Текст книги "Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени"

Автор книги: Николай Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

2. Жертва во имя карьерного роста

А вот Андрей Луцук продолжал оставаться командиром группы, потому что его командир ракетной боевой части Жора Шевченко, хотя и получил звание капитана второго ранга, как говорится, должностной «потолок», но не собирался списываться на берег. Андрей затосковал, так как для служебной карьеры длительная задержка в первичной должности командира группы была недопустима. Тем более, что он в теории и на практике освоил ракетный комплекс до состояния тех знаний и того уровня подготовки, которые необходимы командиру БЧ-II однотипной подводной лодки. Он был готов отправиться к черту на кулички, лишь бы стать командиром ракетной боевой части. Конечно, по его личному желанию, Андрей Луцук вскоре покинул наш экипаж. Он получил назначение на должность командира ракетной части однотипной подводной лодки и отправился в дальний гарнизон Гремиха, на восточном побережье Кольского полуострова. Кто там был и служил, утверждают, что в зимнее время люди перемещаются от жилых и служебных зданий на пирсы, где стоят подводные лодки, держась за натянутые тросы.

Ветер якобы отрывает полы шинелей, а если ненароком во время пурги отпустишься от троса, то порыв ветра может унести в тундру, и тогда человек неизбежно погибнет. Сам я там не был. Подтвердить эти сведения не могу. Может быть, и приукрашивают. Но факт остается фактом, именно в эту заполярную «дыру», которая называется Гремихой, Андрей Луцук и отправился добровольно, чтобы поскорее стать командиром ракетной боевой части на атомных лодках примерно того же типа, на которых он исполнил уже два автономных плавания – сначала с экипажем Задорина, а затем и с первым «своим» экипажем, под командованием Ивана Ивановича Кочетовского, на «К-423». Скажу по совести, ради того чтобы стать начальником РТС, я бы в Гремиху добровольно не перевелся. Далее наши пути временно разошлись. Через год-два в должности начальника РТС я имел полное право и стопроцентный шанс, как золотой медалист, поступить в Ленинграде в Военно-Морскую академию.

Но мне понравилась служба в должности начальника РТС, и я этим шансом не воспользовался. Мне неоднократно предлагали стать помощником командира, а затем закончить в Ленинграде Высшие офицерские классы. После успешного окончания этих классов офицер назначался на должность старшего помощника, а сдав на самостоятельное управление кораблем, практически без помех становился командиром атомохода со штатной должностью капитан 1-го ранга. И этот путь меня не прельщал. Я упорно продолжал служить в должности начальника РТС, с высшей планкой капитан 3-го ранга. Скажу более. До капитана 3 ранга я «дорос» досрочно, как успешный начальник РТС. Выше этого «потолка», оставаясь в должности начальника РТС, прыгнуть было невозможно. Но меня это не заботило, потому что я не был по натуре службистом, готовым ради карьеры жертвовать спокойствием семьи и отказываться от тех минимальных благ, которые давала мне служба в гарнизоне Гаджиево. Я прекрасно понимал, что закончив Военно-морскую академию или Высшие офицерские курсы, я сторицей верну временно утраченные семейные блага. Но это понимание не подвигало меня на путь делания военной карьеры. Мне этого было не нужно.

И жена не толкала меня на путь карьеры или учебы. Она справедливо опасалась, что после окончания Военно-морской академии наша семья может оказаться на краю Земли. При поступлении в академию ВМФ даешь расписку, что по окончании примешь любое назначение, куда пошлет Родина. Если ты потомственный офицер, или имеешь высокопоставленных родственников, то тебя пошлют поближе, а если у тебя нет никаких связей и защитников, то могут загнать туда, куда Макар телят не гонял. Ведь на дальних постах и гарнизонах Чукотки и Камчатки тоже нужны морские офицеры с академическим образованием. А вот Андрей Луцук шел именно по этому пути служебного прагматика, впрочем в немалой степени с подачи и с подталкивания собственной жены – Лили Луцук. В Гремихе Андрей освоился как командир БЧ-II, получил звание капитана 3-го ранга, и не откладывая дело в долгий ящик, подал документы на поступление в Военно-Морскую академию в Ленинграде. О его приеме, конечно, негласно, по телефонному звонку, ходатайствовал адмирал флота Смирнов.

Кстати говоря, телефонное право существует с момента изобретения телефона во всех странах и при всех демократиях. И будет существовать всегда. Это же дикость, когда отец, родственник или близкий друг твоих родителей не будет стремиться в рамках закона оказать помощь и содействие твоей карьере. Осуждают телефонное право лишь подлецы и завистники, которые и сами по возможности пользуются этим правом. Однако ходатайство адмирала флота Смирнова не отменяло сверхнапряжение духовных сил и лихорадочную подготовку к вступительным экзаменам самого Андрея Луцука. Надо было сдать вступительные экзамены хотя бы на тройки, и Андрей сделал это. Он никогда не жаловался на трудности, но его жена Лиля часто признавалась, что она, имея высшее техническое образование, часто занималась вместе с Андреем, не давая ему покоя ни днем, ни ночью, и не давая отдыха в выходные и праздничные дни. Сейчас, задним числом, я полностью уверен, что без целеустремленной помощи Лили, без её настойчивости и полной уверенности в успехе, Андрей в одиночку никогда бы не отважился поступить и закончить Военно-морскую академию. С таким прочным тылом Андрей успешно закончил учебу в академии ВМФ и наверное, не без помощи адмирала флота Смирнова Н.И. был назначен в Москву, на должность старшего офицера Оперативного управления Главного штаба ВМФ.

Штат позволял иметь звание капитана 1-го ранга, а назначение после окончания Академии ВМФ в Москву приказом Министра обороны, позволяло через два-четыре года ожидания, получить квартиру в Москве и постоянную прописку. Когда в июле 1980 года меня прикомандировали к РТУ ВМФ, то оформили мне всеходовой пропуск, о чем я говорил выше. С этим пропуском, в звании капитана 3-го ранга, я посещал в том числе и руководство Главного штаба ВМФ и руководство оперативного управления. В оперативном управлении я случайно и встретил уже капитана 1-го ранга Андрея Луцука, который в поте лица трудился над какой-то оперативной картой. Мы оба были крайне изумлены и одновременно, рады этой случайной встрече. Если это не мистический случай, то как объяснить такую случайность? Старая дружба вспыхнула с новой силой. Мы обменялись рабочими и домашними телефонами и договорились о встрече в ближайшую субботу.

За это время, благодаря настойчивому служебному прагматизму и окончанию академии ВМФ, Андрей Луцук успел получить звание капитана 1-го ранга, а главное – получить в Москве, в районе Орехово-Борисово, двухкомнатную квартиру для себя, своей жены и дочери Ольги. Я же оставался бесквартирным капитаном 3-го ранга, но каким-то мистическим образом через назначение в важнейший информационный объект ВМФ получил всеходовой пропуск во все высшие инстанции ВМФ и Минобороны и право встречаться с высшими военными руководителями ВМФ и Минобороны. Андрей в ОУ Главного штаба ВМФ был рядовым старшим офицером. Он и к своему руководству не мог попасть без уважительной причины. За него это делал старший оператор направления. Я же свободно часами беседовал с Первым заместителем начальника Главного штаба или с начальником Оперативного управления, рассказывая им о своей службе подводника и задачах Аналитического центра ВМФ, и даже определял в этих беседах стратегию взаимодействия и информационной совместимости ОУ, Управления разведки, противолодочной борьбы и других подразделений Главного штаба ВМФ с будущим Аналитическим центром. Сейчас я оцениваю это как мистику, но тогда некогда было осмысливать случившееся. Надо было просто служить и работать.

В выходные и праздничные дни, я с женой и детьми, стали встречаться с семьей Андрея постоянно. Дети обедали или ужинали и уходили в детскую комнату. А мы, взрослые, часами сидели за столом, богатым винами, настойками, крепкими напитками и закусками и предавались воспоминаниям и бесконечным дружеским разговорам о нашем настоящем и будущем. Так я по жизни весьма скромный, не люблю хвалиться, да и хвалиться мне было особо нечем. Что я сделал? Сидел себе и сидел в одном и том же экипаже, в Гаджиево, сильно не напрягаясь. Кроме боевой службы с экипажем Задорина, выполнил все до одной службы с родным первым экипажем РПК СН «К-423». А в конце службы, если не ошибаюсь, в начале 1980 года, совершил ещё одну боевую службу с чужим экипажем – экипажем Коваля, куда я ходил в качестве наставника только что назначенного начальника РТС. Он служил и нес вахты, а я отвечал за все и контролировал его действия.

Самая легкая автономка, но потому что она легкая, она и тянулась долго. Менялись командиры от Ивана Кочетовского до Евгения Урбановича, менялись старпомы, главные механики и командиры боевых частей, даже номер войсковой части успел поменяться, а я продолжал служить все в том же одном экипаже, куда был назначен после окончания училища. Однако моя скромность полностью исчезала в подпитом состоянии. Особенно из меня перла гордость за то, с какими людьми мне приходиться общаться по нуждам Аналитического центра. Адмиралы и генералы самого высокого ранга. Сплошь выпускники Академии Генерального штаба. Да другим путем в те времена в командную элиту ВМФ и Минобороны попасть было невозможно. В том числе, я уже был неоднократным участником научно-технического совещания по Аналитическому центру ВМФ под руководством адмирала флота Смирнова Николая Ивановича, который был не только первым заместителем Главкома ВМФ, но председателем научно-технического совета ВМФ по созданию и внедрению новых образцов техники и вооружений.

Николай Иванович Смирнов был человеком острого ума и разбирался подробно во всех вопросах. Чувствовалось, что он по уровню образования, разбирается не только в существе проблемы, но и во всех технических тонкостях. После изрядной выпивки меня прорывало, и я делился с Андреем отдельными эпизодами встреч с высокопоставленными начальниками, академиком Савиным А.И. или докторами наук от промышленности и военных институтов. Честно признаюсь, что я и сам поражался даже в трезвом виде, что я полностью понимаю и глубину проблемы и технические тонкости всех вопросов по созданию Аналитического центра ВМФ, хотя никогда и не думал, месяцами находясь на боевой службе в своих автономках, что когда-нибудь мне придется заниматься столь важной государственной проблемой стратегической обороны. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Подвыпив, я и выражал свое удивление превратностями судьбы, щедро делясь с Андреем впечатлениями от этих встреч с высокопоставленным руководством ВМФ и Минобороны. Меня нисколько не тревожило, что я пока лишь капитан 3-го ранга и не имею жилья. Я был доволен жизнью и службой, потому что не только прикоснулся, но и мог влиять на творческий процесс создания колоссального информационного объекта в интересах повышения обороноспособности моей Родины.

В отличие от меня, Андрей всегда был более сдержанным. Да и выпивая на уровне со мной, а может быть, и больше, Андрей никогда не пьянел. Сказывалась разница в массе тела. Я всю взрослую жизнь имел массу тела в 69–70 килограмм, а Андрей весил около ста килограммов. Такую махину трудно было споить одной или даже двумя бутылками водки. О службе он почти не рассказывал. Да и рассказывать по сути дела было нечего. Он лишь исполнял замыслы руководства по планированию боевых служб ядерных подводных стратегических сил Военно-морского флота. У Андрея была страсть к деревенской жизни и охоте. Хотя я сам родился в деревне, и до окончания средней школы был деревенским пареньком, но сельской жизнью, в плане выращивания домашних животных или птиц, особенно не увлекался. Не умел этого делать. От деревенской жизни в родительской семье у меня сохранилось, разве что, пренебрежение к карьере. Ни отец, ни мать, никогда не помышляли занять даже самую малую командную должность. И меня не подталкивали своими родительскими наставлениями стремиться к карьерному росту. Они меня вообще никогда и особо не наставляли. В этом плане я продукт собственной свободы выбора.

Родители всегда водили кур, а мать страстно любила порядок на огороде. Я же учился в школе и меня к этому не приучали. Так я и вырос в деревне, неприспособленный к сельской жизни. Насколько я знаю, Андрей рос в городе Анапе. Тем не менее, у него была явная любовь к разведению домашних животных и птицы и к уходу за личным огородом. Уже позже, во времена Ельцина он купил деревенский дом под Тверью и успешно занимался и разведением домашних животных и огородом. Я же это не умею делать и по сию пору. Но его хобби была охота. Когда он начинал рассказывать о встрече с кабанами или охоте на лисиц и зайцев, то мог говорить на эту тему часами. У меня тоже есть охотничий билет и пару ружей, но я в заливе Сайда-губы, у городка Гаджиево, однажды ранил касатку и увидел её мучения, как моя страсть к охоте навсегда пропала. Больше я ни разу не стрелял ни по птицам, ни по диким животным. Так сказать, потенциальный охотник. Я это все подробно рассказываю об Андрее, чтобы сохранить хотя бы частицу памяти о нем.

Несколько лет назад он неожиданно умер от инсульта, нисколько не помучавшись предсмертными болями и беспомощностью. Так умирают светлые люди, ни в чем не виноватые перед другими людьми.

3. Бесценный совет Андрея и подготовка письма

В цепи случайностей, может быть, встреча с Андреем Луцуком и стала самой важной для моей будущей жизни и карьеры. Накануне празднования дня Октябрьской революции 1981 года я был крайне огорчен назначением на штатную должность заместителя начальника оперативного отдела Аналитического центра, с тем же потолком по воинскому званию – капитан 3-го ранга. А ещё больше огорчен, и прямо скажу, дважды ошарашен тем, что мне фактически, пока ещё закулисно, предложили не трехкомнатную, а двухкомнатную квартиру на семью из четырех человек, в закрытом военном гарнизоне среднего Подмосковья. Что я скажу жене и детям? Наговорил им всем, что общаюсь с генералами и адмиралами, что чуть ли не лично участвую в создании стратегического объекта, а привезу их в двухкомнатную квартиру, когда другие семьи с теми же двумя, но разнополыми детьми, будут жить в трехкомнатных квартирах. Обида эта вдвойне возрастала от того, что я прилагаю огромные личные усилия для своевременного ввода в строй и сдачу в эксплуатацию жилых домов, а все остальные офицеры, отрабатывают организацию, сплетничают, и целыми днями мучаются от безделья, потому что даже не все технические средства ещё были установлены на будущем информационном объекте.

Я пребывал в отчаянном состоянии тоски и личной неустроенности, когда мне позвонил Андрей и пригласил отметить годовщину Революции у него на квартире. Когда мы встретились и были трезвы, я молчал о своих неудачах, прекрасно понимая, что Андрей не может мне ничем помочь. Однако когда хорошо выпили и уединились на кухне с сигаретами и бутылкой водки, меня словно прорвало. Я выложил Андрею все интриги вокруг моей личности, обиду на слабость командира Прохорова и мою беззащитность перед Вдовиченко и его подручными и запросил дружеского совета. Надеялся я на простое сочувствие. Но, оказывается, я недооценил практичность

Андрея и его дружеское соучастие к моим проблемам. Оказалось, что он уже давно искал способ, как помочь мне получить московскую прописку и купить кооперативную квартиру в городе Москве. Андрей заранее «раскопал» секретное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, по которому офицерам атомных подводных лодок, прослуживших на атомном флоте больше пяти лет и имеющих на руках справку по форме № 1 об отсутствии жилья, представлялось право встать на очередь для получения жилья в любых городах Советского Союза, включая Москву и Ленинград. Поначалу я даже не понял смысла идеи, которую мне изложил Андрей.

В то же время, вникнув в содержание секретного постановления, я, наконец, понял, что идея полностью законна, гениально проста и практически осуществима. В основе проекта Андрея лежала моя пьяная болтовня о доступности высших руководителей ВМФ и дружески-деловых контактах с сотрудниками Совета Министров СССР. Андрей предлагал написать письмо тогдашнему председателю Моссовета Промыслову за подписью высокопоставленного начальника из высшего руководства ВМФ или за подписью ответственных сотрудников аппарата Совета Министров СССР. В тексте указать, что капитан 3-го ранга Мальцев Н.Н. является бесквартирным офицером и имеет семью в составе 4 человек. Он 11 лет отслужил на атомной лодке Северного флота, и согласно действующему Совместному Постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР (номер и дату принятия этого постановления, к сожалению, не запомнил), имеет право на постановку на очередь для получения жилья в городе Москве. Министерство обороны готово выделить кооперативную квартиру из своих московских фондов для семьи офицера Мальцева Н.Н. «С учетом изложенного прошу Вас разрешить прописку в Москве семье военнослужащего Мальцева Н.Н. и членам его семьи для подтверждения права покупки кооперативной квартиры из фондов Министерства обороны».

Этот текст Андрей рекомендовал тщательно отработать, а затем или за подписью известного военачальника ВМФ, или ответственных сотрудников аппарата Совета Министров СССР отправить в Моссовет, на имя председателя Моссовета Промыслова. Я настолько загорелся этой идеей, что у меня отпало желание продолжать дружескую пьянку. Сразу же захотелось написать черновой проект письма. Вместе с семьей я поспешил распрощаться с хлебосольной семьей Луцуков и отправился на съемную квартиру – писать письмо. Две или три ночи подряд, закрывшись на кухне и непрерывно, до одури, дымя сигаретами, я шлифовал черновой текст письма, а одновременно думал, кто бы из руководства ВМФ мог поставить подпись под этим письмом? Какой-то нелегальный путь был неприемлем. Слишком высока была цена ошибки. Я же работаю и служу как нештатный офицер РТУ ВМФ, вот через Черненко и начальника РТУ ВМФ контр-адмирала, профессора и доктора технических наук Попова Георгия Петровича, я и должен действовать.

Если они удовлетворены моей служебной деятельностью, то они и поставят свои визы на чистовом проекте письма. Но подпись начальника РТУ ВМФ для Промыслова ничего не значила. Он мог и не знать о его существовании. Другое дело – заместитель Главкома ВМФ по кораблестроению и вооружению адмирал и Герой Советского Союза Котов Павел Георгиевич. Он был вдобавок ко всему ещё и членом Моссовета. Уж членов Моссовета Промыслов обязан был знать лично, да и обращение не просто от высокопоставленного военачальника, а от члена Моссовета. Такое обращение невозможно отложить в корзину или ответить формальным отказом. И опять, по счастливой случайности, адмирал Котов был непосредственным руководителем всех заказывающих управлений ВМФ. Как начальники отделов эпизодически собирались на доклад к начальнику РТУ ВМФ, так замглавкома по кораблестроению и вооружению адмирал Котов эпизодически собирал на доклад и для подписи важных писем и обращений, начальников заказывающих управлений, в том числе и начальника РТУ ВМФ Попова Георгия Петровича.

Так оформился конкретный план – отправить обращение Промыслову за подписью Котова. Подготовив отшлифованный черновик письма, я все-таки не решился сразу его печатать или показывать Черненко. Прежде решил посоветоваться с сотрудниками Совета Министров СССР, которые очень хорошо ко мне относились. Позвонил в Кремль и попросил принять меня по личному вопросу. Минут через десять оттуда мне сообщили, что разовый пропуск готов, и я могу к ним придти для встречи немедленно. Оказавшись в кабинете сотрудников Совета Министров СССР, я им изложил в сжатом виде и на трезвую голову свою жилищную проблему бесквартирного офицера. Особенно посчитал несправедливым, что в Дуброво мне не готовы выделить трехкомнатную квартиру по причине однополости моих детей. Да и дома там будут сданы в эксплуатацию не раньше мая 1982 года, а я уже с июля 1980 года живу на съемной квартире в Москве и практически нищенствую.

Жена не может устроиться на работу из-за отсутствия прописки. Я же половину получки трачу на оплату гостиницы в Дуброво и съемного жилья в Москве. Сотрудники Совета Министров буквально были поражены тем, что я являюсь бесквартирным офицером и даже ни разу не пожаловался им на свою проблему. Когда я показал им черновик письма Промыслову от имени Замглавкома Котова, они одобрили его текст и обещали всячески содействовать его подписи. Работники Кремля окончательно успокоили и вселили в меня уверенность в благополучном исходе дела тем, что решительно заявили: «Если это письмо не сработает, то мы отправим подобное обращение в Моссовет Промыслову от имени секретариата Совета Министров СССР». Из кремлевского кабинета я не вышел, а буквально вылетел на крыльях надежды и успеха в начатом деле. Видимо, они позвонили Черненко и попросили помочь мне с печатью письма на бланке замглавкома Котова, а также оказать содействие получить подпись члена Моссовета и Героя Советского Союза П.Г. Котова.

Такой вывод я сделал значительно позже. Дело в том, что в управлении я сразу же показал черновик письма начальнику отдела Черненко, ожидая от него разъяснительных вопросов. Но таких вопросов не последовало. Последовал лишь очень важный и деловой совет, что на бланке ещё не подписанного Котовым чистовика письма следовало бы получить подкрепляющую визу начальника ХОЗУ Минобороны, о том что кооперативные квартиры в московском гарнизоне имеются в наличии. Уже к вечеру в этот же день у меня на руках оказался исполненный на бланке Замглавкома Котова чистовик письма, естественно без подписи самого Котова. На второй день утром я отпросился у Черненко, для посещения начальника ХОЗУ Минобороны. Используя всеходовой пропуск, я прибыл в его приемную без всяких предварительных звонков и записей. Меня вежливо спросил секретарь в приемной, как обо мне доложить и цель моего прибытия. – «Доложите, что прибыл начальник РТС РПК СН “К-423”, Северного флота, по личному вопросу». Минут через пять генерал Маслов выглянул из кабинета и внимательно посмотрел на меня, сидящего на диване в приемной в форме морского офицера, в звании капитана 3-го ранга. Видимо такие посетители были для этого кабинета большой редкостью. Широко распахнув дверь, генерал улыбнулся и пригласил в свой кабинет. Я опять представился как начальник РТС стратегической атомной подводной лодки Северного флота. Генерал стал расспрашивать об особенностях службы, о дальних походах без единого всплытия на поверхность и обо всем другом, что обычно интересует человека, который встречается с офицером атомной субмарины. В свою очередь он рассказал, что как-то с маршалом Гречко посещал Гаджиево и даже спускался на одну из атомных подводных лодок внутрь прочного корпуса. Его поразило обилие механизмов и устройств и довольно тесные жилые помещения.

Генерал признал, что нужно быть грамотным офицером, чтобы досконально изучить это нагромождение трубопроводов, клапанов, кабелей, различных пультов управления и всего множества сверхсложной техники, включая баллистические ракеты, атомные торпеды и два атомных реактора, которыми, буквально, набит прочный корпус подводной лодки. Генерал признал, что надо обладать недюжинной отвагой и силой воли, чтобы по три месяца находится в прочном корпусе без всплытия на поверхность, да ещё и нести посменные круглосуточные вахты в готовности применить ядерное оружие по прямому назначению. Особенно генерала поразило, что я прослужил на атомной подводной лодке 11 лет. Для него это показалось верхом мужества и преданности избранной специальности профессионального офицера-подводника. Расспросив все о моей службе, генерал спросил: «Чем я тебе могу помочь»? Я положил на стол заранее заготовленное письмо и попросил его завизировать. Объяснил, что в случае получения разрешения на прописку в городе Москве я не претендую на бесплатное жилье, а готов купить кооперативную квартиру из фондов Министерства обороны.

Генерал секунд тридцать помыслил, а потом внизу обращения, ниже будущей подписи Котова, наложил резолюцию: «Гарантирую выделение кооперативной квартиры из фондов МО для семьи офицера Н.Н. Мальцева». Поставил дату и подписал резолюцию: «Начальник ХОЗУ МО генерал Маслов». Провожая меня, Маслов сказал: «Заходи, если будут трудности с оформлением кооперативной квартиры». Я вышел из кабинета начальника ХОЗУ, ещё не до конца осознав свою удачу. Гарантия генерала Маслова сняла ответственность за подпись с адмирала Котова, а также ответственность и с Промыслова, за разрешение постоянной прописки в городе Москве. Если есть гарантия выделения кооперативной квартиры, то какой же смысл запрещать прописку? Вернувшись в управление, я молча положил корочки с письмом и резолюцией Маслова на стол Черненко.

Черненко, прочитав резолюцию, удовлетворенно хмыкнул и в свою очередь переложил мое письмо в папку «На доклад». Вечером, на докладе, он ознакомил начальника РТУ ВМФ с этим письмом, получил согласие Георгия Петровича Попова, и письмо перекочевало в папку «На доклад» начальника управления. Пришлось в тревоге ждать день или два, когда Котов соберет на доклад начальников управлений. Подпишет Котов письмо или не подпишет? Формально никакой ответственности и все по закону, но мало ли что подумает заместитель Главкома ВМФ Котов о мой личности? Может быть, я имею высокопоставленных покровителей или родственников в аппарате Правительства, или в аппарате Минобороны? Ничего коррупционного Котов подписать не мог. Не те были времена. Я-то простой офицер-подводник с деревенскими корнями, не имеющий никаких высокопоставленных родственников. Это и должен был подтвердить контр-адмирал Попов, предлагая депутату Моссовета Котову подписать письмо-обращение к председателю Моссовета Промыслову по поводу прописке в Москве семьи моей скромной персоны.

Конечно, я был в курсе, когда Попов отправился на доклад к Котову. И пока он там часа полтора докладывал и совещался, не находил себе места. Да и как иначе, если этой подписью решалась моя будущая судьба? Будто камень с меня свалился, когда Черненко вернул поздно вечером подписанное Котовым и заранее согласованное начальником ХОЗУ Масловым обращение к Промыслову. Вся это сложнейшая предварительная операция, предложенная моим другом Андреем Луцуком, от замысла до воплощения потребовала 9 суток времени. На праздник 6 или 7 ноября я плакался ему пьяными слезами на обиды и несправедливости судьбы, а уже 16 ноября 1981 года, зарегистрировав собственноручно это дорогое для меня обращение в общей части РТУ ВМФ за номером 713/6/4061, отправился лично на улицу Горького, дом 13, в здание Моссовета, конечно же, в форме морского офицера, в звании капитана 3-го ранга.

Готовился я к этому походу очень тщательно. Я не только купил по дороге шоколадку для сотрудницы общей части Моссовета, которая должна была зарегистрировать мое письмо, но и купил бутылку дорогого качественного коньяка, с пятью звездами на этикетке. В те времена магазинной продукции можно было доверять на все сто процентов. Подделок в государственных магазинах никогда не продавали. Для чего понадобился коньяк? Я твердо решил не только отправить письмо, но и найти человека из технических сотрудников Моссовета, который, если бы не ускорил процесс, то хотя бы проконтролировал продвижение письма и сообщил мне о принятом решении. К шоколадкам я прибегал, даже когда мне нужно было срочно отпечатать служебный документ в машбюро секретной части. Чего не сделаешь во имя службы? В советские времена шоколад и спиртное были безотбойной «взяткой». Ещё было в ходу подношение цветов или дорогих женских духов, если рабочее кресло или стул занимала женщина. Но это – если вопрос был сверхважным.

Никаких денег для взятки никто и никогда в офицерской среде не предлагал, как и не было такого безобразия в аппаратах министерств и других структурах органов управления военным и промышленным производством. Я быстро понял, что люди становятся добрее и внимательнее к твоим просьбам, когда ты их одариваешь в знак внимания небольшим подарком. Я настолько привык это делать во время московской службы, что и до сих пор, посещая, например, врача, дарю ему шоколадку. Вот и в Моссовет я отправился не с пустыми руками. И опять, никакого разового пропуска в здание Моссовета мне было не нужно. Меня спокойно пропустили с довольно вместительным портфелем, ни о чем не спрашивая, по тому пропуску, который был у меня в наличии. В наше время такое даже представить невозможно. Власть забаррикадировалась от случайных и незваных посетителей на все замки и запоры. В общей части я сдал письмо из рук в руки, наградил сотрудницу общей части шоколадкой и сразу же получил входящий регистрационный номер своего письма.

Затем я долго блуждал по этажам и коридорам, внимательно вчитываясь в таблички на дверях, которые рассказывали о должностях владельцев этих кабинетов. Все должности были слишком высоки, для того чтобы устанавливать контакт с капитанам 3-го ранга, да ещё и следить за прохождением моего письма. В наше время такое странное поведение не осталось бы без внимания. Чего это человек в форме глазеет по сторонам и останавливается у каждой двери, чтобы прочитать таблички? Не террорист ли проник в здание? Я был не террорист, но в портфеле лежала бутылка коньяка, которая в советские времена могла быстро решить многие вопросы без применения насилия.