Текст книги "Чертовидцы, или Кошмары Брянской области"

Автор книги: Николай Ободников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава 4 Лицом к лицу

У каждого прыща, болячки или опухоли есть своя отправная точка. Ими могут быть повышенная сальность кожи, удар педалью велосипеда или крем от опрелостей с канцерогеном. Не забудьте, кстати, после крема облизать пальцы. Надо ведь всё попробовать, верно?

Но какая отправная точка у зла? Где тот поршень, что толкает под колеса несущегося автобуса с туристической наклейкой «ЖИЗНЬ»? Может, во всём виноваты некие зловещие силы, исстари дремлющие под землей? Или вершителями трагедий являются религиозные мамаши, чьи затюканные сынки врываются в торговые центры с оружием в руках?

Всем фрагментам зла, так или иначе, подойдет единая метафизическая форма – исполинский зловещий кувшин, разливающий губительные тени. Сей проклятый сосуд поднимают и опускают миллиарды рук.

Ежедневно.

Ежечасно.

Ежесекундно.

Пришла пора познакомиться с одной из таких дланей. Она сильна. Она смугла. Она препроводит вас за столик и подаст тарелку с психозом и злобой.

Итак, скрытая обитель, ритуал смещения душ, брызжет грейпфрут.

Лжек смахнул целлюлитную кожуру на пол. Послышался утробный звук, и мусор пропал, подобранный лужицами теней. Он всунул большой палец в центр грейпфрута и крутанул там. Вынул. Продавленный колодец заполнился соком. Лжек запрокинул голову. Розоватые капли скатились со смуглых губ.

Таких же смуглых, как и он сам – короткостриженый блондин, уроженец Гаваны. Атлетичный, но не забитый мышцами. С аккуратным маникюром. Босой, в одних лишь серебристых брючках. Этакий элегантный дьявол, застрявший в волосах годов. На вид – от двадцати до тридцати лет.

На деле же – все двести семнадцать.

Лжек наблюдал за работой жрецов. Те в строгом порядке – с севера на восток, с запада на юг и снова с севера – зажигали свечи, стоявшие на метровых подсвечниках. Хор голосов шептал сантерические3131
  От сантерии – синкретической религии, распространенной в основном на Кубе. Схожа с вуду.


[Закрыть] напевы, обрушивая проклятия на солнце и взывая к деревянным подошвам мертвых богов. «Кормили» священные камни: над тремя десятикилограммовыми валунами, привезенными с курганов Камеруна, трепали только что заколотого козленка. Кровь шлепалась на каменные макушки и сразу впитывалась.

Завершались последние приготовления к месопотамскому «ше-гур-куд» – чрезвычайно опасному ритуалу смещения душ. Одна ошибка – и полчища скулящих духов хлынут из-за выбитой двери в реальность. Один промах – и присутствующих с головы до пят покроют кровоточащие заветы умерших. Одна заминка – и воцарится смерть. Обычно подготовка к «ше-гур-куд» занимала до полутора месяцев. Именно столько времени постилась жертва, которой предстояло стать сосудом для потусторонней сущности.

К Лжеку покорной тенью приблизился один из жрецов. Его кольчужный фартук слегка позвякивал.

– Всё готово. Прикажете послать за сосудом?

– «Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды», – процитировал Лжек сентенцию Ницше. – Приведите ее.

Жрец кивнул и покинул Зал Ритуалов. Скрипнули высокие черные двери с раззявленными лицами на них.

Почти каждое убежище «ЗОЛЫ» имело подобное помещение. Выверенное по сторонам света, пронизанное мерзкими древними рунами, напитанное кровью. Непосредственно этот Зал Ритуалов имел существенное отличие: куполообразный потолок из закаленного стекла. Мягкое лаймовое свечение, идущее от проложенных вдоль стен ламп, позволяло увидеть над собой сухую землю заброшенного погоста. Комочки глины, фрагменты бузины травяной. Ничего особенного. Даже червям там нечего жрать.

Подземная резиденция «ЗОЛЫ» – одна из пятидесяти семи на территории России – располагалась немногим северо-восточнее Нового Ивота, в топях лесов. На глубине в двести пятьдесят метров. Автономная система жизнеобеспечения. Подземный гараж. Множество специализированных этажей. Имелась даже оранжерея с чайным домиком.

Капнул грейпфрут. Розоватая капелька обогнула левую грудь Лжека, пробежала по порогам пресса и скрылась в пупке. Он едва не засмеялся. Хороший знак. Значит, всё сложится. Пусто́ты не коснулись его тела. Причина – рунические татуировки, в основе которых лежало проклятое серебро одного из семи Золотых Городов, найденных на Пиренейском полуострове.

Убивая время, Лжек углубился в богатейшую историю «ЗОЛЫ». Ее вилы начали колоть жирные бока мира задолго до прихода Божьего Сына. Иллюминаты, масоны, члены Братства Сатурна и Общество Туле! Кем только «ЗОЛА» ни была. Сгорало одно, дотлевало другое, но они всегда оставались собой – серо-черной пылью пожарищ.

Нет начала у «ЗОЛЫ» и нет конца. Ибо мир родился из хаоса, и в хаосе ему надлежит пребывать. Лжек кивнул своим мыслям. Тело мертвого козленка пронзила судорога, будто в попытке отогнать назойливую муху, и он опять улыбнулся. Всё получится.

Его веки смежились, а внутренний взор, скользивший по воспоминаниям, обратился на себя самого.

Родился он в 1803 году – в грязном подоле уличной шлюхи, сполна обслужившей очередную оргию «ЗОЛЫ». В то время «ЗОЛА» преследовала интересы на Кубе. Готовила мятежи или что-то в этом роде. В свои неполные пятнадцать он бросил вызов верховному колдуну – старику Агульфу, любителю устроить потрахушки с девицами в овечьих шкурах.

Старик желал, чтобы «ЗОЛА» и дальше плыла тенями, тогда как Лжек видел перспективу.

Шансы одолеть старого пердуна равнялись нулю, и Лжек предложил состязание иного рода. Оба должны были смотреть на солнце три часа кряду. Не отводя глаз и не закрывая их. Побеждал тот, кто оставался зрячим. Лжек криво усмехнулся. Конечно же, Агульф принял его идиотский вызов.

Это случилось на озере Бехукаль, недалеко от места, где родился Лжек. За состязанием следили летописцы «ЗОЛЫ». Бесстрастные ублюдки, не способные выдавить из себя даже сраной улыбки. Лжек и Агульф встали на расстоянии десяти метров друг от друга и воздели глаза к чистому голубому небу. Старикан давился смехом. Он мог бы преспокойно взирать даже на рождение сверхновой! Лжек же перестал что-либо различать уже через две секунды. Солнце поджаривало его гребаную сетчатку.

В руку скользнул заготовленный икул – церемониальный нож, по иронии символизировавший мир.

Продолжая следить за слепящим шаром, чтобы не нарушать условия поединка, Лжек вслепую приблизился к старику. А потом на ощупь перерезал тому глотку, будто казнил дряхлого петуха. Агульф не сопротивлялся, и летописцы засчитали победу.

Старик же смеялся и смеялся через харкающую кровью шею. Он признал твердость руки сына и его амбиции. Дал им шанс. Дал шанс «ЗОЛЕ».

Надев несуществующий венец верховного колдуна, Лжек первым делом явил «ЗОЛУ» миру. Как дорогой и первоклассный инструмент. Так «ЗОЛА» получила свое нынешнее лицо – градостроительного монстра, жрущего гектары земли и испражнявшегося городами.

И Лжеку было глубоко наплевать, что истинный лик «градостроительного монстра» раскрыли. Ибо пришло время менять мир не стежками, а разверстыми ранами.

Двери зала распахнулись, на мгновение втиснулся свет коридора, и жрец ввел чернобровую Офиру, девятилетнюю дочь Лжека. Девочку в черном бархатном платьице и лакированных туфельках едва заметно знобило. Ее глаза, так похожие на маслины, нездорово блестели.

– Сосуд. – Жрец поклонился, звякнув кольчужным фартуком.

Взгляды отца и дочери скрестились. Всё давно решено. Лжек не видел в собственных детях продолжение себя – лишь первоклассный ресурс. И не важно, ради чего этот ресурс тратился, – ради непогоды над Восточной Азией или контроля над тварью из звездных бездн, как сейчас.

Офира шелестящим голоском поздоровалась:

– Мертвого дня, отец.

– Мертвого дня, дочь.

Девочка набрала воздух в легкие и задержала его, будто не решаясь выдохнуть.

– Я умру?

– Надеюсь на это. Иначе твоя душа станет накипью, разрываемой от боли. Будет неприятно. Но мы же не хотим этого, малышка?

Офира вздрогнула. Она ненавидела, когда он так ее называл. Нерешительным движением взяла себя за руку.

– Благослови же меня, отец. – Голос ее потускнел.

– Подойди, дитя.

Офира приблизилась, и Лжек взял ее за плечи. Девочка воспрянула и тотчас поникла: руки отца принялись раздевать ее. Подобного бездушия обычно удостаивались манекены в бутиках, когда возникала потребность обновить коллекцию одежды. Груди девочки еще только начали созревать. В низу живота виднелись первые волосики. Тело покрывали те же серебристые татуировки, что и у отца. Защита от вторжения потусторонних начал.

Лжек поцеловал дочь в лоб:

– Иди. И ничего не бойся… кроме смерти.

Лицо Офиры скривилось в маске плача. Только слезы не текли.

– Я не хочу!..

– Забрать ее!

Подошел жрец. Он приобнял девочку и отвел в центр из свечей.

Офира раскинула руки – голая, несчастная и бесправная в своей судьбе.

Лаванда деревянной походкой шагала по коридорам «ЗОЛЫ», так обманчиво похожим на артерии какого-нибудь офиса. Но вся иллюзия разом таяла, стоило на месте для кулера оказаться пятачку с алтарем, на котором располагался золотой кубок с «влагой мертвых». Так называли росу, которая оседала по утрам на трупах. Испить мог любой желающий.

Вспыхивали и гасли потолочные лампы, реагируя на движение. Лаванда то и дело нагоняла собственную тень. Губы сжались в полоски стали. Голубые глаза посерели. В ноздри били запахи евшан-травы и люцерны. Смесь помогала держать рассудок в узде, особенно когда с изнанки бытия начинали царапаться безымянные твари, привлеченные вкусными, раскрепощенными душами, открытыми для зла.

Навстречу прошел один из агентов под прикрытием. В кителе полковника МЧС. Лаванду передернуло от отвращения. Она ненавидела людей в форме.

В 2007 году, когда ей только исполнилось десять, выпивший отчим толкнул мать под сдававший задом мусоровоз. Ублюдок, с гордостью носивший погоны капитана милиции Самары, просто отпихнул «сучку, сказавшую поперек его слова». Водила мусоровоза не сразу врубился, что наехал на что-то. Девятнадцатитонная махина лишь подпрыгнула. Из кабины он выскочил только благодаря надрывному крику девочки.

Ей никто так и не поверил. Зато она безоговорочно уверовала в дьявола, низвергнувшего ее жизнь в ад. Ублюдок в погонах частенько прикладывался к бутылке. После чего брал ремень и вдевал в его дырочки капитанские звезды. Затем следовали свистящие взмахи, порождавшие жалобный скулеж.

Так «овцу» учили уму-разуму.

Лаванда много раз думала, что лучше бы он насиловал ее. Тогда бы у нее оставался хоть какой-то шанс на хорошее отношение к себе. Как к собаке, подносящей тапочки – и оргазм в пасти.

Закончилось всё довольно просто. После очередной экзекуции, когда ублюдок, удовлетворив садистские наклонности, уснул, она взяла обычный карандаш и толстенную Хрестоматию для четвертого класса, которую так ни разу и не открывала.

Вставила карандаш в ухо спящему. Подняла книгу. С силой ударила.

Карандаш больше чем наполовину вошел в голову. Ее мучитель умер с открытым ртом, словно деревянная палочка с грифелем отжала внутри его черепа какую-то пружинку. Лаванда с улыбкой обломала карандаш. Последующую неделю она жила в тишине, благословленной смертью. Пока соседи не забили тревогу, обеспокоенные вонью, разившей из их квартиры.

Из детского отделения психиатрической больницы Самары ее забрал плешивый тип, работавший на «ЗОЛУ». А кто заколол дядю? Вот и молодец, вот и умница. Лжек уже тогда был собой нынешним: ни морщинки на нём, ни пятнышка, как на смуглом яичке.

В северный коридор шмыгнул навигатор с выколотыми глазами. За ним следовал вооруженный «золовик», готовый в любой момент пристрелить подопечного. Безумие и одержимость среди таких не редкость. Навигаторы – особая каста жрецов. Они погружались в кошмары астрала, в волны черных океанов. Искали возмущения, толчки силы, странные смерти, аномалии.

Именно они привели «ЗОЛУ» к Ивоту в 2000 году. Под землей что-то находилось – нечто мощное, вибрирующее болью иного мира. Под предлогом градостроительного напора стали перерывать окрестности, отданные под новый район. Однако сомнительная честь обнаружить врата в царство зла и первобытного хаоса принадлежала Ивотскому стекольному заводу. Так всё и началось.

Лаванда остановилась у вычурных дверей Зала Ритуалов. Изнутри явственно тянуло опиатами. Вошла. При виде раздетой Офиры, стоявшей с покорностью овцы в жертвенном круге, она на миг остолбенела. Дело серьезное, раз в ход пошел столь редкий живой актив. Девочка не отрывала испуганных глаз от отца.

Лаванда просеменила к креслу, в котором развалился Лжек. Верховный колдун с безразличием свесил руки. Лужицы теней, привставая, обсасывали его смуглые кисти, пожирая сок грейпфрута.

– Чертовидцы живы, мессир Лжек. – Лаванда чеканила каждое слово, будто юбилейные монеты к дню рождения Сатаны. – Желтоглазый всё это время пребывал в коме. Питонин фальсифицировал заключение о его смерти. Но это не всё. Желтоглазого укрывал некий плод, произрастающий на его груди. Мимикрия под мертвеца.

– Вот как? – Лжек против воли оживился. Скосил оливковые глаза на подчиненную. – Что за «плод»?

– Беломикон, мессир. Так его назвал желтоглазый.

– Что-то новенькое. А что со вторым?

– Освобожден напарником. В настоящий момент чертовидцы уже пресекли профессиональную деятельность некроманта в метро. Слухи об их возвращении плодятся быстро. Дети тьмы покидают городок. Какие будут распоряжения, мессир? Прикажете меня… высечь? – Лаванда вдруг ощутила прилив крови к низу живота. Сжала бедра.

– Возвращайся к нашему храброму майору. Держи руку на пульсе. И, Лаванда…

– Да, мессир?

– Получи на выходе дюжину «плетей».

– Мертвого дня, мессир.

– Мертвого дня.

Лаванда покинула Зал Ритуалов. Офиру, бросавшую умоляющие взгляды, с улыбкой проигнорировала. Однако в коридоре нахмурилась. Долбаный Питонин! Квадратный козел! Если бы не он… Она набрала слюну для плевка, но передумала: проявление верблюжьей привычки после визита к верховному выглядело бы двусмысленно.

Блондинка-лейтенант вскинула подбородок и направилась в Атриум Плоти.

Плети, секущие до сладкого зуда спину, бодрили лучше чашечки доброго кофе.

Лжек скрестил руки на плоском животе. Жрецы приготовили маленькие лопатки с зубцами, напоминавшие кухонные терки для твердых сортов сыра. Офира знала, что сейчас будет. Ее долгое время готовили к подобному. Ноги обожгли внезапные горячие струйки.

Она взглянула на отца:

– Я люблю тебя, папа.

Лжек оскалился:

– И потому ты идеально подходишь. Покончите с ней!

Жрецы схватили девочку за руки, пережали ей лодыжки и запрокинули голову. С десяток ртов затянули богохульные сантерические напевы. Лопаточки с нежностью любовников легли на плоть – стирая татуировки Офиры. Серебристые линии нательной живописи снимались с ребенка вместе с кожей и плотью, словно обагренная цедра – с кровавого апельсина.

Щеки. Скакавшие плечи. Дуга спины, живот и груди. Трясшиеся ягодицы. Мокрые ноги.

Кричавшую и лягавшуюся девочку заживо ошкуривали.

Через двадцать минут всё закончилось. Офира лишилась всех татуировок, препятствовавших овладению телом и разумом потусторонними сущностями. Она напоминала жертву несчастного случая на лесопилке: человека, угодившего под струйно-гидравлическую чистку, снимавшую кору с бревен. Девочка тряслась и всхлипывала, готовясь к нырку в пасть вечности. Каждое движение, даже незначительное, причиняло чудовищную боль.

Глаза Лжека блестели, как у страдающего сенной лихорадкой. Он поднялся с кресла. Воздел руки к далекому небу, сокрытому от взора метрами кладбищенской земли.

– О Бессодержательный! О владыка мертвых комет и нор бесконечности! Отрави сей сосуд мудростью бездн! И пройди телесно по миру, чья судьба – корчи под твоей кровоточащей пятой!

Жрецы запели еще громче, один за одним впадая в транс, будто сомнамбулы. Они пускали слюни, имитировали лай, с наслаждением увечили себя лопаточками. Где-то снаружи громыхнуло, словно за много километров от убежища надвое раскололся скальный массив.

А потом куполообразный потолок стеклянно-земляным водопадом обрушился в зал.

Ритуальную группу жрецов и Офиру заживо погребло под тоннами земли.

Лжек с интересом сложил пальцы пирамидкой.

Оползавшая тихим дыханием насыпь задрожала. Осколки и дурная земля со стеблями ядовитой бузины подались в стороны.

Наружу выбралась Офира. Несмотря на комья подтухшей земли, хрупкое тело девочки являло собой образец чистоты. Раны, родинки, старые шрамы – всё растворилось в новой коже.

Выжившие жрецы, звякнув кольчужными фартуками, пали ниц перед божеством, ступившим в телесной форме в юдоль людского рода. Лишь Лжек не преклонил колени. Он взглянул сквозь обвалившийся потолок: сиреневые тона всё еще отравляли клокотавшие далекие небеса. Значит, человеческого тела – даже такого – недостаточно, чтобы целиком вместить тварь из черных глубин космоса. Впрочем, это отнюдь не означает, что контроль невозможен. По губам колдуна змейкой поползла улыбка.

Офира, казалось, к чему-то прислушивалась. Будто к плачу за стенкой. Возможно, именно так отныне звучали ее мысли в этой маленькой черепной коробочке с красивыми волосами.

Они здесь. Они прибыли, хоть и не все. Они приглашены в это вместилище. Молоденькая женщина с разумом ребенка. Ее сознание растворяется в них. Оно вопит, тает, скворчит. Отныне они – она. Девочка взглянула на колдуна. Честолюбие и амбиции из того так и брызжут, как из пульсирующего фонтанчика между двух тел в ночи. Такой может быть полезен.

Офира поднесла руку к лицу – и погрузила пальцы в глазницу, будто доставала из кармана застрявшую бумажку. Чавкнуло. В окровавленной ладошке оказался полураздавленный левый глаз, из которого вытекало перламутровое стекловидное тело. Она воззрилась на добычу.

– Мы желаем зреть чертовидцев лично. – Кроткий голосок Офиры сменил громовой шквал. Казалось, когда девочка открывала рот, разом говорили сотни агонизирующих мужчин и женщин, развешенных на крестах.

Стены Зала Ритуалов прошила опасная вибрация. С остатков потолочного купола сорвался массивный кусок закаленного стекла. Перевернувшись в воздухе, он мягко воткнулся в землю.

– Будет исполнено. – Лжек склонил голову в вежливом поклоне.

Он подобрал одежду дочери, приблизился к непостижимому божеству. На плечи девочки вновь легли отцовские руки.

И на этот раз они несли куда больше тепла.

Булат с кислой миной изучал набор «Новоселье». Рюмки и графинчики. Гутная техника3232
  Гутная техника – процесс, когда расплавленной стекломассе придают форму вручную.


[Закрыть]. Мазки «селенового рубина» прорезали молочное стекло. Рот постепенно наполнялся слюной: набор напоминал скульптурные леденцы со вкусом клубники и сливок. Перевел взгляд на прочие экспонаты музея. Литой, граненый и прессованный хрусталь, объятый огнями софитов. Роскошь и красота. Ковровые дорожки к застольям и алкоголизму.

Лунослав, находясь в рядах выставки «Времена года: безвременье», беспомощно вертел головой. Загадочные хрустальные растения его совершенно не занимали. Может, он и взглянул бы на хрустальный иконостас, на создание которого ушло свыше семи тонн хрусталя, но для этого пришлось бы отправиться в Неопалимую Купину. Так что в другой раз.

Сотрудники бюро находились в Дятькове, районном центре, ютившемся в одиннадцати километрах к юго-востоку от Ивота. Обдирая посетителей взглядами, они торопливыми шагами меряли музей хрусталя – одну из жемчужинок национального туристического проекта «Императорский маршрут», включавшего в себя двадцать субъектов страны.

После зловонных событий в метро прошли сутки, втащившие мир в двадцать пятое сентября. Тело Пелагея в фильтрах и отстойниках водонасосной станции так и не нашли.

Шизофреничный убийца бесследно испарился.

Последние двадцать четыре часа молодые люди разыскивали ту, что могла кинуть им хоть какую-нибудь кость-подсказку. А еще они урывками спали и закидывались супрастином, чтобы сбить аллергическую реакцию на ожоги, оставшиеся после крапивы. Ладони их, к слову, до сих пор выглядели так, будто они пытались погонять шкурку кактусу.

Они искали Сосулину – ивотскую умалишенную, которую многие называли Дамой С Кабачком, иронизируя над ее схожестью с персонажем из сериала «Твин Пикс». Она повсюду таскала с собой килограммовую кустовую тыкву, словно та являлась загадочным центром мироздания. Возможно, так оно и было, потому что Сосулина, несмотря на репутацию эксцентричной сорокапятилетней дурочки с внешностью простывшей картофелины, ведала о заповедном и запретном.

Точнее, об этом ведал ее кабачок, говоривший исключительно со своей умственно нестабильной хозяйкой.

– Наводка Питонина определенно отсырела, – пробормотал Лунослав, разочарованный напрасной тратой времени. – Здесь ее нет.

– Так и в чём дело? – Булат наклонился к витрине с вазами. Одна из них неплохо бы смотрелась у них в бюро. – Пусть Капитон ее в розыск объявит. А ты давай язык подключай и социализируйся. И держи язык покороче!

– Господи, ладно.

Они подошли к стойке с буклетиками, повествующими об истории хрусталя и музея. Приятная девушка-экскурсовод в голубенькой форме заполняла какой-то бланк отчетности.

– К вам не заходила где-то час-полтора назад одна странная дама? – спросил Лунослав. – С ней еще мог быть кабачок, – добавил он и скривился. Столь неуклюжим пояснением он запутал бы и самого Вассермана3333
  Известный участник многих интеллектуальных игр, запомнившийся в первую очередь экстравагантной манерой одеваться.


[Закрыть].

Девушка оторвала затуманенный взгляд от писанины:

– В смысле – кабачок? Как продукт?

– Как ее духовно-овощной наставник. – Булат уже тянул широкую улыбку, предвкушая интересную и, главное, до-олгую беседу.

Девушка подняла глаза к потолку, словно там находилась пиньята с подсказкой. Было видно, что она всерьез задумалась. Потекшие секунды грозили слепиться в полновесную минуту ожидания.

Лунослав не выдержал:

– Господи, да была у вас тут дикая тетка или нет? Лоб бугристый, нос давленый, любит истерить и гнусаво пророчествовать!

Лицо девушки просветлело.

– Точно, забегала! Но без кабачка. Прикупила хрустального ежика. Сказала, сестрам в подарок.

– Каким еще сестрам? Огород да сарайчики – вот ее близкие. Поверьте, существуй у такой женщины семья, о ней бы все знали.

– Как о семейке Адамс3434
  Сумасбродная готическая семья из одноименного телесериала и парочки фильмов.


[Закрыть], – подтвердил Булат. Хлопнул ладонью по стойке. – Пошли Капитону звякнем. Пусть невод берет и в архивы забрасывает.

Они проследовали к остекленным сверкающим дверям, ведущим наружу.

– Погодите, молодые люди! – окликнула их экскурсовод. – А вы ежика не желаете?

– Ежика? Если только после работы, – ответил Булат тоном искусителя и, подмигнув, рассмеялся.

Щеки девушки заалели. Она сделала вид, будто ничего не услышала, и вернулась к заполнению форм.

Сотрудники бюро вышли. Музей хрусталя размещался на улице Ленина, в тридцати метрах от дороги. Скользили машины. Спешили прохожие. Престарелый дворник мёл желтую тополиную листву, мотая во рту пережатой сигаретой «Davidoff Reach Puprle», отдающей корвалолом. Погожий осенний денек сменился пасмурной дымкой. Зловещее небо всё той же раной зияло за облаками.

Лунослав вдруг ощутил, как его словно окатывает ушатом холодной воды. Невесть откуда взявшийся враждебный взгляд, казалось, прожигал насквозь. В желудке тотчас набух противный ком, подняв муть из съеденного на завтрак бутерброда с ветчиной и французской горчицей.

В паре метров от проезжей части дышал выхлопами новейший лимузин «Aurus Senat» с красными дипломатическими номерами Камеруна. Внутри претенциозно играла одна из сюит Баха для виолончели. В метре от шикарного авто отиралась неприятная парочка – высокий смуглый блондин в серебристом костюме и вишневом шарфе и девочка в чернейшем бархатном платье.

Они напоминали богатеньких и эксцентричных родственников с рождественской открытки. На золотисто-коричневом красивом лице мужчины плавала язвительная улыбка. Девочка же казалась меланхоличной созерцательницей препарированной лягушки.

Лунослав пригляделся внутренним оком – и едва не грохнулся на землю. Обычно ему удавалось видеть сокрытое только вблизи, но сейчас он узрел больше, чем желал. С высоких тусклых небес в девочку ввинчивалась исполинская воронка, растекавшаяся по облакам километровыми корнями. Словно в голову ребенка упирался столп венозного, бордового дыма.

Булат с озабоченным видом встряхнул напарника:

– Что, барышня, голодный обморок намечается?

Лунослав показал трясущимся пальцем на приближавшуюся парочку.

Лжек блеснул жемчужными камешками зубов:

– Истерикс и Позерикс собственной персоной. Мертвого дня, чертовидцы.

Булат стрельнул в ответ лучезарной улыбкой, сделавшей бы честь и Королю поп-музыки3535
  Улыбка Майкла Джексона просто божественна.


[Закрыть]:

– Ты еще кто такой, чтобы так резко, как понос, разговаривать с нами?

Офира с академическим интересом изучала насторожившихся молодых людей. Стоило больших усилий провернуть всё это: развратить Черномикон и проскользнуть мошкой безумия в мир людей, чтобы сотворить бюро «Канун» руками госслужащих и переправить фолиант. Эта парочка до конца сыграла свои роли. Только режиссер пересмотрел сценарий и подготовил новые – полные раболепия и хандры. Она почувствовала почти неодолимое желание растянуть губы.

Мыслить человеческими категориями оказалось… приятно.

– Вы обознались, – с нажимом сказал Лунослав, подталкивая товарища к припаркованному уазику. Но почему, почему нельзя повсюду таскать с собой колун и косу?

Булат доверял периодическим заскокам напарника и потому не стал спорить. Но и сверкать пятками он тоже был не готов.

– Может, они автограф хотят взять.

– Только если нашей кровью!.. Девочка – это…

– …Бессодержательный, – закончил Лжек за Лунослава. Имя чудовищной твари коньячным глотком прокатилось по языку. – Точнее, его малая доза. А в малых дозах, как вы знаете, многое полезно. Позвольте представиться: идейный вдохновитель и лидер «ЗОЛЫ». А всё это, – показал он на мир вокруг, – дом, который построил Лжек. То есть – я.

Булат зажмурился от удовольствия. Имя главного засранца пришлось ему по душе.

– Л-Лжек! Черт возьми, вот это имя! Идеально!

– У тебя что, серные пробки в ушах?! – прошипел Лунослав. – Ты не слышал…

– Я всё услышал. И проблем не вижу. Гасим их, и дело с концом.

И оба ощутили внутри древоточцев сомнений. Взглянули на девочку. Одно дело, если тварь по лиходейскому умыслу приняла форму дитя, и другое – если ребенок одержим злом.

– Дураки. – Лжек взмахнул указательным пальцем.

Около двух третей прохожих откинули осенние плащи и куртки. На свет Божий явились короткоствольные автоматы, готовые прогревать воздух свистящей свинцовой смертью. Ленина заполонили «золовики». Не меньше двух дюжин. Даже дворник, жевавший дерьмовый «Davidoff», вынул пистолет из-под сигнального оранжевого жилета.

Переливчатыми трелями зазвучали визги. Случайные свидетели спешили убраться куда подальше. Истерили тормоза транспорта. Улица напомнила закуток с разбегавшимися тараканами, спасавшимися от света фонарика.

– Полегче, полегче, ребятки. – Пальцы Булата пробежались по ключам от уазика. Нащупали брелок с оправой-клеткой. Открыли. В ладонь вкатилась черная жемчужина. Возможно, их единственный шанс спастись. – Только в Лунтика не стреляйте. А то он всех воплями запилит.

– Да, да, я визгливый!.. – подтвердил Лунослав осипшим голосом.

Он отступил за напарника. И это представлялось абсолютно разумным, потому что Булат в результате трансформации в демонического зверя при помощи жемчужины мог выдержать не только пули. Наверное.

Наконец Офира подала голос:

– НЕТ. – Ее громовой глас разнесся по Ленина, заставив асфальт под ногами содрогнуться, будто от пронесшегося под землей поезда.

У одного из «золовиков», обладателя потертой куртки и футболки с надписью «КЛИТЕРАН ГОРЯЧИХ ТОЧЕК», лопнули глаза. С таким хлюпом, что Лунослава едва не вырвало. «Золовик» заорал, хлопая себя по лицу, точно его что-то немилосердно жгло. Автомат отлетел в сторону.

Донеслись новые крики.

Фанатики «ЗОЛЫ» один за одним слепли, словно некий шутник решил проткнуть гвоздиком маленькие влажные шарики в их головах.

По лицу Лжека проскользнула рябь раздражения. Этого он не ожидал. Однако выказать неудовольствие не посмел.

– Убей нас, папа. – Голос девочки стал тише, напомнив рокочущую в ночи лавину, нацелившуюся на палатку с альпинистами. – Мы хотим удовлетворить их любопытство.

Лжек не стал отказывать себе в удовольствии. Приставил к виску Офиры указательный и средний пальцы. Раздался шипящий звук, характерный для выстрела пневматического пистолета, с помощью которого убивают скот. Струя воздуха под давлением пробила голову девочки насквозь. Офиру откинуло. Из раны, точно из диковинного улья с лилейными трещалками3636
  Жук-листоед. За красный цвет называют «пожарником». Издает высокие звуки при опасности.


[Закрыть], поднялось облако амарантового тумана.

На пяти квадратных метрах улицы раскинулся клок жестокой, вечно голодной бездны, рыскавшей миллионы лет за звездами.

– Частичка Бессодержательного. Частичка Бессодержательного!.. Частичкачастичкачастичка!.. – Повторяя это вновь и вновь, Лунослав кинулся к машине за колуном. Казалось, он мог обгадиться от ужаса.

– Да как у тебя палец повернулся в собственного ребенка стрельнуть?! – Обозлившийся Булат закинул в рот жемчужину. Однако артефакт, вызвав раздражение пищевода, вышел обратно. – Что за хрень? – И это повторилось: жемчужина сама по себе выкатилась обратно на язык.

Лунослав, влезая в перевязь со Злорубом, ухватил краем глаза происходящее с напарником. До него вдруг дошло. Это же до примитивного просто!

– Булат! Мы все, вся Брянская область, заполнены Бессодержательным!.. Он – в нас, а мы – в нём!.. Мы им даже дышим!.. Что бы ты ни глотал, оно не достигнет желудочных соков, пока оно того не захочет!..

Лжек изобразил умирающим жестом ленивые аплодисменты:

– Ну хоть что-то. Развлекайтесь.

– Заткнись, фашист! – огрызнулся Булат.

Они с Лунославом бросились в несогласованную и напрасную атаку.

Однако ничто не причинило вреда живой туманности из иных миров. Произносить же какие-либо напевы на богохульном языке Лунослав побоялся. Положение и без того походило на причмокивающее анальное отверстие.

Наконец клок пылающей бордовыми огнями бездны всосался в тело девочки. Офира с равнодушием мертвеца поднялась с асфальта. Как и прежде, невинная и невредимая. Заштопать пробитый череп оказалось не сложнее, чем восстановить глаз. Людские тела на редкость эластичны… особенно изнутри.

Она приблизилась к замершему Булату маленькими шажками. Наклонилась вперед, будто хотела пошептаться о секретиках, и прислушалась. Ее внимание привлек зревший в груди молодого человека Беломикон.

– Мы знаем, что там. Там – впустую потраченное время.

– Это ты – впустую потраченное время! – Нахлынувшие боль, обида и чувство вины за чужие смерти заставили Лунослава вскинуть Злоруб, чтобы затем вбить его в прелестную девичью головку. Тяжело дыша, он замер. А вдруг где-то там, под этой оболочкой, порабощенной неземным злом, всё еще тлело настоящее дитя?

– Боишься причинить боль ребенку, которого нет? – Лжек, запрокинув голову, зашелся в узорчатом смехе, полном чаинок презрения. – Вот же глупец!