Текст книги "Марбу"

Автор книги: Николай Головин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

СТОЙ! ЛЕММИНГИ!

Количество леммингов зависит от того, какой выдался год. Бывают такие годы, когда их прямо-таки нужно искать.

Мы бродили целыми днями, не находя ни одного, высматривали их целое лето и лишь случайно обнаруживали где-нибудь. В такой год перестаешь верить в их массовые сказочные нашествия.

Кому, собственно, дело до этих леммингов? Разумному человеку едва ли. Я видел одного, который усердно преследовал их, чтобы сажать в спирт и продавать школам. Один лемминг почти за марку! Если бы мы занялись таким делом, то стали бы сказочно богатыми. Но тому человеку действительно приходилось много поработать ногами, чтобы за день поймать двух леммингов.

В одной деревне в Норвегии мы стояли на улице, когда между нашими ботинками раздался отчаянный писк и две мыши напали одна на другую. Ребята начали топтать их ногами и раздавили двух леммингов.

Тогда мы были поражены дерзостью этих маленьких созданий, однако позже уже ничему не удивлялись. Они бегали ночью у нас по лицу, и даже днем мы извлекали их из карманов брюк. Лемминги могут быть доверчивы, как белые мыши.

Кто их не знает, считает мышами и брезгает ими, а кто с ними жил, потешался над ними от души. Они совсем не такие, как мыши.

Они красивые, крупнее мыши и более приземистые. Я не измерял, но полагаю, что их длина не превышает двенадцати-пятнадцати сантиметров. Мех несколько взъерошен, не так гладок, как у мыши, с очень красивыми полосками. Основная окраска желто-коричневая, живот и лапки светло-желтые. По размерам, окраске и взъерошенности меха они, как мне удалось наблюдать, различны.

Впервые я увидел леммингов еще молодым человеком в Норвегии в Хардангерской видде, где они хотели пойти на меня в атаку. Я невольно испугался, потому что они свирепо свистели и кусались. Потом я их встречал в Норвегии всюду, как на самых высоких горах, так и в тундре.

Они не пугливы, но нападают на животных крупнее себя, только если их вынуждают, потому что сами питаются исключительно растениями. Вероятно, они предпочитают древесные почки, листья и ягоды. Так как они не делают запасов на зиму, то всю зиму ищут себе корм под снегом. Мы часто находили в снегу их ходы, они прокапывают также и почву и в камнях имеют свои лазейки.

Старые наблюдатели рассказывают о склонности к нападению этих маленьких потешных зверьков: как они на всякий случай защищают свои сооружения и при этом бесцеремонно нападают на животных и людей. Я сам наблюдал подобное, но такие случаи бывают не всегда и не везде, вероятно, это зависит от наличия у них детенышей.

На маленьком островке Абискосуола я и жена жили неделями, причем лемминги составляли нам не всегда приятное общество. Они были всюду. Входили в палатку и выходили, когда им хотелось, и мы не смели ее закрывать, иначе бы они прогрызли в ней дыру. Когда мы открывали какой-нибудь сосуд, то оттуда непременно выскакивал лемминг, и если я случайно опускал руку в карман брюк, там тоже оказывался лемминг. Выбрасывать их не имело никакого смысла. Мы уживались с ними, потому что они были неотъемлемой частью острова.

Но как раз на этом острове, где их тогда было множество, они ни разу не совершили нападения. Даже загнанные в тупик, они не думали защищаться. Мы находили там у них много отклонений в величине, окраске и взъерошенности меха; некоторые из них выглядели, если не принимать во внимание короткий хвостик, как мыши.

Почти полное исчезновение леммингов, а временами массовое распространение, вероятно, сильно зависит от погоды. Точно так же количество белых куропаток и зайцев значительно сокращается в результате неблагоприятной погоды в весеннее время. В хорошую погоду лемминги ужасно быстро размножаются, потому что в течение года они несколько раз выводят детенышей.

Суровые зимы, оттепели и затяжные дожди могут повлечь гибель леммингов в некоторых местностях.

Много раз писали о сказочных странствиях этих зверьков, но люди редко наблюдали их сами, так что в этих рассказах даже можно усомниться. Если верить этим рассказам, бесчисленные полчища леммингов из какой-нибудь местности вдруг двигаются в путь, переваливают через горы и долины, пока не достигают воды, которую пытаются переплыть, и погибают в ней самым жалким образом. Через ручей они якобы даже прокладывают мосты, причем большинство из них тонет, а остальные тем не менее продолжают странствие.

Причину кочевок видят в недостатке корма. Когда мы производили киносъемки на Хардангерском, Йокелене и целыми днями ходили по глетчеру, то находили массу мертвых леммингов. Многие тысячи их лежали в маленьких углублениях, образовавшихся в результате таяния льда, причем бросалось в глаза, что все они лежали головами в одну сторону – в направлении ближайшей земли. Однако на другой стороне глетчера, откуда они должны были прийти, их не было видно. Снегопады и обвалы могли стереть их следы. Но было совершенно ясно, что они прошли по льду.

Появление леммингов в массовых количествах – настоящий праздник для хищных зверей. Медведи, лисицы, росомахи, куницы, горностаи, волки и многие другие месяцами питаются только ими. Хищные птицы тоже охотятся на них и всегда сыты. Орлам нужно много пищи, а лемминги бегают прямо-таки вокруг построенного ими в камнях гнезда. Сычи и совы сидят лениво на деревьях, потому что корм у них тут же, стоит лишь слететь с дерева.

Как всякая вещь имеет две стороны, так и появление леммингов и хорошо и плохо. Так как вместе с ними появляются обычно пушные звери всех видов, то охотник радуется щедрому леммингами году. Когда же лемминги в результате неблагоприятной зимы погибают, хищные звери обращаются к оленьим стадам, становятся для них бедствием и к тому же уничтожают уйму зайцев-беляков и белых куропаток. В результате польза от леммингов сильно уменьшается от последующего вреда.

Когда лемминг, такой маленький, становится против меня, свистит, ворчит или даже кусается, я не убиваю его ударом ноги, а спокойно прохожу мимо и даже уважаю этого малыша, который в далекой тундре имеет существенное значение для животных и человека.

И ВОТ НОЧЬ КОНЧИЛАСЬ!

– Теперь я, правда, устал и гребу домой,– сказал Хейка, вытягивая леску, хотя на крючке ничего не висело.– Который час, Эрих? Шесть часов? Благоразумные люди встают в это время.

– Прилежные люди отправляются ночью ловить рыбу, Хейка.

– Чтобы наловить такую кучу форелей, мне не нужно всю ночь шлепать себя по ушам, отгоняя комаров. Сетью я наловлю их мигом.

– Мы не ловим сетью. Зачем ты, собственно, пришел сюда с лесопилки? Должно быть, не затем, чтобы спать. В этой бессонной ночи виноват Марбу.

Некоторое время мы оба гребли, потом я опустил весло и спросил:

– Ты окончишь рассказ или продолжишь его сегодня вечером?

Хейка обернулся, тоже оперся на весло и ответил:

– Рассказ окончен, потому что Марбу мертв.

– Но медведица жива, Хейка. Собственно, рассказ должен бы продолжаться.

– Побегай за ней и сфотографируй конец на кинопленку,– ответил он ворчливо.

Нет, теперь с Хейкой каши не сваришь. Я сам почувствовал большую усталость и захотел вдруг спать. Какое мне было еще дело до медведицы? Как я узнал из рассказа, она не годилась для киносъемки. Она, пожалуй, разбила бы кинокамеру.

Молча мы втащили лодку на берег. Но нельзя сразу пойти в избушку и лечь на шкуры, ведь нужно еще вынуть рыбу, чтобы она не испортилась. Это дало возможность комарам покусать нас еще полчаса.

Но после этого мы спали, как сурки, и не думали о еде. Солнце перекочевало к югу, скрылось за стеной облаков и было где-то на юго-западе, когда мы встали и подумали о завтраке из рыбы.

Хейка вдруг заторопился. Хотя уже упали первые капли дождя, он хотел идти на озеро и поставить сети.

– Завтра придет за рыбой Микко, муж моей дочери,– сказал он.– Его двуколка должна быть полна, чтобы поездка оправдала себя.

– Могу я тебе помочь? – спросил я.

– Спасибо, я не имел этого в виду. Однако, если тебе это доставляет удовольствие, можешь пойти наловить лососей. Удочку, леску и крючок можешь взять у меня.

Я, конечно, согласился. Но на что была похожа рыболовная снасть Хейки?! Это была жердь, иначе «удочку» никак нельзя было назвать; он, должно быть, сражался ею с волками, она имела как раз такой вид. Леска была подходящей, но блесна никуда не годилась. И этим я должен был ловить лососей?

Со смешанным чувством, предвидя неудачу, без плаща и только в высоко натянутых сапогах я вышел на дождь. «Святой Петр!»,– воскликнул я, скаля зубы, но Хейка не понял, потому что Петра он искал в библии, а не при ловле рыбы.

Я прошел добрый час, прежде чем достиг ниже озера широкого и глубокого ручья. В некоторых местах он был похож на речку. Идя вдоль него, я добрался до холмистой местности, поросшей кустарником, и приблизился к тому месту, где ручей бежал по крутому склону. Здесь я должен был попытать свое счастье. Что искали лососи выше склона, не знаю; можно было попробовать и внизу, как советовал мне Хейка.

Чтобы не промокнуть, я остановился посередине, встал около кипящих водоворотов под невысокой скалистой стеной и чертовски радовался возможности не слушаться добрых советов опытного местного жителя. Ба, может быть, я новичок здесь? По моему кованому жилету было видно, что он пять лет прожил в безлюдье.

Это прескверно, стоять одному во время дождя под стеной и смотреть на воду. Как часто я был в одиночестве! Растения, звери, камни, песни, саги, старая утварь чужих людей, чужие языки и чужие мелодии заполнили все мое существование. А потом эти проклятые лососи, которые не шли на блесну! В этом все же был виноват Хейка; он один с его противной снастью.

Здесь река была добрых двадцать метров ширины, течение сильное, везде виднелись большие камни и водовороты, с которыми шутки плохи, если опрокинешься с лодкой. Я плавал и не по таким рекам, справился бы и с этой. Нужна лишь длинная речная лодка, какими пользуются местные жители, или разборная байдарка, на которой мне приходилось кое-куда плавать.

Сюда еще не заплывала ни одна лодка.

Поплавок я почти не видел, потому что он подолгу пропадал в водоворотах, и течение бессовестно тащило леску. Куда же девались лососи? Кроме шума буйной воды, я не различал других звуков. Кустарник со своими березками, игами и можжевельником переходил здесь в тайгу, где водилось много зверей. И Марбу и медведица тоже бывали здесь, возможно, охотились в этом месте или ловили рыбу. Кто знает?..

Медведица, впрочем, еще была жива и могла быть поблизости. Может быть, она даже наблюдала за мной злыми глазами! Странно, но на меня еще нигде в тундури не нападал страх перед зверями. Я не могу себе представить, что смогу пойти на медведя с ножом, не с большей охотой согласился бы стукнуть его по голове топором. Совершенно спокойно я ложился вечером под дерево, костер догорал, и я спал так же крепко, как дома в теплой постели.

Так же и под той стеной я не чувствовал страха. Я даже хотел, чтобы медведица пришла, тогда смог бы увидеть ее сам.

И действительно, напротив меня зашевелились ветки! Что-то темное стояло в кустах. Оно было большое и к тому же темно-бурое. Хотя еще нельзя было ничего разглядеть, я все же не думал, что это медведица; в этих лесах так много больших зверей.

Вдруг два толстых ветвистых сука появились над ивой. Я улыбнулся, кивнул и безмолвно приветствовал старого знакомого, обитателя глуши – нашего оленя. Боязливо озираясь, он вышел из кустов в сопровождении теленка, еще светло-коричневого, носившего высокие белые чулки. Говоря о чулках, мы, конечно, подразумеваем ноги. Оба подошли к воде и стали пить медленными глотками. Это была такая красивая картина, что я забыл про блесну и лососей. Многие тысячи оленей видел я за свою жизнь, ездил на кротких, ленивых, злых и диких, сам имел нескольких и все же эта картина пленяет меня снова и снова. В олене я узнал частицу суровой, неумолимой природы, которая, несмотря на лед и снег, полна прелести.

Скоро я снова стоял у воды, следил за поплавком и искал блесну. О лососях я больше не думал. Для чего, собственно, мне нужно держать эту жердь в руках?

Укрепив ее между двух камней, я набрал дров и березовой коры, развел костер и подержал над огнем кусок вяленого мяса. Так я чувствовал себя совсем уютно, потому что дождь сюда не попадал.

Но где же нужно ловить рыбу? Вверху или внизу стремнины? Хейка должен был знать. Это зависело, вероятно, от времени года.

Итак, я зашагал под дождем вниз, добрался до спокойной воды и забросил блесну. Проклятые комары кусались здесь злее, чем под стеной, они жужжали вокруг меня плотными облаками.

Кто не бывал на Севере, тот ничего не знает о комарах. Описывать этот бич не имеет смысла, каждый сочтет преувеличением. Я до некоторой степени привык к ним и не обращал внимания, если они не облепляли кожу слишком плотно. Хотя дегтярное масло помогает, взятая с собой бутылочка всегда оказывается пустой. Какой толк тогда в промасленном воротничке рубашки, от которого даже после стирки еще пахнет дегтем? Комары привыкают к нему. Эй! Только что передо мной промелькнула серебристая спина. Я смотрю в оба, не шевелюсь и еле дышу. Там вторая серебристая спина! Лососи плывут совершенно спокойно.

Теперь начинается игра в терпение, которая известна лишь рыбакам. Если бы дело касалось дрянной форели, я бы давно выбросил всю эту снасть, здесь же речь идет о самой большой из этих рыб, о громадном лососе, достигающем обычно больше метра длины.

Обе рыбы, казалось, совсем не видели блесну. Они живо проскакивали мимо нее и хотели, видно, подняться вверх по быстрине. Чтобы не ждать следующих, я потянул блесну перед их пастью. Одна коснулась ее, другая не обращала никакого внимания. Так, повторялось несколько раз и было похоже на веселую игру в кошки-мышки. Я совсем больше не думал о ловле, хотел лишь их подразнить и основательно перепугался, когда леску очень сильно рвануло, блесна исчезла, и лосось устремился прочь.

Я не спортсмен-рыболов, не имею понятия о правильном спортивном ужении и, с точки зрения настоящего рыболова, кажусь совершенным профаном. Это все равно, что здешнего охотника заставить изучать правила стрельбы по мишеням и руководствоваться ими. Я уверен^ что он не попадет больше ни в одного зайца. Мы не думаем ни о каких правилах стрельбы, просто стреляем – и попадаем. Точно так же обстоит и с рыбной ловлей. Мы ловили массу рыбы, только не по спортивным правилам. Впрочем, я хотел бы посмотреть как спортсмен-рыболов справился бы с рыболовными принадлежностями Хейки. У меня жердь чуть не вырвало из рук. Она не гнулась, леску заело, а ролика на ней вообще не было.

Несмотря на это, мне удалось завести лосося в одну мелкую бухточку и подтянуть к берегу. Конечно, при этом я весь промок и перепачкался, потому что поединок длился почти полчаса. Но это ничего не значит, потому что сырость мне никогда не была страшна. Зато я был доволен, что поймал такого лосося. Продев палку под жабры, я взвалил его на спину и отправился домой. Хейка не удивился, не похвалил меня и воспринял как нечто само собой разумеющееся, что человек пришел с лососем. Если бы я ничего не принес, он тоже не удивился бы. В подобных случаях человек Хейкиного склада не проронит ни слова.

ТЕПЕРЬ НЕЧЕГО БОЛЬШЕ РАССКАЗЫВАТЬ

На следующее утро прибыл Микко, зять Хейки, хороший парень и дельный поселенец. Он приехал за рыбой на двуколке. На плечах у него была желтая накидка, потому что еще шел дождь, под ней синяя куртка и на ногах высокие финские сапоги. Его лошадь была среднего роста, обыкновенный деревенский конь, не требующий большого ухода.

– Что нового? – спросили мы после первых коротких приветствий.

– Затяжной дождь,– отрезал он.

Неужели дождь действительно затянется на недели? Это меня не устраивало, потому что в плохую погоду я предпочитал искать убежище в доме, чтобы обрабатывать собранный материал.

Хейка вынимал сети. Я был вместе с ним и медленно греб, в то время как Хейка бросал в лодку сети и рыбу. Рыбы набралось множество, преимущественно форели, которая главным образом и интересовала его.

– Не принести ли нам жертву? – подтрунивал я над Хейкой.

– Сегодня нет, Эрих, потому что погода для нас не опасна,– ответил он смеясь.

– Мы можем перевернуться, подплывая к берегу.

– Не по моей вине. Но если это для тебя важно и ты хочешь заснять на кинопленку, давай пожертвуем твоего лосося.

С этим я не был согласен, а потому жертвоприношение не состоялось.

Несмотря на это, мы возвратились благополучно, хотя и изрядно промокли.

– Пойдем с Микко домой? – спросил Хейка, высказывая вместе с тем и мои мысли.– Как только станет лучше, мы сможем вновь отправиться в тундури, чтобы тебе начать киносъемки.

Хейка был добрейшим человеком, отказавшимся от работы и заработка, чтобы помочь мне. От меня он получал немного, потому что не хотел ничего брать.

Как только чужой человек перестает быть чужим среди этих людей, он может получить от них все. Даже для научной работы находится у них полное понимание, и многие ученые уже пользовались их бескорыстной и дельной помощью. Лишь изредка случалось, что они видели во мне иностранца и за все требовали двойную цену; тогда даже за хлеб и сливочное масло я должен был платить дороже. Когда мы в жестокую стужу ездили на оленях и вынуждены были ночевать в разных местах, часто люди почти с обидой отказывались от платы, а на государственных постоялых дворах за ужин, ночлег и завтрак мы платили в переводе на немецкие деньги всего около одной марки. Мы считались проезжими местными жителями. С мотоциклом дело выглядело иначе. Тарахтящий на мотоцикле турист приносит доход. Но и в этом случае цены не были чрезмерно высокими.

Микко тоже видел во мне друга, с которого нельзя драть шкуру. Поездка с ним мне ничего не стоила и так как он узнал от Хейки о цели моей поездки, то решил вместе со мной сходить к одному настоящему охот-нику на медведей, у которого я смогу фотографировать этих зверей на кинопленку, как кошек дома. Ему доставляло удовольствие предпринять со мной небольшую прогулку.

Вечером мы заперли избушку, натянули повыше голенища сапог и пошли следом за лошадью, которая и без вожжей находила дорогу домой.

У «СТАРОГО» МЕДВЕЖАТНИКА

Чтобы пройти немного лесом, нам не нужна была солнечная погода. Микко даже был рад дождю, потому что во время дождя он все равно не мог работать в поле и из-за «маленькой прогулки» не терял времени. Хейка не хотел идти с нами. Мы простились с ним коротко и сердечно, как принято у северян.

– Прощай, Хейка, и спасибо за компанию!

– Счастливого пути, Эрих, спасибо за то же самое!

Мы разошлись не оглядываясь.

Сначала ехали на почтовой автомашине. Иногда на этой машине едут только для того, чтобы навестить соседа, потому что это все-таки двадцать километров. Здесь почтовая машина – исключительно удобное и дешевое средство сообщения. Мы проехали восемьдесят километров.

Если в Германии проедешь восемьдесят километров, то минуешь несколько городов и много деревень, в то время как здесь попадается лишь несколько поселков, в которых от двух до десяти домов, а иногда просто две или три избушки. Когда поселенец говорит, что его сосед болен, то он имеет в виду человека, живущего от него в пятидесяти километрах. За покупками нам с женой приходилось бегать за шестьдесят километров, что составляет сто двадцать километров туда и обратно. Мы считали это вполне нормальным.

– Где живет этот старый медвежатник? – спросил я Микко.

– Совсем недалеко,– ответил он,– должно быть, километров восемьдесят на автобусе и километров сорок в лес.

Да, это было не особенно далеко.

Мы шли налегке и несли лишь один рюкзак, оставив все остальное в доме Микко, Так было идти чудес-но, тем более что Микко был внимателен ко мне – медленно ходящему «городскому человеку». По его подсчетам мы проходили «всего лишь» по шести километров в час. Я не постеснялся объявить этот шаг достаточно быстрым.

– Скажи-ка, Микко, как это ты так быстро бегаешь?– спросил я, в то время как мы шли по лесу и выбирали места, где лес был реже.

– Так,– ответил он и помчался.

– Я совсем не хотел это видеть! – крикнул я вдогонку.– Как это тебе удается, хочу я знать.– Но он не мог мне объяснить, потому что такая способность у него была врожденной. Сто раз я принимался изучать движения ног местных ходоков и всегда безрезультатно.

Дождь стихал, но воздух между деревьями был сырой и холодный. Лесная почва, напоенная водой, местами заросла мхом и была мягка, как бархат. В это время потемнело – так бывает в дождливые дни, несмотря на разгар лета. Сова прилетела, шурша в вершинах деревьев, уселась на сук и так протяжно завопила, что стало жутко, а другие птицы смолкли. Сова – владычица своей округи, ее крик нагоняет трепет на всю мелкую дичь. Свет ее не беспокоит, потому что среди лета она не может ждать темных ночей.

– Тебе уже приходилось охотиться на медведей? – спросил я Микко, усердно шагая и время от времени отмахиваясь от комаров.

– С дробовиком? Лучшего нет у меня. Нет, они мне не попадаются.

Этот Микко не любит многословия, его фразы были кратки, но метки. Он был так занят своей работой, что не находил времени для разговоров. Впрочем, с кем ему было разговаривать, когда он один работал в поле или мастерил сарай?

– Тогда ты и медведицу тоже не видел?

– Ее-то уж, конечно, нет.

– А Марбу?

– Того один раз, но только совсем маленького.

– Когда он был еще малыш и бегал за матерью?

– Нет, просто с большого расстояния. Лошадь у меня тогда понесла.

– О, а ты за ней!

– Впереди же было нельзя.

Микко посмотрел на меня и ухмыльнулся.

Мне очень хотелось узнать, как вел себя Марбу при приближении лошади, но я побоялся второй осечки и решил прекратить разговор.

Микко не возражал.

Когда мы через некоторое время остановились на отдых, развели костер и сварили кофе, над нами свисали длинные темные лишайники. Я посмотрел вверх, подперев рукой подбородок, и сказал:

– Знаешь, Микко, я решил переучиваться.

– Гм?– буркнул он вопросительно.

– Я заброшу свою профессию и займусь изготовлением лезвий для безопасных бритв.

– Почему? – спросил он кратко.

– Посмотри-ка наверх, сколько там бород!

Сначала он не понял, потом смеялся от души, смеялся так, что у него выступили слезы из глаз. После он всюду рассказывал о моей шутке.

Этим суровым парням можно позавидовать. В них много ребячьего. Они просты и бесхитростны, молчат иногда часами и принимают шутку за чистую монету или находят смешное там, где мы не могли бы засмеяться при всем желании. Я нахожу этих людей великолепными.

После того как мы пробежали тридцать километров, я спросил имя охотника на медведей. Вихерлуото была его фамилия, а имя Каарло. По-шведски он якобы не понимал. Я представил себе древнего бородатого старика со спутанными кудрявыми волосами и дубленой кожей, который весь век прожил в поросшей травой торфяной лачуге и стрелял все подряд, чтобы прожить как можно дешевле. Несмотря на многолетнюю жизнь в глуши, мне еще не приходилось видеть настоящего медвежатника.

С нетерпением ожидал я встречи. А она состоялась быстрее, чем я предполагал. Неожиданно впереди залаяла собака и послышался голос, успокаивающий ее. Вслед за тем перед нами появился высокий, статный мужчина, чисто выбритое лицо которого плохо гармонировало с суровой окружающей обстановкой. На нем были финские сапоги с подвернутыми голенищами, длинные брюки, потертый кожаный жилет и широкополая шляпа.

– Привет, Каарло! – крикнул Микко издалека.

– Привет вам обоим! – возвратилось к нам.

Мы поздоровались и коротко представились. Он слышал обо мне и обращался ко мне по-шведски. Я нашел его чрезвычайно любезным.

– Что привело вас в эту забытую богом местность?– осведомился он, когда мы более медленно, чем прежде, шли по лесу. Я сказал, что хотел навестить его. Он обрадовался, потому что к нему редко кто приходил, и, конечно, произнес в ответ: «Добро пожаловать!».

Этот Каарло – я тоже должен был его звать так – был совсем не оторванный от мира поселенец, а инженер, который из-за болезни легких искал лесного уединения, чтобы поправить здоровье.

– Здесь я действительно выздоравливаю, никого не подвергаю опасности заразиться, приношу к тому же пользу охотой, не нуждаюсь в пособии ни для себя, ни для семьи. Разве я выгляжу больным? Через два года я снова буду строить под землей.

– Ваша семья живет в городе?

– Конечно. Что им здесь делать? Этот лес ни к чему женщине с детьми школьного возраста.

Он жил в бревенчатой избушке с медвежьей шкурой, растянутой на передней стене, мехом внутрь. Когда я удивился размеру когтей, он подвел меня к задней стене, где сушилась вторая шкура. Здесь я увидел еще большие когти.

– Вы, вероятно, стреляете медведей как по конвейеру? – спросил я пораженный.

– О нет, лишь изредка,– ответил он смеясь.– Теперь их не так уж много, чтобы я мог стрелять их длительное время.

После того как мы поели, уселись к камельку и закурили, я попросил его рассказать об охоте. Он не знал, о чем говорить.

Нет, действительной опасности он еще ни разу не подвергался, утверждал он. «Только один раз я попал неудачно, после этого получилась осечка и пришлось взяться за топор. Но тогда мне стало очень жалко зверя».

Это было все – и на доме висят две медвежьих шкуры!

– Нет ли поблизости еще медведя? – осведомился я.

– Этого нельзя знать точно, однако я думаю, что нет. Медведь пуглив и избегает мест, где его преследуют. В ближайших окрестностях я не рассчитываю на медведей.

– Слышали вы что-нибудь о Марбу и медведице, что бродили вокруг Хейкиной избушки?

– Конечно, я знаю об этом. С Марбу получилась такая беда, но Хейка убьет медведицу.

– Вы уступаете ему?

– Собственно, каждый обязан предоставить ее ему, потому что он был привязан к Марбу. Я не убью ее ни в коем случае.

Мы провели очень приятный вечер у Каарло, сидели до поздней ночи у очага, пили домашнее пиво и ели копченую медвежатину. Мне пришлось рассказывать о своей жизни, которая показалась ему необычайной и даже полной приключений. Как быстро изменяются понятия! Мне его жизнь казалась полной приключений, а он считал ее чертовски прозаичной.

Его избушка стояла, конечно, у озера, так что бесконечный лес не действовал угнетающе. Широкая водная гладь ослабляла темноту и приносила много света в этот уединенный уголок. Жизнь в лесу без озера и без тундры я не могу себе представить. Прежде всего ни один человек не продержится там долго из-за комаров. Каарло подобрал себе исключительно удобное место. Он построил избушку на вдающемся в озеро мысу, где из-за постоянного легкого ветерка меньше досаждали комары и был хороший обзор через озеро.

Когда мы на следующий день расставались с ним, он втиснул нам в руки большой кусок копченой медвежатины, и просил как можно быстрей приходить опять.

– Но не позже чем через два года,– добавил он улыбаясь,– или потом в Хельсинки!

– Всего хорошего, Каарло!

После этого мы снова сидели в автобусе, тряслись по бесконечной дороге и подпрыгивали на сиденьях,

– Прощай, Микко!

– Спасибо за прогулку, Эрих!

Мы расстались хорошими друзьями.

И вот все они остались позади: Хейка, Микко и Каарло, жены поселенцев и их дети. Моя жизнь склады-вается из постоянных приездов и отъездов, встреч и расставаний. Другой жизни я не знал.

В то время когда автобус мчал меня на север, я достал карту и стал искать дорогу на запад, чтобы побывать в другом месте, где жили саами, песен которых я еще не знал. Там меня опять ждала тундури, такая же жизнь, такие же люди, такие же звери. Лишь бы не было таких же проклятых комаров! Но тогда бы не было ржанок, певчих птиц и многих других пернатых друзей, которые только из-за них прилетают в тундру. Стало быть, и комары незаменимые гости великой тундури.

Время в глуши проходит быстро. Каждый занимается своим делом: обрабатывает землю, отвоевывает у суровой природы ее сокровища, добывает металлы, охотится и ловит рыбу, оттесняет своими руками Субарктику и Арктику, и поселки возникают там, где прежде была глушь. Время не стоит неподвижно!

Однажды я получил письмо, обрадовался ему и вскрыл. Написано оно было тяжелым, неуклюжим, но твердым почерком.

Да, теперь в хлеву у Микко стояла еще одна – вторая корова, опять родился мальчик и все дела шли хорошо.

Медведица снова появилась. А Хейка? Нет, его уже больше не было.