Текст книги "Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени"

Автор книги: Николай Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

3. все проблемы – одним махом

Как-то в РТУ ВМФ прибыл командир Аналитического центра Прохоров Марат Иванович. Как всегда он зашел в рабочее помещение шестого отдела для беседы с начальником отдела Черненко Эдуардом Петровичем. Поздоровавшись за руку со всеми офицерами отдела, в том числе и со мной, Прохоров задержался у моего стола и торжественно заявил, что из тех двух домов, которые подлежат сдаче в эксплуатацию в мае 1982 года, жилищная комиссия части выделила мне трехкомнатную квартиру. Новость, которую я долго желал, как верх моих жилищных устремлений, была неожиданной и повергла меня в легкий шок. Она мне была неприятна, потому что требовала признания, что я самостоятельно решил жилищную проблему и не нуждаюсь в командирской помощи и заботе. Я нисколько не сомневался, что командир части Прохоров проявил немало настойчивости, чтобы преодолеть сопротивление подручных Вдовиченко и настоять на выделении моей семье трехкомнатной квартиры. Он был порядочным человеком и единственным офицером Аналитического центра, кто высоко ценил результаты моей работы.

Мне было не по себе от того, что я занимался квартирой втайне от командира. Но иначе и быть не могло. По простоте душевной эту тайну от него выведал бы Вдовиченко и мог бы легко поломать мои планы. Коварства в нем хватало с избытком, чтобы подбросить какую-нибудь гадость и оставить меня в своем подчинении. Я чувствовал себя так, что будто в чем-то виноват перед Прохоровым. Но надо было отвечать командиру и отвечать правду. Я ответил, что купил в Москве кооперативную квартиру, потерял статус бесквартирного офицера и по закону не могу претендовать на получение жилья в городке Дуброво. Поблагодарив начальника за заботу обо мне, я отказался от выделенной квартиры и попросил распределить её бесквартирным очередникам нашей части. После таких слов пришла очередь впасть в шок моему командиру Прохорову.

Он не только не ожидал от меня такой «прыти», но и считал невозможным честным путем получить кооперативную квартиру в Москве без помощи и без ведома командования части. Пришлось мягко разъяснить моему командиру, что я действовал строго по закону бесквартирного офицера, прослужившего на атомной подводной лодке более пяти лет, и это право предоставлено мне Совместным Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В подробности, как я писал обращение и кто его подписывал, я не вдавался, чтобы «не подводить» присутствующего при этом разговоре начальника отдела Черненко Эдуарда Петровича. Ведь Черненко и помог мне получить подписи начальника РТУ ВМФ и заместителя Главкома, адмирала, Героя Советского Союза и члена Моссовета Павла Григорьевича Котова. Черненко не нашел нужным информировать моего командира части Прохорова о том, что я принимаю меры, чтобы купить в Москве кооперативную квартиру. Он был не только умным человеком, но и моим стратегическим помощником.

Ему нужен был штатный офицер, и я подходил по всем деловым параметрам к этой работе. Но принять меня, не имеющего академического военного образования, в штат РТУ ВМФ Черненко мог только приказом Главкома ВМФ, при наличии жилья и московской прописки. И при этом моем разговоре с командиром Черненко тактично молчал, делая вид, что я решал проблему жилья без его участия. Прохоров успокоился лишь тогда, когда окончательно понял, что в моих действиях по приобретению кооперативного жилья нет никакого криминала. Когда он вернулся в Дуброво и сообщил Вдовиченко, что Мальцев приобрел в Москве кооперативную квартиру и отказался от трехкомнатной квартиры в городке Дуброво, то это сообщение привело в шок и ярость Вдовиченко и его сторонников. Чуть ли не на следующий день в РТУ ВМФ приехал Валера Двораковский и, отведя меня в «курилку», по секрету сообщил, что офицеры части готовят коллективную жалобу о том, что я якобы незаконно приобрел в Москве кооперативную квартиру.

Я открыто рассмеялся этой явной лжи, и в свою очередь разъяснил Двораковскому полную законность моих действий. А затем добавил, что офицеры части должны не злорадствовать и писать жалобы, а радоваться, что у них появилась дополнительная трехкомнатная квартира для удовлетворения жилищных проблем бесквартирных очередников части. С таким же нелепым «секретом», что офицеры Аналитического центра пишут на меня жалобу в военную прокуратуру, приезжал ко мне и мой бывший начальник РТС Валерий Степанович Шадрин. Пришлось повторить, что мне не страшны никакие жалобы и доносы, потому что я действую по закону и нахожусь под правовой защитой Совместного Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Кооперативная квартира в Москве – это не преступление, а дорогой подарок от государства за мои 11 лет службы на атомной подводной лодке Северного флота. Пришлось напомнить Валере, что он отказался идти в первую же «автономку», а я прошел все до одной «автономки» со своим экипажем, да ещё прихватил две автономки с чужими экипажами.

Если суммировать, то за 11 лет я чуть ли не три года провел в подводном положении и за это время пятикратно обогнул земной шар. Это моя гордость, и эта гордость останется со мной до конца моей жизни. Пришлось и Валере Шадрину замолчать и прекратить меня шантажировать угрозой жалоб и кляуз. Не знаю, писал ли кто реальную жалобу или кляузу в прокуратуру, по крайней мере, меня никто и никогда не вызывал и не допрашивал, каким способом мне удалось приобрести в Москве кооперативную квартиру, не имея предварительной московской прописки и числясь штатным офицером той части, которая располагается в подмосковном военном городке Дуброво. Не последней оказалась и моя встреча с Валерой Довораковским. Когда я окончательно поселился в трехкомнатной кооперативной квартире на улице Кировоградской в «Чертаново-Южное», Валера Двораковский приехал ко мне в гости.

Он объяснил, что его мать работает директором магазина по продаже мехов в городе Баку и имеет денежные средства, чтобы оплатить мои услуги в трехкратном размере стоимости московской кооперативной квартиры, если я помогу Валере оформить такую же прописку, и оформить в собственность московскую кооперативную квартиру. Моя трехкомнатная кооперативная квартира в советское время оценивалась в 13 с половиной тысяч рублей. Двораковский фактически предложил мне взятку в 40 тысяч рублей. Колоссальные деньги. Я, естественно, отказался от такой крупной взятки, потому что идти на подлог и обман, представляя Двораковского офицером, прослужившем на атомных лодках более пяти лет, не мог, даже если бы мне предложили миллион рублей или даже миллион долларов. После этого мы с Двораковским практически не встречались. Но я не думаю, что он закончил службу в Аналитическом центре и живет в городке Дуброво. Такие люди всегда находят то, что ищут. Тот же мой бывший начальник РТС Валера Шадрин вскоре перебрался военпредом в славный город Киев, получил там квартиру и ушел на заслуженную пенсию законным жителем столицы Украины.

Кстати говоря, я благодарен и Валере Шадрину за то что он струсил и в 1970 году освободил должность начальника РТС первого экипажа РПК СН «К-423». И я мгновенно взлетел от первичной должности на интересную и творческую службу начальника РТС. Если бы этого не произошло, то я так и остался на несколько лет на первичной должности командира группы. Мог и спиться от безделья, как спивались многие офицеры-подводники, не имея перспектив роста. Беседа с командиром Прохоровым и шантажи с кляузами и жалобами происходили в апреле 1982 года. А уже в первых числах мая я получил не только ордер, но и московскую прописку. Помню, одним прозрачным майским утром я принес в управление эту невзрачную справку о моей московской прописке и молча положил на стол Черненко.

Шеф переложил её без всяких комментариев в свою папку «На доклад», а уже через неделю он объявил мне, что приказом Главнокомандующего ВМФ я поставлен на штат офицера шестого отдела Радиотехнического управления Военно-Морского флота. Ещё через неделю, в том же месяце мае 1982 года, приказом Главкома ВМФ мне было присвоено очередное воинское звание «капитан 2-го ранга». Так, одновременно с московским жильем и пропиской, я получил возможность осуществить свою мечту и стать законным штатным офицером РТУ ВМФ, получить очередное воинское звание, а главное вырваться из цепких и коварных «лап» Вдовиченко, который наверняка нашел бы причину и перевел меня со штата заместителя начальника оперативного отдела Аналитического центра на штат рядового оператора. По факту я не исполнял обязанности заместителя начальника оперативного отдела и даже не писал рапорта о приеме дел и обязанностей.

Конечно, такому удачному взлету моего служебного положения и получения московской кооперативной квартиры, способствовали многие случайные обстоятельства, начиная от золотой медали, одиннадцати лет службы на атомной подводной лодке и заканчивая быстрой адаптацией к функциональным обязанностям нештатного офицера РТУ ВМФ. Однако наиболее важным в этой цепи случайностей оказался дружеский совет Андрея Александровича Луцука. Во время застолья 6 или 7 ноября 1981 года, он изложил свой план, а ровно через полгода я блестяще реализовал этот план в рамках советских законов и стал москвичом, капитанам 2 ранга и штатным офицером Центрального аппарата ВМФ. Я лишь добавлю, что Андрей не закончил свою карьеру на должности старшого офицера-оператора Оперативного управления Главного штаба ВМФ. Видимо Лиля подговорила его продолжить образование, чтобы закончить службу в адмиральской должности. Насколько знаю, в Академию Генерального штаба принимают без экзаменов. Там важна письменная рекомендация высокопоставленного начальника.

По рекомендации Первого Заместителя Главкома ВМФ адмирала флота Смирнова Андрей был принят в Академию Генерального штаба и успешно её закончил. И опять он не искал теплых должностей в Москве, а хотел получить назначение на должность начальника атомного полигона на заполярном острове Новая Земля. Если бы это осуществилось, то Андрей обязательно закончил службу в должности адмирала. Но к этому времени, в 1989—91 годах, финансирование Вооруженных Сил резко сократилось. Из-за предательской политики Горбачева страна трещала по швам, как прогнившее одеяло. Видимо, атомный полигон на Новой Земле был ликвидирован, и Андрей получил назначение на адмиральскую должность начальника сил береговой охраны Северного флота. Должность-то была адмиральская, но настолько «собачья», что на ней ни один офицер не становился адмиралом.

Понаслышке, там только боевых кораблей «тюлькина» флота насчитывалось более 300 единиц. Обеспечить боеготовность и дисциплину на такой армаде было невозможно даже гениальному полководцу. Пережив массу стрессовых ситуаций и истратив резерв жизненного ресурса на поддержание боеготовности вверенных кораблей и собственного имиджа, Андрей, наконец, смирился с непреодолимыми обстоятельствами судьбы. Он добровольно отказался от «собачьей» адмиральской должности и перешел на должность преподавателя Академии

Генштаба, с тем же потолком по воинскому званию «капитан 1-го ранга». Выслужив положенные годы, Андрей, со всеми почестями так и был отправлен в запас в звании капитана 1-го ранга. Я отдаю должное мужеству, духовной стойкости и жизненной целеустремленности Андрея, который после окончания высшего Военно-морского училища отважился закончить академию ВМФ и академию Генштаба.

Лишь военный человек и профессиональный офицер может оценить, сколько жизненных сил и труда отнимает процесс поступления и успешной учебы во всех трех вышеназванных военных учебных заведениях. Чтобы вы поняли меня, изложу свои воспоминания об учебе в военном училище.

Глава V
Военная альма-матер

1. встреча третьего факультета выпускников 1969 года

Эти воспоминания предусматривались по замыслу моего сюжета. Но в мае 2014 года, когда я уже вовсю работал над книгой, мне позвонил из Питера сокурсник по училищу Володя Прудников и сообщил, что в честь сорокапятилетнего юбилея окончания училища, впервые за все это время, выпускники трех взводов третьего факультета решили встретиться 31 мая в 12 часов у входа или КПП училища и провести экскурсию по училищу, а затем отметить нашу встречу в каком-нибудь ресторане. К этому времени я написал и издал десять философских книг и решил ехать из Москвы в Питер на машине, чтобы подарить хотя бы по одному экземпляру книг всем моим бывшим сокурсникам. Что тут скажешь? У каждого автора его книги – это его творческий труд и его гордость. Как же я мог не поделиться этой гордостью и результатом творческого труда со своими сокурсниками? Огорчения начались с трассы Москва – Питер. Я думал, что пока я писал книги и никуда не ездил, эту парадную трассу, соединяющую две столицы Российского государства, расширят и приведут к европейскому стандарту. Ничуть не бывало!

Дорога, особенно в её срединной части, покрыта ухабами и колдобинами, а две полосы движения эпизодически переходят в одну полосу и принуждают водителя к непрерывным резким разгонам, обгонам и торможениям. В моем 71-летнем возрасте эти 750 километров вымотали меня до предела. На узких местах встречались пробки, в которых я провел примерно два часа времени. Я ехал по трассе около 12 часов, хотя на обгонах разгонялся до скорости 160 километров в час, а на двухполосных участках, пренебрегая всеми правилами и ограничительными дорожными знаками, ехал со скоростью около 110–120 километров в час. Приехал я в гостиницу «Самсон» города Петродворца больным и измученным, ровно за сутки до назначенной встречи. Если бы в моей машине не было навигатора, то я бы искал Петродворец и гостиницу методом опроса прохожих и водителей. На это мне потребовалось бы часа два дополнительного времени, много нервов и опасных маневров. Навигатор спас меня от этих опасностей, а кольцевая дорога вокруг Питера произвела самое приятное впечатление и за 25–30 минут привела меня с московской трассы в точку моего назначения.

Отдохнув в гостинице, которая расположена в 300 метрах от проходной училища, утром я перегнал машину с книгами к самой проходной и снова ушел в гостиницу, чтобы позавтракать и приготовиться к единственной и, видимо, последней встрече со своими однокашниками. За 15 минут до встречи я подошел к проходной и обнаружил человек двадцать пожилых мужчин. Среди них было несколько таких же пожилых женщин. Как я вскоре понял, некоторые мои однокашники пришли с женами. Что же с нами сделало время за сорок пять лет, пока мы не видели друг друга! Я быстро угадал только Володю Прудникова по его специфическому росту около двух метров. Остальные пожилые люди были мне не известны. Повстречай я их где-нибудь в уличной толпе, никогда бы не признал своих однокурсников.

Используя момент общего сбора, ещё до входа в училище, я громко объявил, что являюсь бывшим курсантом Николаем Мальцевым, открыл багажник и стал раздавать книги всем желающим. Прежде чем подписать очередную книгу, я уточнял имя и фамилию подошедшего ко мне сокурсника. Это вызывало их явное недовольство. Володя Минаков из первого взвода даже возмущенно крикнул: «Ты что, не помнишь Батю»? Батю я помнил, вот только не опознал сразу в стоящем передо мной солидном и волевом пожилом человеке того молодого Владимира Минакова, который был известен всем однокурсникам третьего факультета под кличкой «Батя». Зачем же возмущаться? Да и мне от этой процедуры распознавания становилось тягостно и неприятно. Хотелось поскорее закончить раздачу книг. Становилось очевидно, что кроме меня самого никому это не интересно. Видимый интерес к моим книгам проявил только мой однокурсник по второму взводу Лев Ратнер. Я объяснил ему, что комплект книг я собираюсь подарить училищной библиотеке, а все оставшиеся книги передам ему в подарок.

Моя просьба представляться, чтобы сделать правильную дарственную запись в книге, вызвала легкий шок и молчаливую обиду. Но без такого представления я не мог совмещать образ молодых людей, полных сил и энергии, какими мы были в 1969 году, с теми пожилыми и усталыми стариками, которыми мы стали к концу мая 2014 года. По плану предусматривалось посещение внутренней территории училища и некоторых аудиторий, где нам читали общие лекции. А затем все желающие приглашались в кафе на обед с выпивкой. Я сразу же отказался от посещения кафе, объяснив свой отказ тем, что я за рулем и сразу еду в Москву. Такой решительный отказ объяснялся тем, что уже 14 лет я не употребляю спиртное. Но главное не в этом, а в том, что мне, будучи трезвым, всегда было неприятно общаться даже с близкими подвыпившими друзьями. Когда сам пьян, то я даже не замечаю нетрезвость своего собеседника, а когда я трезв, а мой собеседник «принял на грудь», то мне приходится совершать над собой насилие, чтобы поддерживать общение. Какой есть – уже в 71 год меня не переделать.

Я не сразу почувствовал, что мой отказ от совместного обеда в кафе, а также просьба представляться при подписи книги вызвали всеобщее молчаливое неодобрение. Как бы между мной и моими однокурсниками пробежала невидимая черная кошка. Уверен, что не объяви я громогласно свое имя и фамилию, меня вряд ли признали процентов 90 моих бывших сокурсников. Я помог сокурсникам себя угадать, а вот мои вопросы об их имени и фамилии казались им оскорбительными. Да, если бы мы испытывали настоящую ностальгию по прошлому, или крепкую мужскую дружбу, то встречались хотя бы один раз в пять лет. Тогда бы мы легко узнавали друг друга, и не получилось бы такого казуса, что я всех забыл, а меня все помнят. Таких общих встреч не было сорок пять лет, и мы потеряли все то общее, что нас связывало за пять лет обучения в училище. А ведь когда-то мы не только сидели на одних и тех же лекциях, совместно делали утреннюю физзарядку, ходили единым строем на вечерних прогулках, но и спали в одном помещении. Но это было слишком давно, и как будто не с нами. Время нас навсегда разъединило и сделало практически малознакомыми пожилыми людьми, имеющими мало общего в нашей сегодняшней жизни. Скомкав процесс раздачи книг, я закрыл багажник, и мы отправились на территорию училища.

Шпиль над центральным парадным входом в училище, настолько обветшал, что с него осыпалась штукатурка, местами с основания шпиля «выползли» половинки кирпичей, и создавалось впечатление, что он уже накренился и вот-вот рухнет на плац училища. Разметка на плацу, определяющая порядок построения рот, местами облезла и, видимо, не обновлялась несколько лет. Мы как-то в спешке сделали несколько совместных снимков перед центральным входом, а потом разбились на три взвода и произвели ряд снимков отдельно по каждому взводу. Когда делали общий снимок, я отдал свой смартфон одной из женщин, чтобы она помогла зафиксировать моих однокашников на моем смартфоне. По неопытности она увела кадр вправо, и левая сторона оказалась чуть обрезана. На этом обрезанном снимке я насчитал вместе с собой 16 человек. Один или два однокурсника сами фотографировали и потому на общую фотографию не попали.

Простая арифметика показывает, что из 60 выпускников на встрече присутствовало не более 20 однокурсников. Из двадцати выпускников моего второго взвода военных инженеров по вычислительной технике фотографироваться вышли лишь четыре пожилых человека преклонного возраста: Володя Прудников, Александр Вдовин, я и Лев Ратнер. Собирались придти, но неожиданно заболели Саша Можаев и Леонид Сергеев. Третий взвод военных инженеров-программистов я успел снять на смартфон самостоятельно. На моем снимке зафиксировано 7 человек из выпускников третьего взвода. Первый взвод военных инженеров-телеметристов так быстро сфотографировался, что я не успел среагировать. Кто-то меня отвлек разговором, а когда я освободился, они уже разошлись. У меня и сейчас не исчезает впечатление, что мы все куда-то очень спешили, и собрались один раз за 45 лет, чтобы тут же побыстрее попасть в кафе, глотнуть спиртное и разбежаться. Вполне возможно, что такая скомканность и спешка произошла по причине болезни Леонида Сергеева. Он работал последние годы перед выходом на пенсию в нашем училище преподавателем и должен был стать нашим гидом. Но он заболел, и все планы оказались скомканы и нарушены.

Когда мы уже закончили фотографирование и собирались войти через центральный вход внутрь училища, оттуда неожиданно вышел ещё один мой однокурсник по второму взводу, друг и товарищ Юра Кривошеев. Так что на встрече нас, представителей второго взвода, было не четверо, а пятеро. Как он туда попал и почему не принимал участия в фотографировании, для меня осталось загадкой. Я первым подбежал к нему, обнял и расцеловал, называя его по имени. Юру я узнал немедленно, потому что мы встречались лет десять тому назад у меня на подмосковной даче и в моей московской квартире. Лишь по прибытии в Москву, по звонку его супруги Евгении моей жене Валентине, я с удивлением узнал, что Юра-то как раз и не угадал меня. Видимо, сидячий образ жизни за клавишами компьютера очень сильно повлиял на мой внешний облик. Если Юра не угадал во мне Николая Мальцева, то как же могли угадать другие однокурсники, с которыми я не виделся 45 лет со дня выпуска из училища? Вместе с Юрой я и другие однокурсники через центральный вход зашли внутрь здания, где на первом этаже налево располагалось помещение дежурного по училищу и библиотека секретной документации, а направо – обычная библиотека художественной литературы.

Широкая лестница вела на второй этаж, с крытыми коридорами в обе стороны, которые позволяли курсантам в плохую погоду перемещаться между аудиториями и помещениями училища, не выходя на улицу. Однокашники пошли на второй этаж. Я задержался, так как навстречу мне вышел пожилой человек, который представился дежурным по секретной библиотеке. Я сразу же попросил его принять от меня на временное хранение мои десять томов философских книг, а в рабочий день передать их от меня в дар училищной библиотеке художественной литературы. Мой собеседник принял это предложение, и я быстрым шагом пошел к проходной, чтобы захватить заранее заготовленный пакет с книгами и передать его дежурному «секретчику». Со мной пошел мой однокурсник Лев Ратнер. Он единственный проявил интерес к моим книгам и выразил желание забрать себе и другие тома моих философских произведений. Подойдя к машине, я отдал ему три или четыре тома работ, изданных в период от 2009 до 2014 года.

Я бы передал ему и все десять томов, но не рассчитал, что кто-то из сокурсников проявит интерес ко всему моему философскому творчеству. В остатке оказались только три или четыре книги. Лев Ратнер положил их в пакет, попрощался со мной и, не возвращаясь в училище, пошагал в сторону центрального проспекта города Петродворца, не ожидая тех однокурсников, которые ещё находились на территории училища. Возможно, он знал, где располагается это кафе, в котором назначена общая встреча, а возможно, просто ушел к автобусной остановке. Я проводил взглядом прихрамывающую фигуру Льва Ратнера, ещё раз поразился тому, как безжалостно время и как коротка наша жизнь, и с тяжелым пакетом из десяти книг пошел к проходной училища. На полпути до дежурного «секретчика» все мои однокурсники вместе с женами уже шли мне навстречу. Был субботний день, и оказалось, что аудитории и даже коридоры были заперты на ключ. Не то что попасть в аудиторию, но даже погулять по коридорам было невозможно. Я очень надеялся, что до обеда в кафе и «обмывания» встречи мы все вместе посидим часа 3–4 в какой-нибудь лекционной аудитории и на трезвую голову поделимся жизненными впечатлениями.

Без такого собеседования наша беглая встреча теряла всякий смысл и превращалась из серьезного жизненного мероприятия в какой-то шутовской фарс. Увидев своих однокурсников, торопливо спешащих в строну выхода с территории училища, я понял, что никакого собеседования уже не будет. Не только взаимная любовь, но и простая мужская дружба предполагает обоюдный интерес к судьбам друг друга. Я и преодолел эти 750 километров не ради раздачи книг и не ради того, чтобы вместе сфотографироваться, а чтобы услышать жизненные истории моих однокурсников. На деле оказалось, что за сорок пять лет мы настолько замкнулись в себе и очерствели, что большинство из нас и не желали делиться с однокурсниками своими проблемами, перипетиями судьбы, радостями побед и горечью поражений. Все мы прошли трудный путь флотских офицеров и пережили ужасную катастрофу развала СССР и смену эпох. Кому-кому, а нашему поколению есть что рассказать и друг другу, и следующему поколению. Но видимо, эти смены эпох и удары судьбы и сделали моих сокурсников черствыми и замкнутыми даже по отношению к своим бывшим сокурсникам.

Минут 5—10 я потерял на то, чтобы передать пакет с книгами дежурному «секретчику». Затем я проследовал к проходной, надеясь застать там моих однокурсников. Увы, улица была по субботнему пустынна. Даже припаркованных автомобилей не было. Лишь мой автомобиль одиноко стоял у проходной, отступив на полметра от кованой ограды училища. Где располагается это снятое кафе, я не знал, да и заранее отказался от совместного обеда. С непередаваемой тоской и в то же время с облегчением, как будто я выполнил какую-то важную жизненную миссию, я сел в автомобиль, настроил навигатор, включил мотор и поехал по указаниям навигатора. Впереди меня ждали 750 километров дороги Петергоф– Санкт-Петербург – Москва. Так грустно и безрадостно лично для меня закончилась наша первая и, наверное, последняя встреча выпускников 1969 года третьего факультета ВВМУРЭ им. А.С. Попова.

За других однокурсников, которые ушли в кафе, сказать ничего не могу. Может быть, выпив, они сгруппировались по курсантским дружеским группам и полностью излили свои души в дружеских беседах? Вполне может быть, что для них такая встреча принесла радость и облегчение. Дай-то Бог! Для меня же эта встреча оказалась пилюлей горечи и ещё раз напомнила, как быстро и неумолимо время отнимает у нас остаток сил и энергии, и как мало осталось резерва времени, чтобы высказать до конца свои философские мысли и воспоминания о прошлом. Мне-то проще. О своей жизни я рассказываю в своих книгах. Я пишу их не столько для читателей, сколько для того, чтобы излить свои мысли и облегчить душу от накопленных научно-религиозных знаний и жизненного опыта. Кое-что помню и о годах, проведенных в стенах училища. Эти воспоминания всплыли и особенно ярко проявились после скомканной и торопливой, единственной и последней встречи выпускников третьего факультета 1969 года, которая состоялась 31 мая 2014 года. О них вы прочитаете в следующей главке.