Текст книги "Орлы капитана Людова"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– А он, как мне доложили, даже принял поручение капитана купить ему ром, – сказал Людов.

– А вы знаете и об этом? – прищурился Нортон. – Да, Джексон готов был бежать за ромом. Бедняга. Видели бы вы, с каким удовольствием он ухватил доллары капитана, как неохотно вернул деньги. У негра есть достоинство, которое вы назовете, возможно, недостатком.

– Какое достоинство?

– Он неравнодушен к деньгам. Экономит каждый заработанный цент. Для него деньги – главное в жизни, как, впрочем, для многих из нас.

– Кстати, мистер Нортон, вы говорили с Джексоном после смерти капитана?

– Нет, не говорил ни о чем.

– Он знает, что капитан покончил с собой?

– Затрудняюсь сказать… Но вы меня удивили. Вы сомневаетесь, что капитан покончил с собой? А запертая комната?

– Есть способы создать видимость, что комната заперта изнутри. – Людов невесело усмехнулся. – В частности, мистер Нортон, эти способы широко разработаны на страницах выходящих у вас детективных романов.

– Ах, вот что… – Нортон помолчал. – В таком случае тоже хочу задать вам вопрос. Если бы не очевидность, что капитан покончил с собой, можно допустить, что его убил ваш норвежец?

Он откинулся на стуле, смотрел как игрок, сделавший удачный ход, с любопытством ждущий ответа.

– Нет, – раздельно, почти торжественно заговорил Людов. – Это предположение исключено. Свенсон наш боевой товарищ, проверенный в походах. Он участник Сопротивления, честнейший, бесхитростный человек… А вы запомнили разговор на боте?

– Запомнил ли я? – Нортон сосредоточенно курил. – Норвежец сказал всего несколько фраз, он с трудом объясняется по-английски. Напомнил о том, что капитан прогнал его со своего судна где-то в Чили, не заплатив заработанных им денег. А мистер Элиот по обыкновению начал ругаться, вместо того, чтобы поблагодарить человека за помощь, может быть, возвратить старый долг. Увы, это похоже на капитана… И может быть, потому… – Американец осекся.

– Что вы хотели сказать, сэр? – спросил после паузы Людов.

– Нет, я забыл упомянуть… Капитан Элиот вчера был чем-то напуган. Требовал, чтобы я все время держал дверь запертой. А когда я выбежал по тревоге, как вы знаете, даже не впустил меня обратно…

– И он не сообщил вам причин своего страха?

– Нет, не сообщил…

– Вопросов к вам больше не имею, – сказал Людов. – Вам следует теперь отдохнуть после всех этих волнений, сэр.

– Спасибо, сэр. – Нортон встал, слегка потянулся. – Попробую заснуть, я чертовски устал. – Он задержался на пороге. – Может быть, послать к вам Джексона?

– Не нужно, не беспокойтесь. Прошу вас пока вообще не говорить с Джексоном.

– Ай-ай, сэр!

Когда дверь за помощником капитана «Бьюти оф Чикаго» закрылась, Валентин Георгиевич вынул из кармана кителя золотисто-желтый прозрачный портсигар – память об одном из «юнкерсов», сбитых нашими зенитчиками в сопках. В портсигаре белели несколько кусков рафинада.

Валентин Георгиевич задумчиво взял кусочек сахару в рот. Присел на койку, сбросил ботинки, лег не раздеваясь поверх одеяла. Лежал совсем неподвижно, вытянув вдоль тела худые смуглые кисти.

Что предпринять дальше? Разговор с Нортоном дал кое-что, заслуживающее внимания. Любопытно сообщение, что рану рулевому нанес капитан. При каких обстоятельствах это произошло? Действительно ли покойный терял голову, опьянев, или, может быть… Возможно, были другие причины его конфликта с Джексоном?

Не может не удивлять, что капитан Элиот хотел остаться на борту тонущего судна, но в то же время упаковал карту и судовой журнал. И почему вообще он решил остаться на мостике «Бьюти оф Чикаго»? Есть традиционное, романтическое представление: когда гибнет корабль, капитан до конца не уходит с его борта. Сейчас, в дни войны, совсем не то происходит на судах капиталистических стран. И команда и капитан очень охотно покидают даже при небольших повреждениях принадлежащие частным владельцам суда. Не так, как на нашем флоте, где командир привык считать свой корабль частью советской суши, борется за жизнь корабля, как за собственную жизнь…

Адмирал приводил случаи диверсий на американских судах. По словам Нортона, капитан Элиот даже не приказал установить причину разрушений на судне. Стоял на мостике пьяный рядом с оглушенным им рулевым… Если верить Нортону… Есть веское основание не вполне верить ему. Естественно ли, что первый помощник капитана, штурман, в минуты аварии не счел нужным взглянуть на карту и в судовой журнал? Характерен рассказ одного из наших штурманов. Когда он тонул вместе с кораблем, на котором служил, не вся жизнь прошла у него перед глазами, как пишут в романах, а перед мысленным взором возникла лишь карта с линией прокладки, приведшей к гибели корабля…

Почему Нортон отбился от остального экипажа? Рискнул собой, не хотел оставить в беде своего капитана? Как совместить факты, что капитан требовал срочно связать его с представителем Соединенных Штатов, но, не дождавшись встречи, покончил с собой? Почему он сообщил Нортону неверные координаты?

Нужно поговорить с Джексоном. Вызвать его сюда или, правильнее, пойти в кубрик, побеседовать с рулевым там? Там находится Нортон, но он, возможно, уже спит… Он весьма благожелательно говорит о Джексоне…

Джошуа Нортон – человек с бледным высоким лбом и чуть трепещущими от возбуждения руками. Его нервность понятна – он не высыпается которую ночь, столько пережил после гибели «Бьюти». Но он предупредителен, полон желания помочь. С какой любезной готовностью он распахнул туго набитый чемодан капитана, а потом собственный чемодан… Вызвать на откровенность Джексона будет труднее. Когда Джексон в последний раз виделся с капитаном?.. Толстая нитка под снегом и воткнутый в стол нож…

Валентин Георгиевич встрепенулся, сел на койке. Кажется, задремал. Хотел прилечь лишь на минуту и вот заснул, когда дорога каждая секунда.

Он взглянул на часы. Все в порядке, пролежал не больше пяти минут.

Надел ботинки, застегнул китель, нажал кнопку звонка.

В комнату заглянул рассыльный.

– Товарищ краснофлотец, пригласите сюда матроса Джексона.

– Есть, вызвать матроса Джексона, – отрепетовал рассыльный.

Валентин Георгиевич терпеливо ждал. По коридору простучали шаги. Рассыльный вырос в полураскрытой двери.

– Не хочет он идти, товарищ политрук. Прямо прирос к табурету.

– Не хочет идти? – Людов встал, протянул руку к шинели. – А что делал Джексон, когда вы пришли в кубрик?

– Да, как всегда, у койки сидит, сапоги чьи-то тачает.

– А другой американец?

– Другой американец спит. Я видел: как пришел он от вас, так сразу и лег.

– Спасибо, свободны, – сказал Валентин Георгиевич, надевая шинель.

Глава девятая
ЛЮДОВ ПРОВОДИТ ЭКСПЕРИМЕНТ

Валентин Георгиевич застегнул шинель на все пуговицы, нахлобучил на лоб командирскую шапку-ушанку с потертым кожаным верхом, еще влажным от растаявшего снега. Одна мысль о необходимости выйти сейчас наружу, в холодную, ветреную ночь, заставила его поежиться, еще плотнее надвинуть шапку на брови.

У порога он задержался, вынул из замочной скважины ключ, вставленный в дверь Молотковым. Ключ был точно таким, как тот, что лежал перед мертвым Элиотом… Подержав ключ на ладони, вставил его обратно в скважину, шагнул в коридор, вышел на воздух.

Его охватила промозглая темнота, в лицо пахнули бодрящие запахи студеного моря. Волны шумели глубоко под обрывом, во мраке расплывались очертания соседнего дома. Ни полосы света не пробивалось из окон.

Вдруг дверь приоткрылась. Еле различимый силуэт возник на крыльце, под легкой поступью заскрипел снег. Дверь закрылась и распахнулась опять.

– Люська, подожди! – прозвучал полный страстной нежности голос. Людов почти столкнулся с высоким матросом. Матрос порывисто спрыгнул с крыльца. «Похоже по голосу – тот радист, что обращался ко мне, просился в разведчики», – подумал Людов.

– Куда пошла, Люся? – Краснофлотец смотрел в темноту, вслушивался в неумолчный рокот прибоя.

– Здесь я, здесь. Ну, что шумишь? – ответил тихий девичий голос. Совсем не похожий на тот, который был у медсестры Треневой днем. Таинственно приглушенный, немного робкий, счастливый. – Давай к морю спустимся, Ваня. Хочешь пройтись? Я вот только дороги не найду в темноте.

– Знаю дорогу, не упадем. Возьмись за руку, крепче держись! Хорошо придумала, Люська. Знаешь, здесь ночью море красивое какое!

Шаги удалялись в сторону берегового обрыва.

Усмехаясь, Валентин Георгиевич взошел на крыльцо. Нужно же придумать: гулять на берегу этой воющей, невидимо трущейся о ледяные, мшистые скалы пустыни! А впрочем, даже такое море покажется им сейчас очень красивым: они смотрят на него глазами своей любви, глазами молодости, преодолевающей все…

– Смирно! – скомандовал дневальный, когда в общежитие батарейцев вошел приезжий командир.

– Вольно, – сказал Людов.

Он прошел вдоль ряда двухъярусных коек, аккуратно застланных одноцветными одеялами. Поверх высоких рундуков белели сложенные квадратиками полотенца.

За длинным столом, под висячей лампой, несколько человек, вставших, когда вошел политрук, вновь стали с увлечением забивать «козла». Среди других Кувардин и Агеев тоже держали черно-белые костяшки в растопыренных пальцах. Норвежский рыбак с треском опустил свою костяшку на стол. Полным довольством светилось его красно-бурое лицо, с нависшими над глазами соломенно-желтыми бровями.

Джексон сидел рядом с отведенной ему койкой на табурете, сжимал между коленями ботинок. Рядом с негром лежал сапожный инструмент.

Мистер Нортон спал на дальней койке, до подбородка укрывшись одеялом.

– Хелло, эйбл симен Джексон! – окликнул вполголоса Людов.

Джексон вскочил с табурета, ботинок упал на пол. Негр стоял – высокий, чуть сгорбленный, вытянув вдоль корпуса руки, будто вылепленные из черного пластилина.

Сидевшие за столом видели, как подошедший к Джексону политрук протянул дружески руку и матрос слегка отшатнулся, его тяжелые кисти продолжали висеть неподвижно вдоль бедер. Джексон стоял не шевелясь, глядя прямо перед собой фарфорово блещущим глазом, оттененным бинтом пухлой повязки.

Рассказывая впоследствии об этом эпизоде, который сыграл немалую роль в развитии дальнейших событий, Валентин Георгиевич признавался, что это была одна из его труднейших, не давших никакого видимого эффекта, бесед.

– И это естественно, – говорил мне командир североморских разведчиков с обычной своей мягкой, немного печальной улыбкой. – Мы, советские люди, имели несколько абстрактное представление о психологии угнетаемых белыми колонизаторами народов. Казалось, только заговори дружески, ну, к примеру, с американским негром, упомяни о международной солидарности трудящихся, скажи, что ты из Советской России, – и собеседник тотчас бросится тебе на шею, раскроет немедленно душу. На практике дело обстояло сложнее… И если учесть положение, создавшееся тогда…

Нет, матрос первой статьи Джексон отнюдь не собирался броситься на шею неизвестному ему советскому офицеру!

Он не ответил на вопрос – знает ли уже о смерти капитана Элиота, только – показалось Людову – лицо его стало почти пепельно-серым, еще напряженнее согнулись широкие плечи,

Валентин Георгиевич присел на койку, указал Джексону место рядом с собой. Казалось, это еще больше насторожило матроса. На повторное приглашение сесть придвинул табуретку, занял самый ее край. Отвечал чуть слышно, голосом, полным откровенного страха.

– Нет, сэр, не знаю, на каких координатах погибла «Бьюти». Не думаю, что в судно попала торпеда: взрыва не было слышно. Я не виноват в аварии, совершенно не виноват, сэр, держал руль точно по компасу, по указаниям капитана. Капитан Элиот все время был на мостике, а мистер Нортон незадолго до аварии ушел вниз…

Был ли сильно пьян капитан Элиот? Нет, сэр, не пьянее обычного, почти в том же состоянии, как в другие дни похода. Отчего у меня поранена голова? Был сильный толчок, меня швырнуло вперед… Нет, сэр, мистер Элиот не ударял меня револьвером, как вам могло прийти такое на ум? Бедный мистер Элиот бывал несдержан и груб, но хорошо относился ко мне, даже привел меня в сознание, не хотел покинуть на «Бьюти».

В этот момент Людов положил руку на колено Джексона.

– Мистер Джексон, – тихо спросил Людов, – почему из Библии капитана Элиота вырвана страница?

Широкое колено подскочило. Негр вздрогнул, словно через него прошел электрический ток.

– О какой Библии вы говорите, сэр? – хрипло спросил Джексон.

– Библия была порвана, когда вы заходили к капитану ночью?

– Ночью к капитану, сэр?

– Да, во время воздушной тревоги.

– Я не был ночью у мистера Элиота. – Лицо Джексона выражало изумление и страх. – Капитан позвал меня вечером, я помог ему поправить повязку. С тех пор я не видел капитана…

– Не заходили к нему в отсутствие мистера Нортона?

Джексон качнул головой, покосился в сторону койки Нортона. Нортон спал в прежнем положении.

Людов встал. Джексон вскочил с табурета.

– Выйдем, товарищ Джексон, мне нужно задать вам еще несколько вопросов.

Выражение мрачного упорства было во всей фигуре Джексона.

– Извините, сэр, я сказал вам все, что знаю.

Он словно прирос ногами к полу. «Сорри, сэр… Донт ноу, сэр… Ней, сэр…» [8]8
  Сожалею, сэр… Нет, сэр… Не знаю, сэр (англ.).


[Закрыть]– доносились до слуха Агеева робкие ответы на задаваемые Людовым настойчивые вопросы.

Наконец Валентин Георгиевич вздохнул, надел снятую было при входе в кубрик шапку.

– Фэнк ю, сэр [9]9
  Спасибо, сэр (англ.).


[Закрыть], – почтительно ответил Джексон на прощальное приветствие советского офицера, Выждал, когда посетитель достаточно далеко отойдет от его койки, сел. Склонив курчавую голову, пересеченную повязкой, принялся за прерванную работу.

С треском опускались костяшки домино в масляно-желтом свете неярко горевшей лампы.

Проходя мимо стола, Людов сделал почти неприметное движение рукой.

Кувардин небрежно встал, передал костяшки склонявшемуся из-за его плеча любителю «козла».

– Пощелкай за меня, друг. А то я себе уж руки отбил.

Агеев тоже передал свои костяшки, расправил плечи, пошел вслед за командиром.

Разведчики погрузились в черноту наружного мрака.

Где-то за горизонтом, со стороны моря, неярко вспыхивали, трепетали высокие немые зарницы.

– Похоже, артиллерия бьет в океане, – сказал Кувардин.

– Нет, это наши северные зори играют, – откликнулся Агеев. – Товарищ политрук, долго еще здесь отсиживаться будем? В такие ночи самое милое дело – в гости, на чужой бережок.

– Отдыхайте, боцман, вам еще хватит работы, – рассеянно откликнулся Людов.

Еле слышно чавкал под ногами тающий снег. Трепетная зарница свертывалась и вновь распускалась, отливая красноватым и голубым. Звезд не было в нависшем над сопками арктическом небе.

Они вошли в пустую комнату, где слабо накаленная лампа бросала отсветы на чернильницу, листы бумаги, стулья, придвинутые к столу.

Разведчики остановились у двери. Смотрели вопросительно на своего командира.

– Хочу с вами посоветоваться, товарищи, присядьте, – сказал Людов, указывая на стулья. Разведчики поставили стулья рядом, сели плечо к плечу. – Сообщу вкратце задание адмирала, в связи с которым добрался сюда. «Бьюти оф Чикаго» шла к нам с подарками американского народа, с грузом лекарств и теплых вещей. Эти подарки, как сами понимаете, очень пригодились бы нам и на фронте и в тылу. Но еще больше могут они пригодиться гитлеровцам, армии генерала Дитла, который рассчитывал с ходу взять Мурманск, еще до больших холодов расположиться там на зимние квартиры.

Валентин Георгиевич закашлялся, вытер платком рот.

– Но, как видите, Мурманск они не взяли, застряли в норвежских сопках, на подступах к нашим базам. Коммуникации у них – швах, наши подводники топят транспорты, идущие к фашистам вдоль скандинавского побережья. В этих условиях груз «Бьюти» был бы для них подлинным даром божьим.

– Да ведь потонула «Красотка», товарищ политрук! – горько сказал Агеев.

– «Красотка»? – приподнял брови Людов. – Ах, вы перевели имя транспорта на русский язык? – Агеев кивнул. – Что ж, будем звать судно «Красоткой» с вашей легкой руки…

Он прошелся по комнате.

– Так вот, дело в том, что возникает сомнение в самом факте потопления «Красотки Чикаго». Транспорт не торпедирован, на нем не было пожара, обычно возникающего при попадании в борт торпеды. Я уточнил, что все ощущения, пережитые командой «Красотки», могли бы возникнуть и при условии, если бы корабль сел на всем ходу на мель, напоровшись, скажем, на банку или риф, которых так много вдоль берегов Северной Норвегии.

Он подождал, как бы ожидая возражений.

– А ведь правда, могла она и не потонуть, товарищ политрук? И груз ее в целости остался? – живо сказал Кувардин.

– Вот именно, ее груз мог остаться в целости, – повторил Людов. – Но этот груз – около оккупированного гитлеровцами побережья, среди волн и камней. Если даже «Бьюти» еще на камнях, легко может быть разломана штормовыми волнами или, что значительно хуже, захвачена врагом. Поэтому вице-адмирал приказал срочно установить координаты «Красотки».

– Эти координаты унес с собой в могилу капитан Элиот, – продолжал Людов. – Мы нашли его в комнате, запертой изнутри на два поворота ключа. Ключ лежал на столе, рядом с телом, около револьвера и предсмертной записки.

– А карта, судовой журнал? – спросил Агеев. – Это он их, не иначе, в свертке, под мышкой нес, оберегал все время.

– Судовой журнал и карта исчезли. Очевидно, были сожжены. Их остатки обнаружены среди пепла в комнате, где умер капитан.

– Тогда первый помощник знает координаты! Он штурман по расписанию, прокладку вел во время похода, – быстро сказал Агеев.

– То же самое предполагал и я, – продолжал Людов, – но мистер Нортон сообщает, что задолго до аварии ушел в свою каюту. Его отпустил отдохнуть капитан, оставшийся на мостике один. Мистер Нортон утверждает, что, когда, в минуты паники после аварии, он выбрался на мостик, капитан уже убрал карту и судовой журнал и сообщил ему, как выяснилось, неверные координаты. Рулевой Джексон, как видите, не может или не хочет ничего рассказать.

– Рулевой, если не видел записи в журнале и карты, места корабля не знает. Не его это дело, – сказал Агеев. – Разве что слышал какой разговор. Да ведь запуган он крепко.

– И дернул черт застрелиться этого капитана! – хлопнул ладонью по колену Кувардин,

– Все дело в том, товарищи, что капитан Элиот, мне кажется, не застрелился, а был застрелен, – вполголоса сказал Людов.

– В запертой комнате? С револьвером в руке? – удивился Кувардин. – Что ж, его через окно застрелили? И кто?

– Нет, не через окно, – сказал Людов. – И есть основания подозревать…

Он оборвал фразу, обвел взглядом недоуменные лица разведчиков.

– В этом происшествии, товарищи, есть два знаменательных факта: то, что на столе, перед трупом, лежал ключ от комнаты, запертой изнутри, и то, что в стол был воткнут обращенный лезвием к двери нож.

– Ну и что же, товарищ командир? – спросил Кувардин. Сам любитель загадывать загадки, ставить собеседника в тупик, сейчас он был глубоко изумлен.

Агеев молчал, чуть прищурив глаза.

– Хочется мне проверить на практике этот тезис, провести, как говорят юристы, следственный эксперимент, – сказал Людов. Его светло-коричневые щеки слегка порозовели, движения стали быстрее. – Для этого нужен нож.

Блеснули два, одновременно обнаженных разведчиками длинных клинка.

Людов взял из рук Агеева кинжал, отвесно воткнул острием в центр стола.

– Насколько я помню, именно в таком положении мы нашли придерживающий бумажку нож, – сказал Людов.

Он вынул из кармана разысканную Кувардиным нитку-бечевку, расправил ее. По полу протянулся отрезок в десяток метров длиной.

Валентин Георгиевич шагнул к двери, вынул из замочной скважины ключ, пропустил конец нитки в ушко, протянул сквозь ушко несколько метров.

Сложенную таким образом вдвое нитку с ключом на конце петли он перекинул через округлость клинка на столе и направился к двери.

Смуглыми, чуть бугристыми пальцами он протолкнул в замочную скважину два сложенных вместе конца нитки. Перебросил другую часть сложенной нитки через порог, выйдя с ключом в руке из комнаты, закрыл за собой дверь.

– Интересно, – сказал Кувардин.

Раздалось щелканье запираемого из коридора замка.

Разведчики уже поняли, в чем дело, но смотрели не отводя глаз. Вот сложенная вдвое нить шевельнулась, заскользила, как по шкиву, по тыльной стороне клинка, напрягшись, поползла в скважину.

Из просвета под дверью показался влекомый ниткой за ушко ключ. Ключ подполз к столу, поднялся в воздух, перевалился через край стола, застыл рядом с клинком. Нитка подергалась, заскользила по полу, выскользнув из ушка, исчезла в скважине.

– Ну и ну! – только и мог сказать Кувардин, глядя на улегшийся рядом с клинком ключ.

– Отоприте дверь, будьте любезны, – послышался голос Людова из коридора.

Взяв со стола ключ, Агеев отпер замок. Людов вошел в комнату с моточком нитки в руке.

– Здорово, товарищ политрук! – сказал с восхищением Кувардин. – И как только вы додуматься могли!

Но на озабоченном лице командира разведчиков не было и тени удовольствия. Наоборот, глубокое недоумение, почти растерянность прочел на нем Кувардин.

– Я боялся, что этот эксперимент может получиться, – сказал Людов.

– Боялись, товарищ командир?

– Да, это окончательно запутывает дело… – Людов сел к столу, оперся подбородком о сплетенные пальцы рук. – Это уводит нас, товарищи, в сферу бездоказательных подозрений, домыслов, в которых нужно серьезно, не спеша разобраться. И хотя мистер Нортон навел меня на некоторые мысли…

– Да кто он такой, этот Нортон! – взорвался Кувардин. – Пойти, взять его под жабры, поговорить с ним начистоту.

– Спокойнее, сержант, – устало сказал Людов. – Вы хотите сказать, что подозреваете в преступлении мистера Нортона?

– А кого же другого? – Несколько опешил Кувардин.

– Вот именно, кого же другого! – С упреком смотрел на него Людов. – Если здесь действительно налицо имитация самоубийства, мы имеем дело с коварным, тщательно обдуманным преступлением. Почему подозревать в нем именно этого моряка иностранной державы, который участвовал в доставке нам подарков американского народа? У вас есть основания для таких подозрений?

Кувардин молчал.

– Насколько я знаю, у Нортона не было никаких логических мотивов для совершения этого преступления, – продолжал Людов. – Какой смысл был штурману «Бьюти оф Чикаго» убить соотечественника, своего капитана, сжечь корабельные документы? В основе каждого преступления такого рода лежит тот или иной веский мотив. И поскольку ненависть, как, впрочем, и любовь и жажда наживы, лежит в основе большинства таких преступлений, более вероятно предположить, что это сделал Джексон.

– Не мог негр этого сделать! – ударил кулаком по колену Кувардин.

– Но, Матвей Григорьевич, будем объективны! – Смотрел Людов в его негодующее лицо. – Вы почти подсознательно исключили из числа подозреваемых Джексона, как представителя угнетаемой расы. Но Джексон имел все основания ненавидеть капитана, оскорбительно обращавшегося с ним. Учтите, что, как сообщил мистер Нортон, рана Джексону нанесена капитаном Элиотом в момент аварии на «Бьюти оф Чикаго». И хотя Джексон это отрицает….

– А этот шкертик… – начал Агеев. На протяжении всего разговора он сидел молча и замолчал опять, оборвав сам себя. Командир разведчиков скользнул по его лицу задумчивым взглядом.

– Может быть, моя гипотеза вообще не верна и капитан Элиот все же покончил самоубийством, – продолжал Людов размышлять вслух. – Разобраться в этом должно законное следствие. Наша цель – сделать все возможное, чтобы найти координаты аварии. Разгадка здесь может быть в вырванной из Библии странице.

Разведчики смотрели недоуменно. Валентин Георгиевич провел ладонью по пересеченному глубокими поперечными морщинами лбу.

– Ножом, воткнутым в стол, был пригвожден клочок вырванной из Библии страницы, текст которого давал понять, что капитан сам себя лишил жизни. Но из Библии вырван еще один листок. Мистер Нортон любезно разъяснил мне, что капитан должен был иметь при себе Библию для совершения официальных обрядов. Однако из литературы мы знаем и другое. Библия, по традиции многих американских семей, служит для занесения в нее важнейших событий жизни ее владельца… Раздался стук в дверь.

– Войдите! – сказал Людов.

В комнату шагнул рассыльный.

– Товарищ политрук, американец хочет вас видеть.

Из-за его спины выглядывал взволнованный мистер Нортон. Нортон переступил порог.

– Простите, я помешал?

Его взгляд скользнул по кинжалу, воткнутому в стол, по лежащему рядом ключу.

– Лейтенант, мысли о смерти капитана Элиота измучили меня. Вы были правы, есть нечто неестественное в этой картине самоубийства. Капитан Элиот не мог сжечь документы и осквернить Библию, даю вам в этом слово!

Нортон волновался все больше. Замолчал, переводя дух.

– И эта запертая комната, ключ на столе – все как в дешевой детективной книжонке! У капитана была при себе изрядная сумма денег. Эти ваши солдаты, – Нортон кивнул на Агеева и Кувардина, – они видели доллары, когда капитан посылал негра за ромом. И Джексон последним был ночью в комнате капитана… У меня не укладывалось в голове, как негр мог пойти на такое дело, но после вашего с ним разговора я припер его к стене, он путается и лжет, не может объяснить, что делал в комнате капитана.

– И вы обвиняете Джексона в убийстве? – спросил Людов.

– Да, я обвиняю в убийстве этого хитрого, лживого, мстительного пройдоху! – крикнул Нортон. – Обыщите его, не ограбил ли он капитана!

Кувардин и Агеев стояли неподвижно, вслушивались в поток стремительных слов.

– Товарищи, – сказал Людов. – Мистер Нортон выдвигает против Джексона серьезное обвинение. Говорит, что Джексон убил и ограбил капитана. Что ж, придется сделать им очную ставку. Пойдемте, товарищи.

Он взял со стола ключ, в то время как Агеев вкладывал в ножны кинжал. Все вышли в коридор.

– Товарищ политрук, не успел я вам доложить, – сказал вполголоса Агеев. – Этот шкертик, которым в комнату ключ протащили, он ведь мой. Эту парусинную нитку я давеча Джексону дал вместо дратвы.

– А вы знаете, где нашли эту нитку? – откликнулся Людов. – Какой смысл был Джексону зарывать ее в снег, вместо того чтобы просто положить обратно в карман?

– Папаша мой говорил, бывало: «У кого совесть нечиста, у того и подушка под головой вертится», – задумчиво произнес боцман.