Текст книги "Играем в 'Спринт'"

Автор книги: Николай Оганесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

С таким настроением одна дорога – на кухню.

Отбивной я там не нашел. Зато обнаружил хлеб, масло, два сваренных вкрутую яйца, колбасу и стакан остывшего чая. На десерт отдельно, в блюдечке, лежали приготовленные для меня таблетки. Целых три штуки.

Первым делом я выбросил таблетки, они были без надобности. Если не считать мучительно сосущую пустоту в желудке, чувствовал я себя превосходно. А вот остальное пришлось как нельзя кстати: мои деньги вместе с вещами лежали в камере хранения, и теперь я вряд ли наскреб бы на приличный завтрак. Разве что на булочку и стакан газировки. К тому же время завтрака давно минуло – мой самозаводящийся пылевлагонепроницаемый хронометр показывал половину двенадцатого.

Я наскоро умылся, обновив вчерашнее свое приобретение, затем поставил на плиту чайник и приступил к трапезе.

Четкой программы на предстоящий день не было. Я сознательно не строил никаких планов, поскольку со вчерашнего дня каждый мой шаг скорее всего контролировался Герасем. Верней, не обязательно им персонально, а теми, кого он прикрывал во время обыска. Для них я – темная лошадка, заезжий коммерсант, подыскивающий партнера для сделки. Следовательно, и вести себя нужно соответственно. Поболтаюсь по городу, наведаюсь на толчок, потрусь у комиссионок. Там видно будет, что и как.

Вскоре от яиц осталась одна скорлупа. В ход пошел третий бутерброд с маслом и последний кружок колбасы. Когда с ним было покончено и я собрался было почаевничать, в дверь постучали.

Я придвинул сахарницу. Повторялась вчерашняя история, но на этот раз у меня не было ни малейшего желания соревноваться в скорости с непрошеным визитером. С какой стати? Захочет – войдет, не захочет – пусть уходит, скатертью дорога. Не силком же его в дом тащить!

Стук повторился.

– Войдите! – крикнул я на всякий случай и высыпал в стакан пятую ложку.

Дверь, как ни странно, отворилась – должно быть, игра в прятки наскучила не одному мне.

– Проходите, – я намеренно громко зазвенел ложкой, наводя пришельца на цель.

Гость поскрипел половицами и направился к кухне. Еще шаг, и он вырос на пороге, заслонив собой весь дверной проем. Мать честная: Герась собственной персоной – прошу любить и жаловать! Воистину легок на помине!

– Салют, – сказал он, шныряя по сторонам заплывшими жиром глазками.

– Салют, – сказал я.

– Как жизнь?

– Течет, как видишь, – ответил я уклончиво. – Зачем пожаловал?

Он покрутил своей усеченной башкой. Спросил, показывая через плечо:

– Ты один?

– Нет, опер под столом прячется. С магнитофоном.

– Чего мелешь?! – недоверчиво покосился он, но не поленился и, присев на корточки, заглянул под стол.

– Ну ладно, хватит! – Я не забыл прием, который он оказал мне в день нашего знакомства, но с тех пор кое-что изменилось. Мы поменялись ролями, и я не отказал себе в удовольствии подчеркнуть это. Конечно, в доступной форме. – Выкладывай, чего надо. И покороче, у меня время не казенное.

Пустая затея: Герась обладал толстой кожей – булавочные уколы на него не действовали. Он втиснул свои пудовые кулаки в карманы шортов, прошелся, обживая пространство, отчего в кухне сразу стало и тесно и неуютно.

– А ты времени зря не терял. – Он показал на оставшуюся неубранной постель. – Неплохо устроился, а?

Меня так и подмывало поставить его на место, но я не мешал ему высказаться, ибо не сомневался, что немного погодя обо всем увиденном и примерно в тех же выражениях он доложит тому, по чьей указке здесь находился.

– Она девочка что надо, аппетитная. Не гляди, что худенькая. Последовал игривый жест и кивок в мой адрес. – Везет же некоторым...

– Меньше суй нос в чужие постели – повезет и тебе.

Нарывчики на его лице предательски побагровели. Не иначе как я ненароком задел больное место.

– Ты по делу или как?

– Да вот шел мимо, вспомнил про тебя. Дай, думаю, загляну. Ты ж говорил, что у Кузи остановишься.

– Ну заглянул. Дальше что?

Герась пропустил мою реплику мимо ушей.

– Чаи гоняешь?

– А ты против?

– Да нет... Может, угостишь?

– Перебьешься.

Мне не было жалко чая. Да и ему он был ни к чему. Просто шло взаимное прощупывание: он хотел убедиться, что я по-прежнему нуждаюсь в его услугах, а я намеревался внушить, что стремление к контакту с моей стороны не столь уж велико.

– Перебьешься, – повторил я.

– Что-то ты сегодня больно суровый, – насторожился он. – К чему бы это?

– Все к тому же. Давай ближе к делу. А нет – проваливай. Нечего из себя козырного туза корчить.

В компании мальчиков, которыми верховодил на толчке, Герась, понятное дело, привык к более почтительному обращению и теперь, обескураженный холодным приемом, перебирал в уме инструкции, полученные от хозяина. То, что он всего лишь марионетка, действиями которой управляют на расстоянии, уже не вызывало у меня сомнений. Доказательством тому был вчерашний обыск.

– Слушай, – выдавил он после глубокого раздумья, – да ты никак нашел, что искал?

– Не твоя забота. – Важно было не перегнуть палку, она и без того угрожающе потрескивала. – С вами найдешь, только языками трепать умеете.

У него внутри что-то сработало, точно кассовый аппарат выдал чек на покупку, и он малость приободрился:

– Не нашел?

– Я этого не говорил.

Однако Герась предпочитал обходиться без дипломатических тонкостей:

– Не финти, отвечай прямо: нужен тебе покупатель или нет?

– Ну, допустим, нужен.

– А без "допустим"?

– Нужен.

– Тогда собирайся, – тоном, не допускающим возражений, сказал он. Да поживей. Там разберемся.

* * *

– Одну минуточку, молодые люди! – Давешняя старушка, дремавшая у медицинских весов, завидев нас, встрепенулась и помахала зажатыми в кулачке лотерейными билетами. – Не желаете приобрести? Через неделю тираж!

Герась на ходу выудил из кармана горсть мелочи и остановился, отсчитывая монеты:

– Давай, бабка, авось у тебя рука легкая.

– Легкая, легкая, – согласно закивала старушка, протягивая сложенные веером билеты.

Герась, зажмурившись, вытянул наугад три штуки.

– А ты ж чего, сынок? – спросила она и посмотрела поверх допотопных очков молодыми не по возрасту глазами. – Бери. Или снова торопишься?

– Тороплюсь, бабушка, – сказал я. – В другой раз непременно возьму.

– Пошли, пошли, кончай трепаться. – Герась спрятал билеты в карман. Опаздываем.

Мы в темпе отмахали три квартала и свернули в безлюдный переулок, полого спускающийся к набережной. Он был нешироким, почти лишенным растительности. В просвете между крайними домами виднелась пепельно-серая полоска моря.

– Далеко еще? – спросил я.

– Уже пришли, – сказал Герась и направился к бару "Страус", вывеска которого висела поперек тротуара.

Он уверенно распахнул тяжелую дверь с медными поперечными полосами, с висевшей на гвозде трафареткой "Закрыто" и пропустил меня вперед.

В прохладном помещении мягко жужжал вентилятор. День стоял пасмурный, и внутри было сумрачно. Даже темно. Свет горел лишь в противоположном от входа углу. Там, на расположенных позади стойки полках, красовались сигаретные блоки, всевозможные вымпелы, пластинки, портреты эстрадных звезд – короче, целый иконостас для молящихся на подобные культовые причиндалы, а вместо лампадки горел розовый фонарь, освещавший многоярусную батарею разнокалиберных бутылок.

Под Герасем взвизгнуло обтянутое кожей сиденье. На этот звук, раздвинув бамбуковую занавеску, вышел худощавый парень в полосатой майке и широченных, усыпанных звездами подтяжках.

– Как дела, Витек? – приветствовал его Герась.

– О'кэй, – односложно ответил тот, пережевывая жевательную резинку.

– Клиента вот привел – наш кадр. Знакомься...

Витек бросил мимолетный взгляд, и я понял, что с этой секунды моя долговязая фигура, лицо, включая форму носа и разрез глаз, прочно отпечатались в его памяти. Что ж, будем считать, знакомство состоялось – я ведь тоже на память не жалуюсь.

– Мы не опоздали?

Бармен вопросу не удивился – надо полагать, знал, зачем мы пришли и кто нам нужен.

– Придется подождать, – сказал он, жестом приглашая меня сесть на высокий, обитый красной кожей табурет. – Вам кофе?

– Да, покрепче, – сказал Герась. – Чтоб с пенкой.

– И бутерброд с ветчиной, – добавил я, различив в полутьме поднос с едой. – Можно два.

Витек, не переставая двигать челюстями, поколдовал над кофеваркой, поставил перед нами чашечки величиной с наперсток, два стакана с водой и блюдце с бутербродами, после чего удалился, прошелестев бамбуковой занавеской.

– Музыку вруби! – крикнул вдогонку Герась.

Витек не откликнулся, но немного погодя из невидимых колонок заструился высокий медоточивый голос Демиса Русоса. Он, как водится, пел о солнце, о море, о неземной любви к красавице Афродите.

– Годится, – одобрил мой спутник и небрежно кинул на стойку пачку с золотым тиснением. – Кури.

Я отказался.

– Это же "Данхил", чудик! – поднял он брови. – Такие в магазине не купишь.

– Не имеет значения. Бросил. – Я принялся за декорированный петрушкой ломтик ветчины.

– Ну как знаешь... – Он спрятал пачку в нагрудный карман. Отхлебнул из чашки. – А погода сегодня ничтяк, не жарко.

Ох уж эти мне светские разговоры! Я попробовал кофе и запил его глотком холодной воды. Получилось очень недурно.

– Так откуда ты, говоришь, приехал? – спросил Герась.

– Говорю, что издалека. А что?

– Да так, любопытно.

– Про летающие тарелки слышал?

– Ну?

– Так вот я оттуда. Прибыл для налаживания контактов с братьями по разуму.

Он осклабился:

– С тобой не соскучишься.

– Очень этому рад, – сказал я, польщенный.

– Надолго к нам?

– Надолго.

– Дело или так, проветриться?

– Дело. Или так, проветриться. Выбирай, что больше нравится.

– Нет, я серьезно.

– Ах, серьезно. Ну, если серьезно, на работу вот думаю устраиваться.

– На работу? – заинтересовался он. – И куда?

За последние дни приходилось столько врать, что для разнообразия я позволил себе сказать правду:

– В милицию.

Он поперхнулся. По-моему, первым его побуждением было бежать сломя голову, однако встроенный в тесную черепную коробку механизм вновь сработал и выдал шпаргалку. Герась тупо уставился в чашку, потом на мой недоеденный бутерброд и наконец вымолвил:

– Ну шуточки у тебя! Меня аж в пот бросило. – Посидел в раздумье. Черт с тобой, не хочешь – не говори. Мне лично наплевать.

"А кому не наплевать?" – чуть было не спросил я.

– Давай так, – продолжал он, желая, по-видимому, обрести твердую почву под ногами, – давай по существу. Ты говорил, что у тебя есть валюта?

– Говорил.

– Я нашел покупателя, правильно?

– Пока я его не вижу.

– Он подойдет. – Герась посмотрел на "сейку", скрепленную на запястье необъятным по длине браслетом. – Должен подойти. Обещал. Но наперед нам с тобой надо кое-что обсудить.

– Что именно ты хочешь обсудить?

– Я о своей доле. Сколько ты мне отвалишь?

Да, изящным такой подход не назовешь!

– За что? – спросил я.

– Как за что? – оскорбился он. – Ты что ж, воображаешь, что я за красивые глаза стараюсь?

– А ты стараешься?

– Не морочь голову! Гони монету! Иначе...

– Что иначе? – Я облокотился о стойку. – Ты меня за кого принимаешь? За благотворительный комитет? Я даром деньги не плачу.

– Как это даром?

– А так. Где твой покупатель?

– Я же сказал, придет.

– Вот когда придет, тогда и обсуждать будем. Кстати, на который час вы с ним условились?

– На двенадцать.

– На двенадцать?! – искренне возмутился я. – Ты что, издеваешься? Уже час дня!

– Не час, а без четверти, – поправил он. – А если и час. Сказано ждать, значит, будем ждать.

– И до каких пор?

– Хоть до вечера.

Не зная, пригодится мне это или нет, я решил воспользоваться случаем, чтобы набить себе цену. К тому же опоздание вполне могло быть подстроено специально, как и вчерашняя слежка. Если не самим Герасем, то его хозяином.

– Ну нет, ребята, играйте в эти игры без меня. – Я встал.

– Ты куда? – Он встал тоже.

– Неважно. Так серьезные дела не делаются. Заруби себе это на носу и дружку своему передай. А мне здесь больше делать нечего. Пока. Привет семье.

И с чувством оскорбленного достоинства я направился к выходу из бара. По моим расчетам, Герась должен был не мешкая ринуться следом. Но он этого не сделал, во всяком случае, не торопился. Я успел дойти до угла, прежде чем услышал за спиной его учащенное дыхание.

Знать бы, на что ушли эти минуты! На совещание с барменом? С самим хозяином, который все время находился где-то рядом, за бамбуковой занавеской, и подслушивал наш разговор – недаром в помещении была этакая темень. А может, Витек и есть хозяин и ему не понравился наш спор с Герасем?

"Ну-ну, не сгущай краски, – осадил я себя. – Вспомни Русоса. Если бы вас подслушивали, то наверняка выключили бы музыку. Какое ж подслушивание при таком шуме!"

– Слышь, как тебя, подожди... – Герась догнал меня и дернул за рукав рубашки. Физиономия у него при этом была просительная и вроде как виноватая.

– Ну, что еще?

– Дай передохнуть... – Его грудь вздымалась, усиленно поглощая кислород, а глаза в узких, как бойницы, прорезях были беспокойны и трусоваты. – Сейчас... сейчас мы с тобой на тропу пойдем...

– На какую еще тропу?

– На обыкновенную... Маршрут есть такой. Стас по нему курсирует...

2

– Ох, засекут меня, ох, засекут... – бубнил Герась не переставая.

Он крепко приуныл, мой покровитель, и, думается, не без причины: позволив мне уйти из бара, он таки нарушил данные свыше инструкции. А тут еще гонорар за посредничество уплывал из-под пальцев. Есть от чего прийти в отчаяние.

– Чует мое сердце, влипну, ох, влипну...

Сопровождаемые его негромкими жалобными стенаниями, мы дошли до драматического театра и остановились под аркой у главного входа.

Даже отдаленно не представляя, как выглядит человек, которого караулим, не зная, предстанет ли он перед нами в бескозырке или, скажем, проедет мимо в кресле на колесиках, я тем не менее подверг ревностному осмотру всех, кто находился на площади перед театром. Их было немного на этом голом и пустынном в дневные часы пятачке: ватага мальчишек-велосипедистов, две-три парочки, спутавшие день с ночью и страстно обнимающиеся на виду у впавших в полудрему пенсионеров, да женщина с коляской – в Стасы никто из них явно не годился.

"Неужто снова облапошили? – подумал я, зараженный пессимизмом своего спутника. – Неужто опять, сам того не желая, я лью воду на чужую мельницу?"

– Засекут, как пить дать, засекут, – продолжал тянуть свою грустную арию Герась. – Я ж на учете. Меня в милиции как облупленного знают. А тут иностранцев полно...

– Где ты видишь иностранцев? – не выдержал я.

– Где-где, – передразнил он. – "Интурист" рядом. До "тропы" рукой подать. Мне б за километр обходить, а я суюсь прямо в пекло...

– Ладно, не скули.

– Конечно, тебе-то что, тебя здесь никто не знает. И карточки твоей в милиции нет...

– Нет, так будет. Связался на свою голову. Ну где она, "тропа" твоя хваленая? Идем, что ли?

– Подождем еще немного, а? – предложил он неуверенно и тут же, себе противореча, махнул рукой: – А, была не была, не век же здесь торчать. Пошли... – И двинулся через мощенную брусчаткой площадь.

В рощице, неподалеку от театра, действительно было помноголюдней. И тропа была. Да не одна, а с полдюжины. Тенистые, уложенные дерном, они петляли в душистых зарослях рододендрона, между увешанных мелкой листвой эвкалиптов и вели вдоль берега в лощину, где располагался гостиничный комплекс "Интуриста". Оттуда и валила сюда иностранная публика в поисках тишины и прохлады.

Не успели мы сделать и четырех десятков шагов по этому утопавшему в зелени Эдему, как идущий впереди Герась резко тормознул и шарахнулся вправо, совершив одновременно разворот на полных сто восемьдесят градусов.

– Стой! – скомандовал он.

По инерции я сделал шаг-другой в том же направлении.

– Стой, говорю! – прошипел он свирепо. – И не таращься в ту сторону! Не видишь, Стас клиента обрабатывает.

Навстречу нам по одной из боковых тропинок шел высокий пожилой мужчина в белой тенниске, подрезанных до колен хлопчатобумажных брюках и шлепанцах на босу ногу. Рядом с ним семенил среднего роста малый с круглым румяным лицом и, энергично помогая себе руками, что-то ему втолковывал. Это и был, как я понял, "Стас, обрабатывающий клиента".

Они прошли совсем близко, однако ничего, кроме обрывка фразы, произнесенной на скверном, искаженном до неузнаваемости немецком, я не разобрал.

– Он что, языки знает, твой приятель?

– Заткнись! – Герась дождался, пока оба скрылись за деревьями, и лишь затем сообщил: – Самоучка он. И по-немецки, и по-английски шпарит, будь здоров! – И уж совсем по-свойски поделился: – Во работает, гад! Который сезон на "тропе", а ни разу не попался. А спроси, почему?

– Почему? – откликнулся я.

– Нюх собачий. Он иностранцев этих за версту как рентгеном схватывает, знает, кто чем дышит: кто позагорать приехал, а кто чемодан порастрясти. Глаз у него наметанный. Ну и языки, конечно. Светлая голова! "Ладу" на этом деле поимел последней модели – уметь надо! Железный кадр! За ним не пропадешь! – Истощив запас комплиментов, он бухнулся на стоявшую поблизости скамью. – Хорошо, что не разминулись. Я ж говорю, ты везунчик.

Хотел бы и я так считать, только вот оснований пока не имелось. Мы прождали десять минут, и еще столько же. Герась пообмяк, растекся по скамейке своими могучими телесами, вроде вздремнул даже. А я вернулся к тому месту из немановского "Энигматика", на котором застрял во вторник, сидя на набережной. Но и теперь ничего путного не получалось, больно заковыристая была вещица.

Наконец Стас вынырнул из-за дальнего поворота дорожки.

Он приостановился, будто принюхиваясь, покрутил головой и направился к нам ленивой походкой человека, которому некуда и незачем спешить.

Герася со скамейки как ветром сдуло.

– Ну что, Стасик, с уловом? – заискивающе осведомился он, когда расстояние сократилось до пределов слышимости.

– А ты почему здесь? – Стас был недоволен и не скрывал этого. – Я тебе где велел находиться?

Герась указал на меня глазами: мол, не при постороннем же выяснять этот сугубо частный вопрос, подхватил его под локоть и отвел в сторонку. Он был значительно выше ростом и, чтобы вещать в снисходительно подставленное ухо, вынужден был согнуться в три погибели.

Стас слушал не прерывая. Потом задал ряд вопросов. И, заручившись исчерпывающей информацией о моей особе, вернулся, чтобы проверить ее по первоисточнику.

– Тебя как зовут? – начал он с азов.

– Владимир.

– Фамилия?

– Миклухо-Маклай, – не сморгнув, ответил я.

Стас скользнул по мне тусклым, ничего не выражающим взглядом.

– У тебя ко мне дело?

– Поговорим, там видно будет. – Я решил держаться прежнего курса на сдержанность – чем несговорчивей партнер, тем меньше подозрений он вызывает, тем больше к нему доверия. Прием, известный со времен строительства египетских пирамид.

– Что ж, поговорим. – Стас подал Герасю знак, и тот крупной рысью удалился в противоположную от моря сторону. – У меня пятнадцать минут. Свободных. Думаю, нам хватит.

Он присел рядом, закинул ногу на ногу, и я заметил маленькую аккуратную штопку на его безукоризненно выглаженных брюках. Очевидно, к одежде, как и ко времени, он относился предельно экономно.

– Ну давай, Вальдемар, выкладывай.

– Собственно, я думал, ты в курсе. Твой ассистент поднял меня из постели, сказал, что в двенадцать...

– Я не о том, – остановил он меня.

– О чем же?

– Кто ты? Что ты? Откуда?

В любом разговоре рано или поздно определяется лидер, тем более в таком, как наш. Последние полчаса инициативой владел я. Теперь функции нападающего взял на себя Стас, и мне пришлось перейти к активной обороне. Но я был не в претензии.

– Автобиографию, значит? Так бы и сказал. Тебе как, с подробностями или в сокращенном виде? Устно? Или, может, письменно? Характеристику представить, справку с места жительства?

Он растянул губы в улыбке, отчего лицо сделалось совсем круглым – не лицо, а лучащийся простодушием шар. Ну вылитый колобок из финальной сцены с лисицей!

– Герась предупредил, что ты парень с юмором. Это неплохо. Но... Улыбка сползла с его лица, будто ее там и не было. – ...Но я не Герась. Ты не клоун. И мы не в цирке. Не так ли? – Стас выдержал паузу, ожидая возражений, но таковых не последовало, и он тронулся дальше. – Я задал вопрос. Ты на него не ответил. Почему? – Еще одна многозначительная пауза. – Уточним для начала. Чтобы потом не путаться. Кто кому нужен? Я тебе или ты мне?

– Я считал, что взаимно. А иначе не к чему и огород городить.

– Согласен. И все же я тебя совсем не знаю.

Похоже, игра в "а ты кто такой?" была особенно популярной в их компании. И я не стал отступать от ее несложных правил.

– Но и я тебя тоже не знаю.

– Не уверен, – как бы между прочим обронил Стас.

В это время мимо нас неторопливой походкой продефилировала женщина со скучающим, ярко накрашенным лицом. Я дождался, пока она исчезнет в конце тропинки, и лишь тогда сказал:

– Тебе не кажется, что было бы намного лучше, если бы мы приступили прямо к делу? Сколько можно ходить вокруг да около?

Он кивнул, давая понять, что согласен и что ему тоже досадно тратить драгоценные минуты на пустячные препирательства, да что поделаешь – надо.

– Ну хорошо, а валюта у тебя откуда?

– Нашел, украл – какая разница?

– Разница есть. И большая, – возразил он.

– Не усложняй. По мне: встретились и разбежались – куда проще. Разве не так?

– Так-то оно так. Но почему я должен тебе верить?

– Верить, между прочим, легче, чем не верить, – изрек я подходящую к случаю истину. – Не так хлопотно.

– Да ты, Вальдемар, философ. А поконкретней можно?

– Можно и поконкретней: тебе придется мне поверить – у тебя просто нет другого выхода.

– Это в каком смысле? – Реакция у него была отменная. Совсем как у зверька, мгновенно фиксирующего малейший намек на опасность. Даже если опасность мнимая.

– В прямом. Я, например, сказал, что меня зовут Владимир. А мог сказать, что герцог Бекингем. И в том и в другом случае ты будешь сомневаться. Выходит, я прав: тебе нужна справка. Дай тебе справку, ты характеристику потребуешь, рекомендации, а у меня их нет. Какой же выход? Вот ты спрашиваешь, где я взял валюту? Я говорю, нашел. Тебя это не устраивает, но ничего другого я тебе не скажу. Поверишь – будем говорить дальше, не поверишь – распростимся до новых встреч, я ведь ни на чем не настаиваю.

– Интересно рассуждаешь. – Его выпуклые, не то серые, не то бледно-зеленые глаза, смотревшие до сих пор вяло и безразлично, на миг стали жесткими, злыми, и вновь проступило сходство со зверьком, хитрым и осторожным.

Он хотел что-то добавить, но тут на тропинке вновь появилась женщина. Она поравнялась с нами и, уперев руки в бока, глуховатым голосом спросила:

– Который час, мальчики?

Стас поднялся с лавки, подошел к ней вплотную и шепнул что-то на ухо.

– Скотина! – взвизгнула она и как ужаленная с крейсерской скоростью понеслась по дорожке к "Интуристу".

– Я слушаю. – Стас вернулся на скамейку и как ни в чем не бывало принял прежнюю позу.

– А чего слушать, я все сказал. Выводы делай сам, не маленький.

Могло показаться, что я избрал слишком крутую, рискованную линию. По сути же, я не рисковал совсем. Либо Стас замешан в историю с "Лотосом", и тогда в силу неизвестных мне причин сам во мне заинтересован и не выпустит прежде, чем не попытается использовать в своих целях. Либо я ошибся, и никакого отношения к смерти Кузнецова он не имеет, а может, и вообще его не знает. Тогда и подавно незачем с ним миндальничать: чем раньше мы расстанемся, тем лучше. В ближайшие дни им займутся другие люди и по другому поводу, уж я об этом позабочусь.

А пока требовалось создать видимость, что меня занимает исключительно сделка, о которой говорил Герасю, одна только сделка, и ничего больше. Это единственный способ заставить Стаса раскрыть карты.

– Мне не доверие твое нужно, а дело сделать. И как можно скорей. У меня времени в обрез, а вы второй день резину тянете, родословную мою выясняете, будто я спаниель с подмоченной репутацией. Что ты, что помощничек твой. Как не надоест? Я же у вас документы не спрашиваю!

– И напрасно, – желчно заметил Стас. – А вдруг я из милиции, что тогда?

– Это ты-то?

– А что, не похож?

Мне вспомнился вчерашний обыск, сомнения, которыми так и не поделился с Симаковым.

– Не хотелось затевать этот разговор, да ты сам напрашиваешься. Из милиции, говоришь? А кто устроил за мной слежку? Кто приставил ко мне этого ублюдка? Кто влез в чужую квартиру и перевернул в ней все вверх дном?! Да ты сам милиции боишься больше, чем я. Думаешь, не знаю, что вы искали на Приморской?

Признаться, я не рассчитывал, что застану его врасплох, но, кажется, именно так оно и случилось.

– Это не я! – выпалил он быстро, но как бы в опровержение слов на его круглых мучнистых щеках выступили розовые пятна. – Не был я у Кузи. Не был, и точка.

Если у меня и были сомнения, они исчезли раньше, чем он закончил фразу. После короткого "не был я у Кузи" я понял: мне действительно крупно повезло. Стас участвовал в обыске, по крайней мере о нем знал. И как ни быстротечна была последовавшая за его репликой секунда, я успел отметить и выделить главное: он назвал Сергея не по имени, не по фамилии, а уменьшительным Кузя. Одно это с лихвой окупало и дежурство на "сходняке", и неудачу с Тофиком, и малоприятное общение с Герасем. Сидевший рядом со мной человек не только был знаком с покойным – он находился с ним в достаточно близких отношениях. Что и требовалось доказать.

Неизвестно, о чем думал Стас. Создавшаяся ситуация вряд ли его устраивала. Он понимал, что дал маху, и стремился исправить свою оплошность:

– Повторяю, я там не был. Но, предположим, ты прав. Подчеркиваю предположим. Что же, по-твоему, мы там искали?

Версия, возникшая вчера во время уборки квартиры, как говорится, приказала долго жить, но Стас ожидал ответа, и мне пришлось к ней возвратиться.

– Валюту вы там искали. Валюту! Я сказал Герасю, что приехал с большой суммой. Он передал тебе. Ты и соблазнился. Весь дом перерыл, думал, что я ее на Приморской прячу. Нашел дурака...

– У тебя все? – Пятна исчезли. Щеки приобрели прежний мучнистый оттенок. Взгляд Стаса подернулся дымкой, что свидетельствовало о вновь обретенном душевном равновесии. – Что-то мы отвлеклись. Может, нам и говорить-то не о чем, а, Вальдемар?

– Может, и не о чем, – не стал спорить я.

– Много у тебя валюты?

– Немало.

– А точнее? – спросил он.

– Сначала скажи, какой суммой ты располагаешь?

– Тебя купить хватит. – Вопрос ему явно не понравился. Он постучал по циферблату часов. – В нашем распоряжении осталось семь минут. Ни секундой больше.

Речь шла о дутых величинах, и мне в конечном счете было безразлично, с какой цифры открывать торги.

– Скажем так: есть у тебя в обороте десять тысяч?

– Десять? – переспросил он.

– Десять-двенадцать.

Он нервно почесал переносицу.

– А ты не мог бы назвать более точную цифру? Сколько у тебя всего?

– Всего тысяч пятнадцать.

– Пятнадцать, – как эхо отозвался Стас.

Он опустил голову и погрузился в задумчивость, а я подумал, что это могло означать конец удачи и начало той самой дорожки, что ведет никуда.

– Все в марках? – спросил он минутой позже.

Я не сразу сообразил, о чем он.

– Я спрашиваю, все в марках? – В его голосе появились новые нотки, которых раньше не было.

– Нет, фунты, кроны, доллары.

Стас поднял голову. Он улыбался. Если бы существовала в природе сказка о колобке, пообедавшем лисицей, то я мог бы похвастать, что видел его живьем – до того сытая и самодовольная была у него физиономия.

– Слушай внимательно, Вальдемар, – сказал он, придвинувшись вплотную и впервые открыто посмотрев мне в лицо. – Ты парень неглупый. Многое понимаешь. Но не все. Это естественно. Всего не знаю даже я. Хотя, должен бы знать. Не так ли? – Он выставил перед собой ладонь, как бы упреждая мой протест. – Впрочем, это ваши с Кузей дела. Я в них не вмешиваюсь. Не буду тебя пугать, ты, вижу, не из пугливых. И торопить не буду. Просто предупреждаю: пути назад у тебя нет. Кузя свернул шею. Но я, как видишь, жив. И с этим тебе придется считаться. Отныне мы связаны одной веревочкой. Мне не обойтись без тебя. А тебе без меня. Ты обязан это понять. Понять и смириться. Вот все, что от тебя требуется. Детали мы еще обсудим. Позже. А пока подумай. Взвесь. И жди. Я дам о себе знать.

Выплеснув на меня всю эту абракадабру, он встал и, не оглядываясь, пошел по тропинке.

Ошеломленный, сбитый с толку, я смотрел ему вслед и не знал, радоваться мне или огорчаться.

Едва Стас скрылся за поворотом, как из растущих неподалеку кустов рододендрона, обламывая ветки, вывалился Герась. Только его-то мне и недоставало.

– Ну что, приятель, заждался? – спросил я, но он не был создан для сантиментов, его волновал чисто меркантильный вопрос.

– Рассчитываться будем или как? – промычал он, стряхивая с себя розовые лепестки.

– А что у нас сегодня?

– Четверг.

– Но вчера не было дождичка. Так что приходи в следующий. А сейчас, извини, мне некогда.

– Ты же обещал! – застонал Герась, оскорбленный, и вдруг припал к моему уху, как сделал это ровно четверть часа назад со Стасом. – Слушай, ты же Кузей интересовался. Я тебе о нем такое скажу, чего тебе о нем никто не скажет.

– Меня Кузя не интересует, – не в первый и не в последний раз солгал я.

– Он не утонул, – горячо зашептал Герась. – Убрали его, сечешь?

– Не пори чушь, кому это надо!

– Этого не скажу, не знаю, знаю только, что напрасно ты в это дело встреваешь, пожалеешь еще.

– Вот те на, ты же сам меня в него втравил!

– Ладно, – Герась уже раскаивался в своей откровенности, – сам разберешься... Так не дашь?

– Нет.

Он сплюнул под ноги:

– Я-то думал, ты человек, а ты...

– С хозяина получишь. Нет у меня денег. Нет и не предвидится.

Сзади он стал похож на огромный уродливый гриб, с которого по недоразумению смахнули шляпку.

3

Я включил телевизор.

Шла учебная программа для заочников. По астрономии. На экране мелькали изображения колец Сатурна, и ведущий, смакуя, перечислял гипотезы об их происхождении.

Мне было не до колец. Я все еще не очухался после свидания со Стасом, точнее, после речи, которой он разрешился под занавес.

Речь удивительная, что говорить, – жаль, я не застенографировал ее для Симакова, то-то обрадовал бы. Впрочем, я и без стенограммы запомнил слово в слово. Каждая фраза врезалась в память. Даже интонации. Оставался пустяк – докопаться до смысла. Ведь должен же быть в этой галиматье хоть какой-то смысл?!

Я взбил подушку и прилег на диван.

Смысл-то в его словах был. Только какой?

На память пришла сожженная накануне схема. Впечатление то же самое: внешне вроде бы элементарно просто, а вникнуть – чушь, бред, нелепица, сапоги всмятку. И все же разбираться надо, надо искать тот самый маленький ключик, с помощью которого, как известно, открываются самые большие двери.