Текст книги "Два года на северной земле"

Автор книги: Николай Урванцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

На север километрах в пятидесяти смутно виден ледниковый купол, занимающий здесь незначительную часть площади острова. На нашем же пути ледников не имеется.

Проехав еще 4 км, начинаем спуск с возвышенности к прибрежной равнине западного берега. Здесь он довольно крут, местами даже обрывист. Выбрав из лощин, врезающихся в этот склон, одну поположе, решили по ней съехать. Однако и здесь оказалось столь круто, что оба полоза саней пришлось для торможения обмотать цепью прикола, на который сажаем на ночь собак.

Спустившись до 90 м абсолютной высоты, едем далее по прибрежной равнине, имеющей здесь до моря значительную ширину порядка 20–30 километров. Равнина по происхождению представляет морскую террасу, слабо понижающуюся к морю и ровную как стол. На поверхности сложена она рыхлыми илисто-песчаными морскими отложениями, поверх которых кое-где разбросаны редкие ледниковые валунчики, принесенные вероятно в свое время пловучими льдинами.

Проехав по такой равнине-террасе километров пятнадцать, уперлись в каньон речки, бегущей в море вероятно с возвышенности, которую мы пересекли. Вследствие современного, довольно быстрого понижения уровня моря речка глубоко врезалась в слагающие равнину коренные породы – сланцы и кварциты, пропилив узкое и глубокое ущелье с отвесными берегами. Ширина его здесь не более 29 м, но борта столь обрывисты, что нечего и думать перебраться через него здесь даже пешком. Пришлось поехать вдоль ущелья до берега моря, делая, таким образом, крюк и удлиняя этим свой путь.

Следует отметить, что обрыв каньона мы заметили, несмотря на светлый сравнительно день, только когда подъехали вплотную, так что езда по таким прибрежным равнинам в непогоду или ночью здесь, на Северной Земле, представляет значительную опасность. Обрыв может тогда из-за темноты остаться незамеченным. Свалиться же с него с высоты, как в данном случае, 30–40 м, это значит наверняка искалечиться, если не разбиться на смерть.

Только в непосредственной близости моря удалось нам переехать ущелье, которое всюду на нашем пути не меняло своего обрывистого характера. Далее берегом моря добрались до склада и стали лагерем километрах в полутора от него у подножия айсберга, где подвешено мясо.

Оно действительно расположено так, что только тот, кто имеет крылья, и может полакомиться им.

Весь путь протяжением 45,6 км проделали в 10 часов. Собак накормили мясом до отвала. Остальное придется оставить здесь, так как пеммикана лежит на складе больше, чем нам можно захватить, принимая во внимание остальной оставленный груз.

Утром, забрав небольшую часть мяса и 62 банки пеммикана со склада, тронулись в обратный путь. Погода пасмурная, но тихая. Беззвучно падает пушистый, в виде звездочек, снег, – явление здесь, на севере, редкое. За ночь его выпало уже сантиметров на пять рыхлым, мягким слоем. Достаточно теперь подняться хорошему овежему ветру, как наступит такая пурга, что чертям станет тошно. Торопимся по этому случаю к оставленному грузу в проливе Вилькицкого.

Ехать приходится, все время сверяясь с компасом, так как видимость отвратительная и окрестных предметов, по которым можно было бы ориентироваться, совершенно не видно.

Возвышенность, с которой спустились по дороге сюда, теперь приходится огибать кругом, так как на груженых санях на нее теперь не подняться. Километров через шесть она кончается высоким скалистым обрывом, вздымающимся метров на сто над окружающей равниной. Этот обрыв хорошо виден с южной стороны с моря, почему и отмечен на старой карте гидрографии под именем «горы Герасимова».

У подножия на каменистых склонах горы Герасимова встретили нескольких пуночек, повидимому, только что прилетевших, так как ранее мы их не видели. Несколько дальше под южной стороной возвышенности в тумане на нас почти в упор набежали два оленя. Мы стреляли в них, но оба промахнулись, так как одновременно приходилось держать бешено рвущихся собак, крепко обмотав вожжу вокруг талии. Упустить же упряжку при этой обстановке и в такую погоду значит почти наверняка ее потерять безвозвратно с санями и всем, что на них лежит.

К оставленному грузу приехали уже 3 мая рано утром. Здесь все в полном порядке. А то пока ехали, немного на душе у обоих скребли кошки. Вдруг придет какой-либо заблудший медведь и переломает да разбросает все оставленное.

В дальнейший путь тронулись уже 4-го утром. Дорога очень тяжелая. В проливе сильно торошенные льды вплотную прижаты к берегу. Лед в большинстве свежего торошения и еще совершенно не занесен снегом. Если же местами и попадаются гладкие участки «пайды», то все они весьма недавнего происхождения с невыветрившейся еще солью на поверхности, что делает движение по ней подобным езде по песку. В довершение всего рыхлый снег непосредственно под берегом делает и здесь дорогу очень бродной. Собаки еле тянут, несмотря на то, что им все время помогаем.

Лагерем стали, пройдя, несмотря на все препятствия, 36,8 километра. К вечеру задул северо-восточный, пока еще слабый ветер, но пурга-поземка уже началась.

Ночью она усилилась, а к утру разыгралась уже во-всю. Но мы этим довольны. Ветер снесет весь рыхлый снег, утрамбует его и сделает дорогу лучше. К вечеру ветер еще усилился. Еле можно стоять на ногах среди слепящего снежного вихря. Все же кое-как выбрались из палатки, накормили собак и выложили с наветренной стороны сзади нашего полотняного жилья стену из снежных кирпичей в защиту от ветра. Это предохранит от выдувания тепла изнутри, а главное – укрепит палатку, которую при очень сильном ветре может порвать или совсем сорвать с кольев.

На другой день ветер продолжал дуть с прежней, если не большей силой. Рыхлый снег, выпавший за предыдущие дни, содрало полностью и снесло во впадины рельефа или забило в торосы в море. Барометр поднимается все время медленно и упорно, хотя и перед пургой он не падал. Сегодня в полдень 761,3 мм, вчера же в это время было 757,4. Несмотря на это, и даже вопреки барометру, к ночи пурга еще усилилась. Палатку рвет и треплет отчаянно. Если бы не снежная стена, ее наверное давно бы сорвало, так как лагерь разбит на морском льду на совершенно открытом месте. Ночью буря, повидимому, достигла максимума. Палатку уже не рвет, а натянуло как барабан, и она гудит глухо и жалобно, подобно шаманскому бубну. Мы лежим и слушаем песни полярной бури. Вот уже четвертый день длится она. Надоело сидеть в палатке до одури. Первые дни еще спали, а сейчас и сон не идет. Читаем взятые с собою книги: Георгий Алексеевич Синклера, а я описание Аляски по-английски. От лежанья в мешке болят бока, сидеть же долго холодно. Когда же, наконец, кончится наше испытание?

Утром стало несколько тише, но лишь относительно. А проклятый барометр поднимается все так же медленно и неуклонно вверх, указывая на штилевую морозную погоду. Здесь все идет как раз наоборот: барометр поднимается, а пурга усиливается.

Вечером, вылезши для очередной кормежки собак, увидели появившиеся сзади палатки трещины на морском льду. Правда, они были незначительны по размеру, в сантиметр и меньше шириною, но тем не менее это был грозный симптом. Лед стало отрывать. Не обращая внимания на пургу, кое-как ползком спешно начали собирать лагерь. С величайшим трудом сняли и свернули палатку, ежеминутно рискуя, что ее вырвет и унесет из рук, уложили имущество, подняли и запрягли собак. Чтобы добраться до берега, нужно было проехать около километра против ветра. Это стоило больших трудов. Собаки не шли, вернее не в силах были итти против натисков бури, и их приходилось тащить за собою, кое-как продвигаясь вперед боком и полусогнувшись против слепящего снежного вихря. Наконец добрались до земли и по счастью нашли удобное место с толстым плотным слоем снега под защитой небольшой возвышенности. Палатку со станком сначала разложили на снегу, вбили крепко-на-крепко колья, к ним привязали растяжки, а потом, выбрав момент относительного затишья, быстро подняли, поставили и растянули. Затем распрягли и привязали собак, заодно накормили их и, довольные, залезли в палатку чаевничать. Здесь лагерь в безопасности, морской же лед в шторм место ненадежное, тем более что в проливе он молодой, а к югу много открытой воды.

К ночи ветер стал стихать, а на другой день осталась лишь небольшая пурга-поземка.

Вчера во время кормежки Осман из моей упряжки нас удивил. Пока мы вскрывали банки и разрубали корм на куски, все собаки почтительно сидели кругом и ждали раздачи. Осман попытался было украсть кусок раньше, без разрешения, за что и получил по носу рукояткой ножа. Обидевшись, он ушел в сторону, лег в камнях и больше не подходил, несмотря на зов. Утром во время запряжки у саней его не было, а все попытки подманить или поймать так и не увенчались успехом. Упрямый пес не хотел ни за что подойти. Решили его тут и оставить: если вздумает, пойдет за упряжками, если нет, пусть лежит, пропадает с голоду.

Все равно пес он старый, тянул очень плохо и обычно через 10–15 км после выезда бежал уже через силу, даже не натягивая лямки.

Запрягли, тронулись, а Осман, как лежал в стороне, так и остался, даже не поднял головы и не посмотрел, как мы поехали. Непонятная история: может быть чувствуя свою старость, а пес, судя по зубам, был очень стар, и приближающуюся смерть, собака решила остаться, чтобы ускорить свой конец, или ей надоело работать без конца, и она просто забастовала, или тут были какие-то другие неведомые собачьи побуждения.

Проехав километра три, я заметил примерно в ¾ км на склоне берега пасущегося оленя. Он стоял к нам спиной и спокойно кормился, добывая скудную пищу передним копытом из-под плотного снегового забоя. Стоявшие кругом глыбы гранита, – продукт морозного выветривания коренных выходов, обнажающихся по берегу и в сопках повсюду, – делали животное мало заметным, так как и по цвету и по очертаниям тела сзади он был очень похож на один из гранитных столбов. Сходство было столь большим, что Ушаков мне не поверил и отказался итти вместе стрелять. Подкравшись из-за крутого склона, я подполз, пользуясь прикрытием камней, еще ближе, метров на восемьдесят и, уверенный в успехе, приложился и выстрелил. Олень, стоявший в это время боком, круто повернулся ко мне головой и снова стал неподвижно. Это было очень странно. Не только олень, но даже и гораздо более смелый медведь после выстрела пускается наутек. Здесь же осторожное обычно животное после выстрела стояло и совсем не думало бежать. Поспешно послав новый патрон из магазина карабина в ствол, я вновь прицелился потщательней и выстрелил снова. Однако поземка успела уже сильно залепить в это время глаза и особенно очки, так что выстрел был явно неудачен. Остальные три дали те же результаты. А олень все стоит! Что за чорт? Прямо навождение. Спешно вернулся обратно, так как патронов запасных не было, и, опасаясь из-за поземки снова промазать, предложил пойти Ушакову, который теперь в олене не сомневался. Охотник подполз, моим путем, выпустил целую обойму, но с таким же успехом, что и я. Пурга и тут сделала свое дело. Теперь настала очередь Георгия Алексеевича бежать за патронами к нарте. Тут уж мы оба решили рассеять колдовство во что бы то ни стало. Привязав покрепче собак и набив карманы патронами, вновь пошли подкрадываться к завороженному зверю, но когда взглянули из-за прикрытия, его на месте уже не было. Судя по следам, олень пошел, но не побежал вглубь острова на север. Крови нигде не было видно. Пройдя по следу около километра, опечаленные, мы уже собрались вернуться, как увидели за ближайшим бугром впереди шевелящиеся рога. Осторожно подкравшись, дружно дали залп, и злополучный олень, наконец, растянулся мертвым. Осмотрев убитого зверя, обнаружили кроме последних двух пуль еще третью, пробившую морду в основании носа. Это и было причиной столь странного поведения животного. Первая же моя пуля, попав в носовые черепные кости, не убила, но парализовала обоняние и, возможно, повредила зрение, почему олень и топтался на месте, не ориентируясь в опасности. Остальные пули, выпущенные впопыхах, пролетели все мимо, кроме двух последних.

Олень оказался самцом с уже начинающими отрастать молодыми рогами и сильно линяющей шерстью. Передние копыта основательно стерты. Видно, добывание здесь корма вследствие плотного снега представляет значительные трудности. Тощий страшно. Не только подкожного, но даже и внутреннего сала на брыжжейке почти совершенно нет. Взяли мясо, голову для коллекции, шкуру же бросили, так как она никуда не годна. Лагерем стали за мысом Мессера, пройдя всего из-за поземки и канители с оленем 17,3 километра. Здесь, судя по заструге, ветер дул прямо с востока, между тем как на предыдущей стоянке он бушевал все время с северо-востока. Ночью поземка окончательно утихла, так что утро наступило ясное и солнечное.

Едем попрежнему, близко прижимаясь к берегу. Однако дорога легче прежней, бродного рыхлого снега нет нигде. На земле довольно много песцовых следов, нередко попадаются оленьи, а у мысов в море частенько и медвежьи. Видели чаек-бургомистров, впервые в этом году.

Лагерь разбили, пройдя 30,1 километра.

Ночью вновь началась пурга, продолжавшаяся и следующий день. Мы было уже приуныли, думая, что это опять затянется на 3–4 дня, но, к счастью, опасения оказались неосновательными. Через сутки пурга кончилась. Двинулись дальше и, пройдя 14,8 км, достигли мыса Евгенова. Здесь будет дневка, так как нужно определить астрономический пункт.

Мыс образует низменную галечную косу, далеко вдающуюся на юг в море. Торосоватые льды видны до пределов видимого горизонта и подходят к берегу, образуя прибрежную гряду нагромождения. Кроме того и на земле имеется окаймляющий вал до метра высотою из галечно-песчаного материала.

Таким образом на всем протяжении пролива Вилькицкого от мыса Неупокоева до мыса Евгенова льды в море торошены чрезвычайно сильно, по меньшей мере полосой шириною километров десять. Пробраться через них не только на собаках, но даже пешком дело невыполнимое. Поэтому нет ничего удивительного, что участники экспедиции Р. Амундсена зимою 1918/19 года попасть на Северную Землю не смогли.

Как только пришли, немедленно разложили приколы, крепко их укрепили и привязали к ним собак, так как здесь всюду и в море и на берегу много свежих медвежьих следов. После этого принялись за устройство лагеря. Только я начал раскладывать радиостанцию, чтобы установить, как подошел Ушаков и говорит: «Бери винтовку, идет к палатке медведь». Винтовка лежала тут же на санях в чехле. Вытянуть ее было делом нескольких секунд. Присели за сани и стали ждать. Медведь шел с моря смело на нас, но по временам останавливался, вытягивая шею, должно быть, чтобы лучше разобрать, что там такое, и внимательно принюхивался. Усталые собаки, свернувшись клубками, лежали цепочкой одна за другой и спали. Ни одна не поднимала головы. Возможно они-то, чернея, как лежащие нерпы, и заинтриговали зверя. Подойдя метров на пятьдесят, медведь скрылся за береговым валом и начал подползать из-за прикрытия, но временам осторожно выглядывая. Ясно: он подкрадывался к нам, принимая нас за свою добычу. Ушаков шепчет: «Как высунется, стреляем, а то кинется и может покалечить собак». Два выстрела прозвучали почти одновременно, как только зверь начал опять выглядывать. Он вздыбил, опрокинулся навзничь и кинулся наутек, но, пробежав метров сто, свалился, получив еще несколько пуль. Оказался крупным и упитанным самцом. В него попали все наши выстрелы. Первые две пули, пронизав грудь, вышли между лопатками и были безусловно смертельны, а он все же побежал.

Мясо, пока не замерзло, отделили от костей и нарезали на порции, по полтора-два килограмма каждая. Вышло 80 кусков или пять полных кормежек, да кроме того досыта собак накормили. Шкуру бросили за невозможностью вывезти.

Пасмурно, с востока ползут низкие тучи, все время закрывающие солнце.

Ночью около 4 часов проснулись от страшного лая и воя собак. Особенно дико ревел Шайтан, как будто его уже тащил на завтрак медведь. Пулей вылетели мы из спальных мешков, схватили тут же стоявшие винтовки и выскочили из палатки.

Огромный зверь спокойно шагал мимо, метрах в пятидесяти, не обращая внимания на собачий гвалт. Мяса у нас было достаточно, медведь не питал агресивных намерений, и мы, не стреляя, любовались на красивое, мощное, полное своеобразной грации животное. Идя вдоль берега, медведь вскоре натолкнулся на остатки своего убитого собрата, спокойно взял в зубы шкуру с неснятым с нее салом и понес ее без всяких усилий, как бумажку, хотя весу в ней было не менее 100 килограммов.

На другой день пасмурно попрежнему, астрономические наблюдения невозможны. Приходится пережидать, но мы не беспокоимся, так как корма собакам имеется с избытком. По берегу среди гальки кое-где видны обломки полуистлевшего, уже негодного на топку плавника. У мыса Неупокоева он был значительно свежее и количеством больше, чем здесь. Значит приносит его, главным образом, енисейскими водами, а не ленскими.

13-го туман и низкие облака наконец стало разносить, и наблюдение удалось провести полностью. К вечеру тучи сгустились вновь, но теперь это уже не имело значения.

Ночью снова были разбужены диким собачьим ревом. Выглянули из палаши и видим картину: медведь стоит среди собак и нюхает Хорька, который лежит, сжавшись в комок, ни жив, ни мертв. Остальные, вырвав внешний конец прикола из снега (другой привязан к копылу саней), скрутились вокруг в сплошной клубок. Размышлять было некогда. После выстрелов зверь отбежал метров двадцать и упал мертвым. Оказался молодым самцом. Повидимому, зверь подкрался к спящим сытым собакам вплотную, приняв их за нерп, кинулся, избрав за объект охоты Хорька, но в последний момент остановился, пораженный и неожиданным запахом неизвестных ему животных и их видом.

В этом состоянии недоумения мы его и застали.

14 мая тронулись в дальнейший путь вдоль восточного берега острова на север. Пеммикана у нас осталось 56 банок, что составляет запас обильного корма на 15 дней. Кроме того, берем еще медвежьего мяса на 3 кормежки. В общем корма должно хватить до фиорда Тельмана, если даже задержит пурга. А там на всем пути до дома у нас разбросаны мелкие депо.

Проклятая Ведьма опять сорвалась с привязи. Как это она умудрилась сделать при двух карабинах, – совершенно непонятно. Теперь бегает кругом лагеря в 150–200 м и тявкает непрерывно. Поймать ее дело безнадежное. Оставить тоже нельзя. Все время будет крутиться около упряжек, раздражая всех своим бессмысленным лаем. Взял винтовку и, тщательно прицелившись в стоящий вдали черный силуэт, выстрелил. Собачонку словно что-то толкнуло, но она сорвалась с места и побежала, тявкая как ни в чем ни бывало. «Неужели промазал? – с ужасом подумал я. – Дьявольская скотина! И пуля ее не берет». Но нет. Пробежав шагоз десять, Ведьма свернулась и упала на спину. Когда я к ней подошел, она лишь слабо болтала в воздухе лапами. Теперь от Милькиного потомства остался дома один кобелек Макач. Тоже сокровище не лучше Ведьмы. Журавлев его хотел взять в «обучение» и теперь, наверное, уже прикончил.

Едем вдоль берега, довольно пологого, по хорошей торной дороге. Километров через двадцать берег стал круче, образуя скалистые обрывы 10–15 м высотою. Торошенные льды поджаты к берегу, оставляя лишь узкую полоску в несколько метров шириною. Пробираемся по снежному косогору забоя, так как ни морем, ни сушей, где лежит много щебня, дороги нет. Сани то-и-дело кренятся, раскатываются, так что приходится все время бежать рядом, поддерживая то с той, то с другой стороны.

С большим трудом прошли 32,3 км и стали лагерем за небольшим мыском, окончательно измученные, и люди и собаки.

На другой день ясно и тепло. Всего – 3°. Берег и дальше такой же скалистый, обрывистый, с прижатыми торошенными льдами. Километра через полтора проход вдоль берегового обрыва, которым ехали вчера, кончился. Высокий вал хаотически нагроможденных торосов поджат вплотную, так что проезд невозможен. Береговой террасой ехать тоже нельзя, так как она почти оголена от снега и покрыта сплошь крупно-щебенистыми продуктами физического выветривания. Да и такая терраса километра через три кончается. Отвесный скалистый обрыв высотою метров в триста спускается к морю отвесной стеной, причем огромные нагромождения торосов поджаты и здесь вплотную. Остается один путь: перебраться как-нибудь через прибрежный ледяной вал и ехать по морскому льду. В бинокль видно, что дальше, километров через десять, появляется снова терраса, а прибрежная зона становится низменной, так что ехать опять возможно. На том и порешили. Выбрав место, где ледяной вал имел всего метров сто в ширину, а в высоту метров семь-восемь, начали топором и ножами расчищать дорогу, чтобы сделать ее хоть немного проходимой. Некоторые торосы скололи, кое-где сделали ступеньки, так что пешком стало возможным кое-как карабкаться. После этого начали перетаскивать по очереди весь груз. Работа была не из легких, и, хотя мы трудились в одних рубашках, даже без свитеров, пот с нас лил градом. Погода стояла тихая, при легком морозе в —4°. В конце дороги за валом на примусе все время грелся чайник, так как жажда у обоих была страшная. После груза перетащили порожние сани, а потом собак, так как сами они перебраться самостоятельно, конечно, не смогли бы. В общем переправа заняла около восьми часов непрерывной работы. По окончании немедленно запрягли собак и двинулись дальше. Нужно было торопиться. В море километрах в восьми видна открытая вода, а трещины и разводья подходят почти к самому берегу. Стоит только задуть ветру с берега посвежее, как лед угонит, отрезав нам единственный путь к северу. Кое-как лавируя между грядами торосов, а где можно – и перебираясь через них, добрались часа через три до низменного берега, проезд вдоль которого опять действительно возможен. Здесь и остановились лагерем. Пока разбивали палатку и кормили собак, ветром с северо-запада льды развело и унесло в море. Теперь и около нас и там, где переправлялись на лед, плещется открытая вода. Bo-время мы проскочили!

На другой день дорога беспрепятственна. Между коренными склонами и морем здесь расположена достаточно широкая хорошо сформированная невысокая терраса с отмелой береговой полосой, вдоль которой спокойно можно ехать. Нагромождения торосов в море тоже стали меньше.

Лагерем остановились в устьи речки, вытекающей из обширной ледниковой долины, теперь свободной от льда.

Пока за весь путь лишь в одном месте на восточном берегу мы встретили в долине глетчерный язык, да и то он далеко не доходил даже до террасы, кончаясь на высоте около 150 м над уровнем моря. Несомненно, ледниковые купола на этом острове занимают небольшую площадь и имеют весьма скромные размеры по сравнению с тем, что наблюдалось в прошлом году на острове Комсомолец. Зато следы былого мощного оледенения рассеяны повсюду. Особенно эффектны висячие долины.

17 мая. Дальше берег пошел еще более низменный с массой мелких заливчиков, бухточек и лагунок. Крутые обрывы коренного берега резко повернули под прямым углом на запад. Мы упорно стремимся к мысу. Давыдова, показанному на старой карте гидрографии, согласно данным экспедиции Вилькицкого, а мыса все нет как нет, хотя по пройденному расстоянию он должен уже быть.

На другой день картина та же. Отмели, лагуны и косы без конца. Отмелый берег идет все так же на север и северо-запад. В конце концов становится интересным, куда же наконец мы приедем.

Километров через тридцать пересекаем очень глубокую бухту – видимо, залив Ахматова старой карты. Но конфигурация его в таком случае совершенно иная. Тогда мыс Давыдова мы уже проехали, и теперь пошел берег, на карте не показанный. Впрочем всему бывает конец. На шестьдесят шестом километре от вчерашнего лагеря берег, наконец, решительно повернул на запад и дальше юго-запад. Очевидно здесь и находится северная оконечность острова Большевик. Тут решили стать лагерем, так как давно уже пора определять астрономический пункт.

Тянет пурга-поземка. Сквозь мглу на севере видны очертания каких-то гор. Однако мы были сегодня настолько утомлены, что отложили выяснение этого до завтра. Сейчас же, накормив собак и наспех поевши сами, повалились опать мертвым сном, утомленные длинной дорогой, так как ехали непрерывно более 16 часов. Пурга усилилась и продолжалась целые сутки, но против этого мы ничего не имели, отсыпаясь от тяжелых переходов предыдущих дней.

19 мая стало тихо и ясно. Провел астрономические наблюдения, предварительные вычисления которых дали для широты 79°26′, а для долготы 102°30′. Нанеся эти данные на карту Вилькицкого, к своему изумлению увидели, что точка легла далеко от показанного берега в море, всего километров в пяти от курса, которым шли «Таймыр» и «Вайгач». Суша, таким образом, отодвигалась к северу на целых 18′, или более чем на 32 километра. Все это было чрезвычайно странно. Прежде всего мы начали искать ошибку у себя. Я еще раз проверил вычисления, но они оказались в полном порядке. Наблюдения были проведены по полной программе и давали достаточно материала для взаимного контроля и проверки. Оставалось еще одно предположение: мы сбились со счета дней и один просчитали лишним. Принимая во внимание четырехсуточную пургу в проливе Вилькицкого, это было возможно. Однако данные пункта мыса Евгенова не показывают особых расхождений со старой картой. Переходы же от него сюда все наперечет. Тщательно обсудив и этот случай, пришли к заключению, что дата здешних наблюдений тоже верна.

Гористые берега к северу отсюда, благодаря ясному дню, видны сегодня особенно хорошо. Изучая их внимательно в бинокли, мы постепенно стали узнавать знакомые очертания восточной части острова Октябрьской революции. Взяв азимут на характерную трапецоидальную гору у мыса Анучина, положили его на карту от точки нашей теперешней стоянки и получили полное совпадение. Следовательно у нас все верно, а неправильна старая карта. Очевидно при съемке с судна зарисовывали коренной высокий берег, который хорошо приметен и действительно имеет примерно те же очертания, что и контуры острова на карте. Низменную же террасу сочли за береговой припай, тем более что все было покрыто, по сообщению участников экспедиции, свежевыпавшим снегом.

20 мая поехали дальше, попрежнему вдоль отмелого изрезанного берега. Налетевший туман значительно ухудшил видимость, так что итти пришлось, огибая все неровности берега, чтобы не пропустить их при съемке. Пройдя около 25 км, обнаружили, что огибаем глубокий залив, так как берег снова повернул на север. Туман опять сгустился, и мы стали лагерем, пройдя 30,3 километра.

Ночью подувшим северным ветром туман разогнало и кругом стало опять хорошо видно. Обогнув мыс, названный мысом Баранова, начали спускаться к югу. Через 20 км гористые склоны снова подошли к берегу и повернули, как и он, к югу. Это место на старых картах было названо мысом Визе. Мы и теперь решили сохранить данное название, хотя настоящего мыса по существу здесь нет. Отсюда путь идет уже по проливу Шокальского, который в первый раз мы проходили почти год тому назад. Дорога очень гладкая. Сильными ветрами, дующими здесь, как в трубе, вдоль пролива, снег снесло почти весь, а где он уцелел – плотен, как асфальт. Натренированные собаки бегут легко и дружно. Пройдя километров сорок, остановились, дали передышку собакам, немного подкормили их, подзакусили сами и поехали дальше, намереваясь добраться сегодня же до фиорда Тельмана и замкнуть, таким образом, маршрут.

Характер берега здесь тот же, что и в южной части пролива. Обрывистый берег, до 10–15 м высотою, далее терраса местами очень узкая и даже совершенно отсутствующая, за ней коренные склоны метров триста высотою, а потом уже увалистая с сглаженным рельефом внутренняя часть острова.

Пересекаем два фиорда: Партизанский и Спартак, по размеру меньшие, чем фиорд Тельмана В Спартак опускается ледник. Кроме того, в двух местах глетчеры сползают по долинам и до уровня моря. Отсутствие при их окончании трещин айсбергов и крепкий неломанный морской лед свидетельствуют, что языки в настоящее время неподвижны и, по всем признакам, находятся в стадии регрессии.

Последние 10–15 км пути дались с трудом. Торошенные льды местами поджало к обрывистому берегу, так что кое-где пришлось перебираться через ледовые нагромождения. В фиорд Тельмана на место старого лагеря прибыли, пройдя с топографической и геологической съемками 70,1 километра. Это пока наш наивысший рекорд за все время работы на Северной Земле.

Собак не стали привязывать, чтобы они лучше отдохнули от тяжелого и длинного пути, рассчитывая, что усталые псы никуда не убегут. Вдруг Резвик из упряжки Ушакова встал, повел носом и помчался стрелой вверх по склону на террасу, за ним Тускуб, Шайтан, Хорек, почти все собаки и даже инвалид Ошкуй. Повидимому легким северным ветром нанесло запах оленей, бродивших где-то поблизости, и охотничья страсть у собак оказалась сильнее усталости. Некоторые, впрочем, вернулись скоро, но Резвик с компанией прибежали только через три часа. Вот тебе и усталость, и 70-километровый переход. Теперь-то мы уж всех привязали без всякого снисхождения.

На другой день провели астрономические наблюдения и этим закончили мы работу по съемке и изучению острова Большевик. Нужно скорее возвращаться домой, чтобы до начала распутицы обследовать еще мелкие острова в районе нашей базы.

Около пункта на крутом берегу сложили 20 банок – теперь уже лишнего – собачьего пеммикана и тронулись через пролив. Ночевали у пункта № 10 на мысе Свердлова, где воспользовались оставленными по пути в маршрут пеммиканом и мясными консервами. Вторым переходом в 57 км дошли до известнякового мыса, а третьим из-за пурги и глубокого рыхлого снега добрались лишь до астрономического пункта № 11, сделав всего 38 километров. Всего 38, а прошлый год мы были бесконечно рады, когда здесь удавалось проходить 5–6 километров. С обстановкой меняются и запросы.

На другой день, пройдя 30 км, дошли до мыса Кржижановского, где взяли оставленный пеммикан, напились чаю, подкормили собак и тронулись дальше к полуострову Парижской Коммуны.

Несмотря на мороз (около —7), с обращенной на юг ледниковой стены около мыса Кржижановского бежит вода; так что у подножия скопилось уже целое озерко. Лед здесь грязный, содержит валуны и ил, а потому энергично поглощает тепловые лучи в упор сейчас освещающего солнца. Слышно журчание стекающих с обрыва струек, а по временам раздается шум падения вытаявшего и обвалившегося валуна. Если сейчас, в морозное еще время, идет такое энергичное разрушение, то что же творится в теплое летнее время? Нужно думать, что ежегодно ледник здесь убывает по меньшей мере на несколько метров. После ночевки на полуострове Парижской Коммуны поехали со съемкой вдоль северо-восточного края островов С. Каменева. Юго-западная их кромка заснята нами по пути из дома. Таким образом и эту группу можно считать обследованной.