Текст книги "Чертовидцы, или Кошмары Брянской области"

Автор книги: Николай Ободников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Тишина – уважение к жрецу и залог хорошего питания в столовой, – заметил Пелагей без тени иронии. – Ты на удивление чистая и непорочная. Что, ни капли в рот, ни сантиметра в зад? Или это про гомофобов? Не помню.

Софья перевела взгляд на отвратительные руки мужчины. Ее тело парализовало от страха. Возможно, именно так ощущает себя кролик перед удавом. Рот сам по себе стал открываться для вопля.

– А, а. – Пелагей погрозил пальцем.

Она кивнула, показав, что не будет кричать. В ушах звенело.

– Что, секс – занятие не слишком увлекательное, да? – полюбопытствовал Пелагей. Он сунул руку в карман толстовки и выудил горсть красноватых червей. Выбрал самого тонкого. Пальцы скользнули по капюшону и вернулись с цыганской иглой, побуревшей от крови. – Может, у тебя медортофобия2323
  Научно доказанная фобия (страх эрегированного пениса).


[Закрыть]? – Голос сочился участием, но взгляд настоящего шизофреника говорил об обратном.

– Я… я не знаю, что это. Пожалуйста, не надо!..

– Малышка, ты хранила целомудренность. Пришла пора воспользоваться одноразовым даром природы.

– Прошу, прошу, прошу, вас!.. У нас есть деньги!.. Всё, что скажете! Прекратите!

Некромант вдел червя в иглу, пустил узелок и решил начать с уголка рта, где у девушки находилась аккуратная родинка. Гендальф запрыгнул к жертвенникам, привстал на задние лапы и ткнулся мокрым носом в ладонь хозяйки. С безмолвной просьбой заскулил. «Скажи, скажи, что мне делать!» – читалось в его взволнованных глазах.

– Гендальф?! – Софья с всхлипом рассмеялась. Она совсем позабыла о нём. – Гендальф! Мальчик мой!

– Гендальф? – Пелагей с недоумением воззрился на черного лабрадора, встретившего его взгляд оскалом и рычанием. Потом вперился в колыхавшийся массив мертвецов. – Собак здесь тоже убивайте! Неужели всё надо разжевывать?!

Мертвая масса гниющих тел колыхнулась. Первым к жертвенникам полез полуголый дохлый уродец, притащивший Софью. Растопыренная угольная пятерня с содранными ногтями потянулась к псу.

– Помощь! – В голосе девушки стальной струной звенела истерика. – Приведи помощь, Гендальф!

Пёс замешкался, не ожидав, что его отошлют. Потом всё же гавкнул и молнией нырнул под поезд. Над головой зашелестели ребристые перегородки днищ вагонов.

– Гендальф. – Пелагей в задумчивости воздел глаза к потолку. – Да пускай бежит себе. Ну, кого он, в сущности, приведет? Хоббитов, что ли? – Он склонился над Софьей. – Ну-ка, дорогуша, стисни губки.

Гендальф услышал позади крик хозяйки – когда ее губу насквозь прошила игла, таща за собой извивающееся тельце. Глаза лабрадора застили слезы. Но он выполнит этот приказ, хоть тот и бил в самое сердце, переполненное любовью. Он ведь хороший мальчик.

Через несколько минут Гендальф уже летел вверх по ступеням эскалатора.

В голове шумело. Казалось, где-то плещется озеро, давя на уши. Запахи сделались до боли яркими и болезненными, будто каждый из них обрел собственную неоновую подсветку.

Лабрадор выскочил на безлюдный перекресток. Хворое небо уже вызвездило. Огромная буква «М» всё так же напрасно привлекала внимание к метрополитену, зиявшему зловещей дырой в асфальтовом платье города.

Он приведет помощь, спасет обожаемую хозяйку. Но люди не стая – крысы за шторами. Значит, надо разыскать тех, кто хоть немного похож на собак. Но кого? Кто это? Какие-нибудь собачьи боги? Гендальф с пронзительной тоской в голосе завыл, обращая взгляд в гипнотизирующий звездный небосвод.

Явитесь же, о святые покровители верных лабрадоров!

Один из запахов обрел нездоровую, противоестественную насыщенность. Буквально шибанул в нос. Ветер, петляющий среди фонарных столбов, принес странные ароматы. Пахло свежей, пружинистой выпечкой, от которой закатывались глаза, и земляничными «неломаками», отрадой любого пса. И вроде бы к этому примешивался неповторимый библиотечный букет – с ворсинками бумаги, оседающими на языке.

Тянуло откуда-то издалека. Гендальф ужаснулся, поняв очевидную вещь: будь он здоров, ему в жизни не удалось бы уловить эту особенную смесь ароматов. Похоже, зараза, вгрызавшаяся в тело, приблизила его к тому, кто похитил хозяйку. К Человеку-в-Капюшоне. А значит, времени почти не оставалось.

Гендальф, царапнув асфальт, рванул на поиски.

Несколькими часами ранее.

К ступеням Ивотского дома культуры, двухэтажному блекло-оранжевому зданию, центру празднеств и всех мало-мальски значимых драк в Старом Ивоте, подкатил уазик бюро. Ветер гонял листву по площади с вековечным бронзовым Лениным. Покачивались косые тени, рожденные игрой вечернего солнца в кронах лип и тополей. Пролетарская казалась пустынной и позабытой, точно дорога, ведущая к обрыву.

Лунослав с мрачным видом покинул место пассажира. Сдернул с шеи колодку из подвесных ароматизаторов «елочка», в которых просидел всю дорогу от Дохновичей. В раздражении повел плечами: от него разило как от бочонка с прокисшей квашенной сельдью2424
  Консервированную квашенную сельдь называют сюрстремминг. Подают в Швеции.


[Закрыть].

– Боже, ну и амбре. Не забудь потом сиденье после себя помыть. – Булат выпрыгнул из машины. Звякнули сапоги. – А еще лучше – сожги его и поставь новое.

– Сам, что ли, лучше? – огрызнулся Лунослав. «Елочки» полетели в урну. – Вон волосы как уложил – кровью. Будто сатанист или дамочка-каннибал с залива Галвестон.

– Красота требует жертв.

– Если только человеческих.

По пути каждый рассказал о том, что выпало на его долю. Булат – о больнице, танце с косой перед полицейским управлением и всём, что поведал Питонин. Получилась этакая горластая радиопостановка, где действующих лиц озвучил один актер. Лунослав, напротив, говорил с неохотой. Будто прорывался через психологический барьер. Но и того, чем он поделился, хватило, чтобы Булат изменился в лице. Помолчали.

Случившееся вдруг представилось им жизнью свечи: воск растоплен, фитиль дней – сгорел. Безвозвратно.

Позже созвонились с Питониным, однако эффект доброй вести смазался: тому уже сообщили, что Лунослав вернулся в строй. Затем майор крайне загадочно посулил бюро «Канун» государственную опеку, что бы это ни значило. Этого хватило, чтобы Булат изобразил голосом помехи и завершил разговор.

Не доехав до Ивота двадцать километров, они тормознули близ поселка Родники, и Лунослав осмотрел загадочный волдырь на груди напарника. Длительный контакт с Черномиконом еще два месяца назад пробудил внутреннее око, доставшееся, видимо, в наследство от безумного предка. Не то чтобы Лунослав всегда понимал, что зрит, но иногда и ему везло, и тогда он с уверенностью мог определить, с чем именно они имеют дело.

В данном случае вывод напрашивался сам собой: в Булате зрел антиблизнец Черномикона. А еще загадочное новообразование испускало радужное сияние, шедшее будто от звонкого леденца из света.

Однако причина появления Беломикона так и осталась тайной за семью печатями.

Молодые люди взошли по ступеням. Пепельно-серая вывеска, бившая по глазам красными буквами, извещавшими о круглосуточном графике работы бюро, валялась в полуметре от входа – расколотая надвое. Тяжелые двери дома культуры застыли распахнутыми вратами. В дверной проем золотистой поземкой тянулся след из листьев.

– Ну вот что это, а? – Булат подобрал половинки вывески. – Будто отзыв из каменного века. Интернет же на дворе! Пиши разносы по самое «не хочу».

– А они и написали. Не отзыв, правда, но… – Лунослав многозначительно кивнул в сторону послания, оставленного на стене губной помадой. – «Вечная память красивому дураку».

– Даже и не знаю, кого из нас имели в виду. Если красавца – то меня. А если дурака…

– …то тоже, кстати, тебя. Как же помыться охота!

Лунослав прошествовал в прохладный холл. Старое здание казалось заброшенным. Ни тебе звуков секций или голосов вокальных групп, ни топота танцевального кружка, чьи занятия почти всегда приходились на полседьмого вечера. Вообще ничего. Не слышался даже телевизор из каморки склочника Герасина, отвечавшего за помещение музея истории.

– Похоже, ни души.

– Так вернем жизнь в этот склеп. – Булат, зажав под мышками пострадавшую вывеску, поспешил в восточный коридор.

Бюро «Канун» базировалось на первом этаже, напротив входа в концертный зал на триста пятьдесят мест, и занимало два рабочих кабинета, разделенных гипсокартонной стеной: приемную и зону рабочих встреч. На двадцать шесть и тридцать квадратных метров, соответственно.

Раньше здесь обитала какая-то шишка из администрации вместе с помощницей, пока Канун не смял и эти жизни. Кабинеты отскоблили от крови и сдали в аренду. Правда, пули, отправившие мозги чиновника и его секретарши проветриться, так и не сумели выковырять из бетонного потолка. В результате приняли соломоново решение: заштукатурить.

Вскоре после начала работы на поприще противодействия паранормальному Лунослав и Булат погрязли в круглосуточных дежурствах. Так, незаметно, мало-помалу, они практически переехали в бюро. Причем Булат въехал не только с гантелями, скоростной скакалкой и подшивкой «Penthouse» за 2018 год, но и со средствами по уходу за волосами.

Ввалившись в кабинеты бюро, молодые люди замерли. Что-то подобное они и ожидали.

Лакированные двустворчатые двери из натурального дуба оказались взломаны. Горчичного цвета диванчик для посетителей давился поролоном, лезшим из рваных дыр. Место компьютера с вечно открытой «Косынкой» пустовало. На полу пестрели фантики от леденцов «Кармолис» и шелуха от семечек. Поваленные стеллажи с литературой оккультного толка закрывали проход во второй кабинет. Только бухгалтерский сейф, развороченный в свое время изнутри Черномиконом, не вызывал оторопи.

Лунослав ощутил, как задергалась правая нога, точно планируя дать кому-нибудь под зад.

– Только бы «сменку» не порвали. Я же тогда натурально с катушек съеду! – Он обогнул журнальный столик, служивший полем боя для шашек и партий в «Каркассон»2525
  Настольная игра, суть которой сводится к построению ландшафта и захвату получившихся областей.


[Закрыть], и протиснулся в зону рабочих встреч.

Однако здесь всё осталось нетронутым: тахта и еще один диван, обеденный гарнитур, шкафчики с личными вещами, укромный закуток, отправляющий нуждающихся прямиком в совмещенный санузел. Бросавшаяся в глаза обыденная обстановка насторожила Лунослава. Поддавшись внутреннему порыву, он заглянул в комод с одеждой. На футболке лежало зеленое яблоко, настолько великолепное, что, казалось, именно оно снималось в рекламе всех мыслимых и немыслимых соков.

А еще яблоко едва заметно двоилось.

Лунослав осторожно поднял его за черенок:

– Булат, а ты в курсе, что к нам наведалось нечто пострашнее банальных вандалов?

– Анальные скандалы? – отозвался тот, выкладывая на подоконник половинки вывески. – С чего взял?

Лунослав вернулся в приемную тем же лазом под стеллажом.

– С того. Полюбуйся. – Он подобрал вилку с засохшими остатками лапши и ткнул яблоко. Кожица лопнула, и из проколов, будто колбаски гнилого фарша, полезла земля с дохлыми мошками. – Плоть неупокоенного погоста в натуральной оболочке. Хочешь?

– Давись-ка ты сам такой некондицией. – Булат поднял опрокинутый самовар, некогда притащенный им в бюро, и заглянул внутрь. И сразу же мотнул головой, будто от пощечины. – Эти уроды еще и в бабкину любовь насрали!

– Это еще куда? – Лунослав швырнул яблоко вместе с вилкой в мусорный пакет.

– Куда-куда! В самовар!

– Ну, знаешь ли. Я больше чай из него пить не стану.

– Еще как станешь! Дай только время, хлорку и шелковую тряпочку.

Где-то через полтора часа, разделив брюзжание на двоих, они навели относительный порядок. Что нуждалось в починке – исправили. Что стоило выкинуть – с тем расстались без сожалений.

После Лунослав избавился от провонявшей одежды и побежал в душ. Рука сама схватила любимый шампунь напарника. Мягкость кашемира и красота в полном объеме! Булат между тем взялся за чистку и дезинфекцию самовара. Закончив с первоочередными потребностями и самоварным долгом чести, молодые люди сбрили бороды и подравняли друг другу волосы старыми канцелярскими ножницами.

Получилось, как ни странно, фасонисто и свежо.

Гендальф задыхался от бега. Губы жгло, будто по ним ползали мириады рыжих лесных муравьев. Он кашлял, хватал саднящей пастью воздух, но не сбавлял скорость. Над головой сверкало бриллиантовое поле оттенка крови. Людей на улицах и проспектах почти не встречалось. Горожане прятались, пережидая очередную карманную ночь дьявола.

Лабрадор свернул на Викторенко и помчался по Черному мосту – километровому транспортному перешейку, одному из трех основных путей, соединявших районы Ивота. Божественный запах вёл именно в Старый. На дне оврага под мостом злилась безымянная речушка.

И чем хуже ему становилось, тем явственнее он понимал, куда требовалось бежать.

Прошлепав по одной из луж, Гендальф остановился, чтобы утолить жажду. Бока ходили ходуном. Вода, оставшаяся после дождя, пролившегося в полдень, несла в себе радужные разводы машинного масла. Лабрадор наклонился и застыл как вкопанный.

Из подрагивавшей лужи на него взирал отвратительный и мерзкий пёс. Побитая язвами шерсть. Поросшая кривыми хрящами морда. Мутно-белые глаза. Развалившаяся пасть скалилась, пуская слюни.

Гендальф запаниковал. Он не такой, он – хороший мальчик! Лабрадор ударил лапой отражение, и поверхность лужи вновь стала пристанищем машинного масла и пластикового стаканчика.

Он бросился вперед, обжигаемый мыслью, что времени почти не осталось.

Лунослав оглядел себя. Походные светло-коричневые штаны с обилием карманов. Красно-оранжевые кроссовки «Scarpa» на подошве из компаунда. Футболка с надписью «Ем гусей и избирателей», полученная на халяву в апреле прошлого года на митинге, устроенном какой-то левой оппозицией. Кивнул, удовлетворенный увиденным, и наконец вышел в приемную.

Булат как раз заканчивал вертеть краником самовара, разливая чай по кружкам. Аромат вишневых веточек и сушеной малины сводил с ума. Казалось, рядом на столике должны раскинуться даже не блюда, а яства! Гурьевская каша с орехами и сухофруктами! Калачи на сметане! Расстегаи с осетриной! Однако возле кружек валялась лишь горстка земляничных «неломак».

Сам Булат то и дело проводил пальцами по свежевыбритому подбородку. Его волосы, вымытые и тщательно уложенные в кок Элвиса, вороньим крылом блестели в свете ламп дневного света. За окном давно смерклось.

Лунослав присел на край дивана, подальше от порванной обивки, и взял кружку с чаем. С опаской принюхался: никаких посторонних запахов. Взял «неломаку» в форме треугольника, закинул в рот. Поморщился. Как это вообще есть? Словно окаменевший пенопласт, сбрызнутый ягодными духами!

– А есть что-нибудь посущественнее?

– Лапу не дам. – Булат тоже расположился на диване. – Сам сосать буду.

– Издеваешься? Твои лапы самовар от дерьма чистили.

– А еще – стригли чьи-то плохо промытые сальные патлы.

– А вот за это спасибо: окончательно аппетит испортил.

Они сделали по глотку. Говорить не хотелось. Горячий и духовитый чай, словно заботливый хозяин, сам раскладывал мысли по полочкам.

Заслышался собачий лай. Запыхавшийся. Обреченный. Сотрудники бюро, недоумевая, переглянулись. Лай прокатился по коридорам Дома культуры – и в приемную влетел черный лабрадор. Дрожа всем телом, он с шумными свистами втягивал воздух. Шерсть свалялась от пота. Глаза смотрели, но будто не видели. Пасть оставалась открытой.

– Матерь Божья, некроз! – ахнул Лунослав.

Морду пса покрывали оспины язв, похожие на сморщенные следы, оставленные сигаретами. Больше всего досталось губам, деснам и языку. Некоторые язвы имели гангренозный черный цвет. На таких собрались капли крови, напоминавшие маленьких пиявок.

– Черт, приятель! Как же тебя так угораздило? – Булат вскочил, чтобы набрать воды странному гостю.

Лунослав, подняв руки, показывая, что ничего дурного не сделает, оглядел собаку.

– Надо бы удалить увлажненные очаги и наложить атравматическую повязку. Ты, дружок, определенно контактировал с мертвой плотью.

Гендальф разразился надсадным лаем. Он не верил своей удаче: загадочное благоухание исходило от этих двоих. Аромат книжных ворсинок витал вокруг кареглазого, тогда как второго окутывал духмяный запах выпечки, наполнявшей пасть будто воздушным зефиром. А еще от них тянуло волшебными «неломаками».

Собачьи боги собственной персоной!

Несмотря на тупую боль, стягивающую мышцы, Гендальф запрыгал, призывая следовать за ним.

Булат вернулся с водой в красной пластиковой миске, куда они частенько высыпали чипсы, и поставил перед псом. Тот с благодарностью погрузил в нее морду. С шумом захлюпал. Вода приятно холодила язвы. О луже вспоминать не хотелось.

Булат взглянул на ошейник:

– Гляди-ка, шаман-брат, к нам сам Гендальф пожаловал! Да еще и Слюнявый.

– Только слюни при таком заражении уже пересохли. – Лунослав сгреб со столика «неломаки» и ссыпал их рядом с миской.

Гендальф пару раз укусил горку земляничных печений, с трудом проглотил. Вкуснейшее, вкуснейшее блаженство! Затем кинулся в коридор и заглянул обратно. Гавкнул, пританцовывая от нетерпения на месте.

– Кажется, кто-то в беде. – Лунослав накинул ветровку цвета хаки. – Надо же, заявитель – собака! А Бессодержательный?

– А разве не сказал один мудрец: помог собаке – спас мир? – поинтересовался в ответ Булат.

– Боже мой, этот мудрец – ты?

– Чувак с упаковки собачьего корма. Погнали.

Они закрыли двери бюро с помощью гибкого велосипедного замка, обвив им дверные ручки, и выбежали за лабрадором на улицу. Гендальф уже поджидал их возле уазика, безошибочно определив, что машина принадлежала им. Вставал на задние лапы и просился внутрь. Булат с удивлением впустил собаку на заднее сиденье.

– Господи, да он умница! – заметил Лунослав, садясь за руль.

Булат, устроившись рядом с псом, приобнял его:

– Значит, так. Я показываю рукой, а ты лаешь, если нам туда. Справишься?

Гендальф отрывисто гавкнул, подтвердив, что эта задачка ему по силам. Он в нетерпении заелозил, не зная, как еще поторопить собачьих богов. Ведь его любимая хозяйка попала в беду! А вдруг она уже умерла? Тогда… тогда он большее ее не увидит, не уткнется холодным носом в складочку за коленом, не услышит ее веселый визг.

На глазах пса сверкающими озерцами застыли слезы.

– Кто скажет, что собаки не умеют плакать, – да будет проклят, – прошептал Булат.

Лунослав, следивший за ними через зеркало заднего вида, вдруг ощутил, как у него самого защипали глаза.

Уазик бюро с визгом дернулся с места.

Благодаря полупустым дорогам они без помех доехали до Нового Ивота за каких-то тридцать минут. И это даже несмотря на то, что им приходилось останавливаться на каждом втором перекрестке, чтобы Булат, будто регулировщик, широкими жестами показывал направление движение, а Гендальф гавкал.

Наконец они проскочили Лихоборские Бугры и выехали на пересечение с Ангарской. Лабрадор сразу заскулил и в беспокойстве царапнул обивку дверцы. Его тревожный взор приковывала сверкающая буква «М», под которой начинался спуск в недостроенное метро.

Из подземки вырывалось зеленовато-мутное сияние, затапливая окрестности мертвенным светом, отчего казалось, что безлюдные улицы получают смертельную дозу радиации.

Уазик объехал декоративные столбики с цепями и замер в семи метрах от подземки. Покачивалась вывеска «Станция "Балтийская"». Пугающие небеса пронзали колючие гвоздики звезд.

Булат выпустил лабрадора, и тот, заливаясь сиплым лаем, скрылся во мгле цвета гнилой травы.

– Да погоди же ты! – Сотрудник бюро выругался. Тоже вылез и потянулся за Костяной. – Метро? А в метро-то у нас что за беда? Боже, светит так, будто ураном тархун обогатили.

– А обогащают сам уран, неуч. – Лунослав захватил перевязь с колуном.

Забавно. Он словно держал его в руках долгие годы назад. Хотя прошло всего-то пара месяцев.

Злоруб.

Вполне себе имечко… для артефакта, порожденного затянувшимся кошмарным сновидением.

С виду Злоруб выглядел современным дровосечным колуном, предназначенным для рубки и колки древесины. Красное топорище из фибергласса с черными резиновыми накладками для удобного хвата. Восемьдесят девять сантиметров длины и чуть более трех килограммов веса. Прокаленная стальная головка.

Да, с виду – вполне себе обычный.

Только внутри темным ключом клокотала сила кошмаров. Сила, которую Лунослав не мог постичь. Однако это не мешало колуну, наравне с Костяной, быть смертельно опасным для порождений нечеловеческого порядка.

Когда они с Булатом только начинали в бюро «Канун», одним из первых дел стало похищение восьмилетнего Глеба Комарова. И никто знать не знал, что заявитель, отец ребенка, на деле являлся плодом сновидения мальчика, медикаментозно погруженного в кому. Кашу заварили кретины, с гордостью именовавшие себя культом Черного Солнца.

И сотрудники бюро, сами того не ведая, привели страдающий сон в их логово.

Последовала кровавая расправа, учиненная псевдоотцом мальчика с помощью колуна.

Позже вкусивший человеческой крови дровосечный инструмент попал в полицию, лишая там всех покоя и сна. Питонин передал колун бюро, и аура кошмаров прекратила терзать его людей. И Лунослав, в отличие от Булата, подошел к выбору имени оружия куда вдумчивее.

Для колуна подобрали отличную перевязь из шорно-седельной кожи, охватывающую два плеча так, что головка Злоруба торчала над правым. Лунослав набил немало шишек, привыкая к положению артефакта за спиной.

Вдобавок он чувствовал, что Злоруб еще унаследует свою историю.

Булат взглянул на товарища, шагавшего в глубокой задумчивости в сторону метро. На лице – ни следа от боязни замкнутых пространств. А уж клаустрофобия в кладовке с фобиями Лунослава занимала далеко не последнее место.

Они спустились по гранитным ступеням, миновали снесенную раздвижную решетку. Скользнули взглядами по намалеванной на стене надписи, оставленной диггерами: «ПРИХОЖАЯ САТАНЫ: ЗАНЕСИ ЛАВРОВЫЙ ВЕНОК И СЕРДЦЕ». Зеленоватая мгла с равнодушием приняла их в свои объятия.

– Лунтик, а как же «задыхаюсь» и «чертовы стены меня раздавят»? Куда всё подевалось? Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда стальные нервишки?

– От пыток, вестимо. Отец, слышишь, рубит, а я… – Лунослав осекся, сообразив, что против воли подыграл товарищу, частично переделав небезызвестное стихотворение Некрасова на свой лад2626
  Стихотворение Н. Некрасова «Крестьянские дети». В оригинале приведенные строчки звучат так: «Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда дровишки?» «Из лесу, вестимо. Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». И так далее.


[Закрыть]. – Не дури голову! В ней и так… всякого.

– Хозяин – барин. Напьешься – сам жилетку для стихов попросишь.

Они вошли в вестибюль метро. Сверхъестественное изумрудное сияние, шедшее из недр подземки, приглушало искусственное освещение. Гендальф поджидал их в распахнутой кабинке контролера-кассира. Он сидел на пыльном стуле и неотрывно смотрел на неработающие эскалаторы, убегавшие в зеленоватую глубь. Ощущался сладковатый аромат смерти, от которого хотелось бежать без оглядки.

Булат принюхался:

– Кто враг?

– Судя по вони, либо дохлый сыр, либо твои носки после бассейна. – Лунослав повел носом, и его едва не вырвало. Сердце бешено заколотилось. – Это птомаины. Они же – трупные яды. Кадаверин и путресцин. Запах разложения белка.

– А можно по-человечески?

– Так п-пахнут трупы.

Булат со вздохом оглядел себя. Чистым, похоже, оставалось быть совсем недолго.

– Зараза. Гендальф, ты идешь?

Пёс наблюдал танцующие огни. Вспышки мутно-зеленого пламени манили его… к хозяину, к Человеку-в-Капюшоне. Словно с некротической заразой, подхваченной с укусом трупа, он присягнул на верность истязателю хозяйки.

Гендальф заскулил, боясь нового себя, который таращился тогда из лужи. Побежал вниз по эскалатору. Он должен во что бы то ни стало довести собачьих богов до хозяйки. Должен! Потому что только так и поступают хорошие мальчики!

Оставив позади турникеты, сотрудники бюро последовали за собакой. Казалось, эскалатор вёл в некую зеленую бездну, где власть имела только смерть.

Какое-то время Лунослав автоматически спускался за Булатом, шагавшим с косой вразвалочку. Но потом что-то изменилось. Неясная тревога, преследовавшая его с момента возвращения человеческого облика, наконец-то обрела четкие, осознаваемые контуры.

Лунослав остановился и обхватил ладонью липкий лоб, будто его мучала мигрень.

– Булат, слушай. А я… я – цел?

– В смысле? – Булат на всякий случай пробежался взглядом по эскалатору. Ничего. Лишь Гендальф всё так же спускался вниз, будто очарованный чем-то.

– К-кажется… кажется Черномикон забрал часть меня.

– И что бы это значило? Мне гадать? Ты теперь обрезанный?

– Я серьезно!

– Стой смирно. – Булат осмотрел напарника. Поцокал языком. – Черт возьми, а ведь ты прав: прямо видно, как она едет!

Лунослав не на шутку перепугался:

– Кто едет? Что едет?!

– Твоя крыша! Успокойся. Ничего нового: всё тот же беспокойный умник. Пошли уже.

Однако Лунослав чувствовал опасное изменение внутри себя. Будто где-то от подбородка и до таза натянули струну, что вот-вот должна была лопнуть.

Преодолев последние метры эскалатора, они вышли на станцию. Бронзовые буквы «БАЛТИЙСКАЯ» приобрели оттенок многолетней патины. Электропоезд, застывший в западном туннеле, напоминал исполинский выдавленный стержень. Изумрудная мгла, будто гонимая ветром, вытянутым веретеном тянулась вдоль железнодорожных путей.

– А тут довольно узко, – заметил Булат. Ему совсем не понравились доступные шесть с половиной метров платформы, и без того уменьшенные колоннами. – Можно мизинец отдать, чтобы эта фраза пригодилась в другом месте.

Трусивший впереди Гендальф вдруг замер, точно вкопанный. Оглянулся. Язвы на морде и тошнотворное изумрудное освещение придавали ему вид сторожевого пса смерти. Он неотрывно смотрел куда-то за спины молодых людей. Шерсть на загривке вздыбилась.

До Лунослава наконец дошло. Страх пронзил его ледяной иглой, приподняв волосы на затылке.

– Что-то позади нас, да?.. – Ноги словно забило ватой, прилипшей к полу. Вспомнилось, как они два месяца назад шагали ночью по рельсам, пока за ними ползла разрубленная пополам покойница. Ползла и чем-то постукивала, постукивала, сводя с ума. Призывала оглянуться… чтобы прикончить. – Господи Боже мой! Как на чертовом Шлагбауме! Рельсы, т-темень и зло во тьме царапается!..

Булат расхохотался, хлопнул напарника по плечу:

– Так и знал, что твоей яйцекрутости только на пять минут хватит!

Лунослав выдавил неуверенный смешок, и они обернулись.

Из туннелей с путями, ведущими в оборотный тупик, куда обычно заезжал подвижной состав для смены направления, валили те, кого впитала и отвергла смерть.

Десятки и десятки мертвецов, толкая перед собой волну влажного зловония, забирались на платформу. Сочившиеся трупным салом диггеры, чьи тела так и не стали достоянием криминальных сводок. Вырванные из могильных коконов обитатели кладбищ, шествовавшие в траурном рванье. Ледяные постояльцы моргов, перетянутые швами. И мертвые горожане. Первой плелась кроха с удивительно синими глазами. Она запнулась, и ее с безразличием смяли.

Все они, молчаливо поджидая в кромешной тьме оборотного тупика, охотились на обладателей пульса.

Гендальф заскулил и прижался к ноге Булата.

– Тише, мальчик. Тише. Не бойся. Из таких же туш – только коровьих – собачий корм делают.

Лабрадор с недоверием взглянул на собачьего бога. По телу пробежал спазм, и на пол станции вывалился полупереваренный ком «неломак».

– Булат! Прекрати выкручивать собаке мозг и желудок! – Лунослав кое-как заставил ватные ноги двигаться. – Лучше Алого заглоти!

– Знаешь, довольно пошло прозвучало. Давай сюда!

– Что давай?

– Гони ключи от болотной ласточки!

– Они-то тут при чём?

– Алый на ключах, балбес! Где они?! Ну? Ты же вёл!

Трупы всё прибывали и прибывали. Проход к эскалаторам, ведущим на поверхность, скрылся за стеной мертвых тел. До конца станции, куда можно было бы без проблем отступать, оставалось еще около ста метров.

Лунослав наконец выдавил:

– Эм… Я ключи в зажигании оставил.

– Что?!

Повисла неловкая пауза. И почти сразу ее заполнили звуки двух подзатыльников, которыми обменялись чертовидцы. Они попятились.

Булат сделал пробный выпад косой. Полетела мраморная крошка, сбитая с одной из колонн.

– Мало места. Здесь не улица: против толпы не размахнуться!

– Тогда я, – сказал Лунослав.

Он откашлялся. По горлу пробежали знакомые микроскопические спазмы. Так случалось всякий раз, когда он собирался изречь древние напевы, чуждые человеческому роду. Впервые богохульные письмена он узрел в Черномиконе. Тогда же в голове вспыхнуло знание. Тем не менее, несмотря на то, что стародавний диалект неожиданным образом оказался ему знаком, он не ведал даже его названия. Чувствовал только, что слова, использовавшиеся в запрещенных ритуалах и обрядах, обладают поистине чудовищной силой.

Куда сложнее было облечь явленные фолиантом кроваво-огненные руны в звуки. Все эти непроизносимые фонемы «фхч», «чхерлш» и «атч’арлах» драли голосовые связки битым стеклом. Рядом с ними даже трудновыговариваемый Эйяфьядлайёкюдль2727
  Один из ледников Исландии (исл. Eyjafjallajökull).


[Закрыть] выглядел началом школьного букваря.

Со временем горло научилось изменяться, приспосабливаясь к гортанным словам, напоминающим одновременно надсадные хрипы и шипение. Имелась и другая странность: Лунослав никогда не мог с уверенностью сказать, что именно он произносил. Только понимал, что взывает к чему-то. А при таком раскладе чертовски не хватало вокабулярия2828
  Вокабулярий – то же, что словарь для отдельных разделов учебника.


[Закрыть].

В какой-то момент он и сам заговорил на богохульном языке, не прибегая к помощи Черномикона. И заклятия целиком и полностью стали зависеть от мыслеобразов и настроения. Иными словами, логика и ясность содержания, определявшие суть вербального общения, окончательно расписались в собственной некомпетентности.

Решающим фактором удачного напева оставался лишь внутренний импульс.

Лунослав сравнивал свои способности со шкафчиком с самыми разнообразными инструментами. Только принадлежало это добро – безумному предку, что каким-то образом сумел передать его по наследству крови, прошедшей сквозь поколения. Пугало то, что в ящиках могло заваляться что угодно: от заповедных знаний до зачатков сумасшествия. Но пока открытыми оставались только два: с внутренним оком, имевшим свои капризы, и с куцым знанием неизвестного запретного языка.

Лунослав разомкнул губы и, к собственному изумлению, пропел чужим хрипловатым голосом:

– «Чертовидцы – это зло! Изведу их ремесло!2929
  Здесь и далее приведен дословный перевод позабытого языка. Не благодарите. Всегда ваш, Черномикон.


[Закрыть]»

Рука, точно обретя сознание, сама захлопнула рот. В карих глазах молодого человека застыл ужас: раздавшийся глас казался донельзя знакомым.

Гендальф зарычал, не зная, чему верить. Собачьи боги не могли так мерзко говорить!

Булат с удивлением вытаращился:

– Дрищ-колдун! Ты что, пошаманил кастрированной версией голоса Черномикона?!

– Не может быть! Это…

Но чужое заклятие, ворвавшееся в мир сквозь уста кривозубого чертовидца, уже меняло реальность.

Рукояти Костяной и Злоруба покрылись обсидиановыми колючками, будто в попытке защититься от своих владельцев. Не более трех миллиметров каждая. Черные, точно наросты насекомых. Лунослав и Булат, вскрикнув от неожиданности, выронили артефакты. На ладонях показались алые крапинки. Коса, звякнув, протестующе завибрировала.