Текст книги "Дети Чёрного Дракона"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Часть IV КОГТИ ДВУНОГИХ ТИГРОВ

1. Таинственное письмо

В большой аудитории кантонского университета пылал студенческий митинг.

Вместительный зал, круто уходящий вверх ступенчатым полукругом тесно уставленных скамей, был набит тысячами людей в однообразных куцых пиджачных парах, с желтыми ромбами монгольских лиц. Это – китайское студенчество собралось протестовать против новых вызовов со стороны белых захватчиков. Это – огромная придушенная страна горлами своих лучших детей кричала последние предостережения курящим сигары на открытой пороховой бочке.

Здесь не было разгоряченных, пылающих лиц, изменяющихся под наплывом разных впечатлений.

Китаец не умеет краснеть – пергамент его лица не приспособлен к этому. Он может придать физиономии полную бесстрастность, несмотря на самые сильные порывы. Вся его жизнь остается внутри, и только в мимике и ярком блеске сверкающих глаз передается эта внутренняя жизнь.

Западная цивилизация, одновременно поработившая Китай и давшая ему могучее оружие для изгнания тех, кто ее принес, уже сумела цепко обвить души детей возрождающейся страны. Они не кричат все сразу, не машут угрожающе руками, как делали бы это лет двадцать тому назад. Они сидят спокойно, в равнодушных позах настоящих американцев. Больше того – они внимательно слушают белолицего содокладчика, великолепной речью оправдывающего насилия своих соотечественников. Только в непрозрачной глуби их маленьких выпуклых зрачков тлеют гордые души потомков Яо и Хуанди – героев древнего могучего Китая.

На яркой четырехугольной эстраде, за длинным столом, под огромными иероглифами, украшающими стены, – полдюжины черных фигурок ораторов и президиума. Оратор на краю эстрады вытягивает к слушателям серые крылья рук, уверенно и настойчиво опутывает аудиторию неопровержимой цепью доводов и убеждений. Оратор-англичанин старается сорвать резолюцию, предложенную докладчиком.

В одном из задних рядов на самом верху, – эстрада кажется отсюда маленьким добела раскаленным углем, стройно завершающим острый угол черного треугольника голов, – сутуло склоняется странно знакомый нам человек.

Правда, обычное европейское платье сидит на нем очень хорошо. Кажется, что никогда человек этот и не ходил в другом платье. Но этот гладкий выпуклый лоб, большие карие глаза, толстый нос над большим плотно сжатым ртом… Где мы видели это лицо? Если отбросить белый цвет кожи, почти такой же белый, как кожа сильно загорелого европейца, разве не узнаем мы в нем лица Абу-Синга, оставленного нами в безвыходном положении на одной из горных площадок Тибета?

Абу-Синг вынимает из кармана записную книжку, быстро пишет несколько строк. Тщательно складывает записку. Записка начинает быстрое путешествие по опускающимся рядам к далекой, убеждающей и шепчущейся эстраде.

Вот она уже у цели – в руках первого докладчика – пожилого, по-западному одетого китайца, сидящего в центре стола. Этот человек быстро прочитывает письмо. На его лице – типичном лице азиата – не отображается ничего. Он сует бумажку в карман, несколько минут сидит в задумчивости. Потом вынимает блокнот и порывистым карандашом набрасывает строки ответных фраз.

Этот незнакомец необходим Абу-Сингу. День тому назад прибыв в Кантон – столицу южного Китая, Абу-Синг все время мучительно изыскивал средства повидаться с ним и в то же время не вызывать свиданием излишних толков. В его изворотливом уме старого подпольщика мелькали и проплывали десятки разнообразных планов. И вдруг – такое простое разрешение. На каждом митинге множество вопросов в виде записок получается докладчиками. И эта записка, конечно, не привлечет ничьего внимания…

Человек на сцене писал. Его сосед справа – толстенький, розовый старичок-американец деловито склонился к лежащей на столе уже готовой резолюции протеста и одним движением круглых очков вобрал в себя лежащие мелким бисером строчки записки. Затем, как ни в чем не бывало, начал вчитываться в страстные строки китайского воззвания.

Англичанин кончил речь. Он исчерпал все доводы, он как дважды два доказал никчемность и даже бессмысленность сборища. В чем, собственно, дело? В том, что офицер французского отряда велел выпороть бамбуком двух китайцев, недостаточно почтительно поклонившихся ему при встрече? Но это – однобокое освещение фактов. Насколько он знает, правильное расследование уже ведется местным консулом. Китайцы были действительно виноваты: они ругали офицера, хотели избить его. Это могут подтвердить все солдаты отряда и даже миссионер-англичанин, присутствовавший при этом. А если, в конце концов, говорить откровенно, – ведь это были кули, простые, грязные рабочие. Стоит из-за такого пустяка подымать столько вредного шума? Конечно, всем известно, в чем тут дело: злостная агитация большевиков смущает китайское студенчество, мешает ему заниматься науками. И много гладких, хороших фраз на прекрасном китайском языке слетело с сухих пробритых губ английского джентльмена.

Оратор сел за стол, немного брезгливо обмахиваясь тонким душистым платком. Такая блестящая речь перед этими китайскими мордами! Но политика, родина… Теперь-то, наверное, митинг будет сорван. Да, тяжелые жертвы приходится иногда приносить на алтарь отечества.

Председатель открыл прения. Ряд причудливых иероглифов – фамилии записавшихся – быстро скользил по длинному листу. Один за другим на эстраду выталкивались люди с неподвижными лицами и скачущими жестами мечущихся тел.

Одна за другой произносились речи.

– Простое недоразумение, но почему такие недоразумения происходят в Китае почти ежедневно?

– Почему каждый иностранец считает возможным обращаться, как с животными, с теми, на земле которых он живет?

– Жадные белые стараются умышленно затемнить сознание народных масс.

– Англичане поддерживают французов потому, что они – союзники по грабежу беззащитной страны.

Бедный усталый содокладчик! Вот как поняли его речь слушатели! Вот как подействовало на них патентованное европейское красноречие!

Пожилой китаец на эстраде что-то прошептал своему желтолицему соседу слева. Тот незаметно взял написанную им записку и вышел. Почти сейчас же вернувшись, спокойно занял прежнее место.

Через несколько минут в зал вошел молодой студент и начал скромно взбираться к задним рядам. Очевидно, студент искал свободное место. В то же время Абу-Синг поднялся со скамьи и стал спускаться к выходу.

Поравнявшись с вошедшим, он уронил кепку. С услужливостью, свойственной всем китайцам, студент быстро нагнулся. Руки его встретились с руками Синга. Синг поблагодарил и вышел наружу.

Пройдя по улице несколько шагов, он остановился и разжал кулак. В нем была записка. В записке стояло:

«Хорошо. Приходите сегодня в двенадцать в дом Хато-Хара на улице Добродетельной Матери. Это – пустой особняк. Согласно вашего желания, не назначаю приема у себя, чтобы не вызывать лишних разговоров».

Синг удовлетворенно вздохнул и спрятал записку в карман. Из-за угла показалась голова в морской фуражке. Обладатель головы – коренастый моряк – подошел к Сингу и крепко пожал его руку. Он заговорил по-русски:

– Товарищ, я поджидаю вас уже с полчаса. Все исполнено – подводная лодка подъедет к самой линии иностранных судов. У берега вас возьмет джонка с двумя фонарями.

Мы уже сговорились с лодочником. Будем дожидаться вас сегодня ночью с часу до двух.

2. Известия. Известия. Известия

Одновременно два гонца из двух разных мест Тибета подхватили известие о краже документа. Но сообщение монастыря Бао-Дун скорее достигло своего назначения.

Один горный житель бегом передавал известие другому, с гор оно скатилось в долины, было подхвачено телеграфной проволокой. Через полтора дня после ограбления монастыря и обнаружения связанных лам на обрыве горы ТанЦы запыленный мотоциклист вихрем пронесся между бараков временной ставки Чжан-Цзо-Лина. Он почти упал на руки часовых, охранявших двери главной квартиры.

Чжан-Цзо-Лин принял известие, сидя в кабинете штаба за столом, заваленным картами и рапортами частей. Чжан-Цзо-Лин был ошеломлен. Он отлично сознавал значение пропажи так необдуманно заключенного им договора.

Его судьба, его богатства, его значение самого сильного полководца Китая зависели от одной маленькой бумажки. Разве Япония, затратившая на его армию такие деньги, потерпит обман? Разве все остальные страны не начнут интервенцию севера Китая, воспользовавшись предлогом? Но, может быть, еще не все потеряно. Дети Черного Дракона правы, в конце концов, требуя изгнания иностранцев. Его армия сможет, пожалуй, начать дело освобождения Китая…

Два часа генерал неподвижно сидел в кабинете, погруженный в планы и предположения. Потом вызвал адъютанта. Подвижной китайский офицер был единственным, кому он доверял все свои замыслы.

– Ваше превосходительство…

– Подойди ближе. Слушай.

Офицер сел у стола. Чжан-Цзо-Лин зашептал, наклоняясь к самому его лицу:

– Слушай внимательно. Я погиб: моя тайна, договор с Францией, находится в руках детей Черного Дракона. Ты понимаешь – теперь никто не вырвет у них этого документа. Так вот: я решил, мне все равно нет выбора. Поезжай к Фа, скажи, что я согласен руководить изгнанием иностранцев. И посмотри, действительно ли они владеют документом. Если да, пусть как можно бережнее хранят его. Попав в руки иностранцев, он погубит не только меня, но и всю страну…

Вот почему первый адъютант Чжан-Цзо-Лина срочно прибыл в Пекин для переговоров с Фа. И вот почему весть о краже документа ударила, как электрический разряд, в собрании детей Черного Дракона, созванном Фа в связи с предложением северного диктатора.

Адъютанту было сообщено, что общество обсудит слова его начальника, что документ находится еще в пути, что немедленно после его доставки сам Фа прибудет к Чжан-Цзо-Лину для переговоров. Адъютант уехал. В могильной тишине подземной залы собраний Фа снова перечитывал строки шифрованной депеши:

«Священная драгоценность утрачена для верных, – стонала телеграмма. – Похититель Ли-Во убит Сингом. Белый дьявол жил под платьем убившего. Но и у Синга только половина бумаги, с которой он бежал на летающей машине белых. Синий мрак неизвестности покрывает исчезновение части со знаками кружков и рук. Приступили к поискам тела Ли-Во, сброшенного в пропасть. В положенный духами срок недостойные дети припадут к стопам разгневанного Дракона».

Собрание придавленно молчало. Теперь, когда расчеты оправдались, когда Чжан-Цзо-Лин испугался разоблачений и отдает себя в руки общества, – что скажет он, узнав, что общество не смогло уберечь бумагу? Сколько бед еще может принести документ, находящийся в неизвестных руках. Нужно заполучить хотя бы часть, явно имеющуюся у Синга… В общем безмолвии Фа мрачно выводил иероглифы телеграфного приказа:

«…Верным севера, юга, востока, запада. Человек, укравший тайны общества, бежал из Тибета на аэроплане. Человек должен быть убит, найденные у него бумаги – доставлены в Пекин. Имя человека – Синг. Приметы человека…»

В то время, как на севере развертывались эти события, юг Китая переживал другое.

В большом полутемном храме Кантона, вокруг бронзового изваяния «сидящего тигра», неподвижно полулежали два десятка костлявых, дьявольски свирепых на вид китайцев. Они затягивались сладким дурманом опиума, шипящего в глиняных чашечках длинных бамбуковых трубок…

Это заседал центральный комитет тигров – китайских фашистов, еще не совсем оправившихся от разгрома, нанесенного им Сун-Ят-Сеном, чрезвычайным президентом южного Китая.

Двое охраняющих вход храма впустили посетителя. Это – не китаец. Его низенькая толстая фигурка с розовым толстым лицом под черным цилиндром смотрела робко и опасливо. Мы могли бы узнать в нем участника митинга протеста, американца, так ловко прочитавшего записку, написанную его соседом.

Фашисты сосредоточенно затягивались. Человечек брезгливо оглядывал один из свободных тростниковых ковриков и сел с подавленным вздохом. Он начал говорить.

Разговор продолжался недолго.

К обоюдному удовольствию выяснилось, что тигры, – представители купцов, греющих руки у иностранных капиталов, совсем не прочь отделаться от ненавистного Сунь-Вэна. В то же время белые богачи тоже с удовольствием узнали бы о смерти борца за независимость Китая. Если даже для этого понадобится несколько тысяч долларов… Затем следовал приятный шелест бумажных пачек, переходящих из бумажника американца в складки одежды тигров. В результате – десять мертвеннолицых, худых азиатов произнесли страшную клятву «большого ножа».

Перед священной статуей сидящего тигра они поклялись не пить и не есть, пока не достигнут и не убьют обреченного Сунь-Вэна, иными словами, Сун-Ят-Сена, неукротимого борца за свободу и независимость Китая.

Все это произошло в тот самый день, когда Абу-Синг получил на митинге таинственную записку и после митинга – сообщение о прибытии русской подводной лодки.

3. Комната, потолок, окно

– Вы уверены, что никто не следит за нами?

Вопрос задал человек, только что вошедший в комнату. Человек стоял, чутко прислушиваясь, опустив одну руку на ручку двери, другую – в карман широкого короткого пальто.

Воротник пальто был поднят, нижнюю половину лица окутывал полосатый шарф, надвинутая на глаза кепка почти закрывала его верхнюю часть. Никто из посторонних не узнал бы в этом человеке Абу-Синга, пришедшего в условленное запиской место.

Назначивший свидание сидел лицом к двери, боком к шаткому деревянному столу. Воротник его узкого и длинного пальто был тоже поднят, и шляпа-котелок надвинута на уши. Сморщенную желтоватую кожу его лица пересекала широкая белая повязка. Он кивнул головой.

– Не бойтесь, здесь нет опасности. Мы во втором этаже, заглянуть с улицы невозможно. Я нарочно выбрал этот дом, близкий к гавани. Садитесь, товарищ, мои уши открыты для ваших слов.

Абу-Синг медленно прошел комнату и сел по другую сторону стола.

– Мне показалось… Показались чьи-то легкие шаги. Вот!

Он неожиданно сорвался с места и распахнул дверь в коридор. В черный отступивший мрак вдавилась жидкая полоса комнатного света. Постояв несколько секунд, Синг затворил дверь, два раза повернул ключ и вернулся к стулу.

– Извините мою лишнюю подозрительность. Я ни на секунду не забываю, чью жизнь мне приходится подвергать опасности. Но теперь я спокоен. Итак…

По всей вероятности, он говорил бы несколько иначе, если бы обладал способностью видеть сквозь стены и темноту. Он увидел бы скуластую, злорадно ухмыляющуюся физиономию, неподвижно смотрящую снаружи в освещенный квадрат окна. Носитель этой физиономии висел, скорчившись, на узком выступе наружной стены в нескольких аршинах над землей. Как он взобрался на эту высоту? Узкие плечи десятка субъектов, растянувшихся на земле вдоль стены, без слов пояснили трудный акробатический прием.

Но число свидетелей разговора не ограничивалось этим. Звуки, послышавшиеся Абу-Сингу, неслись не от двери, а с потолка. На потолке среди потемневших от времени досок была небольшая, почти невидимая, дыра. Дыра тускло поблескивала узким зрачком человека, растянувшегося плашмя в пыльной чердачной тьме…

Керосиновая лампа в центре стола отбрасывала уродливые тени на грязные стены комнаты. Синг размотал шарф; черный двойник на стене насмешливо передразнил его движения. Длинная тень искаженной фигуры приплясывала и извивалась в такт быстро сменявшимся фразам.

Синг говорил:

– Товарищ, я хотел повидаться с вами потому, что вам, и только вам, могу доверить исполнение одного дела. Я следил за деятельностью «детей Черного Дракона». Им было необходимо достать документ, касающийся Чжан-Цзо-Лина. Он имеет двоякое значение. В руках иностранцев он – повод к немедленной интервенции, в наших руках – могучее оружие объединения.

Документ был разъединен странным образом. У меня одна его половина, другая находится неизвестно где. Вот моя часть – отдайте ее «детям». Я уезжаю и не хочу, чтобы меня считали предателем.

Китаец схватил оборванный лист и жадно пробежал его текст.

– Но ведь это же все! Будь этот документ с печатями и подписями, Чжан-Цзо-Лин присоединился бы к объединению. Мне говорили об этой бумаге. Да, большой удар по планам «детей». И вы едете – вернее, бежите? «Дети Черного Дракона» гонятся за вами?

Синг покачал головой.

– Я не думаю. Слишком скоро, они не могли успеть. И я не боюсь. Если бы не срочные дела, я сам съездил бы в Пекин. Значит, вы исполните мою просьбу?

Китаец спрятал документ.

«Да, я сделаю это. А теперь выслушайте меня:

Я знаю, товарищ, русские рабочие горячо интересуются нашей борьбой. Скажите им, что мы готовы. Бьет двенадцатый час для противников молодого Китая. Демократический национализм и «конституция пяти сил» – вот то, на пороге чего мы стоим».

В сильном волнении китаец вскочил на ноги и вскинул обе руки над головой.

– Товарищ, я знаю, что вы ответите мне. В новом строе наш народ – простой народ – получит очень мало. Но мы, революционеры, будем бороться и дальше. После иностранцев уйдут дудзюны. Когда-нибудь, рано или поздно, и мы добьемся, чтобы правительство из самих рабочих и крестьян заботилось о счастье пятисотмиллионного народа.

Он взглянул на часы и разом принял прежнюю бесстрастную осанку.

– Однако, час вашего отправления подходит. Не будем больше говорить, – само дело заговорит за нас. Да, да, будьте уверены, – я исполню ваше поручение.

Он взял лампу и отворил дверь, переходя в коридор. Синг следовал за ним. Уже оттуда послышался заглушенный голос пожилого китайца:

– Одну минуту… Для моего спокойствия – на всякий случай. Я знаю, что вы дойдете благополучно, но, пожалуйста, может быть, это поможет… Не отказывайтесь: помните, как и все мы, вы принадлежите не себе…

Через дверь послышалось шуршанье и короткая возня. В то же время подсматривавший в окно китаец спрыгнул на землю. Сопровождаемый сообщниками, он исчез за поворотом дома.

Нижняя дверь хлопнула. Вышли две фигуры. Крепко пожав друг другу руки, они зашагали в разные стороны.

Не успели их шаги растаять в ночной тиши, как дверь дома снова отворилась.

Припадая к земле, почти выбежали шестеро в широком китайском платье. Они бросились вслед за человеком в коротком пальто, в то время как отряд, ждавший снаружи, быстро и бесшумно полз по пятам второго участника ночной беседы.

4. Большая охота тигров

Абу-Синг быстро шел по направлению к разноцветным, мигающим, скрывающимся и выступающим снова огням кантонского порта.

Как попал Синг в Кантон, город, лежащий за много сотен верст от Тибета? Как мог он очутиться здесь так быстро? Куда девалась его спутница – молчаливая «невеста живого Будды», девушка, купленная в публичном доме ХаньКоу?

Вспомним события, которыми закончилась третья часть романа.

Вспомним:

Ровная серая площадка тибетского плоскогорья. Готовый взлететь самолет с медленно вращающимся пропеллером. У его широкого оттопыренного крыла вежливо улыбающийся летчик – полковник Гильберт Гунт – с браунингом в руке. И перед ним – две истомленные бегством, просящие помощи фигуры: умоляюще протягивающая руки девушка и нахмуренный, бледный от усталости и негодования Абу-Синг.

Когда полковник изложил свое предложение, Синг ясно понял, что его жизнь может считаться проигранной. Преследователи настигнут через пять минут, – какие страшные пытки придется ему вынести в их руках! Не все ли равно? Он решился. Прыгнув в сторону, он бросился на владельца аэроплана.

Гильберт Гунт не принадлежал к категории трусов, – вся его слава говорила об этом. Не один раз он бесстрашно шел по широким следам четвероногого жителя индийских джунглей и, не моргнув, спускал курок, видя в пяти шагах его мохнатый нос и налитые кровью глаза. А темнокожий тибетец не был ли в глазах европейца таким же зверем, только менее опасным?

Он хладнокровно вскинул оружие и медленно надавил собачку. Перед его глазами мелькнуло постороннее тело, бросившееся наперерез. Раненая женщина медленно опускалась на плоские камни, а изумленный полковник почувствовал, что уже не владеет свободно собственным телом. Он лежал лицом вниз, и тяжеловесный враг скручивал его руки и ноги его же собственным шарфом.

Так женщина пожертвовала собою во имя едва зародившейся смутной любви. Когда Синг поднялся на ноги, достаточно прочно стянув конечности побежденного, он увидел скорченное тело своей спасительницы. Под теплым мехом холодело молодое тело. Бледное красивое лицо было полузакрыто поднятой для защиты рукой. Глаза подергивались туманной дымкой.

Пораженный и взволнованный, чувствуя в горле давящий клубок, Синг стоял над трупом. В этот момент из-за линии скал показалось лицо передового преследователя. Синг прыгнул в аэроплан и пустил мотор. Самолет стал подыматься. Он опустился только через много часов на ровной площадке в часе ходьбы от центральных улиц Кантона.

Все это вспомнил Синг, шагая по пустой приморской улице, между грудами досок и тюков, неверно выступающих в белом свете качаемых ветром фонарей. Не знал он только, что тщательные поиски тела убитого Львова, предпринятые задним числом ламами и китайцами, привели к довольно неудовлетворительным результатам. Не знал также о неожиданной находке калькуттской спасательной экспедиции, посланной на поиски Гунта. Экспедиция выполнила задание на 200 % – вместо одного она доставила в столицу Индии двух найденных в горах белокожих людей.

Задумавшийся человек шел очень медленно. Впереди вставали неясные громады иностранных боевых судов, заполняющих кантонский порт, держащих город под вечным прицелом всегда готовых к бомбардировке орудий. Открывался рейд. В то же время сзади послышался шелест крадущихся ног.

«Дети Черного Дракона» – жгучей молнией ударила догадка. Он схватился за ручку револьвера. Но оружие так и осталось в его кармане. Со всех сторон вдруг поднялись темные фигуры. Страшная тяжесть прыгнувшего человека обрушилась на его согнувшиеся плечи. Блеснули гладкие клинки ножей. Синг закрыл глаза, изнемогая под живым грузом, уже чувствуя у горла холодную сталь и липкие пальцы вскочившего на плечи.

Пронзительное шипение и мгновенное исчезновение тяжести заставило его оглянуться. Он был свободен. Китайцы отступили, всматриваясь горящими глазами.

– Это не он. Тигры, мы обмануты. Вместо льва мышь попала в наши лапы! Но кто ты, чужой? Почему на тебе одето не принадлежащее тебе?

Синг отрывисто засмеялся, подымая откатившуюся круглую шляпу, путаясь в длиннополом пальто. Значит, переодевание принесло все-таки пользу. Он спас жизнь великого человека. Но нужно во что бы то ни стало задержать убийц.

– Я белый, о тигры, не смотрите на темную кожу моего лица. Я не враг. Почему я переменил платье? – Дети Черного Дракона преследуют меня по пятам!

Шипение еще более громкое послышалось со всех сторон. Синг затронул слабую сторону тигров. Известно, какая вражда разделяет обе секты: борцов за независимость страны и сторонников ее поработителей. Один из тигров пригнул лицо к самым глазам Синга, обдавая его острым, удушливым дыханием.

– Где они, дети Черного Дракона? Их враги будут нашими друзьями. Мы отомстим им за тебя, о, высокий!

– Они скоро догонят меня. Ждите здесь. Вам удастся перерезать глотки многим.

Не задерживаемый больше, Синг зашагал дальше. На темных волнах уже качались два тусклых красноватых фонаря джонки – досчатой парусной лодки с крытой каютой посредине. Синг шагнул на палубу. Рулевой оттолкнулся от берега.