Текст книги "Всемирный следопыт, 1928 № 11"

Автор книги: Николай Шпанов

Соавторы: Ричард Коннел,М. Ковалев,Владимир Ветов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Охотники подошли к обрыву. Вегин заметил узкую глубокую трещину, шедшую параллельно краю обрыва. Трещина была около полуметра в ширину; где-то-глубоко внизу журчала вода, скопившаяся от вчерашнего ливня. Между трещиной и обрывом оставалась узенькая полоска земли не более двух метров шириною. Здесь, у самого края пропасти, лежали два красивых подстреленных голубя. Вегин перешагнул через трещину и поднял голубей.

– Как тут жутко!.. Кружится голова… Стена совершенно отвесная! Посмотри, как интересно! – обратился ош к товарищу.

Стрелков подошел. Однако не успела он как следует ступить по ту сторону трещины, как с ужасом почувствовал, что земля движется под его ногами… Внезапно Вегин вскрикнул, покачнулся и упал, судорожно уцепившись за товарища, чтобы не скатиться в пропасть. Раздался глухой гул, и что-то глухо ухнуло внизу: казалось, тяжело вздохнула земля. Почва круто наклонилась по направлению к обрыву, и Стрелков инстинктивно опустился на колени, цепляясь руками за тощую травку. Тяжело загрохотали оторвавшиеся и покатившиеся вниз каменные глыбы, и охотники с ужасом почувствовали, что они все еще медленно ползут вперед вместе с землей… Еще две-три секунды, и, слегка дрогнув, почва неподвижно застыла.

– Что это?.. Землетрясение?.. – проговорил слегка побледневший Вегин.

– Не знаю… Кажется, просто обвал… Скорей назад!

Товарищи оглянулись. Восклицание испуга вырвалось у обоих: за ними, там, где только что была узкая трещина, теперь зияла черная бездна не менее четырех метров шириною. Случилось то, о чем накануне рассказывал смотритель: долго подтачиваемый ветром и, вдобавок, размытый дождем выступ неожиданно оторвался и отошел от стены, приняв форму тонкого наклонного столба, вокруг которого чернел провал.

Товарищи огляделись по сторонам и многозначительно переглянулись.

– Каково!.. Как это тебе нравится? – спросил Вегин, быстро оправившись от испуга.

– Это мне вовсе не нравится. Мы отрезаны от суши.

– Да, брат, назад не перепрыгнешь. Мы на скале…

– И притом на крайне скверной скале, на которой можно только полулежать.

Действительно, маленькая и сильно наклонная плоскость, на которой очутились оба охотника, не позволяла им встать на ноги без риска скатиться в бездну. Товарищи сразу убедились в отчаянности своего положения, однако, ни тот, ни другой не хотел показать своего волнения.

– Чорт возьми, ну, и приключение!.. Как же теперь выпутаться из этой истории?

– Без посторонней помощи нам отсюда не выбраться. Делать нечего, придется ждать людей. Маяк – недалеко. Авось, там скоро заметят нас и принесут доски, по которым мы сможем переправиться… Только бы эта проклятая скала не вздумала кувырнуться в пропасть!..

– А-у-у-у! Го-го-го-го! – крикнул Вегин во всю мочь своих легких и оглянулся на маяк, серевший в полукилометре от них. На маяке никого не было видно, и Вегин предложил кричать обоим вместе.

– Кричать бесполезно, – возразил Стрелков. – За полкилометра все равно нас не услышат, тем более, что ветер дует от маяка. Придется потерпеть. Должны же когда-нибудь там появиться люди, и они обязательно увидят нас.

Вегин начал рыться в патронташе:

– У нас осталось еще три патрона. Когда появятся люди, мы откроем пальбу. Давай глядеть на балкон…

Медленно проходили час за часом. Солнце палило и без того выжженную степь, немилосердно жгло голову и спину. Высоко в небе парили черные орлы-могильники, с зловещим клекотом пролетая над скалой. Эти птицы были единственными живыми существами, которые видели двух человек на скале между морем и пустыней. Внизу, в каких-нибудь двухстах метрах, плескалась о камни свежая морская волна; плеск воды еще больше подчеркивал зной пустыни. Вскоре после полудня товарищи почувствовали жажду.

Далеко в море черными точками виднелись суда рыбаков, но рыбаки, конечно, не могли бы услыхать выстрелов со скалы. Приближался вечер. Как нарочно, на маяке за весь день никто не показывался. На горизонте пустыни прошли верблюды и люди, но расстояние до них было так велико, что друзья не рискнули истратить последние патроны для сигнала.

– Будем ждать захода солнца, – сказал Вегин. – Когда зажгут фонарь на маяке, кто-нибудь да выйдет на балкон. Тогда мы откроем пальбу.

Несмотря ни на что, товарищи чувствовали себя бодро и даже подсмеивались над своим беспомощным положением, находя его отчасти комичным. Они были уверены, что скоро наступит момент их освобождения. Будет, потом о чем вспомнить и рассказать домашним!..

С нетерпением они оглядывались на солнце, которое совсем низко опустилось над горизонтом. Краешек кровавого диска коснулся моря…

– Человек на балконе! – радостно крикнул Стрелков, быстро вкладывая патрон в ружье.

– Ура! – закричал просиявший Вегин, направляя биноколь на высокую серую башню.

Стрелков выстрелил в воздух и принялся махать шляпой.

_{– Человек на балконе!.. – Стрелков принялся махать шляпой…}

– Ну, что? – с нетерпением спросил он Вегина. – Заметили ли нас, наконец, на маяке?

– Кажется, да… Человек теперь определенно смотрит в нашу сторону. Стреляй еще…

Стрелков выстрелил еще раз.

– Ну?..

Человек и не думал сдвинуться с места. Красный диск солнца уже на три четверти скрылся за горизонтом; на верхушке башни загорелся белый огонь. Человек скрылся в башне.

– Заметил он нас или нет?

– Конечно, заметил. Он не мог не услыхать выстрелов. Я хорошо видел в бинокль, как, после выстрела он оглянулся и посмотрел на нас.

– Но почему же, чорт возьми, он медлит? Почему сразу же не сошел вниз, чтобы побежать к нам на помощь?

– А фонарь?.. Не мог же он бросить аппарат и оставить фонарь незажженным. Ведь это было бы преступлением по должности. Но теперь он исполнил служебный долг и, конечно, поспешит к нам на помощь.

Сумерки быстро надвигались. Приятели, приподнявшись на узкой скале насколько это было возможно, не спускали глаз с маяка. Никто не выходил из ворот, никто не показывался в степи…

Оба хмуро молчали. Под кручей, перекликаясь, посвистывали ядовитые фаланги, цикали летавшие летучие мыши, трещал кузнечик в степи. Знойный день разом сменился душной звездной ночью. В сердца приятелей закрадывалось сомнение.

Человек, вышедший перед заходом солнца на балкон маяка, был помощником смотрителя. Услыхав выстрелы, он оглянулся на степь и увидал две человеческие фигуры, которые показались ему мирно сидящими возле края обрыва. Выстрелы, правда, несколько удивили его, однако, он не знал, что в том месте, где сидели люди, утром сдвинулась часть кручи, образовав неприступную скалу. Помощнику и в голову не приходило, в каком отчаянном положении находились стрелявшие. Если бы он посмотрел на них в бинокль или в подзорную трубу, то, конечно, сразу понял бы трагизм их положения. К несчастью, трубы при нем не было… Итак, сделав свое обычное дело и убедившись, что фонарь горит исправно, помощник лениво удалился с балкона…

Прошли сутки с того момента, когда товарищи оказались отрезанными на скале. День, еще более знойный, чем предыдущий, сменил непроглядную ночь, которая показалась им бесконечной, потому что они не смыкали глаз. Они понимали, что на этой крохотной покатой площадке достаточно одного резкого движения во сне, чтобы скатиться в пропасть. Жажда становилась нестерпимой. К жажде прибавились муки голода, так как, уйдя с маяка, они не захватили с собой ничего съестного, а убитые ими голуби свалились вниз в тот момент, когда произошел обвал. Накануне они еще шутили, но после того, как на их выстрелы никто не отозвался, настроение обоих резко понизилось. Сегодня они были молчаливы, лишь изредка обмениваясь короткими фразами.

Невеселые думы проносились у них в голове. Тяжелое, гнетущее сомнение заставляло порою слегка содрогнуться то одного, то другого. Бесконечно тянулись томительные часы зноя. В ушах звенело, губы растрескались и запеклись; товарищам казалось, что они лежат здесь не вторые сутки, а много дней, быть может, даже недель… «Пить… без конца пить свежую воду»… – сверлила мозг неотвязная мысль.

Они все еще не спускали глаз со старого маяка, один вид которого в течение стольких лет возвращал надежду на благополучное возвращение людям, заблудившимся в безбрежном море… День проходил. Так же, как и накануне, опустилось к синей воде кровавое солнце, и снова на балконе башни появилась фигура человека.

Стрелков поспешно взял ружье и зарядил.

– Это последний патрон… – Он вопросительно взглянул на товарища.

Вегин молча пожал плечами. После вчерашнего вечера оба питали уже слабую надежду на то, что выстрел принесет им спасение. Стрелков взвел курок и приложился и ружью.

– Ну, не тяни за душу… стреляй поскорее! – воскликнул Вегин. – Сейчас на башне зажжется огонь.

Стрелков нажал на гашетку…

– Осечка!

– Не может быть!.. Давай сюда! – и Вегин порывисто выхватил ружье из рук Стрелкова.

– Что за проклятие! – ворчал он, лихорадочно взводя и спуская курок.

Однако все усилия его были напрасны. Пистон не воспламенялся, а тем временем солнечный диск неумолимо опускался за горизонт…

– Давай кричать! – с отчаянием в голосе сказал Вегин.

И оба друга принялись кричать так, что жилы вздулись на их покрывшемся испариной лбу. Это был не крик, а скорее вопль, полный отчаяния и тоски. Они надрывались из последних сил…

Как и накануне, на башне вспыхнул огонь, после чего фигура человека исчезла с балкона. На этот раз человек даже не взглянул в сторону предательской скалы…

Наступила вторая мучительная ночь. Темно стало в пустыне. Темно стало в сердцах одиноких людей на скале. С последним солнечным лучом их покинула! слабо теплившаяся надежда. Измученные, обессиленные и осунувшиеся, молча опустились они на землю, крепко стиснув зубы и закрыв глаза…

* * *

Сны один другого занимательней снились в эту ночь Марине. Улыбка не сходила с ее губ. Ей снился большой-большой город, каким она его себе рисовала со слов Вегина, рассказывавшего ей про Москву. Она по-своему представлял^ себе трамваи и автомобили, которых никогда не видала, и кипучую жизнь красной столицы. Видела она во сне и Вегина.

Девушка проснулась все с той. же счастливой улыбкой и сразу нахмурилась, сообразив, что это был лишь сон… Сегодня Вегин, о котором она так много думала эти дни, должен навсегда покинуть их пустынный, заброшенный край… Никогда больше не увидит она его умные глаза, мужественное загорелое лицо…

Впрочем, нет… Через час он проедет на пароходе мимо маяка. Он будет смотреть на башню в бинокль, будет искать ее, Марину… Но разве она не сказала ему, что ни за что не покажется на балконе? Зачем она это тогда сказала?.. Ведь ей так хочется теперь еще раз увидеть наяву того, кто снился ей всю ночь… Выйти ей на балкон или нет?.. «Конечно, нет! – с упрямством ребенка говорила она себе, и тотчас же снова задавала вопрос: – А что, если выйти…»

Так повторялось несколько раз, пока она одевалась и пока пила утренний чай, сидя против отца. Наконец в открытое окно долетел далекий протяжный гудок маленького «Демьяна Бедного»…

Сердце Марины словно подскочило в груди, и она едва не опрокинула чашку с чаем. Гудок, казалось, призывал ее на балкон, словно сам Вегин звал ее к себе… С сильно бьющимся сердцем Марина вскочила из-за стола. Не говоря ни слова отцу, она бросилась в свою комнату, схватила подзорную трубу и со всех ног устремилась на башню, взволнованная и раскрасневшаяся…

За мысом показался «Демьян», деловито попыхивавший серым дымком. Он был еще очень далеко и казался не больше буревестника, когда Марина навела на него трубу, дрожавшую в ее руках. Пароход шел вдоль берега. В трубу видны были на палубе люди…

– Который же, который из них?.. – нетерпеливо спрашивала себя девушка.

На Вегине должна быть широкополая светлая шляпа… Где же он? Неужели он забыл про Марину и спустился в каюту? Какой это для нее позор!.. Но нет, этого не может быть… И Марина все еще медлила уходить с балкона, не хотела поверить, что над ней могли так коварно посмеяться…

В третий раз взошло горячее солнце над серой скалой и осветило двух людей, осунувшихся и ослабевших от жажды и голода. На ночь они крепко связали друг друга ремнями от ружей, чтобы не упасть во время сна, который непреодолимо овладевал ими. Впрочем, это не был сон, скорее это было какое-то тяжелое забытье. Порою они открывали глаза и вздрагивали всем телом. Снопы белого света, шедшие от маяка, казались им страшными призраками… Восходившее солнце, по мере того, как оно поднималось, будило людей, мешало им снова забыться. Оба чувствовали, что этот знойный день будет для них последним. Их силы скоро иссякнут. Муки жажды были тем более ужасны, что под кручей попрежнему шумели волны… Им предстояла медленная, мучительная смерть. Несчастные были в этом так же уверены, как и черные орлы-могильники. Эти огромные питающиеся падалью птицы с утра стали удивительно смелы и до того низко кружили над скалой, что Вегин различал их злые хищные глаза.

Но что это?.. Странный протяжный звук раздался где-то глубоко внизу. Стрелков приподнял отяжелевшую голову и увидал вдали пароход, выходивший из бухты.

«Демьян Бедный» – тот самый пароходик, который должен был сегодня навсегда увезти их отсюда, сейчас пройдет мимо них. Если бы на пароходе могли их заметить!.. Но он пройдет слишком далеко от берега – по крайней мере, в километре.

– Развяжем друг друга, – предложил Стрелков. – Попробуем встать и будем махать рубашками.

– Ты все еще надеешься? – горько усмехнулся Вегин. – Ведь с парохода мы будем казаться точками, и даже если нас увидят, не поймут, что мы отрезаны… Слушай! – воскликнул он, оживляясь. – Помнишь наше пари?.

– Какое пари?..

– А девушка на маяке… Марина! Ты утверждал, что она выйдет на балкон с подзорной трубой…

– Она – там!.. – крикнул Стрелков, оглядывался на маяк.

Товарищи поспешно освобождали друг друга от ремней. Силы разом вернулись к ним. Нетерпеливо выхватывали они друг у друга бинокль и смотрели на маяк. Они видели девушку в белом с длинной трубою у глаз… Снова принялись они кричать, сколько хватило сил. Однако девушка не оборачивалась…

– Ах, если бы у нас был хоть один патрон! Марина наверное услыхала бы выстрел. В подзорную трубу она, несомненно, узнала бы нас и поняла бы, в чем дело…

Пароход приближался. Еще каких-нибудь двадцать минут, и он обогнет мыс. Тогда уже будет поздно. Надо во что бы то ни стало сейчас же обратить на себя внимание девушки!..

– Послушай, – сказал Вегин, которого внезапно осенила какая-то мысль. – Тот патрон, который дал осечку… ведь он цел?

– Конечно… Вот он. Но на что он теперь? Пистон совершенно попорчен.

– Да, но порох!.. В патроне есть порох… И если бы можно было как-нибудь воспламенить его, чтобы он взорвался, – Марина услыхала бы… и тогда…

Он не докончил. Стрелков спешно надрезал бумажную гильзу ножом. Он проворно снял с пояса пустую алюминиевую фляжку и всыпал в нее черный порошок из патрона. Затем он вынул трясущимися руками из кармана коробку спичек, нервным движением зажег несколько штук и бросил их в горлышко фляжки.

Громкий сухой удар раздался над пропастью. Стрелков судорожно прижал к губам опаленную окровавленную руку…

Вегин не смотрел на него. Он выронил бинокль и закричал, как полоумный:

– Услыхала!.. Услыхала!.. Марина смотрит на нас!.. – Он с остервенением махал шапкой и нервно хохотал… на скале увидали, как из ворот маяка выбежала женская фигура в белом. Марина опрометью бежала к ним.

_{Услыхала!.. Марина смотрит на нас!..}

– Милая… славная девушка! – шептали запекшиеся губы Вегина. Он оглянулся на товарища.

– Тебе больно? – участливо спросил он Стрелкова, глядя на его почерневшую кисть, с которой капала кровь.

– Пустяки! – улыбнулся Стрелков. – А все-таки я выиграл пари!…

–

Предварительные результаты литературного конкурса «Следопыта» будут объявлены в № 12 «Следопыта». Окончательные же результаты – с распределением премий – в № 1 нашего журнала за 1929 год. Такая задержка вызвана огромным наплывом рукописей на конкурс (свыше 200).

В № 12 «След». будет помещен один из премированных краеведческих рассказов.

РАК-ОТШЕЛЬНИК

Рассказ Олега Цингер с рисунками автора

I. Страшный старик.

Помнится, это было на другой же день после нашего приезда в итальянский приморский городок.

Встав спозаранку, я избегал все улицы, площади и закоулки, осмотрел все одиннадцать памятников в честь различных итальянских героев, начиная с Христофора Колумба и кончая погибшими в недавнюю войну солдатами; полюбовался в городском саду на пальмы и другие южные растения; забежал в собор, где глазел на пестрые, мраморные стены и колонны и слушал орган; побывал в гавани, где приходили и уходили суда и шла постройка новой набережной; катался на лодке; купался в море; потолкался в шумной толпе на базаре.

Новых впечатлений было столько, что я совсем ошалел и, бухнувшись после позднего обеда на кровать, заснул, как убитый.

Проснулся я поздно вечером. Голова была точно в тумане, но спать не хотелось, и я пошел снова гулять по городу. У моря на площади было светло и шумно. У ярко освещенных кафе за столиками сидело много публики. У входа в маленький кинотеатр толпились мальчишки. Слышались смех, говор, музыка, свист, пение. Почти полная луна высоко стояла в небе и до далекого-далекого горизонта освещала море.

Я направился в сторону от моря и скоро по узеньким улицам дошел до конца города, откуда в горы между оливковыми садами шла, постепенна поднимаясь, каменистая дорога. Тут было совсем тихо: ни городского шума, ни морского прибоя; лишь кое-где не то жабы, не то медведки звенели тонкими голосками, похожими на серебряные колокольчики…

Среди теплой южной ночи я чувствовал себя, как в волшебном сновидении. Я шел по дороге и вдруг заметил, что навстречу мне движется странная фигура, то выступая на лунный свет, то скрываясь в тени деревьев. Неизвестно почему, мне почудилось в этой фигуре что-то страшное, зловещее…

Пройдя несколько шагов, я разглядел, что это был маленький сгорбленный старичок с большой корзиной за плечами. Он шел, опираясь на палку и перебирая маленькими кривыми ножками. Когда он поравнялся со мной и его глаза сверкнули из-под мохнатых седых бровей, мне стало жутко: взгляд старика показался мне злым. Глядя на меня, старик что-то пробормотал.

– Что? – испуганно спросил я.

– Бона сэра, – прошамкал старик.

Хотя я был еще слаб в итальянском языке, но все же понял, что он просто сказал: «Добрый вечер!» Однако жуткий страх не оставил меня; мне захотелось поскорей назад, в город, и я, повернувшись, пошел в нескольких шагах сзади старика.

«На кого похожа его маленькая фигурка, согнувшаяся под тяжестью корзины?» – думал я.

Старичок подошел к убогому домику, стоявшему на отлете при входе в город, остановился у двери и, гремя ключами, стал отпирать.

«Так вот где живет этот странный старик, – подумал я. – Что же делает здесь этот отшельник? Отшельник?..»

Теперь я вспомнил, на кого он похож: на «рака-отшельника»! Я видал таких раков в Черном море: они ходят странно, перебирая ножками и клешнями и волоча на себе раковину, в которой запрятано их тело…

Я вернулся домой, улегся, но долго не засыпал, вспоминая «страшного» старика – «рака-отшельника».

Таков был первый рак-отшельник, встретившийся мне в Италии…

II. Нравы скорпионов.

С настоящими раками-отшельниками я познакомился позднее и немало интересного узнал о них от немца-зоолога, профессора Мейера, которому я помогал собирать и наблюдать животных. Милый профессор отлично знал всех животных, весьма охотно и занимательно о них рассказывал; но этому близорукому неуклюжему немцу, не знавшему ни слова по-итальянски, была полезна и моя помощь: я служил ему то переводчиком, то гребцом, то ловцом всяких морских и сухопутных тварей.

Первая моя услуга ученому зоологу была оказана на суше и оказалась более. ценной, чем я мог ожидать. Профессору Мейеру хотелось поймать живых скорпионов. Я повел его на то место в одном из фруктовых садов, где видел как-то одного скорпиона; случайно там их оказалось изобилие. Скорпионы встречались, как всегда, поодиночке, но их можно было найти чуть ли не под каждым из камней, разбросанных по саду. Скорпионы были некрупные – не больше того, который здесь нарисован; зато наловить их можно было сколько угодно. Итальянские скорпионы, как и наши крымские, могут жалить очень больно, но яд их далеко не так опасен, как яд огромных африканских скорпионов, от которых люди иногда умирают в несколько часов.

Профессор брал скорпионов металлическими щипчиками и сажал каждого в отдельную баночку.

– Почему вы не сажаете их вместе?

– А вот поглядите, что будет, если их посадить вместе, сказал профессор и посадил в одну из банок двух скорпионов. Противные животные тотчас же бросились друг на друга, сцепились, стали кусаться клешнями и жалить друг друга острым концом хвоста. Через несколько секунд от более слабого противника остались лишь клочки, которые подъедал победитель…

На другое утро в своем номере гостиницы профессор Мейер показывал мне кормление наловленных накануне «зверей». Баночки со скорпионами стояли на подоконнике, и профессор по очереди пускал в каждую баночку живую муху. Скорпион ловил ее клешнями, подносил к своим расположенным на спинке глазам, закручивал хвостик, колол муху жалом и затем спокойно поедал.

_{Скорпион, поедающий муху.}

Это кормление так мне понравилось, что я решил завести у себя скорпионов. К вечеру у меня на окне уже были три банки; на дне был насыпан песок, на котором лежали камень и немного травы. Под каждым камнем сидело по скорпиону – самые крупные и жирные, каких я только мог раздобыть. Для пропитаний этих хищников в банки были пущены мухи, бабочки и мелкие кузнечики.

Через два дня, осматривая утром свой «зверинец», я заметил, что с двумя скорпионами случилось что-то странное: на спине и на хвосте у них появилась какая-то белая каша. Вглядевшись внимательней, я увидал, что это – маленькие новорожденные скорпиончики. У одной матери я насчитал 19 детенышей. Белые, полупрозрачные, они были похожи на огромных вшей и, по правде сказать, были довольно противны; тем не менее, я был весьма доволен и тотчас же понес профессору Мейеру одну из матерей смеете с потомством.

Ученый обрадовался, но безжалостно потопил все семейство в банке со спиртом – ему оно нужно было для коллекции.

От профессора я узнал, что скорпионы кладут яички, из которых вылупливаются дети, по форме совершенно сходные со взрослыми скорпионами. Мать иногда помогает детям вылезать из мягкой оболочки, которую она затем съедает. Вероятно, все это так и произошло в моих банках рано утром, пока я еще спал. Никаких следов яичных оболочек я уже не заметил.

Я надеялся наблюдать, как оставшаяся у меня скорпионка будет воспитывать своих детей, но мне это не удалось. Через сутки мать неожиданно пожрала все свое потомство, хотя всякой другой еды у нее в банке было вдоволь. Почему моя скорпионка оказалась такой дурной матерью, я никак не могу понять, но если и первая мать была такой же, то я не жалею, что она погибла в спирту на пользу науки…

III. Поездка в Портофино.

После удачи со скорпионами профессор Мейер стал часто брать меня на свои экскурсии, чаще всего на ловлю морских животных.

Помню, однажды я встретился с профессором на берегу моря. Мы стояли среди группы рыбаков, лодочников и разной публики. Все смотрели на проходящий невдалеке трехмачтовый корабль. Он шел, распустив паруса, и был очень похож на корабли, которые встречаются на старинных гравюрах. Я начал расспрашивать знакомого. старого рыбака, Онорато:

– Что это за корабль?

– Флаг наш, итальянский. А что за корабль – кто ж его знает! Отсюда не разберешь, – ответил Онорато, посасывая трубочку.

– Что же, он из Италии откуда-нибудь? Из Неаполя? Из Сицилии?

– Нет. Едва ли. Это, надо полагать, из Америки.

– Как из Америки? Разве в Америку теперь на парусах ходят?

– А то как же? Очень много.

– Сколько же времени они идут от Америки?

– Да месяца полтора-два, а то и все три.

– Что же, они сюда пристанут?

– Нет. Они на Портофино идут. Это должно быть, лес из Америки привезли. В Портофино теперь стройки много. – Онорато кивнул головой в сторону соседнего порта, скрытого за выступом берега.

Полученные от Онорато сведения я передал по-немецки профессору.

– Ах, как бы мне хотелось осмотреть этот корабль! – сказал он.

– Почему? Разве вы не видали парусных судов?

– О, нет! Меня интересует совсем не корабль, а океанские животные, которых, наверное, много к нему прицепилось за долгое плавание.

– Так поедемте в Портофино! Хотите, я вас туда на лодке свезу? – предложил я.

– Но вам будет трудно, мой друг, – возразил немец. – Лучше поедемте на извозчике.

– На извозчике жарко, пыльно, дорога длинная. До самого порта все равно не доедем, придется пешком итти; а на лодке мы прямиком доедем до порта без всякой спешки в час, самое большее – в час с четвертью.

– Но ведь я – плохой гребец: я буду вам плохим помощником.

– Не беда! Я и один справлюсь, а вы, может быть, по дороге поймаете что-нибудь интересное.

– Хорошо. Идет, – сдался профессор. – Только – уговор: в Портофино я угощаю вас завтраком!

– Отлично, но за лодку плачу я, а то с вас Онорато вдвое дороже возьмет. Так едем?

– Едем! Погодите только: я сейчас принесу свое «вооружение».

Профессор пошел в гостиницу за «вооружением», то-есть за сачком, баночками, щипчиками, коробочками и другими приспособлениями. Я же выбрал у Онорато легонькую лодочку и, приготовив ее, поджидал профессора. Я смотрел на прибрежные камешки, которые перекатывались волнами прибоя. Среди мелких камней было несколько раковинок причудливой формы. Когда-то в Москве такие раковины казались мне диковинками, а здесь я уже привык встрепать их на каждом шагу. Одна из раковинок задвигалась. Я поднял ее и увидал сидевшего в ней маленького рака-отшельника. Мне припомнилась ночная встреча со стариком. Рак-отшельник не был для меня новостью, но я все же сохранил находку.

IV. Раки-отшельники.

Когда мы с профессором тронулись в путь, я передал ему рака-отшельника и сказал:

– Вот, профессор, первая добыча нынешней экскурсии!

– Прекрасная добыча! – сказал профессор. – Этих рачков тут встречается много; но какое это любопытное животное! По-моему, из всех видов ракообразных эти рачки – самые интересные. Ведь вы знаете, верно, как они живут?

– Нет, не знаю и не понимаю, почему эти рачки живут в раковинах, совсем как улитки.

Немец воодушевился и начал читать мне целую лекцию:

– Вы неверно выражаетесь. Правда, эти рачки живут в раковинах, но совсем не как улитки. У улитки раковина – часть ее тела; это – ее твердая кожа. Когда улитка растет, – растет и ее раковина. А рак-отшельник живет в чужой, уже мертвой, раковине. Это – его домик.

_{Рак-отшельник, выползший из своей раковины.}

– Значит, он уже не может расти?

– О нет! Они растут довольно быстро; но когда раковина делается тесна, рак подыскивает себе другую, попросторней, и переселяется в нее. Я держал в аквариумах много таких рачков. При хорошем уходе они живут долго. Мои рачки меняли раковины, самое большее, через полтора-два месяца. Ну, на воле они, вероятно, растут быстрее и должны менять квартиру чаще. Выбирают новые раковины они очень тщательно, как самый привередливый квартирант. Если в раковине еще есть живая улитка, рак без церемонии ее съедает и, очистив помещение, залезает в него сам; если же раковина уже пустая, то рак ее аккуратно очищает, выбрасывая каждую песчинку. Иначе ему было бы неудобно: ведь брюшко у него совсем голое, нежное. Вы пробовали когда-нибудь вынимать такого рака из раковины? Вытащить его очень трудно: он очень крепко держится своими прицепками. Надо разломать раковину.

Я вам сейчас покажу. Только, чтобы не мучить животное, я его сначала умерщвлю.

Профессор положил рачка в баночку с формалином. Рачок моментально подох и вывалился из раковины. Верхняя часть и клешни были у него твердые, а толстое брюшко – совсем мягкое. Рачок был маленький: меньше мизинца.

– Ну, а новорожденные рачки? – спросил я. – Неужели и они умеют уже находить себе раковинки?

– Нет, когда эти рачки выводятся из икры, они первое время бывают такие же, как и всякие другие новорожденные рачки. Брюшко у них бывает длинненькое с маленькими ножками, как у речного рака. Только когда они подрастут, брюшко делается толще, а вместо ножек вырастают прицепки. Вот тогда-то рачки и поселяются в улиточных раковинах. Так как раковина закручена винтом, то рачку удобно схватывать добычу только одной клешней; поэтому одна клешня у него нередко вырастает гораздо больше другой. Посмотрите, какой этот рачок – «левша»: у него левая клешня втрое больше правой. Когда такой «левша» подыскивает себе новую раковину, он непременно выбирает такую, чтобы ему было удобно орудовать левой лапой.

– Ишь, какой хитрый!

– Погодите! Рак-отшельник гораздо хитрее, чем вы думаете. Видали ли вы когда-нибудь рака-отшельника с актинией на раковине?

– Нет. Крабов, обросших водорослями, ловил и в Крыму и здесь, а раков-отшельников с актинией не встречал.

– Крабы, сажающие себе на спину водоросли, очень интересны; но они делают это лишь для того, чтобы скрываться и от своих врагов и от той добычи, которую они подстерегают. Но рак-отшельник сажает на себя актинию не только для того, чтобы скрываться, но и чтобы защищаться. Кроме того, для самой актинии выгоднее ездить на раке, чем сидеть почти неподвижно на каком-нибудь камне. Это – один из? самых интересных примеров взаимопомощи между двумя совершенно различными животными. Вы слыхали слово «симбиоз»?

– Нет. Не слыхал.

– «Симбиоз» буквально значит: «сожительство»; но не в смысле брачного сожительства, а в смысле союза взаимопомощи. Вот у нас с вами теперь установилось нечто вроде симбиоза: вы мне помогаете итальянским языком и своим, зоркими глазами, а я зато вам сообщаю сведения по зоологии; вы вот везете меня в Портофино, а я за это угощу вас завтраком. Ну, вот, подобный союз заключается между раком-отшельником и актинией. Рак возит актинию с места на место, предоставляет ей клочки своей добычи, а актиния за это защищает его от врагов. Чаще всего на них нападают ваши любимые осьминоги. Осьминог может легко и поймать и разгрызть раковину; но если на раковине сидит актиния, а иногда и две-три, то он обожжется и уже едва ли станет ее хватать, второй раз.

_{Рак-отшельник с актинией.}

Когда рак-отшельник меняет раковину, он аккуратно пересаживает актинию на свое новое жилище. Один наш германский зоолог много раз наблюдал такую пересадку и рассказывает, что-дело не всегда обходится благополучно. Иногда либо рак действует неловко, либо актиния упрямится, и тогда рак, разозлившись, разрывает ее в клочки…