Текст книги "Желтая маска"

Автор книги: Николай Мизийски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Николай Мизийски
Желтая маска

Глава I. Больной здорового несет

Крум старательно вытер подметки своих туфель об изнанку коврика. Поступок этот был как нельзя кстати: если бы Крум не проявил такой осторожности, мама сказала бы, что наследил я. Следопыт она неважный…

– Ты готов? – спросил мой друг.

– Нет, – ответил я, – надо еще выучить уроки, а то придется краснеть перед девчонкой.

– Подумаешь! Много она понимает, эта девчонка! А раз Валентин приказал, надо выполнять во что бы то ни стало.

– Ты прав…

– Еще бы не прав!

– Запомнил адрес?

– Нет. Записал на листке, вот: улица Здравец, дом номер пять, Калинка Стоянова.

Я мигом надел новые туфли, повязал перед зеркалом пионерский галстук и сказал как можно решительнее:

– Пошли скорее, а то в магазин могут послать.

Крум гордо выпятил грудь:

– Со мной пытались такую штуку проделать, но безуспешно: пока тетка искала авоську, я нашел выход на улицу.

Улица Здравец недалеко от нашего дома. Несколько минут – и мы дошли. Номер «5» белел над старыми деревянными воротами, которые в молодости были зелеными.

«Скр-рип», – спокойно промолвили ворота.

Прошли по каменной дорожке между клумбами и кустами. Не скрывая радости, Крум заметил:

– Теперь буду знать, где можно нарвать подходящий букет.

Цветущий вид этого двора тронул и мое сердце. Радостно было сознавать, что мамины цветы на балконе теперь будут в полной безопасности.

В глубине двора среди фруктовых деревьев прятался розовый одноэтажный домик. К его двери вели всего пять ступенек, а не восемьдесят пять, как в нашем доме. На блестящей табличке, прибитой к двери, было написано:

Семья Л. и Хр. Стояновы. Звонить один раз.

Ниже была еще одна табличка:

Трифон Манолов, артист. Звонить два раза.

Крум сказал:

– А про Калинку забыли. Интересно, ей надо стучать? Или кричать?

Я ответил, что он очень несообразителен, если удивляется таким простым вещам, и нажал кнопку звонка три раза по три секунды. Честное слово, это был сильный звонок. После третьего раза дверь открылась. Перед нами стояла наша одноклассница с испуганным лицом. Ее платье, такое же красное, с большими черными горошками, как и у всех божьих коровок [1]1
  Калинка в переводе с болгарского – божья коровка.


[Закрыть]земного шара, трепыхалось от испуга вместе с нею.

– Добрый день! – сказал я почтительно и толкнул друга, локтем, чтобы и он не забыл о вежливости.

Калинка облегченно вздохнула, откинула назад пышные русые косы и устремила на нас долгий синий взгляд:

– Добро пожаловать! У меня чуть не лопнуло сердце…

Она была маленького роста, даже ниже Крума, но очень красивая. Мне стало совестно, что я ее испугал.

– Мы не нарочно! – сказал я, чтобы ее успокоить.

А Крум добавил:

– Нас послал Валентин, председатель совета отряда. Он сказал: «Отправляйтесь к Калинке Стояновой. Начинайте помогать ей делать уроки. До прошлого года она училась в деревне Игликово! Она не виновата, что там работали ее родители, но вот случилось! Кроме того, ей десять дней тому назад сделали операцию аппендицита! Она очень отстала, а отстающим надо протягивать руку помощи, как говорит директор!»

Для большей убедительности мой приятель поклонился Калинке, как герой французского фильма:

– В общем, ты к нам прикреплена.

– Как так «прикреплена»? – дрожащим голосом спросила Калинка. – Булавкой или скрепкой? – Черные горошки на красном платье сжались от обиды.

Положение усложнялось, а для увещевания времени не было.

– Не упрямься! – взмолился я. – Это поручение ненадолго. Мы будем твоими наставниками, ну, частными учителями, что ли, и спасателями от двоек, пока ты не подтянешься. Что ты на это скажешь?

Калинка со вздохом пообещала слушаться.

– Все же, – сказала она, пытаясь не терять престижа, – было бы лучше, если бы Крум взял шефство над моим аппетитом, а ты подтянул бы меня по легкой атлетике. В этом у меня действительно дела обстоят неважно.

Мы вошли в просторную, светлую комнату. Слева дверь, справа буфет и окно. За окном видны ветки айвы. На стене, над небольшой кушеткой, – картина в раме. Возле четырехугольного столика стояли три стула.

– Ну? – спросила Калинка, после того как мы расселись. – Кто начнет, вы или я?

– Смешной вопрос! – ответил Крум и осторожно отодвинулся от стола, чтобы не касаться его своим толстым животом. – Если бы могла ты, знаешь, где мы сейчас были бы…

«Тук, тук», – сказали ветки айвы за окном.

Крум вдруг забыл, зачем он пришел: подобно магниту, айва притянула его внимание к окну. Хорошо еще, что я был с ним. Я сразу же занял позицию учителя:

– Прежде всего мы начнем с географии. Сейчас мы проходим горы Средней Азии. Это горы старые. Они очень старые. Никто не помнит, когда они образовались, но, наверное, это случилось до рождения твоего деда… Даже прадеда. Они очень крутые. На автомашине туда не взберешься. Трудно даже пешком.

– Трудно, – согласилась Калинка.

Крум добавил:

– Зато с их вершин открывается широкая панорама. Шире даже, чем с Балкан. Поняла?

– Поняла, – ответила Калинка. – Что еще?

Я пояснил, что мог бы рассказать ей еще очень много, но с нее и этого, пожалуй, хватит. Даже если бы и рассказал больше, она все равно не запомнила бы.

– Нет, кое-что я запомнила, – потупила взор наша одноклассница.

– Ого! – засмеялся Крум.

– Эге! – засмеялся я.

Только Калинка не засмеялась, а спокойно заговорила:

– В Средней Азии от горного узла Памир в северо-восточном направлении простираются горные хребты, достигающие Камчатского полуострова. По происхождению они являются самыми старыми горами. Среди них – Тянь-Шань, Куэнь-Лунь, Саяны. Высшая точка на Тянь-Шане – Пик Победы, 7439 метров над уровнем моря.

Я почувствовал, как у меня и даже у Крума волосы встали дыбом. Моя коленка нервно застучала по ножке стола.

– И дальше знаешь? – спросил я с опаской.

– Да, – скромно ответила «божья коровка». – Это только десятая часть всего параграфа.

– Тогда географию оставим, а посмотрим, как у тебя с геометрией.

– Если так распорядился председатель…

Сам того не сознавая, из одного угла скатерти я уже сделал красивый морской узел. Но сохранить прежнюю позу наставника мне все же удалось:

– По геометрии мы проходим цилиндр. Ясно?

– Да.

– Цилиндр – это такая штука цилиндрической формы. Поэтому она так и называется: ци-линд-р…

– Вполне возможно.

– Цилиндр, он… Вообще-то, цилиндр…

Я осекся. Еще была надежда на помощь Крума, – но он не отрывал взгляда от окна, которое имело всего-навсего прямоугольную форму.

– Я и сейчас поняла все, – успокоила меня Калинка. – Цилиндр – это геометрическое тело, состоящее из двух параллельных и круглых оснований, а также одной окружной поверхности. Площадь поверхности цилиндра измеряется сложением площадей оснований и прямоугольной развертки боковой поверхности: C1 = 2B + C. Объем цилиндра находим путем умножения площади основания на высоту: V = B x h.

На этот раз вмешался Крум, который так же, как и я, совершенно бессознательно завязал морской узел на своем углу скатерти:

– Еще что-нибудь про цилиндр знаешь?

– Знаю, – ответила Калинка. – Я решила задачи…

– Значит, придешь завтра в школу?

– Нет. Только в понедельник. Через три дня. Но я читаю, выполняю упражнения. Шов мой зажил и уже не болит. Я гуляю по дому и даже выхожу на улицу.

Я был потрясен. Вроде бы девчонка, а какая умная! Жаль, что она сидит за второй партой, а я за последней. Если бы расстояние между нами было поменьше, то на контрольных по геометрии…

Из этих сладких грез меня вернул голос Крума.

– Слушай, Калинка! – громко сказал он.

– Слушаю, – ответила она.

– Хочешь заключить один дружественный договор?

– Если дружественный…

– Речь идет обо мне и Саше.

– Я готова на все. После того как две недели тому назад вы меня спасли от собаки…

– А, от той лохматой, с висячими ушами?

– Да. Я буду счастлива отблагодарить вас, если смогу.

– Сможешь.

Крум вытер пот со лба и для большей убедительности встал:

– Хочешь открепиться от нас? Мы объясним Валентину и совету отряда, что сейчас, когда мы…

– Почему? Мне так хорошо быть прикрепленной…

Наконец мой друг выпалил:

– Я хочу, чтобы нас обоих прикрепили к тебе! Чтобы крепко прикрепили! Правда, Саша?

С внешним безразличием и с большой внутренней радостью я сказал, что ничего не имею против.

Крум взволнованно продолжал:

– Чтобы и Васко прикрепили! и Жору Бемоля! и Стефана Второгодника! Гораздо лучше будет, если ты станешь нам помогать, а не мы тебе. И мы будем стараться – честное пионерское!

– Хорошо, – ответила Калинка.

Наступила тишина облегчения, было только слышно, как мы развязывали узлы на скатерти. Она была льняная и приятно шуршала…

Глава II. Два новых знакомства

Закрытая дверь соседней комнаты пропускала звук. В этом я убедился, когда совершенно неожиданно услышал, дрожащий от волнения мужской голос:

 
О Тангра! Меч свой огненный воздень
Над тем, чье зло повергло этот день,
И сокруши сынов Константинополя!
Не плачем женским, не предсмертным воплем,
А гневным кличем у священных стен
Пусть огласится Плиска в этот день!
 

Незнакомец за дверью замолчал. Заговорил Крум. Его голос тоже дрожал:

– А та комната… мне кажется, того… не пустая, а?

– В этом что-то есть, – уклончиво сказал я.

В этот момент открылась дверь. На пороге стоял взлохмаченный молодой человек в коротких брюках и домашних тапочках.

– Познакомьтесь с моим дядей Трифоном! – весело сказала наша одноклассница. – Недавно он окончил театральный институт и уже работает.

– И работа эта – не из легких, – сказал молодой человек со вздохом. – Особенно сейчас. Мне приходится учить драму «Нашествие Никифора» – так сказать, героическую летопись борьбы хана Крума против византийцев. А еще мне предстоит готовить и другую пьесу, в которой…

Знакомясь, мы старались быть весьма учтивыми и галантными, разумеется, в надежде понравиться нашей молодой хозяйке. Крум даже оказал, что он очень восхищен стихами, что они были прекрасно продекламированы: громко и с выражением.

– Было бы недурно, если б мой режиссер придерживался такого же мнения, – мечтательно произнес дядя Калинки. – Уж очень хочется стать великим артистом!

Тут он повернулся ко мне:

– У тебя на этот счет, конечно, свое мнение, не так ли?

Я уже не мог оставаться галантным:

– Теперь все хотят стать футболистами или хотя бы артистами, чтобы получить мировую известность. Но мне думается, для этих занятий, кроме желания, надо иметь талант.

– Например?

– Например, на стадионе…

– Не на стадионе, а на сцене, – поправил Трифон Манолов.

– Там надо быть разным в разных ролях или как это у вас называется…

– Верно. А еще что?

– Не стоит выставляться перед публикой с разными декламациями!

Дядя Калинки не сдался. Мне даже показалось, что он улыбнулся.

– То, что вы случайно услышали, – сказал он, – вложено автором в уста кавхана Бегула, ближайшего соратника и помощника хана Крума. Он появляется во втором акте пьесы, совершает жертвоприношение и молит своего языческого бога Тангру о помощи в борьбе с коварными византийцами. Но мольба есть мольба, и я, актер, не имею права ни изменять текст, ни переделывать спектакль… А ты, Саша, когда-нибудь играл на сцене?

Не будь при этом разговоре моего друга Крума, я сказал бы, что играл. Ничего не стоило обмануть лохматого молодого человека. Но Крум был в свое время свидетелем увольнения меня с должности «артиста» в школьном драмкружке. Он своими ушами слышал, как руководительница мне сказала: «Для этого искусства, кроме желания, человек должен иметь еще и талант». Те же самые слова, какими я только что поучал дядю Калинки. Поэтому на его вопрос я ответил скромно:

– Для сцены у меня не было свободного времени, но в театре я разбираюсь. Почему бы и нет? Ведь не обязательно быть поваром, чтобы оценить вкус блюда.

– Мудрый афоризм! – опять согласился дядя и, видимо, от смущения покраснел. – Скажи еще что-нибудь полезное, и я начну следовать всем твоим советам.

Мама всегда учила меня помогать людям в трудную минуту.

– А что если вам поступить в сельскохозяйственную академию! – дружески сказал я. – В артисты вы не годитесь, а если станете, например, агрономом или зоотехником, вам непременно повезет. Будете жить в деревне, кушать свежие овощи и фрукты, а для этого вам не надо будет предварительно зубрить стихи!

Он поправил волосы, рассеянно пообещал, что когда-нибудь отблагодарит меня за эти добрые советы, и ушел в свою комнату.

– Ты плохо себя вел с этим хорошим человеком, – накинулся на меня Крум. – Вместо того чтобы поддержать, ты довел его до отчаяния!

– Ну и что? – победоносно ухмыльнулся я. – Театр будет избавлен еще от одного неудачника. С меня и того довольно.

Я ожидал, что Калинка тоже меня упрекнет, но она все время что-то искала в буфете и не слышала моих слов. А может быть, просто делала вид, что не слышала. Потом она сказала разочарованно:

– Коробка пуста. Я съела все конфеты. И вам не осталось.

– Ничего, – сказал я.

– Жалко, – сказал Крум.

Калинка решительно откинула свои русые косы:

– Я схожу в магазин, он близко, за углом. Подождите меня.

– Не ходи, – еще более решительно остановил ее мой друг.

Я онемел бы от удивления, если бы все сразу не выяснилось.

– Поскольку ты недавно болела, я схожу в магазин сам. Сколько стотинок ассигновано на эту благородную цель?

После непродолжительного спора они договорились, что пойдут вместе: Калинка будет за конфеты платить, а Крум будет конфеты нести.

Я остался в комнате один.

– А вообще, здесь жить можно, – сказал я себе негромко и вытянул ноги под столом до стула, стоящего напротив. – Не то, что на нашей улице. Там оглохнешь от одних автомобилей.

Со стороны окна долетели три равномерных звука: стук, стук, стук!

Я обернулся. Никого. Наверное, это ветер продолжал качать ветви айвы, ударяя ими о стекло.

«Стук, стук, стук!»

Снова три раза и снова равномерно. Ого! Даже самые умные из всех ветров не могут этого сделать.

Я подошел к окну и осторожно открыл его:

– Эй!

Кроме веток, листьев и плодов ничего не было. Я успокоился и сорвал одну айву. Она была еще зеленой. Так же, как и две, последовавшие за ней. Стало ясно, почему Калинка не угостила нас этими фруктами.

«Если бы Крум знал, – подумал я, – он не смотрел бы на них так алчно!»

Только я собрался закрыть окно, как увидел на подоконнике черную кожаную перчатку. Тут же появилась вторая.

– О! – вздрогнул я и отскочил к буфету.

Перчатки зашевелились: верный признак того, что в них находились руки.

– Какая приятная встреча! – медленно сказал картавый голос.

В следующее мгновение обладатель голоса и рук выпрямился в оконной раме. На нем была красная жокейская кепочка с пуговкой на макушке, широченный спортивный пиджак в лиловую и голубую клетку, пестрый шарф, надетый на голую шею вместо рубашки, и некогда черные брюки, давно вылинявшие от солнца и дождя. Прекрасное сочетание!

Но не только это производило сильное впечатление. Вся верхняя часть его лица скрывалась под бледно-желтой маской, которая могла бы испугать и самого храброго человека. Глазные прорези были узки и несколько вытянуты в стороны – как будто передо мной стоял китаец без бровей. Вдобавок ко всему эта таинственная личность обладала удивительным проворством: вскочила ко мне в комнату без малейшего звука!

– Сядь на стул, – приказала личность.

Я сел.

– Положи руки на стол!

Я положил.

Незнакомец предпринял все необходимое для своей безопасности.

– Меня зовут Джерри Блейк. Можешь звать меня просто Джерри. А если пошевелишься, пожалеешь.

– Не пошевельнусь, – пообещал я.

– Как тебя зовут? Говори быстро!

– Александр Александров Александров-младший, улица Балкан, дом 36.

Человек в маске поджал губы:

– Ты живешь не здесь?

– Нет. Здесь я в гостях.

– Еще ничего не украл?

Хотя желтая маска мне внушала некоторое беспокойство, я старался выглядеть как можно спокойнее. Чтобы ввести незнакомца в заблуждение, я с достоинством отпарировал:

– На мелочи не размениваюсь. Предпочитаю государственные банки.

Джерри Блейк сочувственно похлопал меня по плечу:

– Что ж, дорогой коллега, по правде признаться, поначалу я тоже присматривался к банкам. Но, увы, все деньги и ценности там хранятся в громоздких стальных сейфах, неудобных для открывания. Сплошные секретные замки со звонками, сиренами и прочими источниками лишнего шума. И в довершение ко всему – просто ужас как много милиции!

Его картавое «р» меня раздражало. Видимо, Джерри Блейк: начал заниматься воровством в слишком раннем возрасте и у него не было времени ходить в детский сад для исправления дефектов речи. Ему я об этом сказал как можно корректнее. Но вор не удостоил мои слова вниманием. Острым взглядом он окинул скромную комнатку. На его лице, насколько позволяла видеть маска, отразились гнев и разочарование.

– Ни золота, ни серебра! – прохрипел Джерри Блейк. – Только в буфете валяются один лев и двадцать стотинок плюс записка о том, что они предназначены для покупки хлеба и макарон. Не густо… А я, мой дорогой юный друг, работаю крупно, с художественным размахом! Как в лучших домах Филадельфии, Нью-Йорка, Чикаго… Чтобы потом не сомневаться, за что сидишь…

Из соседней комнаты донесся наигранный голос артиста:

 
– Мерзавец! О, исчадие гадюк!
Ужель ты здесь, покинув теплый юг,
Где море так блистательно и тихо,
Пересекаешь Хемус, о Никифор!
 

Человек в маске резко согнулся вдвое и мгновенно сунул руку во внутренний карман пиджака. Я сразу догадался: там Джерри Блейк держит свой пистолет!

– Кто там рычит, как лев? – спросил бандит.

– Кавхан Бегул, – учтиво поставил я его в известность.

– Слушай, пацан, лучше надо мной не издевайся, иначе твоя бедная мама напрасно ждет сына домой. Говори сразу, кто в соседней комнате?

– Трифон Манолов. Артист. Он дядя моей одноклассницы Калинки Стояновой. Сейчас ему приходится репетировать какую-то пьесу из староболгарских времен, когда византийский император Никифор…

– Хватит, – уже куда более спокойно махнул перчаткой Джерри Блейк. – Староболгарские времена меня интересуют менее всего… А этот артист, он что – талантливый?

Я ответил прямо:

– Нет. Насквозь бездарный, скучный. Мой отец считает, что настоящий артист должен играть так, чтобы все забывали, кто перед ними на самом деле. Зрителям должно казаться, что перед ними настоящий граф или настоящий огородник, а не какой-нибудь, пусть даже самый знаменитый артист.

Замаскированный нетерпеливо щелкнул черными перчаточными пальцами:

– Возможно, твой предок прав, но меня это не интересует.

Он поставил ногу на стул: шнурки на его ботинке развязались и надо было завязать. Я моментально сфотографировал в своей памяти этот старый, пыльный ботинок: коричневый, с круглым носком, увенчанным глубокой царапиной, напоминающей по форме большую букву «Т». Никакая вакса не могла бы скрыть этот отчетливый след, да к тому же ботинок вряд ли когда-либо имел дело с ваксой.

В другой комнате опять завелся дядя Калинки:

 
Вот конский храп и дробный гром копыт,
Вот в седлах наше воинство сидит
Под звездной предрассветной синевой…
О Тангра, нас веди в священный бой!
 

– С каким удовольствием я спровадил бы этого крикуна в мир иной, к его староболгарскому богу! – сказал Джерри Блейк, искривив страшной гримасой все, что виделось из-под маски, да, наверное, и все остальное. – Жаль только, что до Тантры далеко, а до милиции не очень… Слушай, а ты не стал бы моим помощником? Гарантированный оклад в размере одной десятой всей добычи. При этом никаких удержаний налогов и комиссионного сбора…

– Что-о? – изумился я.

Джерри Блейк истолковал мое изумление очень превратно. Он подумал, что я с ним торгуюсь.

– Тогда ноль целых две десятых от добычи! – пообещал мой предприимчивый собеседник.

Я опять отказался, но достаточно хитро и дипломатично:

– Вряд ли у меня найдется свободное время для такого сотрудничества, сэр! У меня собственные планы, к тому же еще я занят учебой в школе. Кстати, почему бы и вам не заняться повышением общеобразовательного уровня в системе народного просвещения Болгарии? Возросла бы ваша грамотность и соответственно уменьшились бы шансы быть пойманным с поличным…

Грабитель понял, что мой дух тверд, как броня танка. Он печально заключил:

– Ясно! Ты еще просто молокосос, не понимающий своих интересов и возможностей.

Вдруг он зверски вскрикнул и приказал мне встать коленями на стул, поднять вверх руки и…

– И не шевелись, пока не досчитаешь до трехсот, не то я тебе наглядно продемонстрирую, как поступают с такими просветителями американские гангстеры!

– Раз, два, три, четыре… – начал я выполнять приказ.

– Продолжай в том же духе! – зловеще поощрил меня Джерри Блейк.

После этих слов он через окно прыгнул в сад и помахал мне рукой на прощание:

– Если скажешь обо мне хоть слово, весь твой класс будет рад, что не оказался на твоем месте!

– 29, 30, 31… – проглотил я.

Джерри Блейк исчез.

Только шарики айвы продолжали глазеть на меня.

А в соседней комнате кандидат в великие артисты упорно продолжал свое гиблое дело:

 
Могуществен наш Крум, великий хан!
Презренного врага он не боится,
Дерзнувшего свершить коварный план —
Переступить болгарские границы,
Главу от царства нашего отсечь…
О Тангра, дай нам огненный свой меч!
 

Эх, был бы там настоящий Бегул! Этот староболгарский кавхан задал бы перцу нашему поддельному американцу. Он разрубил бы его своим мечом, как недозрелую айву… 61, 62, 63…