Текст книги "Играем в 'Спринт'"

Автор книги: Николай Оганесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Послушай, друг, – обратился я к нему, – не скажешь, это здесь музыканты, что в фестивале участвуют?

– Ну здесь.

– Ты не вызовешь нам Вадима – флейтиста из оркестра?

– Какого еще флейтиста?

– Юрковского, – подсказала Нина.

– Понимаешь, какая история, – снова вступил я. – Мы с ним на пляже сегодня познакомились, в шахматы играли, а когда он ушел, часы остались, вот эти. – Я вытащил из кармана "Полет". – Ну мы и хотим отдать. Часы вроде ценные. Может, подарок или память от любимой женщины.

Дружинник с видом знатока взглянул на хронометр и согласился:

– Часы недешевые, у меня такие были. Только позвать я его не могу, нельзя мне отсюда отлучаться. – И посоветовал: – А вы подождите, после окончания все артисты через эту дверь выходить будут.

– Да не можем мы ждать, в том-то и загвоздка. Поезд у нас через час. – Я показал ему контрамарку. – Видишь, он нам и пригласительный дал, да мы не пошли. Уезжаем, какой уж тут фестиваль. Отсюда прямо на вокзал.

Он взял контрамарку, осмотрел ее с обеих сторон и нашел, что она в полном порядке.

– Да, дела...

– Ну не оставаться же нам из-за этих часов: сам рассуди.

– Ладно, – сдался он, – раз такой случай. Валяйте к своему флейтисту. Тут его один уже спрашивал, сказал, что брат, так я его тоже пропустил. Он поправил повязку. – Только уговор: по-быстрому, одна нога здесь, другая там. Пойдете по коридору и первый поворот налево – там оркестранты.

– Спасибо.

Мы прошмыгнули мимо. Я не стал уточнять, кого он пропустил перед нами, гораздо больше меня интересовало другое.

– Как, ты сказала, фамилия Вадима? – спросил я, шагая вместе с Ниной в указанном направлении.

– Юрковский. Ты разве не знал?

– Нет.

Мы свернули налево и чуть не столкнулись с тучным мужчиной, сильно напудренным, во фраке и крахмальной манишке. Кроме него, в коридоре стояли еще несколько курильщиков, но никто из них не обратил на нас внимания.

Мы прошли дальше вдоль ряда одинаковых, отделанных коричневым пластиком дверей.

Я пожалел, что не спросил, за какой из них можно найти Вадима, и уже остановился, собираясь постучать в первую попавшуюся, как вдруг дверь, мимо которой мы только что прошли, распахнулась, и, оглянувшись, я увидел Тофика.

Схватив Нину в охапку, я отпрянул к стене. И вовремя. Из комнаты вслед за Шахмамедовым, опираясь на костыли, вышел Вадим.

– Подожди, – крикнул он. – Я согласен.

Видимо, Тофик остановился – я не видел его из-за прикрывавшей нас двери.

– Ты сегодня работаешь?

– Нет, нет! Ты меня не уговаривай. Три дня уговаривал, хватит! Я тебе так скажу: если не хочешь, это сделаю я! Понимаешь?! Сам сделаю!

"Чего-чего, а горячности в нем не поубавилось", – мельком подумал я.

– Хорошо. Подожди меня у служебного входа. После концерта...

– Никакого концерта! Никакого после! Сейчас! Сию минуту! Мне надоело цацкаться с этой гадиной! Сегодня он от меня ушел, а завтра из города улизнет. Ты этого хочешь, да?! Этого?! Или сейчас, или...

– Ладно, – перебил его Вадим. – Я попробую отпроситься, придумаю что-нибудь. Только сначала заедем ко мне, надо переодеться. Ты на машине?

– Нет, не на машине.

– Ничего. Поедем на моей. На, держи ключи. Жди, я скоро выйду.

Я взял Нину под локоть и, шепнув "не оборачивайся", повел ее в конец коридора. Так было меньше риска, что нас обнаружат. Если бы после того, как закроется дверь, Тофику взбрело в голову оглянуться, он увидел бы нас в спину.

Мы благополучно дотянули до конца коридора и свернули за угол.

Только тут я перевел дух. Потом взглянул на Нину. Лицо у нее побледнело и было испуганным. Но времени для объяснений не оставалось.

– Ни о чем не спрашивай, – сказал я. – Потом все поймешь.

В ответ Нина беззвучно пошевелила губами.

Я выглянул из-за угла.

Вадим стоял в противоположном конце коридора и говорил о чем-то с напудренным толстяком в черной фрачной паре. Надо было переждать.

В это время в проходе показался кто-то из оркестрантов. Повернувшись к нему спиной, я загородил собой Нину. Мужчина прошел мимо и, хохотнув, пропел густым басом:

О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх!

Кто вас увидел, не забудет никогда...

Голос стих за поворотом.

– Не бойся, все будет хорошо, – сказал я.

– Я не боюсь. – Страх в ее глазах и вправду исчез.

– Сейчас мы зайдем к Вадиму. Постарайся держаться так, будто ничего не случилось.

– Я постараюсь...

Дальнейшее происходило быстро и как будто не с нами, а с кем-то другим, за кем я наблюдал со стороны, не в силах ни помешать, ни помочь, ни что-либо изменить в происходящем.

Вадима мы застали укладывающим свою флейту в футляр – очевидно, его отпустили, – но, увидев нас, он отложил инструмент и, выслушав, повел лабиринтами переходов в зал, где перепоручил высокой седой женщине, которая после коротких переговоров пообещала посадить нас на приставные места сразу, как только начнется второе отделение. Вадим, в свою очередь, пообещал встретить нас после концерта, пожелал приятно провести время и, сославшись на строгость дирижера, удалился.

Минут пять мы мозолили глаза седовласой контролерше, а потом, улучив момент, сбежали и пустились в обратный путь по закулисным лабиринтам.

Плутая узкими коридорами, я лихорадочно соображал, что делать дальше, как предупредить своих, ведь они не знали, какой оборот приняли события. Дорога была каждая минута! К черту запреты, я готов был нарушить приказ и позвонить в розыск, да где сейчас найдешь телефон. И потом: попробуй растолкуй в двух словах, почему я считаю, что нельзя оставлять эту парочку без присмотра...

Вадима мы нагнали у самого выхода. Он мелькнул в проеме и захлопнул за собой дверь.

Счет пошел на секунды. Больше медлить было нельзя, надо было что-то решать. Я почти физически ощущал приближение развязки.

Приняв решение, я двинулся в конец коридора.

– Я с тобой! – Нина не отставала от меня ни на шаг.

– Ты останешься здесь, – как можно тверже сказал я.

Неизвестно было, во что выльется моя последняя попытка проникнуть в тайну смерти Кузнецова, но в любом случае я не имел права втягивать в это дело Нину.

– Сейчас ты найдешь телефон и позвонишь по номеру, который я тебе дам. Скажешь, кто ты, и передашь разговор, который мы слышали. – Я назвал номер. – Запомнила?

Она кивнула и отпустила мою руку.

– Повтори.

Нина повторила.

– После того как позвонишь, немедленно возвращайся домой и жди. Все, иди.

Я легонько подтолкнул ее в спину, выждал немного и открыл входную дверь.

Пока мы мотались по закоулкам "Юбилейного", наступила ночь. В небе осколком блюдца висела половинка луны. Высыпали звезды.

– Ну что, нашел своего флейтиста? – спросил дружинник.

– Нашел.

– А девушку где потерял?

– Сейчас выйдет, – ответил я, чтобы отвязаться, но Нина действительно вышла и остановилась рядом.

Выяснить, почему она это сделала, я не успел – со стоянки, мигая малиновыми фонарями, отъехала "Каравелла".

Я был не один, меня окружали люди – тысячи людей, готовых прийти на помощь, попроси я об этом, но последние отпущенные мне секунды уже истекли. Сейчас от моего решения зависела человеческая жизнь. В сравнении с этим доводом все остальные потеряли всякое значение.

Я миновал компанию таксистов и подбежал к крайней машине с шашечками на дверцах.

Из приборного щитка торчал ключ зажигания.

Я открыл дверцу и опустился на сиденье.

Шофер, подошедший следом, заглянул в кабину сквозь опущенное стекло.

– Вылазь, парень, машина занята.

Пришлось в нескольких словах обрисовать ему положение. Был, конечно, риск, что он не поверит, подтвердить свои слова мне было нечем, но он поверил – недостающие доказательства, как видно, компенсировало выражение моего лица. Не теряя времени, он сел за руль и включил зажигание.

– Куда?

– Давай-ка за той машиной. – Я показал на удалявшуюся "Каравеллу". И как можно осторожней, – предупредил я, сам точно не представляя, что означает мое "осторожней".

Обернувшись, я мельком увидел, как к нам со всех ног бежит Нина. В ту же секунду взвыл двигатель, и, чиркнув крылом о багажник соседней машины, мы вылетели со стоянки.

22.07. Начал преследование. Объект – "Жигули" белого цвета. Государственный номерной знак 87-92.

"Каравелла" показалась сразу, лишь только мы свернули на бульвар.

Она шла на средней скорости, соблюдая правила, и на долю секунды во мне шевельнулось сомнение: стоило ли суетиться, чтобы догонять того, кто и не собирается убегать? Правда, мысль эта тотчас улетучилась – я знал, что один из сидевших в "Каравелле" убийца, а другой – его следующая, третья по счету жертва.

Выровняв скорость и перестроившись в левый ряд, таксист установил дистанцию и шел на безопасном расстоянии, пропустив впереди себя три легковушки. Сосредоточенный и невозмутимый, он вел машину, не делая попыток задавать вопросы.

Между передними сиденьями была вмонтирована портативная рация. Время от времени оттуда раздавался треск, и искаженный помехами голос запрашивал свободное такси. Наше было занято: чтобы погасить зеленый глазок, водитель еще у "Юбилейного" включил счетчик.

Четкого плана у меня не было – в подобных случаях действуют по обстановке. Не пытался я и анализировать подслушанный разговор. Достаточно того, что он вывел меня на преступника. Будь я повнимательней, это произошло бы намного раньше. Сейчас я видел все свои ошибки. И мелкие и крупные – всякие, но одной себе не прощу – список, переданный мне дежурным управления. Я штудировал его дважды, но, увлеченный стремительной сменой событий, совсем упустил из виду. Конечно, список не панацея, а совпадение фамилий еще не улика, и все-таки...

Теперь-то ясно, что отец Вадима и значившийся в списке Николай Петрович Юрковский – одно и то же лицо. "Заведующий отделением горбольницы", – уточнил я про себя, и это прозвучало как упрек, потому что опоздал со своим открытием на целых трое суток.

Помнится, Нина говорила, что Вадим, приезжая сюда, останавливается не у отца, а на даче, где у него аппаратура, коллекция пластинок, даже сауна есть. Значит, сейчас они едут туда, ведь он сказал, что хочет переодеться. Да, скорей всего так оно и есть – они едут на дачу...

Мы выскочили на ярко освещенный центральный проспект и пошли по прямой.

Во встречном потоке света стали отчетливо видны два силуэта на переднем сиденье "Каравеллы".

О чем они говорили? Обо мне? О Сергее?

Я вспомнил еще одну грубейшую свою ошибку – магазин "Канцтовары". Там я проворонил железное доказательство, не оставлявшее камня на камне от алиби преступника. Желудевый человечек. Продавщица сказала, что они давно проданы. Давно! Значит, он приехал не в понедельник, а много раньше, еще до пятнадцатого. Мне бы зацепиться за это слово... Да что вспоминать задним умом кто не горазд?

Ничего, теперь он от меня не уйдет, как тогда, в Якорном, теперь он на крючке. Главное, не сплоховать, не попасться им на глаза...

– Я – "Океан"! Я – "Океан"! – протрещал вмонтированный между сиденьями аппарат. – Михалыч, ты свободен? Сообщи, где находишься".

Водитель, не глядя, протянул руку и поднес к лицу микрофон.

– "Океан"! "Океан"! Я занят. У меня заказ. – Михалыч отключил микрофон и снова невозмутимо уперся взглядом в дорогу.

Мы проезжали мимо расцвеченного огнями цирка, когда он сказал, показав пальцем в спину:

– За нами едет какая-то машина.

– Пусть едет. – На всякий случай я все же оглянулся.

Сзади, пристроившись нам в хвост, катила новенькая желтая "Лада".

– Вы давно ее заметили?

– От самого "Юбилейного", – ответил он.

Только этого не хватало!

Я попросил чуть сбавить скорость. "Лада" сделала то же самое. Я попросил поменять ряд. Она повторила наш маневр. Кажется, нас тоже держали на крючке!

– А ну-ка, Михалыч, попробуем рассмотреть, кто в ней, – сказал я.

Водитель кивнул. Он подпустил машину поближе и резко тормознул.

Уличного освещения вполне хватило, чтобы рассмотреть сидевшего за рулем человека. Это был Стас. Он же Маквейчук. Он же подданный всех держав Макковей – босс и главный сборщик податей.

"Что-то рановато он засуетился, – подумал я. – Это, конечно, большая честь, но он нарушает условия договора. До назначенного срока еще почти полтора часа".

Михалыч отыскал в потоке машин "Каравеллу" и немного сократил дистанцию.

Слева мелькнула автозаправка и конечная остановка, на которой вчера я ждал автобуса после свидания с Симаковым.

"Каравелла", за ней мы, а за нами желтая "Лада" пересекли городскую черту.

Дорога пошла петлять. Несмотря на это, идущая впереди "Каравелла" резко увеличила скорость. Я боялся потерять ее из вида и попросил прибавить газ. "Лада" наседала и шла почти впритык – в отличие от нас Стас действовал в открытую.

Стрелка спидометра перевалила за девяносто, что по такой дороге было равносильно всем ста сорока. На особо крутых поворотах нас заносило, и я чувствовал, как от напряжения под сердцем возникает холодная сосущая пустота.

В свете фар возник синий дорожный указатель с обозначением развилки, но я не успел прочесть надписей.

– Куда это?

– Сейчас будет поворот на дачный поселок, там асфальт заканчивается, дальше идет грунтовка.

Далеко впереди замигали рубиновые огоньки. "Каравелла" прижалась к осевой и стала плавно сбавлять ход.

Мы пронеслись так близко, что можно было разглядеть сигарету в руке у Тофика.

Когда проехали метров триста, я попросил развернуть машину в обратном направлении. За нами, визжа шинами, развернулся Стас, но я старался не обращать на него внимания.

Справа в сплошном массиве зелени открылся просвет. Там еще не осело облачко пыли.

– Потушите фары, – сказал я, – и съезжайте на обочину.

Михалыч четко выполнил маневр, и мы остановились у места, где брала начало грунтовая дорога.

– Спасибо, друг, – поблагодарил я, пожалев, что так и не успел как следует разглядеть своего помощника. – Еще увидимся.

– О чем разговор, – пробурчал водитель. – Может, еще чем подсобить, так я с удовольствием.

– Нет, теперь уезжайте.

Не прощаясь, я побежал к лесополосе.

После освещенной дуговыми фонарями трассы здесь было темно, как в подземелье.

Со стороны шоссе послышался шум отъезжающей машины, а через минуту на дороге раздался хруст гравия.

Темноту прорезал яркий пучок света. Скользнув по частоколу деревьев, он уперся мне в спину. По земле заплясали длинные тени.

Стас отбросил всякую осторожность и на полной скорости шел прямо посередине дороги, заставив меня отскочить на обочину.

"Ну, теперь держись!" – мысленно приободрил себя я.

"Лада" обошла меня, скрежетнула тормозами и как вкопанная стала поперек дороги. Из кабины выскочил Стас.

Мы сближались. Верней, приближался я, а он стоял, глядя на меня с опаской, как человек, настигший врага, но не знающий, на что тот способен.

– Вот мы и встретились, Вальдемар, – сказал он, пряча что-то за спиной. – Как видишь, я исполнил обещание. Теперь очередь за тобой. Где деньги?

– Нет денег. И не будет. – Я сделал шаг в сторону.

– Стой там, где стоишь. – В его руке появился обрезок трубы. Кончились твои шуточки. Предупреждаю, лучше отдай добром.

– Я не шучу, нет у меня...

Он не дал договорить, коротко взмахнул обрезком и ударил, целясь в голову.

Мне удалось увернуться.

– С Хромым спутался? – Он восстановил равновесие и стал, широко расставив нога, похлопывая концом трубы по ладони. – Чем он тебя купил?

– Покупают то, что продается.

– Цену набиваешь? – криво усмехнулся он. – Ладно, где деньги? Говори? Конечно, с собой прихватил. Где они?! В кармане? Или у этой оставил?..

Время разговоров закончилось, тема была исчерпана, а значит, сейчас он перейдет к действиям. Я понял это чуть раньше, чем Стас, и, сделав ложный выпад, откачнулся в сторону. В ту же секунду в воздух взметнулся стальной обрезок. Раздался звон разбитого стекла.

Я пошел на перехват, но тоже промахнулся, и мы оба повалились на землю.

Он был тяжелей килограммов на шесть, к тому же я упал на спину. Это стоило мне нескольких зуботычин, от которых из глаз посыпались искры. Стас воспользовался моментом, вывернулся и вскочил, чтобы добить меня ногами, но он переоценил силу своих ударов.

Я успел подняться и, когда он кинулся вперед, встретил его прямым правым. Левый боковой лишил его способности к сопротивлению, а третий, в который я вложил весь остаток сил, сбил его с ног.

Стас рухнул, и в наступившей тишине стало слышно, как в пустой машине размеренно щелкает указатель поворота.

Если не считать ссадины под глазом и порванной рубашки, я отделался легким испугом. Чего не скажешь о противнике. Он лежал, широко раскинув руки, и не подавал признаков жизни.

Я похлопал его по щекам. Он застонал и судорожно глотнул воздух. Приводить его в чувство я не стал, это заняло бы слишком много времени, а сейчас каждая минута была на вес золота.

Я снял галстук, перевернул Стаса лицом вниз, крепко связал ему руки. Потом оттащил к "Ладе", уложил на заднее сиденье, опустил предохранители на задних дверцах, вынул ключ и закрыл машину.

Прежде чем уйти, я еще раз проверил дверцы "Лады" и во весь дух помчался по дороге.

В зеленоватом свете луны смутно мерцала колея с проросшей посередине черной травой. Без умолку верещали кузнечики.

Я добежал до поворота.

Впереди, на фоне густых зарослей орешника, тускло поблескивая лаком, стояла "Каравелла".

Где-то невдалеке хрустнула сухая ветка, наверно, птица или обломился перегнивший сук. Надо было действовать, и действовать без промедления.

Я подбежал к машине.

Кабина была пуста. За увитой плющом изгородью, в глубине участка, светилось два окна – одно поярче, другое мутным красным прямоугольником, остальное тонуло в потемках.

Калитка оказалась незапертой. Я прошел к дому и остановился у крайнего от крыльца окна.

По ярко освещенной комнате, поглядывая на часы, нервно расхаживал Шахмамедов. Через приоткрытую форточку доносилась ритмичная музыка.

Пригнувшись, я двинулся вдоль стены и заглянул во второе окно. Оно было занавешено, но не плотно – в центре, между задернутыми шторами, оставалась узкая щелка.

Я прильнул к стеклу, но увидел лишь висевший на стене ковер и колеблющуюся тень на полу, по движениям которой невозможно было определить, что делает человек, отбрасывающий эту тень.

Вот она переместилась, пропала, затем снова появилась, и всю длину щели заслонила фигура в белоснежной сорочке и черном с атласными лацканами смокинге.

Вадим – а это был, несомненно, он – и не думал переодеваться. Он поставил на подоконник пузырек и вновь исчез из поля зрения, направившись, по всей видимости, в соседнюю комнату. За миг до этого я заметил в его правой руке мокрый носовой платок, с которого капала какая-то бесцветная жидкость.

Все, что происходило со мной до сих пор, начиная с памятного разговора в кабинете начальника уголовного розыска и до столкновения со Стасом, от которого еще ныли синяки и ссадины, было прелюдией, подготовкой к этой самой минуте. В мою постройку лег последний недостающий кубик. Сейчас на моих глазах, по существу, повторялась сцена, однажды уже разыгранная на задворках гостиницы. Преступник действовал тем же способом, что и тогда, уверовав в его универсальность и собственную безнаказанность. Я знал, чем это закончилось для Кузнецова, и потому не раздумывал: бросился к крыльцу, перескочил через ступеньки и, распахнув дверь, ворвался в комнату.

В противоположном ее конце, опираясь на костыли, стоял Вадим. В шаге от него – Тофик. Оба они, услышав шум, обернулись в мою сторону.

– А вот и он! – С этими словами Шахмамедов сорвался с места, и почти одновременно меня пронзила дикая боль в голени.

Мне нельзя было нагибаться, но рефлекс, на который и был рассчитан удар, сработал, прежде чем я успел что-либо сообразить. Я склонился к ушибленному месту и немедленно поплатился за это.

Сокрушительный удар ногой в подбородок отбросил меня назад. Я стукнулся затылком о дверной косяк и потерял сознание.

4

Глаза у Симакова голубые. Даже слишком голубые. Для человека, занимающего его должность, больше подошли бы серые со стальным отливом, и чтобы брови сходились на переносице, как у героев потрепанных книжек, которые нашел когда-то на школьном дворе. Увы, во внешности моего начальника не наблюдалось ничего героического: и брови самые обыкновенные, и глаза без отлива – скорей усталые, с белками, покрытыми от недосыпания сетью мелких кровеносных сосудов. Это было первое, что я увидел, выбравшись из бездны, куда меня отправил не знающий жалости и сомнений Тофик.

Симаков смотрел пристально, не отрываясь, потом сказал что-то, но я расслышал только конец фразы: "...так будет удобней", после чего лицо его отодвинулось и надо мной навис розовощекий мужчина в белом медицинском халате. Он тоже заглянул мне в лицо и, ободряюще улыбнувшись, сгинул.

"Плохи мои дела", – подумал я и пощупал голову.

Она была туго спеленута бинтами, а шум в ушах и одеревеневшая челюсть свидетельствовали, что дела мои и впрямь не блестящи.

Постепенно я сориентировался в пространстве и обнаружил, что сижу в кресле, поблизости от места, где получил первый в своей жизни нокаут. Самого победителя в комнате не было. Кроме Симакова, здесь находились еще несколько человек, которых я раньше не видел. У стола с ручкой и бумагой сидел парень в милицейской форме, а у окна, спиной ко мне, Вадим.

– ...Вы встретились четырнадцатого, – долетел до меня приглушенный повязкой голос Симакова. – Он переместился в дальний угол комнаты и обращался к Вадиму, видно продолжая прерванный разговор. – Кузнецов сообщил вам об условии, которое поставил перед ним Станислав Маквейчук, и вы пообещали занять деньги. Верно?

Ответа я не расслышал – Вадим говорил слишком тихо, – но что-то он все же ответил, потому что последовал уточняющий вопрос:

– Но вы дали ему понять, что он может рассчитывать на вашу помощь?

И опять я не услышал, что ответил Юрковский, да это в общем-то и не требовалось – я знал, как оно было на самом деле, и мог при желании воспроизвести его ответ, если, конечно, он не настолько глуп, чтобы запираться после того, как его накрыли с поличным.

– У вас с Кузнецовым давние счеты, к тому же в глубине души вы всегда презирали его за слабость. Себя-то вы всегда считали и считаете сильной личностью, не так ли? Впрочем, об этом позже...

Симаков достал папиросу, продул мундштук, но, поколебавшись, не закурил и спрятал ее обратно в пачку.

– Вы решили воспользоваться планом бывшего компаньона и в тот же вечер подобрали ключ. Объясните, как вы установили точное время ограбления.

Думаю, что он знал это не хуже Вадима, – никакого времени тот не устанавливал, просто выследил, вот и вся премудрость.

– ...Хорошо, я вам напомню, – сказал Симаков ровно, каким-то чужим, незнакомым голосом. – На следующий день, пятнадцатого, около семи вечера Кузнецов вышел из дома и отправился на работу. Вы наблюдали за ним из машины и, убедившись, что он вошел в гостиницу, уехали. В девять пятнадцать вы снова подъехали к "Лотосу", дождались инкассаторской машины, после чего подогнали свой автомобиль к двери с обратной стороны гостиницы. Затем открыли замок, проникли в бухгалтерию и взяли под наблюдение спуск в ресторан. Припоминаете?..

Последующие события представлялись мне до того зримо, будто я сам при этом присутствовал.

До сих пор Юрковский действовал по чужому сценарию, а дальше – по своему собственному. Если Стас шел напролом и чуть ли не силком заталкивал Кузнецова в ловушку, то он поступил хитрее: подкинул приманку, и Сергей сам полез в западню. Произошло это так.

В двадцать один сорок Кузнецов, взяв с собой выручку, поднялся в холл гостиницы. Вадим встретил его наверху, у лестницы, и сказал, что привез деньги и что готов их отдать, – для друга, дескать, ничего не жалко. Кузнецов, естественно, счастлив: наконец-то он вернет долг и освободится от унизительной зависимости от шантажистов. Чего же мы ждем, спрашивает он, где деньги? Как это где, отвечает Вадим, разумеется, в машине, не таскать же такую крупную сумму с собой, а машина здесь, в двух шагах, – он специально подъехал с черного хода, о котором рассказывал Сергей. Почему с черного? Ну, во-первых, ради интереса, проверить, правду ли он говорил о плане Стаса или это только выдумка, предлог, чтобы одолжить деньги. Ну и, во-вторых, не хочет передавать деньги на виду, при публике, которая вечно торчит в вестибюле. Мало ли кто что подумает, сумма-то не маленькая.

Кузнецов в нерешительности: он должен сдать выручку, через полчаса он освободится. Как хочешь, не настаивает Вадим, однако ждать он не может. Давай встретимся позже, предлагает Сергей, после работы или завтра утром? Вадим не возражает, только сегодня он занят, прямо сейчас должен срочно уезжать – ненадолго, всего на пару дней. Это решает дело – такая отсрочка пугает Кузнецова. Он соглашается. Они входят в дверь бухгалтерии, щелкает английский замок, и единственный свидетель, Вахтанг Кикабидзе, с застывшей улыбкой смотрит им вслед...

Возможно, я ошибался в деталях, возможно, все происходило немного иначе и Вадим использовал другие, более веские, с точки зрения Сергея, доводы и аргументы, но общая картина была именно такой. Это подтверждалось и вопросами, которые продолжал задавать Симаков:

– Каким образом вы заставили его сесть в машину?

"А зачем заставлять?" – подумал я, вспомнив, как дважды помогал Вадиму укладывать костыли на заднее сиденье. Кузнецов сделал то же самое, и в ход пошли носовой платок и пузырек с жидкостью.

– Вы пользовались эфиром? – спросил Симаков.

О содержании ответа я догадался по слабому кивку Вадима, сидевшего в прежней позе у окна.

В это время к Симакову подошел одетый в штатское оперативник. Он сказал что-то, чего я, разумеется, не расслышал – повязка стягивала не только затылок и распухшую челюсть, но заодно и оба моих уха.

Оперативник удалился, и Симаков вновь обратился к Юрковскому, неожиданно переведя разговор на мою особу:

– Двадцать девятого на Приморской появился наш сотрудник. Поначалу вы не придали этому особого значения, тем более что вечером прочли заметку о несчастном случае. Вы решили, что нас обманул трюк с одеждой, и успокоились. Однако уже на следующий день, тридцатого, вас разыскал Шахмамедов и сказал, что к нему обращался некий Сопрыкин – подозрительный тип, назвавшийся знакомым Кузнецова. Он остановился на Приморской и предлагает сбыть валюту. Шахмамедов сказал также, что со слов Кузнецова ему известно о плане ограбления гостиницы, так как Сергей незадолго до этого просил у него в долг, и что он, Шахмамедов, подозревает, что Сопрыкин и есть преступник, виновный в гибели Кузнецова. Тофик считал вас близким другом Сергея, доверял вам. Он хотел обратиться в милицию, но прежде решил посоветоваться с вами. Сообщение Шахмамедова вас напугало. Не из-за Сопрыкина, которого вы не знали и пока что не имели оснований опасаться. Полной неожиданностью для вас стало то, что кто-то еще, кроме вас, знает о плане Маквейчука и связывает этот план с гибелью Кузнецова. Вы предложили Тофику установить наблюдение за квартирантом и вместе пойти в милицию, но не раньше, чем добудете более веские улики его виновности, для чего обещали познакомиться с Сопрыкиным...

Вот она, причина и разгадка агрессивности, которую проявлял по отношению ко мне Тофик!

Собственно, оба мы заблуждались. Каждый по-своему. С его точки зрения мое поведение в эти дни было более чем подозрительным, а сам я до последнего считал Шахмамедова наиболее вероятным кандидатом на роль обвиняемого. Лишь после перепалки, подслушанной в кулуарах "Юбилейного", начал догадываться, что он ни при чем, но и тогда не предполагал, что моя попытка выручить его из беды закончится для меня столь плачевно...

Я сосредоточился, стараясь унять нараставшую головную боль. Ненадолго это удалось.

– Утром первого октября, – продолжал Симаков, – на Приморскую пришел Герасимов. Вместе с Сопрыкиным они посетили бар "Страус". Это насторожило вас. Подозрения усилились еще больше, когда они пошли к "Интуристу", где встретились со Станиславом Маквейчуком. Утверждение Сопрыкина, что он и раньше останавливался на Приморской, его активность и узкая избирательность в контактах навели вас на мысль, что он – работник милиции. Вечером Сопрыкин вторично посетил бар, а когда вышел оттуда, следом за ним выбежал Герасимов. Вы в панике. Задуманное и осуществленное с математической точностью преступление может раскрыться из-за единственной неучтенной вами мелочи. О способе совершенного вами преступления знают уже трое. Шахмамедов до поры обезврежен, он под вашим контролем. В молчании Маквейчука вы тоже уверены – тому невыгодно рассказывать первому встречному о своем лопнувшем прожекте. С Герасимовым совсем иначе. Он ближайший помощник Маквейчука, наверняка знал о его намерениях, но он поглупей и может проболтаться о черном ходе, которым воспользовался преступник. В этом случае милиция получила бы сведения, которые, по вашему мнению, заставят ее отказаться от версии о несчастном случае. Возникнет другая версия – о сообщнике, а этого вы боитесь больше всего. Герасимов становится опасным, и это решило его участь. Если до Якорного вы были только грабителем, то там, Юрковский, вы стали убийцей...

До меня не дошел смысл последних слов Симакова.

Почему в Якорном? А Кузнецов? А одежда, подброшенная на пляж?

Я даже не пытался вникнуть в это противоречие. И комната, и люди, и стул у окна с сидевшим на нем флейтистом подернулись дымкой, отдалились. Перед глазами вдруг всплыла луна, дорога, искаженное злобой лицо Стаса. Где он? Задержан?

Я хотел спросить об этом, но не успел...

Когда я очнулся, стул у окна был пуст – Юрковского уже увели. Парень в милицейской форме продолжал возиться с бумагами, а Симаков сидел в кресле напротив, держа руку у меня на колене.

– Ну вот и молодцом, лейтенант, – сказал он. – Таким ты мне больше нравишься.

Не знаю, что ему во мне понравилось, но чувствовал я себя паршиво.

– Говорить-то можешь?

Я выдавил из себя какой-то невнятный звук.

– Ладно, ладно, вижу, что можешь. – Он подавил улыбку. – Не горюй, Сопрыкин, до свадьбы заживет. Кости целы, а царапины пройдут. И то сказать, сам виноват, зачем лез на рожон, дача-то блокирована была, на полсекунды ты нас опередил... – Из сострадания он не стал развивать эту тему. – Ничего, теперь ты у нас тот самый битый, за которого двух небитых дают. Отдохнешь денек-другой – и за работу.

– Стас... – прошепелявил я.

– Здесь он, задержан, – успокоил он. – Ты его так спеленал, что насилу развязали. – Помявшись, он добавил: – Тут вот какая штука, Володя, ты еще не знаешь... – Симаков убрал с колена невидимую пылинку. – В общем, Кузнецов жив...

"Ну и шуточки у него", – подумал я, но Симаков не шутил.

– Жив Кузнецов, – повторил он. – Мы нашли его тут, в подвале. В бессознательном состоянии, потому и задержались. Сейчас над ним медики колдуют. Юрковский его больше двух недель какой-то дрянью пичкал...