Текст книги "Тринадцать мнений о нашем пути"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Николай Романецкий
Тринадцать мнений о нашем пути

Вступление

В течение 2004–2006 гг. в журнале «Полдень, XXI век» публиковались однотемные интервью, которые я брал у современных русских писателей-фантастов (о прогрессе, угрозах человечеству, будущем России и мира и т. п.).

Виртуальные беседы были проведены с Эдуардом Геворкяном, Кириллом Еськовым, Александром Житинским, Андреем Лазарчуком, Святославом Логиновым, Евгением Лукиным, Сергеем Лукьяненко, Сергеем Переслегиным, Геннадием Прашкевичем, Вячеславом Рыбаковым, Борисом Стругацким.

Позже мне показалось интересным переработать материал, объединив задаваемые вопросы с ответами, полученными от разных интервьюируемых. ИМХО, так будет более выпукло показан ареал научных и общественно-политических взглядов писателей, представляющих, в большинстве, так называемую «четвертую волну» отечественной фантастики.

Теперь эта работа завершена.

Необходимые пояснения

1. Причины, по которым интервью было взято именно у этих писателей, просты:

Во-первых, мы ставили себе целью опубликовать мнение только отечественных авторов, поскольку одной из тем была будущая судьба России. Поэтому я не беседовал, к примеру, с супругами Дяченко (Киев) и Г.Л.Олди (Харьков).

Во-вторых, список интервьюируемых утвеждался главным редактором журнала. Кое-какие мои предложения не были приняты.

В-третьих, Михаил Глебович Успенский послал меня с моими вопросами всерьез и надолго.

2. Поскольку интервьюирование шло в течение полутора лет, появлялись новые вопросы. Поэтому по отдельным пунктам полный комплект ответов отсутствует. Кроме того, писатели отвечали на вопросы по собственному желанию. Я их не принуждал заполнять лакуны.

3. Некоторые вопросы носили провокационный характер.

4. Я не планировал как-то комментировать ответы. Они сами по себе говорят – как об определенном единодушии в одних случаях, так и о разноголосице мнений в других.

5. Некоторые писатели, отвечая, переставляли вопросы. Или отвечали сразу на два вопроса по одной теме. Здесь я привожу вопросы по своему усмотрению. А состоявшиеся «писательские вольности» отмечаю сносками.

6. Из интервью изъяты вопросы личного характера.

7. Интервью у Олега Дивова и Андрея Измайлова в силу обстоятельств для журнала «Полдень, XXI век» взяты не были. Эти два писателя отвечали на вопросы уже при подготовке этой книги. Еще я обращался к Александру Громову, но он последовал примеру Михаила Успенского (хоть и в мягкой форме).

Николай Романецкий

Прогресс и наука

1. Вопрос: Связаны ли, на Ваш взгляд, понятия «научно-технический прогресс» и «духовный прогресс»?

Эдуард Геворкян: Прогресс как движение вперед, развитие, совершенствование – есть некий идеал, благостная мечта о райских кущах там, за горизонтом. От частого употребления дескриптор «прогресс» превратился в своего рода символ веры, его идеократический инструментализм стыдливо задвигается в пыльный шкаф, рядом с томиком Тюрго. Тем не менее, априори представим, что, по крайней мере, в семантическом поле нашей с вами коммуникации нет нужды сводить тезаурусы, и наши представления, о чем идет речь, более или не менее совпадают. Словом, конвенциональность на марше.

Для меня научно-технический прогресс (НТП) – синоним усложнения материальной культуры человечества. Но чем сложнее система, тем она уязвимее, нестабильнее. Если она успеет достичь уровня сложности, при котором возможна саморегуляция, самовосстановление, есть шанс избежать распада. Ценой перехода в иное качество, разумеется, после чего возникают совершенно иные отношения между человеком и продуктом НТП. Необходимость присутствия человека при этом необязательна.

Духовный прогресс – это вообще от лукавого. Духовность предполагает опору на Традицию, здоровый консерватизм, осторожность в принятии решений, тогда как общепринятые представления о прогрессе подразумевают некий авантюризм, периодическую ревизию этических и эстетических ценностей и т. п. Если имеется в виду нравственный, моральный прогресс, то это тоже миф. Где-то прибавится, где-то убавится, а в сумме дает ноль. И так, наверное, было и будет всегда. Тут ведь в чем подвох? Когда говорят о прогрессе, о движении вперед, забывают почему-то уточнить – кто движется, куда и с какой целью. Прогресс для одной, отдельно взятой личности, может не совпасть с целями личности другой, этот народ стремится к своей цели, а тот – к другой… Вот некто совершенствуется духовно, достигает почти что святости, а в это время иные предаются пороку, да так, что потомки вздрагивают при упоминании их имен. Праведники и негодяи были во все времена, а чем взвесить праведность или негодяйство? Поступками или помыслами? Броуново движение не позволяет телу улететь или рассыпаться, так что тысячи, миллионы, миллиарды единичных перемещений – прогрессов, если угодно – в итоге дают восхитительную неподвижность. В метафизическом, разумеется, смысле.

Поэтому связи между НТП и духовным прогрессом не вижу. В стране А у каждого жителя есть холодильник, компьютер и автомобиль, в стране Б от недорода гибнут с голода тысячами, в стране В племена вырезают друг друга десятками тысяч… Кстати, в качестве расхожей иллюстрации к тезису о необходимости увязывать НТП с прогрессом моральным приводят пример Чингис-хана с атомной бомбой. Якобы он не остановился бы от ее применения. Но ведь и американцы не остановились. К тому же историки подтвердят, что воинство монголов все же придерживалось определенных правил ведения войны – правда, установленных ими же.

Олег Дивов: Только в одном, и то теоретически: новый уровень коммуникаций позволяет быстрее распространять идеи. На практике лучше всего распространяются идеи разрушительные, какой уж тут духовный прогресс.

Кирилл Еськов: Я не очень понимаю – что такое «духовный прогресс». По мне, так люди вообще от эпохи к эпохе меняются на удивление мало; разве что квартирный вопрос их временами портит…

Александр Житинский: Я не понимаю, что такое «духовный прогресс». Если говорить о величии духа или, наоборот, о духовном падении, то во все века количество людей, демонстрировавших эти качества, в процентном отношении было примерно одинаковым. Я не знаю новых открытий в области нравственности, которые были сделаны с момента смерти Иисуса.

Андрей Измайлов:«Пиковая дама» – гусиным пером. «Лолита» – на пишмашинке. А какой-нибудь, прости господи, «Духлесс» и иже с ним – компьютерный набор, научно-технически-прогрессивный. Я ответил на вопрос?

Андрей Лазарчук: Безусловно. Но их взаимосвязь очень сложная и для анализа требует не ответа на вопрос интервью, а пары библиотек очень толстых томов.

Святослав Логинов: Они не могут быть связаны по той простой причине, что такого понятия, как «духовный прогресс», не существует. Понятие «прогресса» применимо лишь к обществу, а понятие «духовности» – к отдельному человеку. Хотя вообще научно-технический прогресс влияет на моральный уровень отдельных людей, но влияние это неоднозначно. Технический прогресс в целом повышает жизненный уровень большинства людей, а тот уже способен влиять на духовную жизнь человека. Конечно, многие наши современники придерживаются самых пещерных взглядов, пользуясь при этом всеми благами цивилизации, а вот сидя в пещере или бегая за мамонтом, совершенно невозможно быть гуманистом. Чтобы человек перестал быть каннибалом и начал есть не соседа, а мамонта, ему сначала нужно изобрести модернизированную дубинку, которой этого мамонта можно завалить, но вот беда, этой же дубинкой весьма удобно завалить и ближнего своего, а значит, поначалу мы получим не исчезновение каннибализма, а всплеск его. И ничего с этим не поделаешь: современные технологии в руках людоеда всегда опасны.

Евгений Лукин: Несомненно. Возьмём, к примеру, умственные способности (они ведь, как я понимаю, тоже имеют некоторое отношение к духовному прогрессу). Скажем, стоило придумать письменность, как людская память стала слабеть. Зачем запоминать, если можно записать? Каждое новое изобретение снимает с человека очередное бремя, облегчает нам жизнь. Венцом прогресса, очевидно, будет освобождение от тягостной обязанности мыслить.

Значительные удобства научно-технический прогресс предоставил нам и в моральном плане: умерщвление ближнего уже не связано с прежними трудностями, что немедленно сказалось на результатах. Главное же, как справедливо отмечал, оправдывая войны, философ Владимир Соловьёв: убийство на расстоянии путём лёгкого нажатия на спусковой крючок и грехом-то назвать трудно. Это ли не связь научно-технического прогресса с духовным!

Сергей Лукьяненко: Связаны опосредованно. Научно-технический прогресс, в принципе, приводит к улучшению качества жизни, это в свою очередь – к «смягчению нравов». Но это только если рассматривать долгосрочный период. А в данный конкретный момент времени успехи НТР могут вызвать и явный духовный регресс.

Сергей Переслегин: Очень хочется ответить односложно – «да» и не углубляться в проблему.

В действительности вначале надо определить, что такое «прогресс»? Мы в группе «Конструирование Будущего» понимаем «прогресс» как движение системы от абсолютного прошлого к абсолютному будущему. Такое движение подразумевает разрешение одних и создание новых противоречий, причем, согласно третьему закону диалектики, «сложность системы», определяемая количеством противоречий в ней, рассматриваемых на данном уровне исследования, не убывает. На практике сложные, обладающие поведением, «живые» системы стремятся прийти в состояние с наибольшей возможной сложностью. Таким образом, прогресс – это усложнение системы, возрастание ее неустойчивости, хаотичности.

Рассмотрим материальное (физическое) и информационное пространство. Любой проектор из информационного пространства на физическое будем называть физической, или ускоряющей, технологией. Любой проектор из информационного пространства на пространство физических технологий будем называть гуманитарной, или управляющей, технологией. По А. Столярову: физические технологии гармонизируют отношения между человеком и миром, в котором он живет, а гуманитарные управляют отношениями между человеком и созданными им технологиями. Мне больше по душе другое сравнение: физические технологии – двигатель самолета, гуманитарные – его система управления.

Из всего сказанного понятно, что в норме мощности пространства гуманитарных и физических технологий должны совпадать (говоря языком вопроса: научно-технический прогресс неразрывно связан с духовным). На практике одна из групп технологий всегда опережает другую. При достаточно слабом рассогласовании общество становится неэффективным. При остром рассогласовании возникает вероятность тяжелой социальной катастрофы – первичного упрощения с демонтажем избыточно сложной и при этом не адаптированной либо к окружающему миру, либо к самой себе цивилизации. И история знает немало примеров такого демонтажа.

Геннадий Прашкевич: Любое крупное научное событие так или иначе меняет мировоззрение человека, но что касается «духовного развития», то оно прежде всего связано с чувственными его ощущениями. Связь здесь неявная, но она, несомненно, существует.

Вячеслав Рыбаков: Безусловно. И, боюсь, главным образом – в обратной пропорции. Когда-то считалось, что научно-технический прогресс, облегчая человеку бремя труда, высвободит ему много свободного времени, которое человек станет использовать для самосовершенствования и возвышенных духовных поисков; прогресс же всех накормит, напоит и умоет, что тоже будет способствовать моральному улучшению человека.

Нельзя сказать, что подобного вовсе не происходит, однако преобладает, на мой взгляд, прямо противоположная тенденция. Чем бóльшим становится посредничество Машины (в самом широком смысле) между человеком и окружающим его миром, чем бóльшее количество поступков человек совершает, рефлекторно нажимая те или иные кнопки, тем меньшим количеством эмоций и размышлений эти поступки сопровождаются, и тем, следовательно, стремительнее человек духовно беднеет. Свободное же время, буде оно появляется, страшно занятый бездушным нажиманием кнопок и предельно им вымотанный человек тратит, главным образом, на самые бездумные (и это наиболее мягкое из определений) развлечения. Деидеологизация привела к тому, что прогресс обслуживает не столько духовную, сколько физиологическую, животную составляющую человека. В определенном смысле это закономерно: всякое духовное единство требует более или менее силового подавления инакомыслящих, которых не может не быть, потому что, сколь бы ни была богатой и прогрессивной некая идея, всегда, всегда, неизбежно найдутся люди, которым она не по нраву; люди одинаковы лишь как животные, и лишь животное их единство не требует насилия для своего поддержания – поэтому ставшая неким фетишем современности духовная свобода неизбежно выводит взаимодействие между людьми из духовных областей (где каждый сам по себе) в физиологические (где все одинаковы и потому все друг друга хорошо понимают). Индустриальное обслуживание человека все более сводится к производству обслуживающих как раз физиологическую составляющую товаров (от презервативов и косметики до стандартно развлекательной литературы). А поскольку всякое производство стремится к расширению, идеологическое давление якобы безыдейного прогресса направлено на то, чтобы эту физиологическую составляющую усилить и сделать единственно престижной. Коммерчески она выгоднее и надежнее, ибо не иметь морщин и хорошо пахнуть хочет подавляющее большинство людей, практически вне зависимости от политических убеждений и даже от религиозной принадлежности.

Потогонная конкуренция, на которой построена современная цивилизация, убила надежду на появление обширных запасов свободного времени; однако накормить, напоить и умыть людей прогресс, в общем, действительно сумел. Однако он же привел к тому, что сытый и чистый человек все больше начинает напоминать хорошо ухоженное животное на богатой ферме, перед бойней.

Государства и прочие (надгосударственные, например) структуры все ж таки нуждаются в определенном единстве среди своих граждан-подданных-подчиненных, но в условиях отсутствия общих для той или иной структуры идеологий они не могут сбивать людей воедино иначе, как только апеллируя к прямой материальной выгоде и к прямой физической угрозе – то есть, другими словами, опять-таки при помощи методик животной дрессуры. А если вспомнить, что в ближайшей перспективе все тот же прогресс даст возможность непосредственно вторгаться в мозг человека и прямо влиять на его мотивации – разумеется, стандартизируя и, следовательно, примитивизируя их в интересах подъема продаж массовых стандартных товаров… Тогда человеческая биомасса будет окончательно включена как один из равноправных (и не более того) элементов в круговорот сырье-производство-потребление-отходы-сырье, и в исправном функционировании в качестве такого элемента будет заключаться весь смысл жизни человека. От этой исправности будет напрямую и полностью зависеть экономика – и потому ее капитаны пойдут на все, чтобы не происходило сбоев в человеческом элементе производственного цикла. От отдельного индивидуума окончательно ничего не будет зависеть. Отдельному индивидууму действительно, объективно не о чем будет заботиться и не о чем думать. Ну, если не считать глубоких размышлений о том, в какой именно бар завернуть сегодня после сумасшедшего трудового дня и с кем…

Борис Стругацкий: Если под «духовным прогрессом» понимать прогресс нравственный, то связь существует, но, скорее, – косвенная. НТП, в общем, делает жизнь более сытой, чистой, здоровой, безопасной, более легкой, если угодно. При этом нравы смягчаются, повседневная жизнь гуманизируется, люди становятся если не добрее, то, по крайней мере, добродушнее, принятые нормы морали как бы приобретают дополнительную убедительность. Мы решительно отказываемся от каннибализма и дружно признаем, что убийство – тяжелый грех. Вместе с тем сами нормы морали остаются прежними, какими задали их нам основные религии много сотен лет назад, и всякое массированное «приспособление их к реальности» приводит только к появлению массового морального уродства. Сам по себе НТП, при всей своей бешеной энергии, при всем своем напоре, со всей непредсказуемостью и многовариантностью своей, видимо, не способен повлиять на нормы морали. Это, видимо, явления, лежащие в разных социальных плоскостях. И как мораль не способна оказать сколько-нибудь серьезное влияние на ход НТП, так и НТП регулярно «бьет мимо цели», когда пытается изменить существующую нравственность.

2. Вопрос: В какой степени с ними связан социальный прогресс? Может ли технический прогресс решить социальные проблемы, улучшить взаимоотношения в обществе?

Да ни в какой не связан. Даже если предположить в качестве умозрительной конструкции допустимость некоего «прогресса». Трансформация общественных взаимоотношений идет в зависимости от того, как складываются векторы интересов лиц, групп, страт, регионов, государств, надгосударственных структур. А вот решить проблемы социальные НТП может, например, превратив общество в муравейник посредством тотального вживления чипов в мозги. Или с помощью принудительного кормления специальными таблетками. Можно подумать также и над тем, как воздействовать на эмбрион. Возможности для исследований весьма широкие, и, подозреваю, разработки в этой сфере ведутся.

Но что за общество без проблем? Проблемы и создают разность потенциалов, решение проблем мотивирует социум на выживание.

Снова коммуникации, и снова это палка о двух концах… Возможно, дело в том, что взрывной характер прогресса в ХХ веке привел к отставанию морали от техники, мы оказались социумом обезьян с гранатами.

Кирилл Еськов: Я бы сформулировал осторожнее: «изменить взаимоотношения в обществе»; и уж это он проделывает регулярно, на наших глазах. К примеру, «зеленая революция» в сельскохозяйственных технологиях позволила «одному с сошкой» без особых проблем прокормить «семерых с ложкой» – и вековечная социальная «трофическая пирамида» оказалась вдруг инвертированной. Вакцинация и антибиотики практически решили проблему массовой детской смертности – на чём и возникла современная семья с одним-двумя детьми, принципиально отличная, как полагают социологи, от всего, что называли этим словом до сих пор. Вот это всё и привело, в конечном счете, к возникновению того, что называют «постиндустриальным обществом», где большинство населения не занято непосредственно в сфере материального производства. Можно спорить о том, к добру или к худу эти изменения – но то, что мы сейчас живем в эпоху грандиозных социальных перемен, сопоставимых с неолитической революцией, сомнения не вызывает. Причем перемены эти были инициированы, в конечном счете, отнюдь не Вольтером с Марксом-Энгельсом, а Пастером с Уотсоном-Криком.

Александр Житинский: Социальный прогресс есть прямое следствие научно-технического. Только опять же, прогресс ли это? Происходит смена формаций. В эпоху феодализма воевали больше, а убивали меньше. Сейчас за день можно убить столько народу, сколько погибало в войнах за весь двенадцатый век.

Андрей Измайлов: Ни в малейшей! Всё, конечно, познаётся в сравнении. Шведский социализм – советский социализм. Почувствуйте разницу. Демократия Перикла – суверенная демократия Суркова. Снова почувствуйте разницу. А технический прогресс – он и в Африке технический прогресс. То-то у них там, в обществе «социалка» на подъёме, и заметно улучшились взаимоотношения! Перманентная войнушка друг с дружкой, только не копьями, а пулемётами.

Андрей Лазарчук: Опять же – безусловно. Но все тот же НТП, решая текущие проблемы, порождает новые. Вероятно, этот процесс бесконечен или, по крайней мере, открыт.

Святослав Логинов: А вот социальный прогресс связан с научно-техническим напрямую. Достаточно было перейти от мотыжного земледелия к плугу – и рабовладение стало невыгодным, оно исчезло, заменившись крепостничеством. Социальный прогресс налицо… а вот духовно крепостник от рабовладельца если и отличается, то в дурную сторону. И всё же, гуманизм возник в ту пору, когда в большинстве стран Европы процветало крепостничество.

Евгений Лукин: Словари советских времён утверждают, что социальный прогресс – это «степень освобождения общества из-под гнёта стихийных общественных сил». Нынешние словари от внятных утверждений мудро воздерживаются. Ладно, будем считать, что, насколько удалось уберечь общество от самого себя, настолько оно и прогрессивно. В моём примитивном понимании, социальный прогресс заключается в уменьшении числа убийств и предательств на душу населения. Пока оно увеличивается, говорить о прогрессе нет повода.

Сергей Лукьяненко: Опять же – может и в целом улучшает. Если сравнить ценность человеческой жизни, уважение к личности сто лет назад и сейчас – то социальный прогресс несомненен. Но это все «средняя температура по больнице». Надеяться, что электрификация (компьютеризация, интернетизация) всей страны приведет к немедленному улучшению человеческих отношений, – наивно. Мне кажется, никто так уже и не считает.

Сергей Переслегин: Вообще говоря, два пространства – физическое и информационное – объединяются через фигуру носителя разума, представляющего собой одновременно и физическое тело, и информационный объект. Тем самым возникает третье – социальное пространство, и мы должны переопределить технологию, потребовав, чтобы она «сшивала» все три пространства. Тогда мы сможем определить «социальный прогресс» через проекцию технологических прогрессов на социальное пространство. Но все это – 3-диалектика (триалектика), в которой сам черт ногу сломит, и еще нет ни одной вполне законченной модели.

В классической теории социальный прогресс есть развитие социосистемы, проявляющееся в последовательной смене фаз развития. Фаза развития определяет, в частности, взаимное позиционирование и способ взаимодействия социосистемы и объемлющей экосистемы. Фазы развития отличаются характерными скоростями перемещения, характерными используемыми энергиями, характерными информационными проявлениями.

Понятно, что переход от фазы к фазе подразумевает колоссальный научно-технический прогресс. Но во всех случаях, когда он не связан с соответствующим гуманитарным прогрессом, технический прогресс стимулирует не фазовый переход, но фазовую катастрофу.

Второй подвопрос: может ли технический прогресс решить социальные проблемы, улучшить отношения в обществе? – во-первых, не связан с первым, а, во-вторых, является риторическим. Да, конечно. Например, появление общедоступных мобильных телефонов сняло одну из самых серьезных проблем, омрачающих отношения подростков и родителей. («Где ты был? Я чуть с ума не сошла, я обзвонила все морги, все больницы…») Другой вопрос, что технический прогресс может не только снимать социальные проблемы, но и создавать их… Вся проблема в наличии или отсутствии гуманитарного «отклика» на созданную физическую технологию.

Геннадий Прашкевич: И может, и должен.

Все, что нас окружает, – производное науки: от ядерного щита до удобных унитазов. Чем больше просторных квартир, качественной пищи, качественной связи, чем комфортнее жизнь – тем человечнее отношения в обществе. Бытовая бедность (а она производное и от низких темпов технического развития общества) почти во всех случаях влечет за собой бедность духовную. По крайней мере, ни один из виденных мною закабаленных нуждой людей не проявлял каких-то особых порывов к высокому. И еще меньше старался что-то улучшить для других.

Вячеслав Рыбаков: По-моему, отчасти на этот вопрос я уже ответил. Что же касается улучшения взаимоотношений в обществе – то любая попытка ответить потребует сначала определить, что такое «улучшение». И уже по поводу того, что это такое – «лучше» и «хуже» в обществе, мы можем не сойтись. Потому что социальное «лучше» и «хуже» – это опять-таки уже идеология. Для кого-то лучше – это больше библиотек, для кого-то – больше церквей, а для кого-то – больше стадионов. Прогресс, по большому счету, вполне в состоянии увеличить число и того, и другого, и третьего разом – но в рамках коллективной системы ценностей они неизбежно окажутся востребованными в разной степени. И первыми, уверен, попадут под сокращение библиотеки – как центры занятий наиболее разъединяющих, то есть наиболее человеческих и наименее животных.

Поэтому, пытаясь поговорить о том, что «лучше» и что «хуже» так, чтобы найти некие общие для всех знаменатели, мы опять скатимся к разговору о том, что «лучше» – это когда больше сосисок и шампуней, то есть опять неизбежно пойдет разговор об удовлетворении физиологических потребностей.

Конечно, была надежда, что прогресс поможет хотя бы личную безопасность увеличить. Понаставили, скажем, на каждом углу видеокамер, и уже легче, все польза какая-то от прогресса, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Хорошо ли, что Большой Брат видит тебя? Самое смешное, что для большинства, не слишком отягощенного постоянным переживанием за абстрактные ценности вроде прав человека, неприкосновенности интимной жизни и пр., это хорошо. Личная безопасность для современного индивидуума, молящегося только на себя, любимого – это высшая ценность.

Но и эта идея не оправдалась. Потому что технические средства посягательств на эту самую безопасность – тоже прогрессируют. Переносные ракетные комплексы, радиовзрыватели, отравленные зонтики, карманные распылители нервно-паралитических газов и аэрозолей… Вот сейчас с терроризмом все борются – и это требует серьезнейшей перекройки общества и существенных ограничений свобод. В советское время был такой анекдот: армянское радио спрашивают: будет ли третья мировая война? Оно отвечает: нет, но будет такая борьба за мир, что никакой войны не понадобится. Так и теперь: будет ли терроризм? Ответ… Ну, понятно. Единственным выходом многим опять-таки кажется всеобщая чипизация сознания, чтобы дурак-человек не зарывался слишком, а ел, пил и размножался по командам из единого центра (в котором, разумеется, на стене перед главным пультом в рамочке висят Хартия вольностей, Декларация прав человека, а также американская конституция), и не вредил ближним своим. Однако даже это не выход – управление, хотя бы на один день или одним территориальным сектором, вполне может перехватить какая-нибудь тоталитарная секта, и тогда такое веселье пойдет…

Борис Стругацкий: Безусловно, может. Но может и ухудшить. Хорошим примером и того, и другого служит ушедший век.

3. Вопрос: Какой Вам видится судьба человечества в наступившем веке? Нас ждет стадия эволюционного развития или очередной этап научно-технической революции?

Олег Дивов: Скорее всего, мы сейчас основательно притормозим на занятых рубежах. Прогресс пойдет вглубь, нового витка НТР, сравнимого с предыдущим, придется ждать где-то полвека.

Александр Житинский: Ни то, ни другое. К сожалению, нас ждет глобальная катастрофа, описанная в Библии как Конец света.

Андрей Измайлов: Эволюция человечества меряется не веками и даже не тысячелетиями. Homo sapiens как был, так и остался на редкость неприятным, агрессивным, завистливым, глуповатым существом «ан масс». А насчёт очередного этапа – нас ждёт научно-техническая эволюция. Вернее, мы её ждём. И при поступательном её наступлении будем опять же поступательно ещё продуктивней убивать, ещё обильней жрать, ещё извращённей грешить излишками нехорошими. На ура! Се человек…

Андрей Лазарчук: Как говорил незабвенный Винни-Пух: «И того, и другого. И побольше. И можно без хлеба».

Святослав Логинов: Очередной этап, конечно, будет, куда он денется… Что касается эволюции, то для развития необходим не искусственный, а естественный отбор, то есть у человека должно рождаться много детей, и детская смертность быть на достаточно высоком уровне. Современное человечество на такое не пойдёт, так что на нынешнем этапе нас ждёт не развитие, а вырождение. И чем выше окажется духовное развитие большинства людей, тем надёжнее мы выродимся биологически.

Евгений Лукин: А с чего бы это вдруг началась новая стадия эволюционного развития? Опять ужесточится естественный отбор? Или устроим искусственный (плюс генная инженерия, разумеется)? Честно сказать, не очень хорошо всё это себе представляю. Скорее уж, отправят нас по очередному этапу научно-технической революции.

Сергей Лукьяненко: Слишком много факторов, чтобы делать прогноз. Но все-таки попробую. Мне кажется, что очередная НТР совершится через десять-пятнадцать лет, но связана она будет почти исключительно с успехами биотехнологий. Компьютеры, энергетика, космонавтика – все эти отрасли будут развиваться эволюционно, резерв такого развития еще не выбран, острой необходимости в ускорении пока нет.

Сергей Переслегин: Нас ждут испытания. Индустриальная фаза развития достигла к 1970-м годам своего предела развития и вступила в период общего кризиса. Подтверждением этого кризиса является снижение отдачи капитала (способности денег делать деньги), возрастание нормы эксплуатации, исчерпание экзистенциальных стимулов, характерных для фазы.

Необходимо иметь в виду, что индустриальная фаза принципиально кредитна и, тем самым, подразумевает экспансию. Глобализацию следует понимать именно как проявление эффекта конечности размеров земного шара…

Далее есть две возможности.

Какая-то из стран-претенденток (США, Япония, Германия, Россия) успешно осуществляет свой постиндустриальный проект и переходит к когнитивной фазе развития. Тогда происходит перестройка мира и возникновение цивилизации, основанной на не вполне понятных нам принципах и ценностях.

Осуществить постиндустриальные проекты не удается. Индустриальная фаза демонтируется способом первичного упрощения, иначе говоря, через социальную, политическую, экономическую катастрофу. Население мира значительно сокращается. Происходит формирование неофеодальных социальных структур (разумеется, полной деградации знания не происходит, так что это – квазифеодализм).

В обоих случаях современный мир, нам привычный, исчезнет.

Вячеслав Рыбаков: Судьба человечества в наступившем веке видится мне крайне неприятной.

Борис Стругацкий: Нас безусловно ждет очередной виток НТР, да еще покруче нынешнего. Я не берусь это доказать, но я совершенно не в силах представить себе какой-либо другой вариант (о катастрофах и супервойнах я, естественно, здесь не говорю).

4. Вопрос: В середине минувшего века научно-технический прогресс представлялся панацеей от всех бед, сейчас же отношение к нему опасливо-осторожное, если не отрицательное. В чем, по вашему мнению, причина таких изменений?