Текст книги "Всадники ветра (Двойники)
Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVII"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

О таинственных и необыкновенных приключениях в саду профессора

Если читатель, развернувший эту книгу, несколько разочаровался в ней, не найдя на первых же страницах грома револьверной стрельбы и таинственных масок – пусть такой читатель все-таки не бросает своего занятия! Потому что терпение – бабушка всех добродетелей! Потому что мы помним тринадцать черных незнакомцев с розами в петлицах, по недосмотру автора появившихся в начале книги. Потому что чувствуется тайна в неожиданном богатстве профессора и роковое прошлое в портрете военлета Иванова! И потому еще, что эта, пятая, глава вознаградит нас за некоторую растянутость первых четырех.

Прежде всего, обозначим срок и место надвинувшихся событий.

Срок – четвертый день со времени приезда Мака в Медынск – следующий день после его неудачного полета. Место – запущенный сад профессора Добротворского. Время – двенадцать ночи. Действующие лица:

По узкой, черной, пустынной улице – на эту улицу выходит задняя часть сада Добротворского – быстро скользила человеческая тень. Тень приблизилась к наклонному забору – скользкой, поросшей мхом поверхности, скрывающей от посторонних глаз глубину сада – низкий профессорский дом.

Незнакомец подошел к забору вплотную. Он сделал резкое движение и вдруг скорченная, сутуловатая фигура очутилась верхом на шаткой ограде.

Два освещенных желтых окна в правом углу фасада и одно крайнее слева сверкнули из темноты. В следующий момент незнакомец исчез за четкой досчатой гранью.

Несколько минут пустая тьма настороженно висела над переулком. Где-то близко, по другую сторону дома, протяжно и громко залилась собака. Вой смолк и повторился опять с новой необычайною яростью. Затем собака замолкла. Вдоль забора зашуршали осторожные шаги новой, сливающейся с его поверхностью, фигуры.

Прижавшись к забору, некто второй простоял несколько секунд неподвижно. Но либо он не обладал решимостью первого, либо не надеялся на крепость своих мускулов. Как бы то ни было, он не повторил движений предшественника, а снова заскользил вдоль стены, очевидно, ища подходящей лазейки для проникновения внутрь…

Прошло полчаса. Из разорванных туч выглянула усеченная луна, залив улицу, забор и сад тусклым неверный светом. Плыла ночная тишина…

Для человека, лежащего совершенно неподвижно в высокой сырой траве да еще на враждебной территории, полной всевозможных опасностей – срок в тридцать минут может показаться очень значительным! Лежать на ноющих локтях, чувствовать, что все тело пропитывается дрожью ночного холода и не спускать глаз с трех световых квадратов перед глазами – вот основное занятие человека, пробравшегося в чужой сад с определенной целью! А если к этим неудобствам прибавляются муки раненой совести – дело становится из рук вон плохо! Именно переживаниям такого рода суждено было терзать душу ночного незнакомца, распростертого на животе репортера Мака.

Вчера вечером в назначенный срок он пришел к Иванову. Военлет был дома, здесь же сидел его друг – техник Фенин – квадратнолицый человек в ситцевой косоворотке, выглядывавшей из под серого, потертого пиджака. Сидели у стола под портретами Ленина и Маркса, пили чай, разговаривали. Хозяйничала жена Иванова.

В ее наружности не было ничего особенного или бросающегося в глаза – тоненькая брюнетка, среднего роста, со свежим, вздернутым лицом и кудряшками стриженой головы. В синем платье, обнажающем ее хрупкую шею и худые, полудетские руки, она совсем не походила на женщину двадцати четырех лет. Она неслышно двигалась по комнате, почти не вмешиваясь в разговор мужчин. Но один нелепый случай странно запечатлел эту женщину в уме Мака.

Конечно, это была его собственная вина!

Нужно же было проговориться, нарушить данное слово, без всякого повода разбить спокойствие этих симпатичных людей. И из-за чего?

Произошло это совсем неожиданно. Иванов, постепенно вызванный Маком на воспоминания, рассказывал о своем прошлом. Рассказал несколько эпизодов фронтовой жизни, о своем плене у белых, о бегстве из плена, о том, что только благодаря случайности он не попал в Москву работать на центральном аэродроме…

– Хороший город Москва, – поддержал разговор Мак, – магазины, театры… Вы в котором году были там, товарищ Иванов?

– Я не был в Москве! – небрежно заметил военлет. – Говорю, только мимо проезжал. Еще тогда…

Но у Мака явилось острое желание продолжить свою тему.

– Ну как не были? Бросьте, товарищ! Я знаю прекрасно… А дочь профессора Добротворского?

– Дочь Добротворского? – выставил Иванов над столом свое костлявое лицо. – А при чем же здесь она?

Мак прикусил губу. Он понял, что Нина Павловна здесь не только не при чем, но и специально взяла с него обещание не говорить об этом вопросе! Но непонятное запирательство Иванова… Не только дух хорошего журналиста, но и смутная ревность были разбужены в нем. Он тоже облокотился на стол.

– При чем дочь профессора? Да при том, что именно в Москве состоялось ваше знакомство с ней. Помните? Конечно, это между нами… Если уж сорвалось…

Военлет медленно покачал головой.

– Вы что-то путаете, товарищ! Правда, вчера я видел на бульваре эту развязную девчонку. Но никогда я раньше не встречался ни с кем, даже отдаленно похожим на нее!

– Не встречались? А портрет с вашей надписью, подаренный ей? Я сам видел этот портрет! И кроме того, так отзываться о женщине… – дрогнувшим голосом сказал Мак и обвел комнату глазами.

Тут только он понял всю неуместность своей непонятной настойчивости.

Жена Иванова стояла, вытянувшись у двери, совсем бледная, с полуоткрытым напряженным ртом.

Жена Иванова стояла, вытянувшись у двери, совсем бледная, с полуоткрытым напряженным ртом.

Она пристально смотрела на вставшего из-за стола, бледного и нахмуренного мужа.

– Товарищ, говорю вам, что здесь какое то недоразумение, – отчетливо выговорил военлет, по привычке поднося руку к носу, – я не знал и знать не хочу ни вашего сумасшедшего профессора, ни его дочери. Что касается портрета – это явная провокация. Вы видели сами?

Вся эта сцена ярко проступила в сознании лежащего в профессорском саду Мака. Как глупо, как удивительно глупо! Конечно, после слов военлета и повторного взгляда на его жену, он сразу понял, что надо делать! Он взял свои слова обратно, сказал, что видел портрет мельком, что, вероятно, это было сходство и даже, кажется, довольно отдаленное! Он совершенно примирился с Ивановым! Но сверкающие черные глаза Маруси и ее деланно спокойные движения ясно сказали, что все эти шаги немного запоздали. Хотя Иванов отчасти виноват сам. Разве нельзя было замять разговор в начале? Какой смысл был так обострять этот опасный момент?

…Одно из окон – одиночное – потухло. Мак переменил положение. В глубине террасы раздался легкий звук. Высокая белая фигура выступила из балконной тьмы, спускаясь к садовой дорожке.

– Александр Ильич! – раздался осторожный шепот.

Он вскочил с земли. Фигура придвинулась ближе. В застывших пальцах журналиста очутилась горячая и мягкая женская кисть.

– Вы озябли, бедный! Ждете давно? – она засмеялась – нервно и коротко. – Пройдемте, сядем тут! – ее рука подхватила его под локоть.

Они подошли к садовой скамейке, четким профилем выступающей в лунной тьме. Они сели, – около самого лица Мака выступало ее прекрасное, четкое лицо.

– Нина Павловна! Нина! – Мак прижал к губам ее руку. Она отстранилась.

– Погодите! Потом! Вы понимаете, что в такой час было бы жестоко с моей стороны из-за одной любви к вам заставлять вас мокнуть в этой траве! Мне нужно было незаметно поговорить с вами. Дело…

– Нина, милая, какое там дело! Дело – чепуха! Нина! – он снова постарался обнять ее за уклонившуюся талию.

Он придвинулся ближе, она вскочила со скамьи. Она отступила – белая и мерцающая, – он сделал быстрое движение и схватил ее повыше локтя. Она слабо вскрикнула – он уже обхватил ее другой рукой и припал губами к ее сухим, уклоняющимся губам. Кровь ударила в голову. Какой-то сверток выскользнул из под ее платья и упал на дорожку. Он все сильнее сжимал ее слабо сопротивляющееся тело, покрывая его быстрыми поцелуями…

Оглушительный выстрел, прокатившийся глухим эхом, почти сейчас же последовавший второй, звон разбитого стекла и топот в глубине дома сразу привели Мака в себя. Ему показалось, что какое-то проворное существо быстро промчалось и скрылось в глубине сада. Оба освещенные окна в доме погасли, потом вспыхнули снова. Шум затих. Все это осознал Мак, все еще продолжая сжимать обеими руками крепкое женское тело.

Но это продолжалось только момент. Она сильно рванулась. Чтобы не упасть, он ухватился за спинку скамьи. Нина повернулась и бросилась бежать к террасе.

– Нина Павловна, куда?.. Может быть, бандиты! Опасно! Нина Павловна! – он бросился следом.

– Оставайтесь здесь, – она обернулась, не замедляя бега, – я выясню, в чем дело! Папа… – она скрылась в молчащих недрах дома.

Мак помедлил. Затем осторожно двинулся вперед. Его движения все ускорялись – он почти пролетел скрипучие ступени террасы. В два прыжка, миновав наружное пространство, он дернул дверь в дом.

Здесь, около внутреннего входа, колыхалось желтое пламя свечи, сжимаемой чьей-то дрожащей рукой. В полосатом нижнем белье, без пенсне, сгорбленный и жалкий, в дверях стоял Добротворский с длинной двустволкой в правой руке.

В полосатом нижнем белье, без пенсне, сгорбленный и жалкий, в дверях стоял Добротворский с длинной двустволкой в правой руке.

Увидев входящего, Добротворский отчаянно вскрикнул и двинулся в следующую комнату.

– Кто это? – профессор недоверчиво выслушал успокоительные замечания Мака. – Но каким образом вы здесь? Где вы были все время? – он подозрительно вытянул шею.

– Профессор, я услышал стрельбу и бросился на помощь! Что случилось? Бандиты?.. Они убежали? В чем дело?

– Воры! – губы профессора нервно щелкнули и свеча заходила сильней. – Мы сидели… я сидел… мы сидели в комнате! Я посмотрел в окно и подумайте – ужас, ужас – к стеклу прижимается чей-то нос! Бледный нос человека, смотрящего в комнату! Я схватил ружье, стреляю, подбежал к окну – стреляю еще раз. Он убежал – под окном не было никого! Это воры – я уверен – они охотятся за моими бумагами. Ужас, ужас! – и профессор зашаркал веревочными туфлями.

Во время разговора они немного отошли от двери. Щелкнувший выключатель заставил вздрогнуть обоих. Электрический свет залил комнату. На пороге стояло новое, незнакомое лицо.

Это был немного сутулый мужчина в серой пиджачной паре. Верхняя половина лица, с зачесанными назад седыми волосами, была украшена парой круглых желтоватых очков. Нижняя часть состояла из грязновато-белой козлиной бородки и густых, слегка закрученных усов. Нос пересекала черная полоса пластыря. Лицо незнакомца было почти мелового цвета и вызывало отдаленные воспоминания.

Профессор пришел в себя. Стыдливо запахивая цветное белье, он окинул присутствующих красными, подслеповатыми глазками.

– Мой друг Джон Кэрч! – он сделал извиняющийся жест в сторону Мака. – Англичанин, приехал выяснить кое-какие научные вопросы. Мистер Кэрч, познакомьтесь – это… ээ-э… товарищ Мак, если не ошибаюсь, репортер, – он с трудом произнес несколько иностранных слов. – Но я не понимаю все-таки, каким образом…

К нему подошла незаметно вошедшая к комнату Нина. Она вынула свечу и ружье из рук отца и нежно обхватила его за узкие плечи.

– Папа, ты расстроен, тебе надо лечь! Мы с мистером Кэрчем посторожим здесь! Мистер Кэрч, помогите же папе. Вы видите? – повернула она к Маку свое бледное лицо. – Я проведу вас наружу!

Мак прошел несколько комнат, миновал двор с сердито ворчащим псом, машинально вышел на улицу. Начинало светать. Очертания предметов выступали яснее.

Его нервы были напряжены. Придя в номер, он не раздеваясь бросился на постель, обдумывая необыкновенные события ночи. Мало-помалу мысли начали мешаться. Все чаще в кружащейся тьме сознания возникало бледное лицо в желтоватых круглых очках, с черным пластырем на носу. Затем исчезло и оно. Мак начал падать в светлый провал беспокойного, долгого, полубредового сна.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В которой женские пальцы затягивают узел тайны

Мак очнулся при ярком дневном свете. Разбудил сильный нетерпеливый стук из коридора. На часах пять – очевидно, дня, – он проспал больше двенадцати часов! В одной рубашке подбежав к двери, Мак с изумлением узнал, что визитером был не кто иной, как Маруся, черноглазая жена военлета!

Через две минуты, потягиваясь и зевая, полуодетый журналист впустил гостью.

– У меня такой беспорядок! – протирая глаза, Мак прикрыл измятую постель одеялом. – Вчера поздно, знаете, лег! – «Если бы она знала про эту фантастическую ночную историю!» – пронеслось в голове.

Маруся, не отвечая, два раза повернула ключ в дверной скважине. Затем, не снимая головного платка, села на единственный стул между столиком и кроватью.

– Вы… У вас есть какое-нибудь дело? – остановился перед ней немного недоумевающий Мак.

– Дело – да! – Маруся нервным движением провела рукой по усталым глазам. – Ну, товарищ, что вы теперь скажете о моем муже?

– О вашем муже? – Мак прошелся по комнате и удивленно почесал затылок. – О вашем муже? Почему же я должен говорить о нем именно теперь, в таком экстренном порядке?

– Почему теперь? Потому что вы так же, как и я, видели, что он лжет! Вы видели – он преступник, он знаком с профессором, у них какие-то общие тайны! Я совсем разбита, не знаю, что делать, к кому идти. Может быть, вы…

Мак расслабленно сел на диван. В его голове были гуденье и болезненная тяжесть.

– Простите! – он мучительно поднял брови и потер лоб. – Вы знаете, я не спал почти всю эту ночь. Было такое дело… Честное слово, вы меня поражаете своим сообщением! В какой мере я замешан в этом деле? Если намекаете на наш – согласен, глупый – спор с вашим мужем…

– На ваш спор? – теперь Маруся удивленно открыла глаза. – Но разве вы не знаете… Нет, не может быть… Разве вы не знаете, что это я была сегодня ночью в саду профессора? Что это в меня стреляли два раза! Что именно я и никто другой пробежал в двух шагах от вас!

– Вы? В саду? Так это в вас… – Мак вскочил на ноги и дико уставился на сидящую.

– Да, в меня! Вслед за вами я пробралась в сад Добротворского! Я приняла вас за другого – за мужа, вслед за которым вышла из дому и которого потом потеряла из виду. В саду вы исчезли, только потом, после стрельбы, я снова заметила вас… с ней. Войдя в сад, я пробралась к освещенному окну и увидела… увидела… – она упала головой на стол, подавляя детский, судорожный плач.

– Вы увидели, ну же, ну! – заинтересованный Мак склонился над ней.

– Я увидела моего мужа с профессором. Они сидели и серьезно говорили о чем-то. Я смотрела долго, потом начала подслушивать. Слишком близко прижалась к стеклу… Он – муж – верно, заметил меня. Он сорвал со стены ружье и прицелился. Я бросилась в сторону – думала, хочет просто испугать меня. А из окна как трахнет! Я побежала – чуть не наткнулась на нас… Упала, поползла в кусты. Он пальнул снова – мимо. Не помню, как выбралась! Он, он стрелял, хотел убить. С того самого времени не была дома!

– Маруся снова начала надрывно всхлипывать, уронив голову и закрыв лицо руками.

– Но, Маруся, милая, успокойтесь! Он стрелял не в вас! Он видел только кончик носа! Как он мог разглядеть вас в темноте?.. Да что я! Ведь это же стрелял Добротворский! Вы путаете! Вспомните – верно, Добротворский схватил ружье и выстрелил в вас?!

– Нет, не профессор! – ее рыдания сделались еще отчаяннее. – Тот сидел, дрожал, как мокрая курица! Это стрелял он! И у него было такое злое, зверское выражение глаз.

Он или сошел с ума или… или разлюбил, совсем разлюбил меня… Эта дочь профессора…

Мак был поражен. Ведь профессор держал в руке двустволку. Профессор уверял, что это именно он стрелял в человека в окне! И вот она – эта хрупкая полудевочка – уверяет, что стрелял не Добротворский, а ее собственный муж – военлет. Уже не помешалась ли она, – мелькнуло опасение – зачем было врать Добротворскому? Зачем военлету отрицать знакомство и обставлять свои свидания с профессором такой тайной? Неужели снова дочь профессора? В прояснившемся уме Мака начали создаваться стройные схемы предположений. Женщина у стола продолжала плакать.

За дверью послышались легкие шаги; шаги замолкли, раздался тихий стук. Маруся подняла мокрое лицо.

– Да? – Мак повернулся ко входу.

– Вы дома, Александр Ильич? – звучный голос Добротворской заставил кровь Мака горячей волной пробежать по жилам. – Я зашла… Да ну, отворите же, впустите меня, наконец!

Маруся вскочила и крепко ухватилась за плечо Мака.

– Я не могу встретиться с ней, товарищ! Спрячьте меня! Куда-нибудь! Сейчас же!

– Сию минуту, Нина Павловна! Проспал, знаете, одеваюсь! – крикнул Мак к двери. – …Ну, куда же вас деть – видите – некуда! – этот шепот уже относился к женщине рядом.

– Две минуты, не больше… – снова адресовался он к двери —…ну, куда? Видите, пустая комната! Просто выйдите и идите мимо… можете не кланяться. Не хотите? Ч-черт! Ну, тогда лезьте хоть сюда! Больше некуда – ясно…

– Мак откинул свешивающееся одеяло взъерошенной кровати… Маруся легла на пол… Мак еще ниже стащил одеяло и двинулся отпирать дверь.

Вторая посетительница вошла и сразу, как и первая, повернула ключ в замочной скважине. Потом сбросила пальто на кровать, близко подошла к Маку и положила к нему на плечи свои обнаженные руки.

– Александр Ильич, я пришла по важному делу!

Снова важное дело! Какие еще разоблачения предстоят впереди? Или, наоборот, – никаких разоблачений? Пришла одна к нему в номер, утром, заперла дверь… Он пододвинул ей стул и сел на кровать со сморщенным, касающемся пола одеялом.

– Александр Ильич! – повторила Добротворская торжественно. – Вы, конечно, понимаете, что наше ночное свидание, так не вовремя, – ее щеки порозовели, – прерванное всей этой суматохой, – было назначено вам не зря! Конечно, у меня был повод! Именно по этому же поводу и сегодня я подняла вас с постели!

Это важное, необыкновенное дело! Я отдаю в ваши руки судьбу моего отца, свою собственную судьбу. И потому, прежде чем сообщать остальное, я должна взять с вас одно обещание…

– Обещание? – задумчиво повторил Мак. – Значит, есть действительно тайна, – подумал он, – его сердце приятно забилось. – Совсем, как у Дюма или Конан-Дойля! И кто бы подумал, что в этом паршивом городке…

– Да, обещание! Я введу вас в курс одной почти невероятной истории. Но, повторяю, вы должны обещать мне, что никто, кроме людей, которых мы посвятим в тайну, не узнает об этом ни слова. Я обращаюсь к вам, как к другу, Александр Ильич! Вы дадите честное слово, что ни один из официальных представителей власти не будет введен в курс дела!

– Нина Павловна, но, может быть, я не смогу сделать этого! Может быть, сам характер ваших разоблачений…

– Вы сможете! – с ударением сказала посетительница. В ее голосе послышалась легкая обида. – Будьте спокойны – я не делаю вас соучастником какой-нибудь уголовщины. Последний раз – даете слово?

Мак кивнул головой.

– Хорошо. Дело, по которому я прошу вашей помощи, состоит в следующем…

Она вынула из пальто и положила на стол пухлый белый конверт.

– В этом пакете, Александр Ильич, вся разгадка событий последних дней. Это копии, снятые мной самой с подлинных документов. Копии записок человека, погибшего на фронте под Медынском – вы знаете, здесь ведь был одно время фронт гражданской войны!

В руках этого человека – красного военного летчика – была значительная сумма золотом, доверенная ему для перевозки из одной части армии в другую. Из этих записок вы узнаете все пертурбации, случившиеся с этими деньгами.

Короче говоря – летчик, будучи не в силах доставить золотой груз по назначению, скрыл его здесь, под Медынском, в особом, обозначенном на плане месте. Летчик погиб. Его записки и план тоже порядком потрепались по свету. Все это время золото нельзя было достать из тайника, по соображениям, которые вы прочтете тут. Наконец, документы попали к английскому авантюристу Джону Кэрчу.

Кэрч был еще раньше знаком с отцом. Он списался с ним, предложил поделить найденные деньги. Отец согласился. Но здесь вмешался Иванов – отцу и Кэрчу пришлось привлечь в компанию и его.

Теперь слушайте меня хорошенько! Я женщина, но я все-таки понимаю, что присвоение этих денег очень похоже на кражу! Они государственное имущество, они принадлежат РСФСР! Кэрч – иностранец, он возьмет свою долю и скроется за границу! А мы? Я очень опасаюсь, что источник нашего обогащения откроется, и отец попадет в грязную историю. И вот потому-то…

Я долго мучилась, не думайте, что я открываю вам тайну сгоряча! Я предпочитаю бедность бесчестию, как ни избито звучит эта фраза! Я знаю – отец слишком увлечен своей идеей, иначе и он стал бы на мою сторону! Потому я и решила обратиться к вам. Вы любите меня, вы честный, хороший, смелый человек!

Мой план: нужно сделать так, чтобы, отправившись на поиски, отец и Кэрч не нашли денег. Но для этого нужно, чтобы их нашел кто-нибудь другой. Место клада находится под самым городом – я думаю, что вы с двумя друзьями могли бы исполнить эту задачу. И еще…

Добротворская замолчала. Она положила немного дрожащую от волнения руку на рукав неподвижного Мака и заглянула ему в лицо.

– И еще, Александр Ильич, вы должны принести мне одну жертву!

Он молчал. Сквозь тонкую материю рубашки ее ногти больно впивались в его тело.

– Мак, вы знаете, что я люблю вас! Вчерашняя сцена в саду, моя откровенность с вами, все… Но раньше я любила другого человека. Я помогла ему – он оказался негодяем. Но я хочу сделать ему еще одну – последнюю услугу!

Эти бумаги должны быть прочитаны вами в присутствии Иванова. Ничем не намекайте, что вы знаете истинное положение дел, не показывайте виду, что вам известна его причастность – просто предложите ему поехать за кладом. Он увидит, что дело проиграно и согласится. Он должен согласиться. И если даже он для вида будет отказываться – уговорите его! Это выведет его из тяжелого положения, предохранит от кражи народною имущества. Он будет спасен! Вы сделаете это, Мак?

Мак нахмуренно покачал головой:

– Нина Павловна, поймите, зачем я буду делать это? Он мой соперник, выражаясь высоким слогом…

– Он никогда не был им! За много до того, как я увидела вас, все наши отношения с ним были порваны. Это последняя услуга!

– Но, вы знаете, Иванов отрицает всякое знакомство с вами!

Добротворская вскинула горящие зрачки:

– Отрицает? А разве вы говорили с ним обо мне? Может быть, вы даже упомянули портрет?

Мак до боли сжал кулаки. Опять! Снова проболтался, как мальчик! Он поднял на нее широко открытые, правдивые глаза.

– Нина Павловна, как вы можете!.. Ведь я же обещал вам… Нет, просто вас видели на бульваре, зашла речь… Ну, хорошо, я согласен на машу просьбу. Вы понимаете, как мне больно это…

– Но вы обещаете? – прошептала она, продвигаясь ближе.

Он тоже потянулся к ней… Но в тот же момент, вздрогнув, разжал руки и холодно встал с постели.

Его ногу, повыше полузашнурованного ботинка, сжали цепкие пальцы лежащей под кроватью Маруси, о самом существовании которой он забыл в последние минуты.

– Хорошо, Нина Павловна, – он помог дочери профессора надеть пальто, – ваше желание будет исполнено. Но времени терять нельзя. Я оденусь и сейчас же предприму первые шаги!

Его ногу, повыше полузашнурованного ботинка, сжали цепкие пальцы лежащей под кроватью.