Текст книги "Русская Африка"

Автор книги: Николай Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Однако англичане просчитались. Ашинов при всех его амбициях и тщеславии остался патриотом России. В Константинополе он, сговорившись с Двулобым и его людьми, артистически разыграл перед британским военным атташе сцену вербовки наемников. Но, взяв задаток, не только ничего не предпринял в пользу англичан, но еще и негласно, через третье лицо, уведомил русское посольство в Турции.

Потом он исчез из Константинополя и через некоторое время «всплыл» в Египте. Ашинов явился к российскому консулу Хитрово, с которым успел познакомиться в Москве, в доме известного славянофила Аксакова. Хитрово, лично оказавшийся свидетелем ашиновской аферы с англичанами (он находился в тот момент в Константинополе), на время предоставил атаману укрытие.

В Александрии, однако, англичане чувствовали себя, как дома, и Ашинову потребовалось на время совершенно исчезнуть. И убыл он в Абиссинию (так тогда называли Эфиопию). Посоветовать это мог лишь Хитрово: у него были свои резоны желать поездки Ашинова в Эфиопию. Будучи крупной фигурой в славянофильских кругах, он искал возможности вовлечь исторически тяготеющую к православию Абиссинию в орбиту русского влияния, а для начала хотел отправить туда кого-нибудь на разведку. Министерство же иностранных дел, возглавляемое тогда Гирсом, проект консула в Египте отклонило. Но Хитрово не смирился с отказом и продолжал искать возможности осуществить свой план. Кандидатура вольного казака была вполне подходящей. Ашинов являлся лицом неофициальным, и его, Хитрово, он никак не мог скомпрометировать. Но на всякий случай Хитрово в донесении в Петербург утаил от министерства свое участие в решении Ашинова отправиться в Эфиопию.

Посетив Абиссинию и будучи там неожиданно хорошо встречен, – кажется, его приняли за какое-то высокопоставленное лицо – Ашинов сам загорелся идеей Хитрово, причем пошел в своих планах гораздо дальше своего вдохновителя. Он решил, что Абиссиния как нельзя лучше подходит для его проекта создания нового казачьего войска, который ему не дали осуществить на Кавказе.

Вернувшись в Россию, Ашинов перво-наперво предложил отправить в Эфиопию русскую духовную миссию для подготовки воссоединения русской и эфиопской церквей и одновременно начал набор добровольцев для заселения якобы уже основанной им на побережье Красного моря станицы «Новая Москва». Станица существовала пока только в его воображении. (Когда привезенные Ашиновым добровольцы высадились на песчаном африканском берегу, они увидели, что разрекламированная Ашиновым станица – это лишь старый полуразрушенный египетский форт, почти не подходящий для жилья, а гавань, которой Ашинов соблазнял морских чинов, мелководна и непригодна для стоянки и бункеровки судов.)

Его предприятие было задумано с размахом. Ашинову поверили даже умудренные опытом государственные деятели, такие, как управляющий Морским министерством адмирал Шестаков и обер-прокурор синода Победоносцев. Лишь Министерство иностранных дел сохраняло свой неизменный скепсис и даже оказывало противодействие его планам. За что Ашинов называл это ведомство исключительно уничижительно Гирска и К°, а его главу– «немец-перец».

Замысел у Ашинова был действительно масштабный. Духовная миссия являлась скорее предлогом, дабы прикрыть политическую подоплеку проекта и привлечь пожертвования. Главное было – занять на красноморском побережье какую-нибудь свободную бухту и создать на ее берегу казачье поселение со стоянкой и угольной станцией для российских судов. Далее атаман предполагал расположить к себе императора Йоханныса IV поставками русского оружия, утвердиться со своими казачками в Эфиопии и образовать там самостоятельное казачье войско из русских выходцев, которое, служа эфиопскому негусу, стало бы одновременно гарантом его лояльности к России.

В марте 1887 года Ашинов обратился в Священный синод с прошением о посылке духовной миссии в Эфиопию. Ашинов в роли духовного начальника миссии желал бы видеть лицо, ему вполне послушное. Поэтому он предложил петербургскому митрополиту Исидору поставить во главе миссии своего старинного приятеля Паисия, состоявшего ключником при православном Пантелеймоновском подворье в предместье Константинополя. Правда, будущий глава духовной миссии был неграмотен и едва мог написать свое имя. Но Ашинова это не смущало, скорее было даже на руку – ничего лишнего не напишет. Однако митрополиту этот выбор показался странным, и он вызвал Паисия в Петербург на собеседование. Благообразный и бесхитростный Паисий произвел на Исидора благоприятное впечатление, и назначение последовало. Духовный сан Паисия – инок – для такого серьезного миссионерского дела оказался слишком мал. Положение решили исправить: 6 августа 1888 года Паисий был рукоположен Исидором в иеродиаконы, 7 августа – в иеромонахи, а 13 – в архимандриты. Немногим монахам удавалось делать столь быструю карьеру. Итак, первый успех был Ашиновым достигнут. Вместе с вполне преданным ему главой будущей духовной миссии Ашинов получил возможность легального сбора пожертвований на миссионерское дело. Сбор пошел споро. Бедствия абиссинских братьев по вере, терпящих от происков католиков, не оставляли русских жертвователей безразличными.

Убедить гражданских чиновников оказалось сложнее. Для успеха плана Ашинову требовалась поддержка Военного и Морского министерств. Военное министерство проект Ашинова о привлечении в союзники абиссинцев не вдохновил. Генерала, к примеру Обручева, изумила просьба атамана отпустить тридцать тысяч винтовок Бердана с миллионом патронов для вооружения абиссинской армии. Управляющий Морским ведомством адмирал Шестаков тоже не хотел воспринимать вольного казака всерьез и долго отказывался встретиться с ним. Однако летом 1887 года их знакомство в конце концов состоялось. Ашинов сумел нащупать чувствительные струнки адмирала: их сблизила общая нелюбовь к англичанам. Кроме того, в некотором содействии проекту Ашинова Шестаков увидел возможность решить ряд задач, стоявших перед его собственным ведомством. «А не поздоровится Джону Булю, коли там и сям крейсерам можно будет запасаться углем», – записал он в дневнике после встречи с Ашиновым.

В октябре 1888 года Шестаков и Ашинов договорились о том, что духовная миссия с Паисием и казачья сотня, сопровождающая ее для охраны, будут доставлены на таджурское побережье бесплатно, на пароходе добровольного флота «Россия», капитану которого адмирал дал отдельное задание – осмотреть бухту у ашиновской станицы и оценить ее пригодность для стоянки и бункеровки судов.

К осени 1888 г. все приготовления, по существу, завершились. Было отобрано свыше 150 добровольцев, готовых отправиться в неведомую Эфиопию и ждавших в Одессе погрузки на «Россию». Но внезапно судьба отвернулась от Ашинова. В ноябре 1888 г. адмирал Шестаков скоропостижно скончался. У нового управляющего Морским министерством вице-адмирала Чихачева планы атамана поддержки не встретили, тем паче что в печати появились сведения, опровергавшие заявления Ашинова о якобы основанной им в Африке казачьей станице. Источником этих разоблачений стал некто Степан Самусеев, наемный человек Ашинова. Он был завербован атаманом во вторую поездку в Эфиопию, но, когда эта поездка не состоялась, Ашинов оставил его в числе еще семи человек на берегу Таджурского залива – ожидать возвращения Ашинова с пополнением, охранять оставленное имущество, а заодно олицетворять собой основанное атаманом «поселение».

Прождав несколько месяцев возвращения хозяина, люди мало-помалу стали разбегаться. Двое из них, Самусеев и Шелипенко, добравшись осенью до Константинополя, рассказали в российском посольстве, что Ашинов якобы бросил их без денег и продовольствия на пустынном африканском берегу. Посол Нелидов счел своим долгом сообщить об этом в Петербург.

Министерство иностранных дел немедленно воспользовалось этими фактами, чтобы положить предел агитационной деятельности Ашинова и Паисия. Газетам было предписано прекратить публикацию воззваний архимандрита Паисия к хрестолюбивым жертвователям и благотворителям. Морское министерство отменило фрахт бесплатного парохода для нужд миссии, а Военное министерство, которое, глядя на флотских, уже тоже было готово «подмогнуть» ашиновцам списанным оружьишком, быстренько аннулировало свои прежние решения.

Но Ашинова, вошедшего в азарт и уже видевшего себя новым Ермаком, оказалось не так-то просто остановить. Увидев, что от правительства ждать помощи больше нечего, он полностью взял дело в свои руки, причем столь стремительно, что многие люди, ехавшие с ним с полной уверенностью, будто все предприятие поддерживается государством, даже не успели ничего понять. Ашинов решил во что бы то ни стало выполнить свой план, рассчитывая на то, что победителя, который подарит России африканскую колонию, уж, верно, не осудят. На собранные церковные пожертвования и собственные средства Ашинов купил для всех членов миссии билеты на рейсовый пароход Российского общества пароходства и торговли «Адмирал Корнилов», шедший до Египта, надеясь дальше добраться до места на каком-нибудь попутном судне. Небольшую часть оружия и амуниции, которую он успел получить со складов Морского министерства еще при Шестакове, ему удалось спрятать и перед отплытием тайно погрузить на пароход.

В начале декабря 1888 года «Корнилов» с духовной миссией на борту вышел из Одессы, провожаемый теплыми напутствиями жителей города. Перед отплытием сам контр-адмирал Зеленый, градоначальник Одессы, провел поверку отъезжающих. Ашинову удалось договориться с властями Одессы о том, чтобы члены духовной миссии были выпущены за границу по общему списку, без оформления загранпаспортов – по примеру едущих на российский Дальний Восток. Часть членов миссии значилась богомольцами, следующими к святым местам, часть – переселенцами на Дальний Восток. Если целью Ашинова при этом было не привлекать к своей экспедиции излишнего внимания Министерства иностранных дел, то план его вполне удался. Причем удался настолько, что внешнеполитическое ведомство узнало об отплытии ашиновской миссии лишь из газет. А узнав, сначала не придало этому особого значения. Первыми всполошились итальянцы, не желавшие появления русских в Красноморье: у них были свои цели в Эфиопии.

19 декабря русская духовная миссия прибыла в Порт-Саид, дальше которого рейсовые российские суда не ходили. Почти недельное пребывание ашиновцев в главном пункте Суэцкого канала, где им пришлось ждать попутного парохода, не могло не привлечь к русской миссии внимания европейских держав. Европейские газеты наперебой обсуждали цели миссии и отношение к ней российского правительства. Между тем последнее пребывало в состоянии некоторой растерянности, не успев даже своевременно уведомить об отъезде миссии свои консульские службы на Востоке. Германский консул в Порт-Саиде, выполнявший по совместительству и обязанности российского вице-консула, на основании отсутствия у него инструкций отказал «духовной миссии» в официальном покровительстве.

24 декабря Ашинову наконец удалось посадить миссию на австро-венгерский пароход «Амфитрида», который согласился доставить экспедицию в Таджуру. Но, немедленно по выходу «Амфитриды» из порта, ее начал преследовать итальянский военный корабль, которому было поручено следить за передвижением русской экспедиции и воспрепятствовать высадке русских на итальянской территории. Одновременно итальянский посол во Франции потребовал от Парижа запретить высадку экспедиции во французские владения, так как, по сведениям итальянцев, русские везли с собой большое количество оружия и тем якобы нарушали конвенцию о запрете ввоза оружия в Африку. Впрочем, итальянской канонерке не удалось помешать высадке миссии: бурной штормовой ночью итальянцы потеряли из виду быстроходную «Амфитриду». Ашиновцы, два дня наблюдавшие за назойливым преследованием итальянцев, ликовали. Атаман по этому поводу устроил даже банкет для капитана и команды корабля.

6 января около 9 часов утра «Амфитрида» благополучно бросила якорь в Таджурском заливе, в нескольких милях южнее французского порта Обок. Будущие колонисты с нетерпением высыпали на палубу, надеясь увидеть на берегу некое подобие малороссийских мазанок или добротные курени русской станицы. Но их взгляд не встретил ничего, кроме убогих шалашей данакильцев (местное племя), сгрудившихся под редкими, чахлыми пальмами. Стало ясно, что рассказы о станице – это блеф и начинать придется на пустом месте. Неудивительно, что некоторые сразу заскучали и стали подумывать о возвращении. Впрочем, надо отметить: данакильцы встретили русских дружелюбно. Ашинова приветствовали, как старого знакомого.

Из семи русских, которые должны были дожидаться Ашинова в Таджуре, осталось трое. Остальные разбежались. Да и эти трое сумели продержаться до возвращения атамана лишь благодаря помощи данакильцев, которые подкармливали, как могли, ашиновских «станичников». Поначалу переселенцы устроились прямо на берегу, возле сваленных ящиков со скарбом. Немногочисленные палатки были отданы семейным. Остальные соорудили себе временное жилье из досок и другого стройматериала, который благодаря предусмотрительности Ашинова и отставного капитана Нестерова был взят с собой в достаточном количестве.

Первые дни после высадки Ашинов с небольшим отрядом стрелков неустанно совершал рекогносцированные вылазки по побережью, подыскивая место для устройства постоянного поселения. Остальные томились в неопределенности и, пребывая в безделье, потихоньку уничтожали запасы привезенного спиртного, проигрывали в карты свое имущество. Некоторые, менее стойкие, столкнувшись с реалиями африканского быта, воспользовались длительными отлучками атамана и попытались бежать в Обок, чтобы оттуда вернуться в Россию. Но они не знали верной дороги и были перехвачены и возвращены в лагерь. Беглецов на первых порах решили не наказывать, а ограничиться строгими увещеваниями.

Вероятно, уместно сказать несколько слов о людях, которые отправились с Ашиновым в Африку. Контингент добровольцев состоял в основном из людей неустроенных в жизни, не имевших зачастую ни надежного крова, ни гроша за душой, ни перспектив на будущее.

Поэтому многие на экспедицию Ашинова смотрели как на шанс поправить свое материальное положение. И когда впоследствии Ашинова упрекали за то, что он набрал в свою миссию всякий сброд, одна влиятельная русская газета мудро заметила по этому поводу, что упреки эти мало им заслужены, потому что «едва ли можно думать найти в России охотников колонизировать абиссинские пустыни между тайными советниками и институтками».

Ашинов еще до отплытия пытался привить своей «золотой роте» понятие о дисциплине, поручив Нестерову, не предавая дело огласке, заняться с добровольцами военно-строевой подготовкой. Но эти тайные занятия будущих казаков продолжались недолго: вскоре домовладелица потребовала от Нестерова прекратить «домашнюю маршировку». В конце концов вопросы военнодисциплинарного характера было решено отложить до прибытия на место. Но еще по дороге, в промежуточных портах, экстравагантность ашиновских волонтеров создала Ашинову немало проблем и сильно дискредитировала «духовную миссию». Особенно непростой оказалась в этом отношении неделя пребывания в Порт-Саиде, где временным пристанищем ашиновцев стали три пришвартованные к пирсу грузовые баржи. «Четырехсуточная стоянка в Порт-Саиде, – вспоминал Нестеров, – произвела дурное впечатление на наш отряд… Бездеятельность развила пьянство и мотовство». Еще резче высказался капитан парохода «Нижний Новгород», которому довелось встретиться с ашиновцами в Порт-Саиде: «Вся команда состоит положительно из каких-то оборванцев, пьяных и шумящих на весь город. Пароход Российского общества пароходства и торговли высадил их всех на две баржи, а вот эти баржи стоят у пристани в самом бойком и чистом месте набережной, а так как ночью все 150 человек не помещаются для спанья на барже, то часть их спит прямо тут же, на улице, на земле. Днем и поздно вечером дружина вся бродит по улицам в невозможных костюмах, притом рваных и грязных от спанья на земле… Все в веселом, бесшабашном настроении духа, кричат и поют песни днем и ночью…»

Надо сказать, что среди волонтеров было десятка полтора интеллигентов: врачей, учителей, отставных офицеров, священников, которые ответственно отнеслись к задачам миссии и, прибыв на место, начали изучать местные языки и обычаи. К несчастью, не они определяли общее лицо этой так называемой духовной миссии.

Для местных жителей приезд русских был настоящим событием. Всю неделю, пока колонисты оставались в Таджуре, данакильцы навещали русский лагерь. Отношения установились самые дружеские. Ашинов каждый вечер принимал у себя с угощениями туземного султана Магомет-Сабеха. Из Таджуры Ашинов отправил в Эфиопию «к Негусу Иоанну» (императору Иоханнысу IV) трех приехавших с ним абиссинских монахов с сообщением о прибытии русских и просьбой прислать к побережью караван.

Вся эта деловая суета русских происходила на глазах у французов, считавших себя законными хозяевами этих мест. Однако, к изумлению хозяев, гости и союзники почему-то проигнорировали визит вежливости, а от приглашения французов прибыть в Обок для объяснений сам Ашинов всякий раз уклонялся: ведь тогда ему пришлось бы представить объяснения по поводу пребывания его людей на чужой территории. Это начало тревожить французскую администрацию. Французского губернатора Лагарта в особенности настораживали тесные и, по-видимому, вполне дружеские контакты русских с местными данакильскими шейхами, давая почву подозрениям: а не намерен ли Ашинов играть здесь роль параллельной власти?

Через неделю Ашинову удалось отыскать подходящее место для будущего поселения. Выбор пал на местность Сагалло, где сохранилось полуразрушенное укрепление, брошенное много лет назад египтянами. От него, по существу, мало что осталось, но рядом был источник хорошей питьевой воды – главное богатство этих знойных и засушливых мест.

Несколько более или менее пригодных для жилья помещений форта заняли Ашинов с женой и Архимандрит Паисий с иеромонахами Ювеналием и Антонином. Рядом, в большой палатке, оборудовали походную церковь. Всем прочим было указано строить шалаши и землянки по периметру форта.

Свою деятельность колонисты начали с разборки развалин и благоустройства форта. Постепенно брошенное укрепление, которое переименовали в станицу «Новая Москва», стало обретать жилой вид. Во внутреннем дворе крепостицы устроили пороховой и продовольственные склады, кухню, пекарню и мастерские (портняжную, сапожную и оружейную). Здесь же, в стенах форта, разместились семейные – кто в палатках, кто в восстановленных на скорую руку помещениях. Рядом с крепостью поставили кузницу и плотницкую мастерскую. Вокруг посадили привезенные из России фруктовые деревья. Поход в Абиссинию планировали на март-апрель, так как, по расчету Ашинова, раньше этого срока нельзя было ждать известий от эфиопских властей и прибытия каравана. Пока же полным ходом работали портняжные и сапожные мастерские: атаман заказал обмундирование для тех казаков, которые пойдут с ним в Абиссинию. Прочие же, под командой Нестерова, должны были остаться в станице и оберегать ее.

С переездом русских из Таджуры в Сагалло у колонистов и здесь сразу установились прекрасные отношения с местным племенем данакильцев, подчинявшихся соседнему султану Магомету Лейте. Данакильцы бывали в форте частыми гостями.

«Дикари, – писал Нестеров, – стали навещать нас и привыкать к нам. Они приводили свой скот и меняли его на полотно. Скоро у нас завелось стало овец и коз. Данакильцы приносили нам молоко, мясо животных и птиц. Посещали нас вместе с мужчинами и женщины; мы принимали дикарей радушно, шутили с ними, изучали их язык и знакомили их с нашим, угощали их чаем, сахаром, сладостями и хлебом. Последний им очень понравился, и они постоянно приходили только за ним. В свою очередь, и дикари отвечали нам дружелюбием. Встречая нас в поле, на охоте или в горах, угощали молоком, мясом, яйцами».

29 января Ашинов развернул над фортом Сагалло богатое знамя, «драгоценный дар граждан града Москвы». Под этим знаменем состоялась торжественная присяга казаков на верность царю-батюшке, наследнику-цесаревичу и атаману Николаю Ивановичу Ашинову. Быту поселенцев с самого начала стали придаваться военные элементы. Из колонистов, записавшихся при поступлении в «казаки», составили сотню, которую разбили на шесть взводов. Первый, состоявший из 12 лично преданных Ашинову осетин и некоторых приближенных к нему лиц, считался «личным конвойным взводом атамана». Отставной капитан Нестеров начал регулярные строевые учения и стрельбы. На ночь выставлялись дозоры во избежание нападения недружественных племен. Но за все время ни одного такого нападения отмечено не было.

Члены собственно духовной миссии, составлявшие примерно треть от числа поселенцев и формально состоявшие под началом Паисия, значились послушниками и несли послушание также в виде различных общественных работ.

После переезда русских колонистов на новое место французы отнюдь не оставили их в покое, а еще больше обеспокоились, так как территория Сагалло хотя и считалась также под их протекторатом, но, по существу, никак не контролировалась. А местный султан был известен своей враждебностью к французам. Тем не менее французы приветствовали его контакты с русскими. Французы, подождав несколько дней, вновь, уже более настойчиво, потребовали прибытия Ашинова в Обок. Однако тот приглашение вновь отклонил… за недосугом.

Не зная, как реагировать на эту бесхитростную бесцеремонность русских, Лагард забрасывал Париж телеграммами, требуя разъяснений и инструкций. Париж запросил о целях миссии петербургские власти, которые сообщили французам, что Ашинов действует на свой страх и риск и правительством не поддерживается. Это придало французам некоторую уверенность. В конце января обокские власти направили в Сагалло новую депутацию, в составе которой были морские офицеры с крейсера «Примоге», зашедшие в Обок по пути в Марсель. На сей раз разговор состоялся довольно жесткий. Ашинова обязали явиться в Обок к губернатору, сдать ему под охрану все лишнее оружие миссии и поднять над фортом французский флаг, естественно, сняв русский. От визита в Обок Ашинов вновь уклонился, а на требования установить над фортом французский флаг ответил, что французы, если им угодно, могут сделать это сами, но что охранять их флаг он не будет. Относительно же лишнего оружия он заявил, что лишнего у него нет, а то, что имеется, необходимо для самозащиты на случай нападения диких племен. Таким образом, Ашинов отказывался лишь в слегка завуалированной форме признать французский протекторат над Сагалло, и его поведение представлялось французам все более вызывающим.

Ашинов не случайно отказался поехать в Обок. Как он впоследствии признавался, от греков, торгующих в Обоке, он получил сведения, что французские власти собираются его арестовать и депортировать в Таджуру. А это не входило в его расчеты. К тому же он, кажется, всерьез вбил себе в голову, что Сагалло не принадлежит французам, в чем его заверил туземный султан Магомет Лейта. Но поскольку у него уже не было надежд на помощь российской дипломатии, то он решил выжидать, рассчитывая, что французы не посмеют перейти от уговоров к более решительным действиям. Однако его вызывающая и одновременно страусиная тактика по принципу «авось пронесет» в конце концов вывела французского губернатора из себя. Тот проникся враждебностью к русской миссии. Но от решительных действий Лагарда до поры удерживало подозрение в том, что Ашинову покровительствует официальный Петербург. Ситуация действительно была неясная. С одной стороны, российское правительство предложило посредничество в переговорах с Ашиновым и уже готовилось направить в Таджуру офицера со строгими указаниями Ашинову подчиниться французским законам, но одновременно Петербург предоставил французам право в случае необходимости принять самостоятельные меры к водворению законности.

В ашиновском лагере между тем росла напряженность. Участившиеся визиты французов ясно свидетельствовали, что русское поселение они в покое не оставят. К этому добавился и конфликт между самими поселенцами, постепенно назревавший оттого, что одни из них благодаря близости к атаману попали в разряд привилегированных, а другие – в разряд притесняемых. Тщеславие самого атамана росло как на дрожжах. Здесь, на далеком от России африканском берегу, Ашинов ощутил себя этаким маленьким царьком, наподобие тех данакильских султанов, рядом с которыми он поселился. Он быстро усвоил привычку смотреть на своих сподвижников сверху вниз. Сознание того, что это он привез их всех сюда за свой собственный счет, вселяло в него неудержимое желание повелевать и распоряжаться, требовать беспрекословного подчинения.

К тому же стало ясно: запасов продовольствия отнюдь не хватит на пять месяцев, как ранее предполагали. Были ограничены нормы потребления, введены продовольственные пайки, распределением которых ведали приближенные к атаману лица. По словам недоброжелателей атамана, приближенные Ашинова, особенно его осетинский конвой, нередко третировали и безнаказанно притесняли рядовых колонистов. Ашинов предпочитал не вмешиваться, чтобы не ссориться со своими телохранителями, которых, кажется, сам несколько побаивался.

Участились случаи побегов к французам. Первыми подались в бега разочарованные ловцы удачи из числа люмпенов, примкнувшие к экспедиции в надежде на легкую наживу. Скоро Ашинов стал терять свою былую популярность и у добросовестных и надежных членов экспедиции. Они выражали свое недовольство авторитарными порядками, которые насаждались Ашиновым в «станице» и которые иной раз доходили до самодурства. Так, в условиях нехватки табака атаман самолично пожелал отучить весь отряд от курения, объясняя это тем, что «…в Абиссинии строго преследуется курение табака, и слабость наша могла вызвать к нам нерасположение абиссинского народа…» Поскольку при дворе Йоханныса IV действительно враждебно относились к курящим табак, то можно предположить, что в своих действиях Ашинов исходил из соображений целесообразности, но большинство полагало, что атаман придерживал табачок «для своих».

По мере того как число побегов из Сагалло росло, к пойманным перебежчикам стали применять все более жесткие меры: недельные каторжные работы и даже порку. Но это не остановило людей, а лишь ожесточило. Видя быстрый рост числа недовольных, Ашинов сменил тактику и стал уговаривать людей подождать до весны, когда, по его словам, из России должно было прийти новое судно с поселенцами, на котором он обещал отправить обратно всех недовольных. Однако и это не помогало. Дисциплина расшатывалась все более по мере сокращения норм продовольствия. Усилилось воровство. Было отмечено несколько случаев краж скота у туземцев, и, чтобы не испортить отношения с данакильцами, атаману приходилось каждый раз с лихвой выплачивать стоимость украденного.

Возможно, в этой обстановке «Новая Москва» прекратила бы свое существование естественным путем. Возможно, также, что колонистам удалось бы, собрав первый урожай, продержаться до весны и потом двинуться в Абиссинию. Но ни одному из этих естественных вариантов не суждено было осуществиться. В «естественный» ход событий вмешались французские власти.

По мере увеличения числа перебежчиков у Лагарда возникало все больше оснований к решительным действиям против Ашинова. Зачастую повод к этому давал сам Ашинов. Так, перебежчики сообщали Лагарду, что атаман открыто не признает власть французов над Сагалло и якобы ждет из России приезда новой партии поселенцев, за которой должно последовать признание станицы российским правительством, чего местный султан Магомет Лейта, ненавидящий французов, только и ждет. Ашинов действительно мог говорить такое, желая поддержать дух своих сподвижников, но это обстоятельство стало поводом к переходу обокских властей к решительным действиям.

Около полудня 5 февраля (17-го по новому стилю) 1889 года французская эскадра в составе трех кораблей подошла к Сагалло. Это был уже пятый визит французов в лагерь ашиновцев. К ним и их «смешным претензиям» поставить над Сагалло французский флаг в русском лагере уже привыкли. Полагая, что предстоят новые переговоры, Ашинов распорядился сервировать стол, приготовить чай. С крейсера спустили шлюпку, в которой сидел туземец, передавший Ашинову пакет от губернатора Обока. Письмо было на французском языке, который Ашинов знал слабо. Его жена Софья, малороссийская дворянка, обычно исполнявшая роль переводчика, в этот раз отдыхала, будучи не совсем здорова. Через полчаса с крейсера раздался выстрел из орудия. Тяжелый снаряд разорвался далеко за фортом. Многие в лагере подумали, что французы салютуют, предупреждая о прибытии своих представителей. Им в ответ салютовали флагом. Но на всякий случай разбули Ашинову и показали ей письмо. Письмо содержало ультиматум, подписанный французским адмиралом Ольри. Русским предписывалось в получасовой срок спустить флаг и сложить на берегу все имеющееся у них оружие. В противном случае, говорилось в ультиматуме, будет применена сила.

В лагере не успели даже как следует уразуметь смысл ультиматума, как второй тяжелый снаряд разорвался на территории самого форта, попав в помещение для семейных. От взрыва и обвала стены здания погибли две женщины, трое маленьких детей и казак. Люди в панике бросились врассыпную, уходя от берега в горы. Навстречу им, полагая, что началась война между «московами» и «фарансави», мчалась на помощь русским большая толпа вооруженных данакильцев во главе с местным правителем. Данакильцы тоже попали под огонь французской артиллерии и потеряли шесть человек убитыми. В течение нескольких минут, пока русские успели опомниться и снять флаг, одиннадцать тяжелых снарядов разорвались в форте и в непосредственной близости от него, унеся жизни 11 человек (5 русских и 6 данакильцев), ранив осколками и контузив еще несколько десятков. Русские не ответили на огонь французов ни единым выстрелом.

После формальной капитуляции начались переговоры. Лагард держался поначалу весьма вызывающе и на попытку отца Паисия заявить протест против обстрела мирной религиозной миссии ответил, что ему не известно ни о какой религиозной миссии, а известно лишь о банде Ашинова, от которой отступилась «ваша собственная дипломатия». Однако, узнав о значительных потерях среди русских и особенно об убитых женщинах и детях, французские моряки были, кажется, сильно огорчены, и даже адмирал Ольри, по свидетельству очевидцев, не смог сдержать слез. По словам французских военных, в их планы входило только напугать ашиновцев и принудить их подчиниться местной французской администрации. Не на шутку испугался и Лагард, предполагая, что в Париже будут недовольны чересчур крутыми действиями по отношению к союзникам Франции. Реакцию Петербурга трудно было предсказать. Страхуясь от возможных обвинений собственного правительства, Лагард постарался собрать от перебежчиков как можно больше сведений, порочащих Ашинова и доказывавших антифранцузскую направленность его действий в Таджурском заливе. В то же время он попытался расположить к себе атамана и отца Паисия, предложив им помощь в снаряжении каравана в Эфиопию. Однако руководители миссии отвергли помощь «убийцы русских» и, кроме того, держали себя столь вызывающе, что губернатор был вынужден ограничить свободу их передвижения.