Текст книги "Играем в 'Спринт'"

Автор книги: Николай Оганесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Прежде всего уточним, что мы знаем о Стасе и Герасе, об этих действующих в тандеме предпринимателях.

Сделать это сравнительно легко. За три дня у меня скопилось достаточно информации, чтобы составить более-менее четкое представление об их процветающей компании.

Глава ее безусловно Стас. Он – поставщик, он "обрабатывает" клиентуру (ее в окрестностях "Интуриста" навалом, и одного я имел удовольствие наблюдать лично с час назад – турист в тенниске). Стас скупает у иностранцев барахло, когда подвернется случай, и валюту, и передает свою добычу по цепочке.

Следующее звено – Герась. Герась – диспетчер (возможно и даже наверняка у Стаса есть еще кто-то, кроме Герася, скажем, Витек из "Страуса"). Добытые на "тропе" трофеи попадают к нему, но сам он продажей не занимается. Герась находит посредников (например, мальчик на побегушках – тот, на "сходняке", в рубахе "полицейский патруль"), распределяет между ними товар, а они реализуют его на рынке.

Итак: поставщик – диспетчер – посредник. Три звена – замкнутый цикл. Не бог весть как сложно, зато в общем-то отлажено.

Спрашивается: какое место в этом механизме отводилось Кузнецову?

Поставщиком он не был, поставщик – Стас. Одним из диспетчеров? Маловероятно. Это работа для профессионалов и, как любое профессиональное занятие, накладывает известный отпечаток на личность, на характер и поведение, а у Кузнецова отличные аттестации: честный, порядочный, отзывчивый и так далее. Остается посредник. Теоретически он мог им быть. Но лишь теоретически. Посредник, насколько я могу судить, фигура в этой системе самая неустойчивая, эпизодическая. Его используют всего несколько раз: день, два, от силы неделю. В противном случае он быстро примелькается и обязательно попадет на заметку милиции. Приезжий – вот идеальная кандидатура: никакой мороки и минимум риска.

Нет, посредником Кузнецов не был.

Не был. И в то же время состоял в корпорации?

Пойдем дальше.

В своем ультиматуме – а его заключительная речь не что иное, как ультиматум, – Стас дважды упомянул имя покойного. Причем оба раза в одном контексте: "Я не знаю (чего?), а должен бы знать (почему?)", и второй раз: "Он свернул шею, а я жив". Очевидно, он подразумевал, что не знает того, что знал Кузнецов и будто бы знаю я. Но что? Что? А насчет шеи вообще непонятно. Намек на то, что Кузнецов погиб потому, что знал нечто, чего не знал он, Стас? А Стас, зная о том, что Кузнецов что-то знает, остался в живых благодаря тому, что... Нет, так и мозги вывихнуть недолго...

Вернемся к вещам более реальным.

После двухдневной проверки, которую он мне устроил, Стас, кажется, поверил, что мы с Кузнецовым были знакомы. Вот именно, что кажется! Во всяком случае, он заявил, что у нас имелись общие дела, в которые он, Стас, вмешиваться не желает. Может, он меня с кем-то путает? Или ляпнул первое, что пришло на ум? Не похоже. Слов на ветер он не бросает. Каждая произнесенная им фраза сказана не случайно и несомненно имеет свой, потаенный, но вполне определенный смысл. Прекрасно. Какой же? Имел ли он в виду предполагаемые дружеские отношения, якобы связывавшие меня с покойным? Конечно. Но не только это. Что-то еще...

Я встал и прошелся по комнате.

"Думай, Сопрыкин, думай! У тебя на руках данные, надо только суметь ими распорядиться, найти ключевую фразу, угадать ее смысл, выжать из нее все, что возможно".

"Это ваши с Кузей дела", – сказал Стас.

"Наши с Кузей дела..." "Наши дела..." "Наши..."

А что, если... что, если он решил, будто я участник ограбления?! Что мы с Кузнецовым сообщники?!

Странная, нелепая мысль, согласен, но – вдруг?!

В таком случае он, конечно, считает, что похищенные деньги находятся у меня. Да что деньги – кажется, он и смерть Кузнецова относит на мой счет! А то как же! Это наверняка соответствует его взглядам на конкурентную борьбу: убрал сообщника, убрал конкурента и теперь срочно продаю валюту, чтобы дать деру. Отсюда и "веревка", которой мы "связаны", отсюда угрозы, призывы "понять и смириться". "Мне без тебя не обойтись. А тебе без меня". Дескать, я знаю, чьих это рук дело, а коли так – будь любезен поделиться. Уж не по его ли велению сболтнул Герась "великую тайну" о смерти кассира?..

Ну и ну! Выходит, пока мы бьемся над этой историей, Стас ведет свое собственное расследование, ищет деньги и после сегодняшнего нашего свидания думает, что напал на верный след!

Ладно, так и запишем, гражданин колобок! В одном ты прав: теперь мы действительно связаны одной веревочкой, и мне без тебя не обойтись!

Я прибавил громкость. По телевизору передавали краткую сводку новостей.

На Ближнем Востоке рвались бомбы.

В Персидском заливе курсировали авианосцы под звездно-полосатыми флагами.

Наш официальный представитель в ООН выступил с новыми мирными предложениями.

Во Флориде полиция стреляла в демонстрантов. Убиты двое, ранены двенадцать человек...

Мне вспомнился парень с клеймом на рубахе.

"Полицейский патруль. 14-е отделение. Бирмингем. Штат Алабама".

Я не искал сравнения, оно само пришло на ум: от Бирмингема до Флориды, где убиты двое и ранены двенадцать, рукой подать. А вот что делает "алабамский полицейский" у нас, на Черноморском побережье Кавказа?! Интересно, задумывался этот парень когда-нибудь, с чьего плеча он носит рубашку? Или ему это безразлично?

Я вышел на кухню. Поставил на плиту чайник.

Половина пятого. До прихода Нины оставалось два с половиной часа.

Я поискал глазами газету. На подоконнике лежала стопа журналов, а сверху альбом в темно-зеленом бархатном переплете.

Вряд ли в нем хранились особые семейные тайны, не то Нина убрала бы его подальше. Я потянул альбом к себе. Он оказался тяжелей, чем я думал, и, выскользнув из рук, грохнулся на пол. Оттуда выпал черный конверт из-под фотобумаги, и, когда я его поднял, из него, сверкая глянцем, посыпались фотографии.

Я собрал их с пола и разложил перед собой на свободной части стола. Одну к одной, как карты в пасьянсе.

Лежавшие передо мной снимки были сделаны в разное время, но большим разнообразием не отличались. На всех, без исключения, был изображен Сергей. И везде один. Ощущение такое, что и фотографировал сам, пользуясь автоспуском, хотя некоторые кадры без посторонней помощи едва ли получились бы.

Вот он за городом. На фоне усыпанного осенними листьями леса. Правая нога чуть выдвинута вперед, большие пальцы рук просунуты под широкий кожаный ремень. Глаза прищурены, как будто смотрят не в объектив, а на дуло наведенного в упор кольта. Вот он жует резинку, вытягивает из-за крепко сжатых зубов тонкую эластичную нить. Вот стоит, подбоченясь, вполоборота к камере, эффектно выгнув корпус – из заднего кармана джинсов торчит горлышко коньячной фляжки.

Следующий снимок – лицо крупным планом: стальной взгляд из-под грубо простроченного козырька, верхняя губа чуть оттопырена, дымящаяся сигарета в углу рта.

Еще один: дача, на крыше редкие пятна подтаявшего снега, у крыльца, опершись на перила, Сергей – в подтяжках, широкополой шляпе с лихо загнутыми полями. Лицо напряженное, агрессивное, как у киногероя, готового спустить курок и всадить всю обойму в противника.

Были и другие. Сергей на пляже. Сергей в баре. Сергей стоя. Сергей сидя. Сергей в прыжке. В майке. В куртке. В коже. В джинсах...

Я смотрел и диву давался: кто он? Киноактер? Фермер? Скотовод с техасского ранчо? Поди разбери...

Речь, конечно же, не об одежде, верней, не только об одежде, одежда что – оболочка...

На ум опять пришел бравый сержант из Алабамы, кучка экстравагантной "попсы" на "сходняке", доморощенные "хиппи", группами и в одиночку шатающиеся по побережью. Откуда это? Откуда искусственные позы, заимствованные ужимки, вкусы, привычки, отстраненные выражения на лицах? Экипировка, наконец? Как откуда? Да ведь это Стас! Стас и его компания! О, нет, сам он не настолько глуп, чтобы участвовать в этом маскараде. Он сдержан, собран, он скромно одет – он бизнесмен и хорошо знает истинную цену тряпкам, знает и в прямом и в переносном смысле. Тряпки для него "товар", ничего больше, и он щедро снабжает им других, тех, что поглупее, стимулируя в них желание копировать, подражать, обезьянничать. Обезьянничать с кого попало: с удалых автогонщиков, с импортных и перелицованных на отечественный лад суперменов, кинотелеэстрадных звезд. И вот уже шагает по нашим улицам "полицейский". Ему неважно, где и во имя чего люди в такой же форме стреляют в демонстрантов, неважно и то, что нет на боку кольта, – его отсутствие компенсируют походка и взгляд, презрительно оттопыренная губа. Фирма "Стас и компания" работает с полной нагрузкой. Хотите быть ковбоем? Пожалуйста! А вы, девушка, парижанкой с Пляс Пигаль? На здоровье! Фермером в широкополой шляпе и патентованных подтяжках? Никаких проблем! Будьте ими, будьте кем угодно – только заплатите! Знай там, на родине патентованных подтяжек и чудо-штанов, о наших доброхотах-энтузиастах – грамотой бы наградили от министерства пропаганды, рады бы наградить, да ведь и приняли бы награду, такой вот Стас и принял бы – вот что страшно!

Ну да, как я мог упустить?! Стас и его компания и дня бы не продержались без еще одного звена в цепи – без покупателя!

Я смешал фотографии, сунул их в альбом и включил чайник.

Теперь я знал, кем был Кузнецов!

Он был покупателем!

– Полный застой – так охарактеризовал положение дел Витек, когда я спросил у него, почему "Страус" не ломится от посетителей.

К вечеру и бар, и его хозяин приняли вид более респектабельный. Под потолком ярко горели светильники. На низких столиках стояли свежие цветы. Сам Витек облачился в строгую черную пару, надел белоснежную сорочку с туго накрахмаленным воротничком. На его шее висела пестрая, удивительно похожая на настоящую бабочка.

– Сезон на исходе, какая же выручка, – сетовал он, машинально перетирая бокалы. – Студенты разъехались, а солидная публика ко мне не заглядывает, предпочитает рестораны. Разве что случайно забредут, как эти...

Он кивнул на компанию, занимавшую крайний от входа столик. То были степенные, средних лет мужчины, поглощенные своим, по-видимому, деловым разговором, которому, впрочем, не мешала ваза с фруктами и наполовину опорожненная бутылка с шампанским.

Кроме них, в баре находились еще трое: парень, клевавший носом в дальнем углу стойки, и две девушки, сосредоточенно танцевавшие под Поля Мориа.

– Да, не густо, – согласился я, прикидывая, с какого конца приступить к тому, ради чего пришел. – Стас не заглядывал?

– Нет, не заглядывал. – Витек, прищурившись, посмотрел в бокал на свет, остался им доволен и взялся за следующий. – Ну как, поладили вы с ним?

Я и сам не знал, как правильней ответить на этот вопрос, и решил промолчать, но он расценил мое молчание по-своему:

– Тоже верно – не мое это дело.

– Ну почему...

– Не мой масштаб, – охотно пояснил Витек. Челюсти его, как видно, отдыхали, и он был явно не прочь поболтать. – У каждого свой масштаб, свой потолок, выше которого не прыгнешь. У меня такой, – он отмерил расстояние от пола до собственной макушки, – а у Стаса – во! – Он закатил глаза кверху и прищелкнул языком для наглядности. – Разница!.. Выпьешь чего-нибудь?

– Денег не захватил.

Я покосился на батарею разнокалиберных бутылок. Ассортимент был неограниченным: от итальянского чинзано и мартеля до апельсинового сока и доброго десятка марок минеральной воды.

– Мудрец он великий, ваш Стас. Больно многого хочет, – вернулся я к затронутой теме, хотя она и не приближала меня к цели визита.

– Это уж как водится, – заметил бармен нейтрально.

– Он что, всегда такой?

– Какой?

– Ну, нахрапом берет?

Витек пожал плечами, от чего бабочка на его шее взмахнула крыльями, собираясь взлететь, да передумала и осталась висеть под идеально выбритым подбородком.

– Сейчас пленка закончится, надо сменить, – сказал он, откладывая салфетку. – Извини...

Я сидел как раз напротив двери в подсобку и, когда Витек раздвинул бамбуковую занавеску, ясно различил в глубине помещения фигуру знакомой комплекции. Там, внутри, сидел Герась. Он мирно с кем-то беседовал, одновременно отхлебывая из горлышка пепси-колу. Удивляться нечему, это в порядке вещей – у них тут что-то вроде штаб-квартиры.

Я перебрался на соседний табурет. Не для того, чтобы спрятаться, а чтобы разглядеть, кто был вторым. Но мой расчет не оправдался: возвращаясь, Витек заслонил собой щель в занавеске.

Между тем грянула запись с последнего диска "Спейс". Девушки в углу задвигались поживей. К ним нетвердой походкой подошел парень и неуклюже запрыгал, водя руками вдоль туловища.

– Разговор у меня к тебе, Витек...

Я решил не оттягивать, ибо ситуация изменилась и в любой момент из подсобки мог выйти Герась, а свидетели мне были ни к чему.

– Хочу приобрести стоящую аппаратуру. Не поможешь?

– Что, деньжата завелись?

– Только мне фирма нужна и чтоб без обмана, – ушел я от ответа.

– А что конкретно тебя интересует? – Витек наклонился над стойкой. "Панасоник"? "Джи Ви Си"? "Филипс"?

Откровенность и готовность к услугам с его стороны объяснялись не иначе как моей причастностью к делам Стаса, а также рекомендацией, которую дал мне Герась.

– Меня интересует "Шарп".

– Какой модели?

– Желательно последней.

– Стерео или моно?

– Стерео.

– С памятью? – Вопросы следовали один за другим и свидетельствовали о том, что возможности Витька практически беспредельны.

– С памятью, – на всякий случай подтвердил я.

– Неигранный, конечно?

– Конечно.

– О'кэй. – Он соорудил кольцо из большого и указательного пальцев, что означало "сделка состоялась". – Дня через два-три тебя устраивает?

– Устраивает.

– Неси бабки, сделаю в лучшем виде. – Витек поставил передо мной рюмку. – Что будешь пить?

– У меня с собой ни копейки, – напомнил я, обдумывая, как бы ловчее подвести разговор к главному.

– Неважно, я угощаю, – расщедрился он. – Такое дело полагается спрыснуть. Чего тебе налить?

– Ну, если угощаешь. – Я никогда не пил мартель и ткнул в соответствующую бутылку.

Он поцокал языком и отрицательно покачал головой. Жалко, что ли, стало? Я указал на стоящий рядом литровый сосуд с болгарским вермутом.

– Чудак, в них же вода! – рассмеялся Витек. – Обыкновенная водопроводная вода. Приличное пойло я в заначке держу – только для друзей и по повышенному тарифу.

– Ну ты и химик! – вырвалось у меня.

– А то как же, – не обиделся Витек. – Чего добру зря пропадать. Так тебе водку или коньяк?

– Все равно. – Я понял, что еще не удостоен чести считаться его другом и что, следовательно, не могу претендовать на его личные запасы. Кстати, сколько будет стоить "Шарп"?

– Две с половиной, – ответил он и наполнил рюмку.

– Две с половиной?! Это дорого.

– Дорого?! – Витек безусловно знал свой потолок, но уж здесь не терпел других авторитетов. – А сколько ж ты хотел? Стерео! С памятью! В упаковке! И пара кассет в придачу...

– Дорого, – повторил я. – Кузя за свой дешевле платил.

– А ты откуда знаешь?

– Он говорил.

– Что там он говорил! – раздраженно бросил Витек. – Я сам ему ту машину доставал, лично. В ней дефект был: автостоп не работал, и клавишу записи заедало, а цена та же.

Он явно химичил, как и со своей псевдоалкогольной коллекцией, но теперь это не имело никакого значения.

– Кузе сбавил, – сказал я, – и мне сбавь.

– Да не сбавлял я ему, не сбавлял! Ты бы его поменьше слушал, трепач он был, каких мало. Если на то пошло, магнитофон ему вообще даром достался... – Витек сообразил, что поверить в его альтруизм, мягко выражаясь, трудно, и внес поправку: – То есть почти даром. В долг он брал. Стас за него платил.

– Неважно, кто платил. Важно сколько. – Я изо всех сил старался не выдать обуявшую меня радость. – Сергей сказал, что вернул все долги. Значит, он и платил.

– Вернул?! – не на шутку возмутился бармен. – Из каких же это капиталов он их вернул? Из зарплаты?

– У него "Спринт" выигрышный был.

– Нашел, что вспомнить! Он свой выигрыш за месяц спустил, промотал до последнего пфеннига. А потом нищим ходил. Что ему босс подкинет, тем и сыт бывал. У меня же штаны клянчил, торговался за каждый рубль.

– Ты что-то путаешь, – подзадорил его я. – У Кузи деньги водились, это факт.

– Я-то ничего не путаю. Это он тебе лапшу на уши вешал, а ты за чистую монету принял. Кто-кто, а уж я его финансы наперечет знал. Он шмотки спокойно видеть не мог, твой Кузя, аж дрожал весь. С его аппетитом никакого "Спринта" не хватило бы. Ему б свой счет в банке иметь, а он кассиром при кабаке работал, за сто сорок рэ. Чужие считать – это он умел, а у самого в карманах шаром покати. А еще чистюлей прикидывался, нос воротил, если помочь просили...

Витек одернул пиджак и поправил манжеты, однако страсти в его словах не поубавилось. Правда, последующие его слова плохо вязались с предыдущими:

– Кузя, если хочешь знать, умнее всех нас оказался! Шутка сказать босса облапошил. Стас до сих пор места себе не находит...

Не сомневаюсь, что экскурс в недалекое прошлое Кузнецова был бы продолжен, но тут затрещала бамбуковая занавеска и на горизонте показался Герась.

Увидев меня, он поморщился, точно больной на приеме у зубного врача, и удивленно уставился на бармена.

– Ну, пока, ребята, – сказал я. – Не буду вам мешать. – И специально для Витька присовокупил: – А насчет цены надо подумать.

– Смотри не прогадай, – ответил он. – Машина классная, жалеть потом будешь.

Выйдя на улицу, я не удержался и заглянул в окно.

На следующий день я неоднократно и во всех подробностях восстанавливал то, что увидел внутри, хотя ничего из ряда вон выходящего там не происходило. Компания за столиком приканчивала вазу с фруктами. Девушки лихо отплясывали в ритме "диско", а Витек бережно сливал содержимое моей рюмки обратно в коньячную бутылку.

Герася рядом с ним не было. Он вынырнул из-под стойки, сказал что-то бармену и пулей понесся к выходу с явным намерением меня догнать. Я поспешил улизнуть, так как имел все основания полагать, что он снова будет клянчить гонорар за свои труды и отделаться от него будет непросто.

Знай я, что вижу Герася в последний раз и что жить ему оставалось считанные минуты, не стал бы так торопиться.

Но этого пока не знал никто.

..."Хорошилова Юлия Дмитриевна. Шестидесяти восьми лет. Проживает по улице Островского, дом 25. Пенсионерка. Бывшая соседка Кузнецова.

Чалычев Валерий Федорович. Девятнадцать лет. Улица Нагорная, 15, квартира 6. Санитар наркологического диспансера. Раньше работал на мотороллере, доставлял продукты в ресторан "Лотос". Встречался с Кузнецовым по работе..."

Список, составленный Симаковым, был длинным, и дежурный читал его медленно, с расстановкой, четко выговаривая фамилии и адреса.

При таких темпах меня давно уже выгнали бы из будки, но, к счастью, она стояла в блоке с другими автоматами и на нее никто не претендовал.

"Юрковский Николай Петрович, – продолжал с монотонностью говорящей машины дежурный. – Пятьдесят восемь лет. Проспект Мира, 8, квартира 31. Работает в горбольнице заведующим отделением. В прошлом году Кузнецов обращался к нему за медицинской помощью..."

Я слушал и смотрел через дорогу на двухэтажное здание библиотеки. Нина работала в фондах, в полуподвальном помещении, и заканчивала ровно в семь. На моих пылевлагонепроницаемых было без пяти.

"Янышевский Юрий Владимирович. Тридцать шесть лет. Улица Коммунаров, 200. Бывший официант ресторана "Лотос"..."

...Хорошилова, Чалычев, Юрковский, Янышевский...

Я механически усваивал информацию.

За минувшую неделю к старому списку прибавились новые фамилии, однако, как и прежние, они не вызывали у меня абсолютно никаких ассоциаций.

"Авдеев-Сайко Борис Борисович. Сорока двух лет. Севостьянова, 13. Часовой мастер, временно не работает в связи с общим расстройством нервной системы. В марте прошлого года производил ремонт наручных часов Кузнецова".

– Это все, – сказал дежурный. – Повторить?

– Не стоит. – У меня, как и у попавшего вопреки алфавиту в конец списка Авдеева-Сайко, тоже имелась нервная система, и она находилась отнюдь не в идеальном состоянии.

– "Первый" у себя? – спросил я.

"Первым" мы величали, разумеется, Симакова.

– У себя, но занят. Совещание. Просил не беспокоить. Что ему передать?

Действительно, что?

Едва ли мое начальство всерьез рассчитывало, что я вот так, запросто, выужу из массы фамилий имя преступника. Не настолько оно наивно.

– Передай, что список не пригодился. – Я подумал и решил, что эта формулировка чересчур безапелляционна. – Скажи, что пока не пригодился.

От описания встречи со Стасом, несмотря на ее несомненную важность, я воздержался. Отложил на потом. Сеанс связи и без того слишком затянулся. Помимо прочего, не исключено, что слежка за мной продолжалась, причем более квалифицированная, чем прежде, и длительные переговоры могли вызвать ненужные подозрения. С этим также приходилось считаться.

Назначив следующий сеанс на утро и попрощавшись, я вышел из телефонной будки.

В окнах библиотеки горел свет.

Дул ветер. Темно-серые, в черных подпалинах тучи все плотнее затягивали небо. В редких просветах между ними клубились белые и тяжелые, как круто замешенное тесто, облака.

Я подошел к торговавшей цветами тетке. Букеты стоили по рублю и выше, а порознь она не продавала. Я выскреб из карманов всю свою наличность. Набралось сорок две копейки. Пятнадцать из них следовало отложить на камеру хранения, иначе не видать мне своего багажа. "Хорошо, что меня не видит Витек", – мельком подумал я. Представляю, как вытянулась бы у него физиономия, узнай он о моих капиталах. А Стас, тот вообще лопнул бы от злости!

Пока я препирался с цветочницей, уговаривая ее разъединить букет, из дверей библиотеки вышла Нина. Меня она не заметила и пошла в сторону Приморской.

– Эх ты, кавалер, – пожурила тетка. – Рубля за душой нет, а туда же, в жентельмены. – Однако уступила: – Что ж с тобой делать, бери, все равно не распродать мне сегодня.

Я выбрал пурпурную, усеянную шипами розу, отдал деньги и перебежал через дорогу, но окликнуть Нину не решился.

Дистанция между нами не сокращалась, но у перекрестка Нину задержал светофор, и мы поравнялись.

– Володя? – удивилась она, когда я прикоснулся к ее согнутой в локте руке. – Вы что тут делаете?

Законный вопрос, непонятно только, почему я не подготовился к нему заранее.

– Да вот, на главпочтамт ходил, за переводом, – ляпнул я первое, что пришло на ум, и протянул розу, словно она служила неопровержимым доказательством правдивости моих слов. – Это вам.

– Спасибо, – поблагодарила она, но цветок за доказательство не приняла. – Откуда вы знали, что меня встретите?

– Предчувствие, знаете ли...

– А адрес?

– Какой адрес?

– Адрес библиотеки? Кажется, я вам его не сообщала.

Ну вот, снова надо хитрить, изворачиваться. Будет этому конец или нет?

– Книга попалась с библиотечным штампом, а на штампе адрес... Наверно, никогда еще мои слова не звучали столь беспомощно.

– И вы решили завернуть по пути с почты?

– Ну да. А вы что, мне не верите?

– Почему, очень правдоподобно, – сказала она. – Только главпочтамт находится в противоположной стороне.

– Разве? – Я мысленно обругал себя за непроходимую тупость. Простите, Нина, на меня иногда находит – болтаю, сам не знаю что. Не обращайте внимания...

Однако она ждала более убедительного ответа, и я понял, что, если снова совру, мне уже никогда не завоевать доверия. Но в том-то и беда, что есть вещи, о которых трудно говорить вслух, и это был как раз такой случай.

– ...Понимаете, – запинаясь, начал я, – просто время тянулось очень медленно, а вас все не было. – Одолев первую фразу, я отважился прибавить: – Я подумал, может, вам будет приятно, вот и решил встретить. Ведь это не преступление?

В ее глазах промелькнул испуг. Я узнал этот взгляд. Точно так же она смотрела вчера, когда мы сидели рядом в полутемной комнате.

– Если я некстати или помешал, вы скажите...

Нина не ответила.

Мы молча перешли через перекресток и остановились у низкорослой мохнатой пальмы, растущей прямо посреди выложенного плиткой тротуара.

– Напрасно вы встали, – сказала она, рассеянно разглядывая незамысловатый рисунок на панели. – Я оставила вам таблетки, вы их выпили?

У меня отлегло от сердца. Коли речь зашла о моем хилом здоровье, значит, мир восстановлен.

– Нечего улыбаться. – В ее голосе прорезались знакомые нотки, присущие врачам и медицинским сестрам. – При простуде самое главное отлежаться. По-моему, у вас и температура еще не спала.

Это не соответствовало действительности, но ничто не заставило бы меня возразить.

– И вообще, – продолжала Нина, – мне не нравится, что вы... – Она не договорила, что именно ей не нравится, но решимости в ее словах не убавилось: – Мне кажется, пора внести ясность!

Ничего хорошего такое вступление не сулило, и я поспешил вмешаться:

– Вы сегодня очень заняты?

– Я? – переспросила она.

– Да.

– Нет, не очень, а что?

– Просто я подумал, может, мы пройдемся немного, вы покажете мне город. Нет, серьезно! Я никогда раньше здесь не был. И потом, надо же мне что-то написать матери – я обещал разузнать все как следует...

Нина колебалась, и я пустил в ход последний довод:

– В конце концов я ваш гость. Вы просто обязаны оказывать мне гостеприимство... Давайте погуляем, а заодно внесем ясность. Вы же хотели внести ясность, верно?

Она улыбнулась:

– Не знаю... Дождь вот-вот начнется...

– Чепуха, это дело поправимое, у меня знакомство в небесной канцелярии...

Я задрал голову, и тотчас с пасмурного, низко висящего неба на меня шлепнулась первая увесистая капля.

Увы, Нина была права – собиравшийся вторые сутки дождь достиг наконец необходимых кондиций и обещал щедро пролиться на наши головы.

В ближайшие две-три минуты все разыгралось как по нотам: сперва на асфальте появились крупные мокрые пятна, потом окончательно погасло небесное освещение и, словно по взмаху дирижерской палочки, наступила абсолютная тишина. Умолкли птицы, улица опустела, а потерявший прозрачность воздух загустел, стал вязким и неподвижным.

Над нами беззвучно сверкнула молния.

Ослепительно яркая, она была похожа на остов могучего сухого дерева с многочисленными, раскинувшимися на полнеба щупальцами-отростками. На короткий момент вспышки мир сделался двухцветным и плоским, как отпечаток на передержанном негативе, и опять наступили потемки. Тишину расколол гром. Вместе с грохотом на землю обрушился ливень. Не дождь, а именно ливень, потому что вода падала сверху сплошной отвесной стеной. Она была повсюду: под нами, над нами, вокруг нас. В считанные секунды она окружила крохотный островок у навеса, под которым мы успели укрыться, и мне почудилось, что, кроме нашего таявшего на глазах пятачка суши, на всем белом свете ничего не осталось.

Следующий электрический разряд был намного поскромнее первого, зато сразу за ним шарахнуло с такой оглушительной силой, что содрогнулась под ногами почва и в воздухе запахло серой. Нина инстинктивно прижалась ко мне. Яростные удары следовали один за другим. Промежутки между ними становились все короче. Вдруг ахнуло где-то совсем рядом. Нина испуганно вздрогнула. Прошло несколько минут относительного затишья, и она, оттолкнув меня, выбежала из-под навеса.

Я кинулся следом.

Сверху хлестало как из ведра.

Глава 4

1

Около одиннадцати, сопровождаемый отголосками грозы, я брел на Приморскую. Небо очистилось. Светила луна. Тучи ушли далеко на юго-запад и, верно, висели сейчас где-то над песчаными пляжами Бургаса и Констанцы.

Улица была пустыннг.

Рыбьей чешуей блестел умытый дождем асфальт. Вдоль тротуара стояли тихие неподвижные деревья. Их невесомые кроны, изумрудно-зеленые там, где на них падал свет дуговых фонарей, казались сошедшими с волшебных полотен Руссо, а густые, иссиня-черные тени, лежавшие под деревьями, только усиливали это сходство.

Время от времени я останавливался, но не затем, чтобы полюбоваться игрой красок, хотя сам по себе вид расцвеченной огнями улицы был достаточно живописным. Повод был куда более прозаический: меня беспокоил субъект, вот уже с полчаса тащившийся следом.

Я засек его на обратном пути с вокзала, где пополнил свою отощавшую казну из лежавших в камере хранения запасов. Собственно, уже там, на вокзале, боковым зрением, что ли, я то и дело ловил на себе чей-то пристальный взгляд, чувствовал, что один и тот же человек назойливо ошивается рядом, но кто именно, не разобрал: больно много народу крутилось в зале ожидания, в буфете, куда я заглянул не без умысла, и на привокзальной площади. Правда, я мог и обмануться, и потому, возвращаясь в центр, дал кругаля, намеренно выбирая переулки потише и побезлюдней.

Вскоре убедился, что ошибки нет. Кто-то действительно повис у меня на хвосте. Стоило остановиться, и следовавший за мной тип тоже останавливался, тронусь с места – шаги слышны снова, но как ни ловчился, рассмотреть фигуру идущего позади субъекта так и не смог. Вряд ли это был Герась – не та манера, да и сноровка не та. Кто же тогда?

Поразмыслив, я счел за лучшее не мешать.

Слежка означала, что за моей особой продолжает приглядывать чье-то пытливое око, стало быть, интерес ко мне не потерян. Это должно было радовать, тем не менее особой радости я не испытывал: в самом деле, не такое уж большое удовольствие знать, что на протяжении всего дня за каждым твоим шагом наблюдают в увеличительное стекло...

Я шел, то и дело наступая в лужи, шел и мучился от одиночества, тяжесть которого становилась все ощутимей. Никогда раньше не думал, что это так мучительно трудно – быть одному. Настоящая пытка, хоть волком вой!

"Что молчишь?" – спросил я у мрачного типа, к которому обращался лишь в самых крайних случаях.

Дремавший где-то глубоко внутри голос откликнулся бодро, даже весело, как будто только и ждал, когда я о нем вспомню. Он предупредил, что последствия нашего свидания с Ниной еще выйдут мне боком.

Я и сам это понимал. Под угрозой оказалось практически все, чего удалось достичь: связь со Стасом, моя легенда и многое-многое другое.

"Вот именно, другое, – вставил мой критик. – Ты допускаешь грубейшую ошибку, путаешь свои личные дела со служебными, этого тебе никто не простит".

"Да в чем, черт возьми, я виноват? В том, что мне жалко эту девушку? Что сочувствую ей?"

"Сочувствуешь? И только? Со стороны это выглядело совсем иначе".

"Да ведь это со стороны!"

"А если кто-то действительно наблюдал за вами?"

"Что же делать?" – сдался я.

"А ничего, – пробурчал он. – Возвращайся домой, к мамочке, только и всего".

И, игриво хихикнув, сгинул.

Я вспомнил разговор, состоявшийся в прошлую пятницу в кабинете у начальства, вспомнил наполеоновские планы, которые строил, сидя на набережной, и почувствовал себя юнцом – незрелым младенцем, из тех, кого, обвязав веревкой, бросают в воду, считая, что это лучший способ научить плавать.