Текст книги "«Авиакатастрофы и приключения»"

Автор книги: Николай Шуткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

ЭКИПАЖУ НЕ ВЕЗЕТ, ЕСЛИ ЧЕРНЫЙ КОТ В САЛОНЕ ПРОМЕЛЬКНЕТ

Разъяренный зверь ворвался в кабину, стремглав метнулся по моим рукам, раздирая в клочья когтями лап исписанный множеством цифр лист бортжурнала. От неожиданности вжимаюсь в спинку кресла своего сиденья. Раздается душераздирающий крик: «Мяу-у-у!» и треск рвущихся шторок верхнего фонаря кабины. Черная тень с грохотом летит в пустой фюзеляж, ударяясь о закрытые двери 15-го шпангоута, которые от удара прогибаются, образуя щель. Орущая бестия, под названием кот ныряет в щель, унося на лапах голубые ленты шелка от изодранных штор.

На улице слышится хохот. Две довольные физиономии командира Коваленко и начальника Аянского аэропорта Володи Пинещенко заглядывают в приоткрытую дверь пассажирского салона.

– С ума спятили, чуть заикой не сделали, – ругаю я их, – ни штор, ни бортжурнала!

– Где он? – спрашивают.

– За 15 шпангоутом, – отвечаю.

– Вот и хорошо, – потирает руки Коваленко, его в Нелькан надо отвезти, там кошки по ночам орут, всему поселку спать не дают. Почему-то все коты за зиму сдохли. Жители по телефону передают, чтоб без кота не прилетали.

– Закройте плотнее двери, иначе сбежит, – предупреждает Пинещенко.

Надо бы поспешить с вылетом, но наш техник Борис Воробьев послал двоих пассажиров с ведром за маслом, и эти два мужика никак не могли открутить пробку в железной бочке.

– Ударьте, ударьте по ней чем-нибудь, – кричал им Борис.

И они ударили… Раздался выхлоп. Ведро загремело, закричали мужики, отпрыгнувши от бочки, словно кипятком ошпаренные. Они кружились на месте в полусогнутом положении, охая, стоная, призывая на помощь.

Бежим к складу ГСМ – и видим негритянские физиономии добровольных помощников. Борис быстро набирает в ведро бензина и ветошью протирает лица потерпевших, их одежду.

Пассажиры матерят нас, кота ими принесенного, своего начальника узла связи Шачнева, пославшего их в командировку вместе с котом.

На снегу под ярким мартовским солнцем бочка нагрелась, внутри поднялось давление, зажало пробку, а когда ее почти выкрутили – парами газа она была выброшена вместе с маслом в лица открывавших.

– Виноват черный кот, от них всегда одни несчастья, – успокаивал Борис мужчин.

– Точно он, зараза, – поддержал Бориса первый отмывшийся пассажир.

– Сейчас куртки им вытрем, а в полете выбросим как последнего фраера, чтоб воду не мутил, – воспрянул духом второй потерпевший.

Кот замолчал. Затаился. Видно – почувствовал чем пахнет.

Заправили двигатель маслом, запустили и взмыли к синим вершинам гор.

Погода благоухала, глаза ломило от яркого снега. На горизонте ни облачка. Пики гор безмолвно проплывали под лыжами самолета, искрясь белым сказочным серебром.

Путевая скорость возрастала, и это настораживало. Смена ветра – не к добру.

В Нелькане посмотреть на кота собрались все работники аэропорта, но он как в воду канул. Просмотрели все отсеки – кот исчез.

«Неужели в воздухе выпрыгнул?» – размышляли мы.

Осмотр фюзеляжа снаружи обстановки не прояснил. Вылетать мы опасались, вдруг он застрянет в тросах управления? Что тогда?

– Давайте сгоняем в поселок за кошкой – может тогда он отзовется! – предложил начальник аэропорта Коля Макаров.

– Пока кошек наловим – ночь наступит, вынимай, Борь, аккумулятор, заночуем в Нелькане, – распорядился командир.

Борис открыл отверткой крышку контейнера и, вскрикнув, метнулся в сторону. Снова раздалось пронзительное «Мяу-у-у!», и черный силуэт стрелой вылетел из-под крышки контейнера.

– Надо ж, где теплое место нашел! – качал головой Борис.

– Слава тебе, Господи, избавились, – обрадовался Коваленко, поспешая на рацию подписывать задание на полет.

В районе перевала самая высокая вершина горы Топка (1906) принарядилась серой облачной шапкой – не к добру!

В самом поселке Аян гора Ландор тоже курилась одиноким облаком. «Шаманы непогоды» предупреждали нас. Решаем на ночь загрузиться шифером и вином местного производства под названием «Бормотуха брусничная», с расчетом пораньше улететь с морской бухты на материк, где ветры намного тише.

Ранним утром пробуждаемся от завывания пурги. Ураганной силы ветер бил в стены и окна. Казалось – еще чуть-чуть и весь наш дом взлетит на воздух, но кряжистое здание, расположенное у самого подножья скалы, стойко сдерживало напоры воздушного шквала.

Нас волновало одно – цел ли самолет? Облачаемся в меховую одежду и делаем попытки выбраться наружу. Снегом заметено все до самой крыши. Прокапываем тоннель и видим… – ничего не видим.

По пояс в снегу пробиваемся к месту стоянки самолета под яростные завывания пурги.

Самолета на стоянке нет. На голом льду болтаются оборванные канаты в руку толщиной.

«Неужели в море унесло? – гадаем мы. – Надо звонить в поселок – просить помощи».

Наши мысли были слишком наивны. У дверей рации валялись сорванные и перекуроченные антенны и провода, связи никакой. Радистка Шура Ларина беспомощно разводит руками.

Собрались было искать самолет своими силами, как уловили между порывами ветра трескотню тракторного двигателя, а вскоре в десяти метрах от нас – свет фар.

Включаем карманные фонари и машем ими изо всех сил. При такой видимости трактор нас раздавит и не почувствует. Трактор остановился впритирку от нас.

– Кто сказал, что мы не пробьемся, – раздался зычный голос Пинещенко.

Пересиливая вой пурги, Володя спросил:

– Где самолет?

– Нету, улетел в сторону моря, – ответил Воробьев Борис.

Привязываемся длинной веревкой к трактору и двигаемся в сторону моря.

Далеко под западной скалой обнаружили «беглеца» целым и невредимым.

Винт медленно вращался под напором ветра. Такого я еще не видел. Ватиновые подушки, специально сшитые для боковых сидений, забитые нами под чехол для утепления цилиндров двигателя, выбросило вращающимися лопастями и унесло неведомо куда.

Прицепили самолет к трактору и потащили на стоянку, ориентируясь по лобовому ветру. Самолет вытягивался вверх на полную величину штоков стоек шасси, переминался с лыжи на лыжу, словно пьяный, норовя упасть то на одно, то на другое крыло.

Трактор оставляем у самолета до конца пурги. Пинещенко запряг серого мерина, безотказного работягу, и принялись возить шифер к самолету. Двое возили, двое грузили в самолет, пока не забили полностью фюзеляж.

Все равно самолет вытягивался вверх, словно жираф. Тогда авиатехник Воробьев предложил привязать к нижним крыльям но две бочки с маслом. После подвески бочек самолет несколько осел.

Страшно уставшие, голодные, брели вместе с серым мерином к зданию пилотской, чуть не ложась на упругие струи ветра.

В пилотской пища отсутствовала. Вспомнили про бортпаек и решили его распотрошить. Большой цинковый ящик лежал за 15-м шпангоутом и крепился к полу резиновым амортизатором. Отсоединяем крепление. Борис плюет на ладони в предчувствии вкусного завтрака, хватает ящики и, теряя равновесие, падает. Мне хорошо видна дыра вырезанная в днище. Вот так позавтракали! Может кот съел? – опешил я. Коты двуногие. Это нам наука формальности приемки имущества. А если бы такое случилось в тайге, на вынужденной? И пошли в пилотскую не солоно хлебавши, набрав «бормотухи».

Вино утоляет голод на короткое время. Рядом с нами жила семья, у них и позаимствовали крупы и сухарей.

Время тянулось ужасно медленно, и пять дней провели словно в Петропавловской крепости. Все запасы были съедены, а конца пурги не было видно.

Соседские дети просили хлеба. Детей очень жаль, да и самим надоело голодать, но и выходить из дома, когда в двух шагах ничего не видно, смерти подобно. Шахматы, карты, вино и даже песни, которые нам пел Пинещенко, опостылели. Хлеб ничем не заменить. На шестые сутки с утра подгоняем тщательно одежду и вдвоем с командиром шагаем в черную снежную бездну.

Медленно, проваливаясь в пушистый снег по пояс, приблизились к самолету. Он занесен снегом по нижние крылья, от трактора торчит одна кабина. Взмокшие от пота приваливаемся к фюзеляжу и думаем – идти ли дальше или благоразумно вернуться.

Вспоминаем плачущих детишек и решительно двигаемся вперед, под углом 90 градусов к ветру. Идти каких-то три километра, но каких!

Ветер сбивает с ног, сечет по глазам мелкой гранитной крошкой, сдуваемой со скал. Глаза слезятся и обмерзают. Через 20-30 шагов надо раздирать ресницы, чтобы что-то видеть под ногами. Идем в связке и по очереди один с закрытыми глазами. Воротник, шарф, шапка, лицо – все смерзается в единый ледяной шлем.

Такой пурги мы в жизни не видали. Ледяной панцирь сковывает все теплые места и особенно руки. Мы не могли добраться до часов, чтобы определить время движения. Стояло остановиться, как начинало знобить и продувать холодом до костей. Сильно устали, ежесекундно борясь с ураганным ветром. Хотелось полежать. Ветер дул все сильнее, и мы засомневались: туда ли идем?

Бухта с трех сторон зажата скалами, с четвертой стороны – море. Вроде бы заблудиться смешно, но часа четыре ходьбы не привели нас ни к какому берегу.

Паники не было, но и радоваться было нечему. Меховая одежда давила словно груда камней. Приспособились отдыхать, ложась спиной на ветер, хорошенько упершись унтами в снег. От напряжения ныли пятки.

Наконец под ногами начали ощущаться колебания льда и мы поняли, что ветер сыграл с нами злую шутку, меняя постепенно направление, в результате чего нами был описан полукруг по бухте километров восемь. Ветер нес нас прямиком в черную пучину моря.

С перепугу удираем от кромки воды строго на ветер, боясь оказаться на оторванной льдине, а когда увидели перед собой воду, сердце в пятки ушло. Приглядевшись, опознали одинокую скалу с камнем на вершине в виде птицы. Вокруг скалы лед трещал, дыбился, нагоняя ужас.

Начинался прилив. Надо быстрее уносить ноги к берегу. Быстро достигаем спасительного берега, и видим светло-зеленую полоску воды шириной метров в пять. Спасительная суша рядом, но как ее достичь? Хоть разувайся и беги. Вода поверх льда и особенно не путает. Унты мочить неразумно. Сооружаем островки из льдин, и благополучно перебираемся под прикрытие каменистого выступа с редким кустарником.

Решаем перевалить через сопку и напрямую выйти к Аяну. На крутую сопку взобрались с большим трудом, а опустившись, наткнулись на заброшенный сарай. Обуревало желание развести костер, отогреться, но оба некурящие и спичек, естественно, не имели. (С тех пор всегда ношу их с собой.)

Собрали на полу овес, недоеденный скотиной и мышами, пожевали лошадиного корма, повеселели. Очистились от льда.

Начинало смеркаться. Тянуло в сон. Вставать не было сил, а спать нельзя: уснуть – значит навсегда.

Крыша сарая стонала под ударами ветра, а нам было уютно и хорошо после длительного похода.

– Еще минутку и подъем, – шепчет Юра, – дети хлеба ждут, а мы разлеглись в соломе.

Быстро темнело, надо торопиться. На каменных ногах огибаем сопку. Ветер остервенело валит с ног. Мне припомнилась сказка про замерзающего мальчика, и я реально ощутил картину его гибели.

Совсем стемнело, когда мы добрались до вмерзших в лед катеров. Отдохнули, привалившись к их бортам с подветренной стороны, и двинулись на последний штурм.

Поселок совсем рядом. Дома засыпаны снегом по самые крыши, и нам постоянно приходилось взбираться на снежные холмы, катиться вниз и снова взбираться.

Без двадцати восемь открыли двери продуктового магазина. В нос ударил запах теплого хлеба. Словно инопланетяне, в сказочных костюмах, с обледенелыми лицами свалились мы в угол под прилавок. Продавщицы заохали и принялись оттирать наши лица и руки. Совали в рот кусочки горячего хлеба, как маленьким деткам. Вкуснее того хлеба я не ел ни до Аянской пурги, ни никогда позже.

В поселке знали о нашем выходе в магазин в восемь часов утра и волновались за наши жизни. Оказалось – авиатехник разобрал провода с поваленного столба и восстановил телефонную связь. Когда приходили в себя, зазвонил телефон:

– Не пришли?

– Лежит твой экипаж у нас в углу, – смеялись девчата.

Набрали хлеба, коньяка и отправились к работнику ЭТУС Дегтяреву для более детального ужина и отдыха.

Утром проснулись от тишины. Выбрались на свет Божий и глазам своим не поверили: ярко светило солнце, ни ветерка. Куда же все подевалось? Вокруг крыш бегали удивленные собаки, не понимая и не узнавая местности. Кое-где виднелись разрушения, сорванные крыши домов.

Взваливаем мешки хлеба на плечи и направляемся в аэропорт. На календаре стояло восьмое марта 1962 года. Первым в Аян прилетел командир АЭ Валентин Комаров.

– Так, курепчики, почему не летаем?

– На чем летать, видишь – откапываемся, – обиделся Коваленко.

– Откопаетесь – полетите в Охотск за дровами, – давал указания Комаров.

– За какими дровами? Самолет вином загружен? – не сдавался Коваленко.

– Кому нужна ваша бормотуха? Весь край всполошился. Поселок под снегом, больница не топлена! МИ-6 везет из Хабаровска бульдозер, а вы тем временем дровишек подкинете, – объяснял Григорьевич.

– Я слетаю, но в «Крокодил» напишу, за издевательство, – ворчал Юра.

– Коваленко, не умничай, а то прогулы запишу за шесть дней вашего безделья, – грозил Комаров.

– Они самолет спасали, а ты им прогулы, – вмешался Пинещенко.

– А кто же, дед Мазай, что ли, должен спасать? Они летают, они и спасают, – объяснял Валентин Григорьевич.

Я, тем временем, тащил ватиновые подушки из его самолета.

– А ваши где? – спросил Комаров.

– Ветром унесло, – махнул я рукой в сторону сопок.

– Если не найдете, по выговору объявлю! – закончил диалог наш любимец-командир.

Мы-то знали добрую его душу и что любил он понадавать указаний, про которые сам через пять минут позабудет.

Бедный серый мерин назад возил вино и шифер к складу по глубокому снегу.

Серый долго служил аэропорту верой и правдой, пока совсем не состарился, и тогда Пинещенко решил обменять его на молодого в рыбкоопе, только весовые категории были не в пользу обтянутого кожей скелета – нашего мерина. Пинещенко пошел на хитрость. Приказал кормить серого мукой пополам с солью, а воды давать впроголодь. Через три дня наш мерин стал грызть землю, тогда-то и дотолкали его до приемного пункта, где дали выпить аж пять ведер воды.

На полученного взамен молодого жеребца Пинещенко посадил Федора Щербатых и приказал скакать в тайгу и не появляться, пока не утихнет скандал.

Серого еле стащили с весов. Он стоял часа полтора, широко расставив ноги, потом из него хлынула вода. Мерин худел, как проколотый воздушный шарик. Кожа обвисла. Серый упал и сдох.

Из Охотска в тот день дрова мы привезли, но с черными котами, после пережитого в дикой пурге, никогда больше не связывались.

В ОГНЕННОМ СМЕРЧЕ

В тот день, о котором пойдет речь, метеослужба почему-то грозу не предусматривала в своих прогнозах, что, отдать должное, бывает крайне редко.

Погода по всему краю была ясной, теплой. Мы с Игорем Чирковым выполняли пассажирский рейс Николаевск – Нелькан – Николаевск.

До Нелькана долетели без проблем. По всему 750-километровому маршруту не встретили ни облачка, что тоже, само по себе, удивительно.

Пока заправлялись, готовились к вылету в обратный путь, ветер на аэродроме начал гулять. Подул сильный северо-западный и со стороны Ципанды, над сопками, появились серые крутящиеся облачка, так называемый грозовой ворот, а за жим и чернющая туча, двигавшаяся прямо на Нелькан.

– Улетайте быстрее, – торопил нас начальник аэропорта Николай Макаров, – не то будем закрываться по боковому ветру.

Мы и сами видели, что нас ожидает, да и на торжественный вечер хотелось попасть. Было 18 августа – День ВВС.

Взлетели и только набрали эшелон 2400 метров, как Нелькан закрылся по грозе. Нас тоже начали теснить грозовые облака, и при подлете к Маймакану по грозе, как сговорившись, начали закрываться все впередилежащие, аэропорты.

Вначале мы еще лавировали между огромных размеров облаками, но вскоре лавировать стало негде. Гроза накрыла нас плотно и жестко. Молнии летали так, будто их пригоршнями сыпал на нас Зевс-громовержец. Вокруг нас сотнями летали стрелы-молнии. Громы били сухо и резко, сотрясая небо и землю до основания. Казалось, что от молний горит сам воздух.

В кабине наступила полная темнота, пришлось включить огни ночного освещения, освещение пассажирской кабины.

Самолет бросало, словно щепку, как попало и куда попало. Двенадцать пассажиров сидели ни живы, ни мертвы. На нас с верхнего люка кабины лились потоки воды. Радиогарнитуры мы вынуждены были снять из-за дикого треска и свиста в эфире и боязни быть пораженными ударом молнии. Дождь с градом так барабанил по самолету, что заглушал работу двигателя. Вращающегося диска лопастей винта не было видно. Казалось, что наш самолет находится не над горами, а на дне неведомого океана, а мы сидим не в самолете, а в «Наутилусе».

Основными приборами являлись часы и компас. Надеялись выскочить в море, где грозы должны потерять свою силу, но когда, по расчетному времени, под колесами должно было быть море, молнии осветили переднюю полусферу, и мы убедились, что под нами действительно море, надежды на улучшение условий полета лопнули, как мыльный пузырь. Пройдена только половина пути.

Вода протекала не только на брюки, но и за вороты рубашек. Мы кляли экипаж, который по каким-то причинам открывал верхний люк и не записал в журнале, чтобы техники его заклеили. Водичка во всю плескалась по полу нашей кабины, и не исключалась опасность замыкания в электропроводке. Пока Бог миловал.

При вспышках молнии старались определить местонахождение по видимым мысам, рекам, озерам, и полет проходил в пределах трассы.

Связи не было никакой. Три часа проболтались в этой жуткой коловерти. А гроза, вместо затухания, только набирала силу. Дождь лил как из ведра.

«Не захлебнулся бы двигатель», – сверлила мысль. Но движок тянул вполне исправно.

Через три с половиной часа выкручивания рук снизились до 1500 метров, увидели, при всполохе молнии, озеро Орлик. Одели гарнитуры, включили рацию и АРК.

АРК не работал, а вместо Николаевска нам ответил командир вертолета МИ-4 Игорь Афанасьев:

– Что, Петрович, тяжело?

– Да есть немного! – отвечаю.

Вездесущий Игорь Николаевич подсказал, что в Николаевске молния пожгла генераторы и руководство осуществляется по рации со стартовой машины. Игорь звонил из Херпучей, а сейчас он заходит на посадку в поселке Орель-Чля тоже в сложной обстановке.

Прошу Игоря позвонить в Николаевск, сообщить, что все еще живы-здоровы, наше расчетное время прибытия и что на посадку будем заходить с курса, так как «ни хрена не видно и ничего не слышно».

В районе поселка Маго, когда просматривалась земля, ветер так крутил деревья, что приходилось только дивиться, как их с корнем не повырывает?

Наступал самый ответственный момент. Надо было отыскать аэродром. Лететь на высоте было сложно, да безопасно, а на малой высоте горы – вот они рядом. Для страховки высоту держу не 300, как положено, а 500.

Второй пилот крутит штурвал, моя же голова высунута в форточку. Вода течет по ушам, за пазуху. Опасаюсь, чтоб шаровая молния в лоб не угодила.

С детства помню, как недалеко от нашего дома молния убила молодого мужчину, который вел на рынок корову и знал, что в грозу сквозняки недопустимы, а что делать?

Помню, как смеялись хабаровские пилоты над одним командиром ИЛ-14, очень не любившим летать в грозу (да и кто любит!). Он начинал курить одну за другой сигареты, открывал форточку, плевался и бросал окурки в сторону молний. Однажды, только что плюнул, как в кабину влетел оранжевый шар величиной с кулак.

– Прикуривай, командир! – не потерял чувства юмора второй пилот.

Командир вжался в кресло – ни жив, ни мертв. Шар медленно проплыл по кабине и направился к бортмеханику, а тот кувыркнулся с кресла в пассажирский салон. Шар – за ним.

Пассажиры замерли при таком редком, удивительном зрелище. Оранжевый шар проплыл над головами пассажиров правого борта, левого ряда сидений, снова вплыл в кабину пилотов, вылетел в форточку и рванул, столкнувшись с лопастью, винта, не причинив существенного ущерба. С тех пор командир форточку никогда не открывал.

Много лет спустя и за нами гнался огненный шар величной с футбольный мяч. Второй пилот Боря Тарасюк заметил через верхний люк, что нас, со стороны Джугджура, догоняет оранжевый шар. Летели мы с аэродрома золотарей Горный в Чумикан, убегая от грозы. Мощная гроза двигалась быстро и грозно. Молнии сновали, как пчелы, но самолет игнорировали, а вот шар увязался и не отстает, хотя командир Толя Гришуков довел на снижении скорость до 250 км/час.

Гроза осталась позади, тут шар с верхней задней полусферы устремился к земле. Пролетел на огромной скорости правее нас и врезался в марь недалеко от мыса Антыкан. Раздался, видимо, взрыв. Нам был виден яркий всполох и султан столба искр высотой метров 15.

На лесопатруле в этом районе летал, по воле рока, Игорь Афанасьев. Мы ему сообщили место падения шара. Минут через пять Игорь подтвердил, что действительно в указанном нами месте бушует пожар в радиусе 50 метров.

В общем-то грозы мы не боялись – не было случаев попадания молний в АН-2. Но вернемся к окончанию прежнего полета.

По свету молнии мы увидели металлическую сетку в начале ВПП и спокойно произвели посадку в самом ее начале. Увидели сбоку фары стартовой машины к услышали команду «немедленно срулить вправо на траву и выключить двигатель. На встречном курсе – самолет».

Минуты через три после нашей посадки приземлился самолет ИЛ-14, прибывший из Охи, как и мы, без связи, в сложнейших условиях, и командиром его оказался Валерий Шкарин, мой друг и однокурсник по Тамбовскому военному училищу. Вот так праздничная встреча!

Гроза бушевала и вечер, и всю ночь. То была не фронтальная, а, скорее, континентальная гроза.

Наш четырехчасовой полет в сплошной грозе обсуждался на очередном разборе полетов. Командир летного отряда Николай Гуляев объявил экипажу благодарность.