Текст книги "Вид с больничной койки"

Автор книги: Николай Плахотный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Теперь опять стало модно кичиться своим аристократизмом, – размышляла звездочет, она же первая дама августовского заезда. – Этой весной меня вдруг потянуло в монастырь, на исповедь. Захотелось очиститься, стать с души суемудрие, тщеславие и иже с ними.

– Вы хотите сказать…

– Правильно, угадали… Всю жизнь сатану тешила: двурушничала, скрытничала. Служила и нашим и вашим. Вот и в августе девяносто первого как дуреха побежала к Белому дому. Готова была жизнь отдать за один только образ своего кумира. Да, слава богу, вскоре поняла, что он и сам оказался… двоедушным лицемером. Так вот и случился на Руси раскол, третий или уже четвертый по счету за всю нашу историю.

– И на какой же день вы прозрели?

– Точно не помню… Я ж туго думка. Мне нужен срок немалый. Помог Карл Маркс, озарил его тезис…

– Бытие определяет сознание! – молвили мы в один голос.

От врожденной угловатости и прямолинейности своей натуры часто попадал я впросак, проигрывал в апогее. Одна из моих жен дала мне такую деловую характеристику: «Летаешь ты, дружок, немного выше сороки-белобоки и пониже порхатого скворца». Действительно, хищником никогда не был, но и на стервятину не зарился. Кстати сказать, более четверти века состоял действительным членом охотничьего союза. И за все дарованные сезоны из своей новенькой двустволки всего дважды выстрелил; зато наповал сразил бешеную собаку. Ну и, пожалуй, самое главное… То ли по лености ума, то ли по инерции души, дожив до седых волос, будто таким и родился, в сердце своем ношу одну-единственную молитву, которую адресовал Богу-Отцу Иисус Христос: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…». Кроме того, наизусть знаю (еще со слов отца) пролетарский гимн «Интернационал»… Рабочая карьера меня нисколько не вдохновляла. Снеговые вершины обходил долинами или ущельями. Путь к заданной цели часто удлинялся вдвое, а то и втрое. Потому высоко и не взбирался. Зато первоначально данные природой душевные силы не растратил на кружения, на интриги. Соответственно, значит, и богатства не нажил. Унаследованную малую собственность без сожаления нустил на ветер. Ныне помышляю даже не о благоустроенной богадельне – всего лишь о монастырской келье где-либо в таежной глубинке.

Мечту заветную выболтал в первую же встречу нечаянной больничной узнице. Ирину Сергеевну это ничуть не удивило, словно это было ей откуда-то ведомо, я же лишь подтвердил информацию. За что был награжден милым комплиментом: меня сравнили со светским львом. Намекнув, что выдающиеся из оных логически завершали жизненный путь в скиту… Так, дескать, было прежде, ныне же снова в обычай входит.

В порыве чувств нежно приложился я к руке потомственной аристократки, чем в свою очередь поверг даму в смущение. Она зарделась, как хуторяночка, но руку не отдернула.

Сюжет паче чаяния усложнился. На повороте кривоколенного больничного коридора замаячил знакомый силуэт. Опираясь на резную трость, в наш край неторопливо двигалась наша общая знакомая Нина Николаевна. Несколько дней кряду не появлялась она «в свете» – по слухам, у нее несколько обострился легочный процесс. Да и вообще последнее время в их палате не все было благополучно. Одну соседку в спецклинику отвезли, другую переместили в реанимацию – судьба пока не известна. До последней минуты она держалась молодцом, хорохорилась. Перед отправкой на первый этаж Д. уже почти в дверях вернулась за косметичкой. Затем, улучив момент, прильнула щекой к руке сопровождающего, тихо, но выразительно проговорила: «Я согласна на все, даже на замену…» Доктор, особо не церемонясь, ответил: «Проще к шее пришить чужую голову, чем внедрить легкие реципиента». Сказано было просто, но доходчиво. Похлопал пациентку по плечу, лихо покатил к грузовому лифту громыхающие дроги.

После того прошло уже денька четыре. На освободившуюся койку никого пока не положили. По больничным признакам, добрый знак.

Нина Николаевна на расстоянии нас проинформировала: «Все в порядке, все в порядке». Затем, опершись на мой локоть, доверительно осведомилась:

– Надеюсь, сэр, ваши дела тоже о'кей?

Сама она «парень» хоть куда, за словом ни в карман, ни в сумочку не лезет. С врачами держится на равных. Всю сознательную жизнь Нина Николаевна трудилась под крышей НИИ оборонного комплекса союзного значения, была «знаковой фигурой». Только после ее росчерка пера визу ставил сам главный конструктор.

Вот таков контингент наших, громко говоря, «клиник», кои, да простит меня министр Зурабов за невольное сравнение, мало чем отличаются от чумных бараков прошлого века. Богатеньким же, очень деловым, а также субчикам со связями круглосуточно открыты двери элитных клиник. Право на вход сюда дают особые, дорогостоящие – десятки тысяч долларов в год! – полисы. Можно и за наличные – хоть в ЦКБ, в бывшую «кремлевку», где прежде врачевали, скажем так, не кого зря, а людей почтенных, знатных, особо заслуженных. Теперь все пошло кувырком. Из-за дурных денег вся жизнь пошла наперекосяк. Утратили свою роль и значение нравственные ценности, нарушились моральные основы, ослабли правовые скрепы общества. Объявлена монетарная революция! Все и вся позволено… Совершивший подлость, низость сам перед собой оправдается – совесть не будет грызть грешную душу, ибо теперь «так принято». Ежели ворюгу схватят за руку, – откупится, ну в крайнем случае отсидит. Зато по выходе будет жить припеваючи на банковские проценты от вклада, – или бизнес заведет. По статистике, более миллиона россиян коротают сроки на нарах, потом их видят на Канарах или в Куршавеле. В два раза больше милых уголовников скрывается от правосудия, находятся в бегах. Столько ж ждут свою очередь в камерах СИЗО. Это ежели всех пересчитать – едва ли не десять процентов имеют криминальную причастность. Старую поговорку переиначили на новый лад: «Доброму молодцу грязь не в укор!».

Известно, человек ко всему привыкает: и к барской роскоши, и к невзгодам жизни, и к убожеству больничного интерьера, который гарантирует нам казенный полис МСК. Поначалу это царапает душу, постепенно безобразие воспринимаешь как должное. На каком-то этапе уже не обращаешь внимания ни на гудящие трубы в туалете, ни на хлюпающую под ногами воду; потом уже тебе нет дела до сигнализации на медицинский пост; в конце концов тебя не трогает даже наглое воровство медперсоналом назначенных лекарств или подмена дорогих таблеток, которые специально для лохов штампует аптечный магнат Брынцалов и Кº. И ты обязан ту хренотень глотать с благодарностью. А станешь кочевряжиться – сам окажешься в дураках. Да еще запишут в историю болезни гадостную формулировочку, от коей потом не отмоешься, не открестишься…

Был со мной неприятный случай, имевший место в 31-й ГКБ. Сгоряча занялся поиском исчезнувшего из персональной аптечки назначенного врачом дорогостоящего антибиотика – азитрокса. Медсестра сделала круглые глаза: «Если там нет, значит, и не было». Поведал о пропаже старшей медсестре, не обошел и ординаторскую, рассказал о ЧП заведующему. В конце концов выдали-таки искомое, но какой ценой? Задним числом в мое личное дело вписали бяку, которая вошла в анналы Минздрава. Типичная бюрократическая уловка, рассчитанная на обуздание ретивых.

III

На расстоянии, окинув мимолетным взглядом стройную фигуру моей соседки, Нина Николаевна со свойственным доброжелательством молвила:

– Как к лицу и к фигуре вашей этот изумительный халат. Будто соткан он из космических метеоритов. По голубому рассыпаны золотые искры.

– Друзья с работы принесли, прямо в палату.

– А разве планетарий еще функционирует?

Пауза. Глубокий вздох.

– На этом месте сейчас мерзость запустения, руины.

– Не представляю нашу Москву без космического храма, – проговорила Нина Николаевна, при этом театрально пригрозив кому-то сухоньким своим кулачком.

– И я тоже, – прозвучало в ответ.

Разговор складывался какой-то салонный, не имеющий как будто никакого отношения к окружающей обстановке. Минуту-другую вслушивались в протяжные стоны, доносившиеся из люксового бокса за нашими спинами, словно из подземелья. Хотелось куда-то бежать, кого-то звать на помощь, вместе с тем осознавая тщету намерений. Всех страждущих не ублаготворить, хотя человечество интуитивно к тому стремится зигзагами.

В устах инженера мысль обрела жесткую конфигурацию.

– От перестройки больше всех выиграли ее стратеги и их соратники – диссиденты. Они под шумок брали все, что попадало под руки… Теперь на повестку дня поставлена великолепная по блеску задача: всех россиян – поголовно! – сделать счастливыми миллионерами. Причем счет вроде бы открыт. Таковых якобы более ста тысяч душ.

– О, цинизм доведен до грации, – поэтическим тропом астрономка закруглила мысль технаря.

Рассматривая свежий маникюр, Нина Николаевна поделилась своей информацией:

– Вы слышали о лозунге бомжей московских? Звучит убийственно: «Умрем за демократию»! И умирают… безымянно, без счета. Их тела даже статистика не учитывает.

Я тоже стал рассматривать свои ногти, на безымянном пальце обнаружил болезненный заусенец. Подумал: «Надо будет йодом прижечь». Последнее время у мета ослаб иммунитет. На месте пустяковой царапины возникает нарыв. Как и в обществе нашем, похоже, произошла разбалансировка всего и вся.

Неизреченная мысль странным образом передалась соседке справа:

– В этой многомиллионной армии отщепенцев немало ярких личностей. Под забором оказался автор знаменитого шлягера Пугачевой про Арлекино. За этих людей мы когда-нибудь ответим перед Богом.

– Господи, прости! – проговорила соседка слева и снова потрясла кулачками, так что костяшки побелели.

Со стороны можно было подумать, что в больничном коридоре о мерзостях жизни судачили злые подпольщики.

Самое веское слово молвила Нина Николаевна:

– Люди наши гибнут ни за что. В то же время журналисты, – взгляд с укоризной в мою сторону, – лукавят, фарисействуют. В эфире, на ТВ, в печати наперебой скулят о жалком положении братьев наших меньших – о бесхозных псах, о беспризорных котах… Между тем в упор не замечают зло вопиющее. Неоднократно наблюдала я в метро такую сценку. Интеллигенты воротят в сторону носы, если оказываются по соседству с бомжем. Или же выходят из вагона не своей станции.

Нина Николаевна мыслила широко, социологично. Таким место в Государственном совете. Потом я сожалел, что не захватил с собой в больницу диктофон.

Однако отдельные эпизоды из наших бесед крепко засели в башке, ни электроникой, ни руками не соскрести.

Инженер в отставке призналась, что она закоренелая театралка. Бывало, не пропускала ни одной более или менее стоящей премьеры. Теперь обстоятельства переменились в худшую сторону. Во-первых, билеты не по кошельку; во-вторых, вообще не тянет в храм Мельпомены и Талии. Дело в том, что нынешний репертуар московских театров потрафляет вкусам «новых русских». Любимые наши актеры большей частью разыгрывают несусветную пошлятину, дичь и муть. По сцене ползают, прыгают, притворяются всевозможные уроды, упыри, извращенцы. Звучит матерщина. Ради усиления драматического эффекта прямо перед публикой оправляют естественные потребности… Все это преподносится как некий супер, как изыск, как экстра-авангард. Хотя подчас и не понять даже приблизительно, в какую эпоху то действо происходит и какое имеет отношение к нашей горемычной действительности. Пожалуй, самые актуальные вещи – Вильяма Шекспира.

Мы с Ириной Сергеевной внимали и молча во всем соглашались с нашей критикессой. Ее аргументы и доводы могли бы составить каркас задорной аналитической статьи для журнала «Театральная жизнь». Я готов был взять на себя посредничество. Вдруг голубые глаза Нины Николаевны заискрились, и она тихо, но с твердостью произнесла:

– Возможно, мои доводы кому-то покажутся банальными и вместе с тем кощунственными или обидными, но они у многих теперь на уме. Да и мысль-то не нова. С незапамятных пор люди спорят о примате ценностей – духовного или материального. Иной раз даже в лаборатории чуть ли не до драчки доходило.

По коридору пробежал зябкий сквозняк. Астрономка воротом халата прикрыла шею.

– Я догадалась, – хриплым голосом проговорила она. – Общество раскололось, расслоилось. Одним дороги звуки молитв и песен, другим нужней печной горшок, чтобы похлебку себе готовить… Это еще Пушкин сказал.

Мы так увлеклись свободной беседой, что с запозданием заметили, как прямо по курсу к нашему «шалашу» двигался представительного вида мужчина, атлетического сложения, по современным меркам ну прямо Аполлон! К тому же в спортивном костюме цвета сливочного мороженого.

Сделав два шага в нашу сторону, товарищ церемонно поклонился:

– У вас такая свойская компания – магнитом притягивает.

Первой нашлась Ирина Сергеевна:

– У кого что болит, всяк о том и говорит. Милости просим, скамья как раз на четверых.

Новоявленный учтиво представился: ботаник, доцент из Тимирязевки. В некотором смысле Жак Паганель двадцать первого века.

– По-русски, значит, Иван, – прибавил он.

– Ну а отчество?

– Разумеется, Иванович.

Без паузы разговор продолжился в том же направлении. Причем обрел четкость, конкретику.

Вопрос Иван Иванович по-своему заострил.

– Под руками нет точных данных, навскидку же ситуация такова. За последние пятнадцать или семнадцать лет, как грибы после дождя, в нашей столице возник добрый десяток культурно-зрелищных объектов. В их числе известные старые комплексы, которые по затратам превосходят новоделы.

Стали считать по пальцам. Начали с помпезного культурного центра Мейерхольда. Вспомнили театр «Эрмитаж», «Геликон-оперу», «Новую оперу», Центр Вишневской, театр Фоменко, новую сцену Большого театра… Теперь как будто на очереди Театр оперетты, «Ромэн»… Наверное, что-то пропустили.

– За культуру надо бы порадоваться, – резонно заметил Иван Иванович, – столько внимания. Никогда такого не было.

– Так это вы к чему?

– В то же время лечат нас главным образом по радио, по видео, – ответила на мой вопрос Аэлита.

– В самую точку угодили! – воскликнул профессор ботаники. – Этой весной у нас на кафедре тоже вот так же спонтанно дебатировался вопрос… Настоящий нонсенс: за двадцать последних лет в десятимиллионной столице и ее окрестностях не заложили фундамента ни одной больницы. А за это время населения прибавилось едва ль не на четыре миллиона душ.

– Как нам, товарищи, Госплана не хватает.

Тут я поделился свежими впечатлениями о пребывании в Боткинской клинике. Весь срок прозябал в коридоре. Койка стояла в трех метрах от сортира.

– Давайте-ка сменим пластинку, – сказала Нина Николаевна. – На сон грядущий поговорим о высоком.

– Еще один момент, – откликнулся Иван Иванович, при этом по-школярски вытянув руку. – Авторитетно заявляю: в вивариях нашей академии зверушкам живется вольготней, нежели гомо сапиенс под крышей шестьдесят первой больницы.

– А в пятьдесят первой вы бывали? – отведя взор в сторону, обронила Нина Николаевна.

– У них обстановка и атмосфера на порядок хуже… Ой, я зарапортовалась! Мы ж условились болтать только о высоком.

Профессор ловко подмигнул:

– Пожалуйста – о высоком… Слышал, готовится проект о превращении Нагатинской поймы в «Хрустальный остров». Высота объекта: 666 метров. Сказочная среда обитания. Речь идет о нескольких тысячах квартир супер-класса, вперемежку с шопами, офисами, элитными клубами, мюзик-холлами… Целый город на одном фундаменте, под одним шпилем.

– Ну, а здравпункт-то хоть предусмотрен? – в один голос воскликнули дамы.

– Пока еще спонсор не объявился.

Как обычно в случайных компаниях бывает, беседа наша напоминала вертлявый ручей после шального дождя. Досталось и буржуям, олигархическим персонам.

– Зачем им столько деньжищ? – задумчиво проговорила аристократка в четвертом поколении.

– Для полного самоутверждения…

– … в собственных глазах, – продолжила мысль соседки справа соседка моя слева.

На вопросы дам Жак Паганель ответил без паузы:

– Большую часть народных денег бросают на ветер, транжирят на распутстве… По сведениям Федеральной Счетной палаты, доморощенными олигархами с магнатами более 340 миллиардов долларов присвоено из государственной казны, не считая жульнические махинации на региональном уровне. Это ж сколько больниц, поликлиник, здравниц можно было б построить!

– А все пошло как псу под хвост.

– Я в свою заветную тетрадку переписала цитату Артура Шопенгауэра. Вот как она звучит: «Кто хоть раз украл, тот навеки вор неисправимый», – отчеканила фразу белым стихом наш звездочет.

– Дайте потом списать, – молвил профессор.

– Услуга платная, – предупредила Ирина Сергеевна. Со смешком и разошлись по своим палатам.

Приложение к вышесказанному

Во время последней избирательной кампании президент Путин походя, скороговоркой обронил: «Возврата России к капитализму не будет». Я бы на его месте еще и добавил: «Не надейтесь и не ждите».

Моя квартирная соседка Любовь Тимофеевна в этой связи выдала такой комментарий:

– Кабы слова Владимира Владимировича да Богу в уши.

А ведь она, как и Ирина Сергеевна, тоже из рода бывших аристократов. Во времена оные «имела зуб» на коммуняк. В августе девяносто первого дежурила на Краснопресненской набережной. Алой люминесцентной краской на фанерке начертала такие слова: «Борис, до конца борись!». После головокружительного апофеоза пришло отрезвление. Нынче Любовь Тимофеевна окончательно убедилась: ее, как наивную Красную Шапочку, обманули, ложью опутали… На склоне лет пенсионерка прозрела. Превозмогая себя, пару раз ездила опять на Баррикадную, но уже с другим баннером: «Назад, к социализму».

На алчности, на лжи замешены прегнусные человеческие пороки. Нынче всяческими способами вытряхиваем друг из дружки кто большую, кто малую деньгу. Повальная обираловка, при этом многие в глубине души уверены, что один другому не доплатил… В итоге всяк мнит себя обманутым. Ежели речь идет о деловых услугах – ну черт с ними, с деньгами! Когда же дело касается тонкой материи, как жизнь или смерть, – тут уж, извините, вопросы прочь! Между тем именно вокруг души болящего в критических ситуациях часто возникает гнусный торг, в результате теряются драгоценные часы, минуты.

Коллега однажды просветил меня, темного… В современном языке общения возникла новая аббревиатура – ЧМД. Дабы я не свихнулся, дана была подсказка: дескать, тематика криминальная. И все равно не угадал – сдался! Оказалось, это начальные буквы слов: чиновник, милиционер, доктор. Ну и компания… Чиновники – понятно, вкупе с ГАИ, тоже имеют давнее прошлое. Самый яркий их представитель Держиморда сотоварищи (Пуговицын, Свистунов и др.). Затесались и благородные персонажи. К сожалению, коротка оказалась карьера в органах ЧК бескомпромиссного и честного капитана Жеглова, лейтенанта Шарапова и их сослуживцев, работавших под началом «железного Феликса». Потом была серая полоса… Ныне на сцене жизни действуют люди в синих мундирах, о которых кругами идет худая слава.

Удивительно и странно, в позорной аббревиатуре под литерой «Д» оказались доктора – в широком понимании медицинские работники. А ведь, говоря начистоту, лекари на Руси были самыми почитаемыми профессионалами, чуть ли не ангельского чина. Их обходила худая молва. Нет ни единой сказки, ни одной былины, в которой бы дохтур предстал в образе гадком, мерзком или в карикатурном. Всегда это был подвижник, как в быту, так и на поприще.

Впервые вывел на общее презрение тип врача-хапуги – сам же врач, из когорты благородных интеллигентов, душа русского общества конца девятнадцатого века Антон Павлович Чехов. На третьем курсе филфака на тему чеховского «Ионыча» написал я курсовую работу: проследил генеалогию падения от природы честного человека. И сделал вывод: портят общество типы алчные. Прототип их – легендарный Хам…

С коренной перестройкой нашей жизни порок сей принял угрожающие масштабы. Скрепя сердце президент Путин не единожды обращал внимание общества на эту беду. Впрочем, едва ли не первой изрекла о том же мудрая правительница государства Российского приснопамятная царица Екатерина Великая. Оброненные слова достойны того, чтобы быть золотом начертанными над входом каждого федерального учреждения: «Мир необходим стране… Мы нуждаемся в населении, а не в ее опустошении».

Коротко и ясно.

Мы же перепутали каноны, смешали сатанинское с божеским. Основное богатство страны составляют отнюдь не денежные потоки, как начертано на государственных скрижалях, а живой человеческий капитал. Пожалуй, это – вторая заповедь в будущий проект национальных идей Отечества. Оный пока что представляет собой чистый лист… Есть большое желание заполнить его сверху донизу, к сожалению, ни у кого нет плодотворных идей. Впрочем, есть разрозненные попытки случайного реформаторства, администрирования.

Через СМИ доносятся слухи: вроде бы Москва очнулась. Власти ищут способы пресечения поборов в лечебных заведений хотя бы с помощью… общедоступного телефона претензий. Об этом официально объявила первый заместитель мэра Л. И. Швецова. Вот ее монолог:

– Теперь москвичи могут персонально пожаловаться на качество обслуживания в городских больницах, поликлиниках. Номера телефонов «горячей линии» вывешены везде, куда граждане обращаются за медуслугами… Обещаю, что без внимания не останется ни одно обращение. Руководство Департамента здравоохранения приказало всем начальникам окружных управлений своего ведомства, а также руководителям больниц и клиник пресекать все случаи вымогательства денег у пациентов и их родственников. «Эти бы слова да в уши Бога (или Президенту) в уши»! Сотрудники, замеченные в вымогательстве, будут привлекаться к дисциплинарной ответственности, вплоть до освобождения от занимаемой должности и передачи материалов в правоохранительные органы». (Страх и ужас! – Н. П.)

Людмила Ивановна Швецова собственноустно озвучила телефон «горячей линии» Департамента здравоохранения. Такие же аппараты теперь установлены на столах дежурных врачей во всех восьми округах столицы. Коим я по свежим следам не преминул воспользоваться.

…Это был не ложный сигнал подвыпившего седовласого шалуна. Выйдя на свободу из ГКБ-57, я оказался без единой дозы ингалятора, поэтому из последних сил – на полусогнутых! – поднялся на третий этаж и присел на стул возле дверей кабинета участкового врача Т. И. Медвежниковой. Она наотрез отказалась выписывать спасительный рецепт… вне очереди по чисто формальному признаку… Я должен был в порядке «общей очереди» получить пропускной талон. В регистратуре назвали ближайший срок: 24 июля. Следовало набраться сил и терпения почти на три недели! За это время меня бы уже трижды похоронили. Впрочем, был спасительный вариант. Я должен был позолотить ручку медицинской сестре Галине, партнерше доктора высшей квалификации Медвежниковой.

Домой вернулся на карачках, хотя и не с пустыми руками. Купил в коммерческой аптеке спасительный ингалятор, но с другим наполнением. Таким образом всего лишь продлил агонию. В последнюю минуту вспомнил о «горячей линии»… Набрал спасительный номер телефона. На линии оказался врач Л. П. Кожич. Интуитивно, по голосу фея Горздрава поняла: дела звонящего плохи. Подсказала несколько практических советов и приказала держаться изо всех сил до приезда медицинской бригады. Минут через двадцать на пороге квартиры стояли двое – в белых халатах.

Мета откачали. Тут же выписали квиток на правильный дыхательный баллончик. Впрочем, этот спасительный рецепт имел и неприятные последствия. Главврач нашей поликлиники С. В. Морозова аттестовала мой поступок как… негодяйский, потому как поступил неблагородно, нарушил субординацию. Из солидарности со своим начальством весь коллектив лечебного заведения теперь меня исподтишка корит и презирает… В той ситуации я должен был терпеть до посинения, до положения риз! Тогда уж сам по себе отпал бы и лекарственный вопрос. Таким образом я невольно угодил в сводку медстатистики, но уже по летальному разделу.

Тем не менее каверза доктора Т. И. Медвежниковой не прошла бесследно. С ее подачи я установил рекорд 158-й поликлиники: одна за другой четрые (!) госпитализации за год. Разовая экономия на льготном лекарстве обошлась госбюджету семикратными расходами по другой статье. В то же время по моральному кодексу чести нашей поликлиники я числюсь в картотеке презренных козлов отпущения.

А что сказала санитарка Галина Денисовна? Могу снова повторить: «На больных не обижаются!». Запомните, эскулапы, эти слова и по эстафете своим коллегам, пожалуйста, передайте!!!