яростный огонь, не подпуская партизан ни на шаг. Несколько наших было ранено.

Мы с Коротченковым задержались у взвода, штурмовавшего станционное здание, да так и остались здесь до конца боя. Через несколько минут к нам присоединились капитан Клюев с неразлучным адъютантом Ванюшкой Ивановым и политруком штабной роты Михаилом Капитоновым. Оценив обстановку, Коротченков приказал командиру взвода оттянуть людей из зоны, освещенной пожаром, и строго следить, чтобы немцы не удрали. При себе он оставил одно отделение с пулеметом и шестью автоматами. Сосредоточив огонь по окнам, мы перебежками почти вплотную приблизились к зданию и укрылись за поленницей дров.

– Собрать гранаты! – приказал Коротченков.

Гранат оказалось всего три, в том числе одна лимонка.

– Маловато, черт возьми! – сказал Коротченков. – Но в Корсиках было не больше, а школу с фашистами зажгли!

Охотников бросить гранаты нашлось больше, чем требовалось. Каждый уверял, что он чуть ли не перворазрядник по гранатометанию. Но ни Иванов, ни Капитонов, ни Клюев в окна не попали. Шлепнувшись о стену, их гранаты взорвались, не причинив вреда врагу.

– Надо поджечь! Без этого их не возьмешь, – сказал Коротченков. – Бензина не найдется?

– Бензин есть, – ответил молодой партизан Петр Новиков. – Недалеко отсюда я видел бензохранилище. Проверить?

– Проверь и тащи, что найдешь!

Новиков, не сгибаясь, метнулся через простреливаемую противником зону и исчез в темноте. Через несколько минут он появился с ведром.

– Прикрыть Новикова огнем! – скомандовал Коротченков.

Пулемет и автоматы дружно ударили по окнам. Воспользовавшись этим, Новиков рванулся к зданию и успел незамеченным проскочить самое опасное место. Прижавшись к стене, он хладнокровно осмотрелся и пополз к тамбуру главного выхода на перрон, осторожно передвигая драгоценное ведро. Остановился он рядом со станционным колоколом. Мы поняли это, услышав три звонких удара, Вслед за ними вспыхнул огонь.

Старое деревянное здание быстро разгоралось. Гитлеровцы попытались вырваться из огня через запасный выход на южной стороне. Но здесь их встретили партизанские пули.

Петя Новиков пробрался к нам с пустым ведром в руках.

– Не зря подал я фашистам третий звонок, – отрапортовал он, довольный удачей.

Последний очаг сопротивления противника был уничтожен. Коротченков поручил капитану Клюеву проверить еще не охваченную огнем часть здания, забрать трофейное оружие и документы. Проникнуть в вокзал можно было только с южного входа, у которого только что утихла схватка. Когда Клюев приблизился к двери, от крыльца метнулся человек и скрылся за углом.

– Фриц! Держите! – крикнул капитан, бросаясь вслед, но гитлеровец точно сквозь землю провалился.

Мы с Коротченковым в это время ходили по путям – проверяли, все ли уничтожено. Батальон Щербакова времени зря не терял. Пылали не только склады, пакгауз, но и все вагоны длинных товарных составов. Бой на станции можно было считать законченным. Комбат Щербаков доложил:

– Подорвано двенадцать стрелочных переводов, водокачка и водонапорная башня, два семафора, уничтожено шесть складов и сенобаза. Подожжено около семидесяти вагонов с зерном, картофелем и прессованным сеном.

– Все закончили? – спросил Коротченков.

– Все! Мы бы давно управились, да долго с вагонами возились: никак не хотели гореть. Хорошо – напали на склад с горючим, сразу пошло по-другому.

– Вот и навели партизаны у немцев на станции полный порядок, – с удовлетворением резюмировал Коротченков. – Теперь можно отдохнуть. Пойдем, комиссар, на КП, доложим командиру.

…Оставив разгромленную Понетовку, отряд возвращался на базу. Разгоряченные боем, партизаны не замечали усталости. Шумно, многоголосо обсуждали итоги операции. Они были блестящими: убито более ста гитлеровцев, противнику нанесен огромный материальный ущерб, на несколько дней выведена из строя станция. Но в тот момент, вгорячах, результаты боя невольно преувеличивал каждый.

– Станция выведена из строя недели на две, не меньше! – говорил один.

– Да что ты! – поправляли его. – Самое малое – на месяц!

Веселый смех доносился из штабной роты. Николай Бронебойный, как всегда, без тени улыбки сообщал о своих «подвигах».

– Что там у вас на станции! – укоризненно говорил он Капитонову. – Постреляли, постреляли – и делу конец. Видел бы ты, как я фашиста на штык наколол!

– Откуда же штык взялся? – еле сдерживая смех, спросил Капитонов. – У тебя-то на вооружении только немецкий крюк.

– Штык, говоришь, откуда? В горячке у кого-то из ребят выхватил винтовку со штыком.

– Ну, поехала душа в рай, – резюмировал Капитонов под громовой хохот товарищей. – А на будущее запомни: нет ни у кого из нас винтовок со штыками. Нет, и не предвидится. Ясно?

Чем дальше уходили мы от Понетовки, тем тише становились разговоры и шутки. Вступали в права строгие требования дисциплины. Начинала сказываться и усталость. Но близкой остановки не предвиделось. До рассвета надо было поглубже вклиниться в Мухинский лес, чтобы обезопасить себя от преследования.

На кратковременном привале меня разыскал Илья Игумнов и сказал, что плохо с Тоней Фигловской.

– Ранена?

– Нет, но идти дальше не может. Ноги распухли, шагает босиком.

– Немедленно посадите на лошадь!

– Все лошади заняты ранеными, свободны только две – командира и ваша.

– Берите мою.

Игумнов поблагодарил и заторопился к своим разведчикам. Спустя несколько минут он привел еле ковылявшую Тоню. Девушка чувствовала себя неловко, тяжело переживала случившееся.

– Извините, товарищ комиссар… Не думала, что так могут подвести ноги, – сказала она сквозь слезы.

– Ничего, Тоня, не волнуйтесь. Садитесь на лошадь. На большом привале медики окажут вам помощь.

Над лесом уже поднялось погожее осеннее утро, когда колонна свернула с дороги и остановилась в старом хвойном лесу. Партизаны с радостью располагались на отдых. Задымили костры. Пошли в ход последние запасы продуктов. Но не успела закипеть вода в котелках, раздалась команда:

– Воздух!

На предельно малой высоте над нами прошел вражеский самолет-разведчик. Сомкнувшиеся кроны деревьев на этот раз, видимо, помешали летчику заметить партизан. Но отдых был нарушен. Через равные промежутки времени самолет снова и снова появлялся над местом расположения отряда. Чтобы не демаскировать себя, погасили костры и завтракали всухомятку.

За следующую ночь и часть дня мы рассчитывали дойти до лагеря, но пришлось остановиться на дневку километрах в пятнадцати: противник настойчиво продолжал разведку с воздуха. Двигаться днем было рискованно. К вечеру на стоянку прибыли разведчики, которые проверяли через местных жителей результаты налета на Понетовку. Они в основном подтвердили первоначальные данные и рассказали одну деталь, развеселившую партизан. Немецкий офицер, которого преследовал капитан Клюев, был не кто иной, как комендант станции. Скрыться от преследования ему удалось весьма необычным способом. Видя, что бежать некуда, комендант влетел в уборную и, не раздумывая, махнул через очко вниз: страх за собственную шкуру оказался сильнее зловония. Из этого убежища его извлекли через несколько часов. Целый день отмывался комендант, обливался одеколоном, пил шнапс, закатывал истерику, а ночью куда-то исчез. Говорят, получил отпуск и укатил домой домываться…

Радость победы в Понетовке была омрачена тем, что мы застали в лагере.

На месте стоявших в строгом порядке шалашей лежали груды пепла. Лишь от штабного шалаша сохранился скелет из обуглившихся перекладин. Через день после нашего ухода в Понетовку гитлеровцы напали на лагерь.

– Предупредили меня вовремя, – рассказывал Озернов. – Но что я мог предпринять с оставшимися людьми? Боеспособных чуть больше взвода, а остальные – раненые, больные да женщины из санитарной и хозяйственной части. Я считал своей задачей сохранить людей и радиостанцию. Хорошо, что это удалось сделать. Здорово помог дядька Роман…

Когда с поста от Воронины сообщили, что к лесу движется большой отряд оккупантов, Озернов собрал всех людей и приказал быстро подготовиться к уходу.

– Дядька Роман, в голову колонны! Веди туда, где можно укрыться и пересидеть, пока наши вернутся из Понетовки!

Роман Семенович Анодин спокойно и уверенно повел партизан еле заметной тропинкой. Пропетляв по лесу около часу, они забрались в глухие заросли и отсиживались там до вечера. Внимательно прислушиваясь к стрельбе карателей, прочесывавших лес, Роман Семенович безошибочно определял, какие лесные квадраты они уже прошли. Ночью он перевел партизан туда, где днем побывали гитлеровцы, и нашел место, также хорошо скрытое от чужого глаза.

Наутро фашисты стали прочесывать те участки, где накануне отсиживались партизаны. Расстреляв десятки тысяч патронов и не встретив ни одного партизана, каратели сожгли лагерь и отправились рапортовать по начальству «о разгроме партизан».

…А в лагере снова кипела жизнь. Уже в день нашего возвращения Белов выпустил очередной номер газеты, посвященный победе партизан. Художник Шлихенмайер оживил его чудесными карикатурами. Номер получился содержательный и остроумный. Каждый с удовольствием прочитал о штурме станции, вдоволь посмеялся над карикатурой, изображавшей нырнувшего в клозет немецкого коменданта. С улыбкой рассматривали два рисунка, посвященные Николаю Бронебойному. На одном наш штатный балагур накалывал на несуществующий штык фашиста, а на другом боязливо обстреливал пустую будку путевого обходчика. Вокруг газеты собиралось столько народу, что пришлось снять ее с подставки и по очереди отправлять в подразделения.

Коротченков тщательно подготовил и провел разбор боя. Вооружившись большой красочной схемой, он три часа втолковывал командирам и политработникам батальонов, рот, самостоятельных подразделений, где, кем и какие были допущены ошибки.

Я восхищенно слушал Коротченкова: как умело предостерегал он от шапкозакидательства, как толково учил управлению боем.

Особенно много хлопот было, естественно, у наших хозяйственников. Начхоз Лазарев, не теряя ни минуты, занялся восстановлением пекарни, энергично налаживал питание. Его заместитель по строительству инженер Сухин деятельно готовился к строительству нового, зимнего лагеря, чертил схемы размещения землянок, проверял, у всех ли есть пилы и топоры.

По-прежнему вели боевую работу разведчики и диверсионные группы. Ежедневно передавали мы на Большую землю сводки о движении железнодорожных эшелонов и автоколонн с войсками и военными грузами противника. Регулярно дежурили по ночам на железной дороге между Брянском, Рославлем и Кричевом по нескольку диверсионных групп, выжидая момента, чтобы пустить под откос эшелон.

Возобновился приток в отряд новых людей из Ершичского, Рославльского и Шумячского районов Смоленщины, из Климовичского и Костюковичского районов Белоруссии.

ПРИГОРЬЕВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Неожиданные разногласия

олодные октябрьские ночи заставили нас перейти в новый, недостроенный лагерь. Полностью были готовы только штаб, госпиталь и по одной землянке на два взвода. Правда, землянки были капитальные, просторные и удобные. Строительство же четырех бань, штабной и батальонных кухонь, хозчасти, санчасти, штабов батальонов и землянок на каждый взвод шло полным ходом.

– Замечательное место нашел дядька Роман! – восхищались партизаны, придя в новый лагерь. Здесь можно жить до конца войны.

Лагерь стоял на возвышенности, в хорошем хвойном лесу, в нескольких километрах от деревень Прыща и Малаховка. Вблизи протекал небольшой ручей с холодной чистой водой и множеством родничков. В трех километрах партизаны облюбовали большую поляну под аэродром.

Место было удобным не только для жилья, но и для обороны. В этом мы убедились спустя месяц.

Переход в новый лагерь совпал с получением приказа Центрального штаба партизанского движения о реорганизации отряда в бригаду, что здорово повысило боевой дух партизан. Бригада… Это слово поднимало людей в собственных глазах, невольно подтягивало и дисциплинировало. Особенно импонировало новое название бывшим военным. В день, когда был объявлен приказ, появилась песня о бригаде лазовцев. В тот момент я не записал слов, а теперь удалось восстановить только два куплета. Пели на мотив «Раскинулось море широко».

 
Раскинулся лагерь бригады
В Смоленском лесу фронтовом.
Дрожите, фашистские каты, —
За Родину мстить мы идем!

Мы бьем вас в бою, из засады,
Взрываем мосты, поезда.
Мы мстим за народ беспощадно!
Не дрогнем нигде, никогда!
 

Далеко от нас, у берегов могучей Волги, шла гигантская битва за Сталинград.

Как там, на Сталинградском фронте? Об этом были все мысли и разговоры. О том, как напрягает силы фашистская Германия, чтобы не проиграть эту битву, мы, партизаны, могли судить не только по сводкам Совинформбюро. По железным дорогам южного направления непрерывно шли с запада вражеские эшелоны с живой силой и техникой. Бригада имени Сергея Лазо, как и другие четыре бригады, созданные на базе отрядов, действовавших в Клетнянских лесах Брянщины, стремилась всячески затормозить переброску сил противника. Диверсионные группы безвылазно находились у железных дорог – подрывали поезда, пути. Задумывались крупные диверсии, которые приостановили бы движение не на часы, а на целые дни.

Оккупационные власти и охранные войска принимали контрмеры. На всех станциях и в населенных пунктах, находившихся между железной дорогой и лесами, были поставлены небольшие гарнизоны для перехвата партизан-подрывников. Местных жителей заставили срубить деревья и кусты на сто пятьдесят – двести метров от железнодорожного полотна. Образовавшиеся завалы во многих местах заминировали. В ночное время вдоль железнодорожной линии выставляли охрану из полицаев. Охранника, во время дежурства которого случалась диверсия, немедленно расстреливали. Каждое утро железнодорожное полотно обследовали саперы с миноискателями.

Все это осложнило, но не остановило рельсовую войну. Пришлось увеличить численность диверсионных групп и усилить их автоматическим оружием. Мины нажимного действия были заменены более эффективными. И хотя теперь реже удавалось пускать под откос поезда, зато чаще взрывали партизаны большие отрезки железнодорожного полотна, на восстановление которого требовалось немало времени.

К ударам партизан по вражеским коммуникациям прибавились ощутимые удары подпольщиков, действовавших на крупных станциях. Время от времени по неизвестным причинам взрывались на перегонах паровозы, загорались цистерны с горючим…

Штаб бригады принял решение разгромить станцию Пригорье. Мысль об этом возникала и раньше. Еще при первом знакомстве с Коротченковым я поинтересовался его мнением о возможности нападения на Пригорье. Посмотрев на карту, он с минуту подумал и ответил:

– Вполне возможно, но силенок надо порядочно!

Тогда мой вопрос не был вызван какими-либо конкретными соображениями. Мне было все равно – Пригорье или Подетовка. Интересовался я этой станцией лишь потому, что первую попытку лазовцев напасть на Понетовку сорвал затесавшийся в наши ряды предатель. Теперь, когда мы располагали о Пригорье данными разведки, знали окружающую обстановку, было ясно, что предстоящую операцию нельзя сравнить по значимости, сложности и трудности ни с одной из тех, что нам уже удалось провести.

Линейная станция Пригорье, мало кому известная до войны, приобрела в то время для оккупантов весьма существенное значение.

Советская авиация все чаще бомбила рославльский железнодорожный узел, через который шли поезда на юг и на Западный фронт. Одноколейка Рославль – Сухиничи, проходившая по лесному району, не успевала полностью обеспечивать грузами Кировский участок фронта. Поэтому немцы перенесли часть грузовых операций на Пригорье. Отсюда до фронтовых тылов было чуть больше шестидесяти километров по довольно приличным грунтовым дорогам.

После разгрома партизанами Понетовки оккупанты резко усилили гарнизон на станции Пригорье. С южной стороны были сооружены два дзота, вырыты окопчики. Однако главная трудность для нас заключалась не в этом. От места дислокации бригады до станции было более семидесяти километров, а ближайший лес находился от нее в двадцати пяти километрах. Параллельно железной дороге, в двух-трех километрах южнее, проходило шоссе Рославль – Брянск. До Рославля по нему двадцать четыре километра, до станции Сещинская и огромного аэродрома семнадцать. В обоих пунктах фашисты держали войска, которые по шоссе быстро могли подойти на помощь пригорьевскому гарнизону.

Пока велась разведка и шли общие приготовления к операции, мнение командования бригады было единым. Но как только возникла мысль разгромить станцию накануне двадцать пятой годовщины Октябрьской революции, командир бригады Кезиков заколебался. На предложение Коротченкова он ответил:

– Бросьте об этом думать! Обстановка сейчас неблагоприятная. Изменится в нашу пользу – пойдем на Пригорье. А пока будем действовать только диверсионными группами.

Разгорелся горячий спор. Я предложил разобраться во всем детально, внимательно выслушать соображения начальника штаба Коротченкова, разработавшего план операции.

– Я продумал, Григорий Иванович, все детали, – начал Коротченков, развертывая карту. – Мы располагаем точными данными о гарнизоне. Совершенно ясна и обстановка вокруг. При всей сложности операции сил у нас вполне достаточно, чтобы выполнить ее.

– Это будет достойный подарок лазовцев к празднику Октября! – добавил Винокуров.

– Это будет авантюра, а не подарок! – сердито парировал Кезиков.

– Разрешите продолжать, товарищ командир? – спросил Коротченков.

– Продолжай.

– Гарнизон противника насчитывает пятьсот пятьдесят человек. Около ста солдат расположены в деревне Пригоры, в семистах метрах южнее станции, остальные – в здании средней школы и в домах станционного поселка. Вооружение – батарея легких минометов, тридцать пулеметов и до согни автоматов.

– Чтобы напасть на такой гарнизон, надо поднять всю бригаду, – прервал Кезиков. – И то будет мало. А лагерь на кого оставим? Один урок мы уже получили…

– Я полагаю, для нападения на Пригорье потребуется не более шестисот человек, – сказал Коротченков, словно не замечая настроения командира. – У нас почти девятьсот. Хватит и для охраны лагеря.

– Я полностью согласен, – поддержал Клюев.

– Да разве только в этом дело? – вырвалось у Кезикова.

– В чем же еще?

– А расстояние до Пригорья! А окружающая обстановка! А время! Потребуется ночь, чтобы только дойти до станции от леса. А когда проводить бой? Утром, что ли!

– Эту проблему можно решить, – не сдавался Коротченков.

– Каким образом?

– Прошу обратить внимание на карту… В одну ночь можно совершить марш от лагеря до северной опушки Мухинского леса. Следующей ночью пройдем поле между Рославлем и Пригорьем, пересечем шоссейную и железную дороги, вклинимся в Банковский лес, продвинемся поближе к станции и устроим дневку. В третью ночь дадим бой и вернемся в лес. При хорошей организации это, безусловно, возможно.

– А если бой затянется? Если из Рославля и Сещинской немцы подбросят на машинах новые силы, закроют нам выход. Тогда что? – стоял на своем Кезиков.

– Все это не исключено, конечно. Но и мы примем свои меры. Перекроем шоссе заслонами… А вообще-то – каждый серьезный бой связан с риском.

– Я не могу рисковать бригадой! – отрезал Кезиков.

Спор затянулся. Я предложил оставить вопрос открытым и вернуться к нему утром. В глубине души надеялся, что в разговоре один на один смогу переубедить Кезикова. Но командир бригады твердо стоял на своем.

Что было делать? Я видел в бою Коротченкова, верил ему, верил в его план, верил в людей.

Но и в доводах Кезикова были серьезные аргументы. Речь, по существу, шла не о Пригорье, а о том, следует ли переходить к большой рельсовой войне, крупным диверсиям, требующим риска, или ограничиться действиями мелких диверсионных групп. Не было сомнений, что коммунисты бригады всегда поддержат разумный риск, который может принести наибольший урон врагу.

Однако о том, чтобы обсуждать действия командира бригады, не могло быть и речи. Это подорвало бы его авторитет, а следовательно, и боеспособность бригады. Посоветовавшись, мы с Винокуровым сошлись на том, что надо искать помощь у представителя Западного штаба партизанского движения. Не сказав никому ни слова, мы сели на лошадей и поскакали в 1-ю Клетнянскую бригаду, где находился после разгрома Понетовки Архангельский…