Текст книги "От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор"

Автор книги: Николай Пржевальский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Из перечисленных 48 видов, встреченных нами зимой на Тариме[49]49
  Птицы, найденные здесь весною, перечислены далее.


[Закрыть], новыми оказываются два вида. Первый из них, названный мною Rhopophilus deserti, найден был мною же в прошедшую экспедицию в Цайдаме. Имея тогда всего два или три экземпляра, я не решился сделать особый вид; назвал его разновидностью – Rhopophilus pekinensis, Swinh. var. major[50]50
  Монголия и страна тангутов, т. II, отдел 11, стр. 32.


[Закрыть]. Теперь же, убедившись на многих экземплярах в постоянстве признаков (больший рост, бледное оперение), отличающих среднеазиатского Rhopophilus от китайского, делаю его новым видом и называю «deserti» [т. е. пустынный], так как описываемая птица свойственна исключительно пустыне. Севернее Тянь-шаня новый Rhopophilus не распространяется; его нет также и в нашем Туркестанском крае.

Другая, крайне интересная находка между таримскими птицами, – это новый вид Podoces [саксаульная сойка]. До сих пор известно было только три вида этого рода[51]51
  Podoces panderi, P. hendersoni, P. humilis.


[Закрыть]. Теперь отыскался четвёртый, который назван мною Podoces tarimensis[52]52
  T. е. таримская, так как названный вид найден впервые на Тариме и, как кажется, свойственен исключительно бассейну этой реки. Вот краткое описание новооткрытого Podoces: цвет туловища чалый или желтовато-песочный, более густой на верхней части тела. Живот, верхние и нижние кроющие хвоста и сам хвост мутно-белы; стержни, рулевых чёрные, на двух средних сопровождаются узкими чёрными полосками. Верх головы и крылья цвета воронёной стали. Большие махи имеют широкую белую поперечную полосу; вторичные маховые снабжены только белыми вершинами; прибавочное крылышко белое. Большие кроющие крылья также стального цвета; плечевые перья, малые, и средние кроющие одноцветны со спиною; подбой крыльев чёрный. Щёки чёрные; подбородок и верхняя половина горла просвечивают чёрным цветом сквозь беловатые вершины перьев, кончики которых не стираются и весной. Перья, прикрывающие ноздри, уздечка, брови и полоса под глазами одноцветны с туловищем. В крыле 3, 4 и 5-е маховые, равные между собой, самые длинные; 6-е лишь немного их короче, 7-е более 2-го; 1-е вдвое длиннее верхних кроющих. Клюв и ноги чёрные, зрачок тёмнокоричневый. Главнейшие размеры: общая длина – 12 1/2 дюймов, размах крыльев 18 1/2 дюймов; длина сложенного крыла 6 дюймов, длина хвоста 4,1 дюйма; длина плюсны 1,9 дюйма: клюв от зевков 2,1 дюйма. Оба пола почти равны по величине. [См. примечание редактора № 26].


[Закрыть]. По своему характеру новооткрытый Podoces не отличается от близкого к нему Podoces hendersoni [монгольская саксаульная сойка); севернее Тянь-шаня и в наш Туркестан не распространяется.

Из рыб, как в Тариме, так и в самом Лоб-норе, водятся лишь два вида: маринки и другой [из] семейства Cyprinidae [карповых] – мне неизвестный[53]53
  В своей коллекции мы имеем Несколько отличных экземпляров лобнорских и таримских рыб.


[Закрыть]. Оба эти вида, в особенности первый, весьма многочисленны и составляют главное питание местных жителей ⁽²⁷⁾.

* * *

Население начинает встречаться вниз по Тариму ⁽²⁸⁾ от устья Уген-дарьи и в административном отношении разделяется на два участка: таримцев или куракульцев[54]54
  По имени озера Кара-куль, вблизи которого живёт ахун, заведующий управлением населения по нижнему Тариму.


[Закрыть] и собственно лобнорцев или каракурчинцев[55]55
  Правильнее «каракошунцев» от слова кара-кошун, т. е. чёрный кошун (участок) [хошун, т. е. удел, феодальное владение, округ; хошун – монгольское слово].


[Закрыть]. Скажем теперь несколько слов о первых. Каракурчинцы же будут описаны при рассказе о самом Лоб-норе.

Как нам сообщали, нынешние обитатели Тарима жили первоначально на озере Лоб-нор и рассеялись по Тариму лет сто назад, вследствие уменьшения рыбы в самом озере и частых грабежей калмыков. Было ли ранее того население по Тариму, – узнать мы не могли. Верно лишь то, что к переселенцам с Лоб-нора постоянно примешивались беглые, быть может, и ссыльные, из различных местностей Восточного Туркестана. Оттого нынешние таримцы, несомненно, принадлежащие арийскому племени, отличаются крайним разнообразием своих физиономий. Здесь можно встретить типы сартов, киргизов, даже тангутов, иногда перед вами является совершенно европейская физиономия; изредка попадается и монгольский тип.

В общем, все жители Тарима отличаются бледным цветом лица, впалой грудью и вообще несильным сложением. Роста мужчины среднего, часто высокого; женщины малорослее. Впрочем, женщин мы видали редко.

Если нам иногда и случалось заходить в обиталище таримца, то местные барышни и дамы тотчас пускались на уход, пролезая, словно мыши, сквозь тростниковые стены своих жилищ. Наш спутник Заман-бек, имевший более нас возможность видеть и изучать прекрасный пол на Тариме, сообщал не особенно лестные отзывы о тамошних красавицах, за исключением лишь одной блондинки, встреченной в деревне Ахтарма. Эта блондинка, среди своих черноволосых и черноглазых соотечественниц являлась аномалией и, по всему вероятию, была оставшимся souvenir'ом, после посещения этих местностей в 1862 г. партией русских староверов, о чём речь впереди.

Относительно языка таримцев (как и лобнорцев) могу сказать лишь то, что наш переводчик, таранча из Кульджи, везде свободно объяснялся на Тариме и Лоб-норе, из чего можно заключить, что различие таранчинской и сартской речи от говора туземцев не велико. Самому мне, при совершенном незнакомстве с каким-либо из названных языков, невозможно было сделать никаких личных наблюдений; переводчик же был слишком глуп, чтобы помочь в данном случае.

Религия всех жителей Тарима (и Лоб-нора) магометанская, впрочем, с примесью некоторых языческих обрядов. Так, например, покойников хоронят непременно в лодках и кладут туда, или обтягивают вокруг могилы часть сетей, принадлежавших умершему.

Жилища таримцев делаются из тростника, в изобилии растущего по болотам и озеркам таримской долины. Постройка такого обиталища крайне незатейлива. Первоначально вбиваются в землю, по углам и в середине фасов новоустраиваемого жилья, неотёсанные столбы тогрука, поверх которых кладут связанные брёвна и жерди на потолке. Затем бока обставляются тростником, кое-как связанным, тростником же постилается и потолок, в котором делается небольшое квадратное отверстие для выхода дыма. В середине подобной комнаты располагается очаг; возле стен, на полу, на войлоках или чаще на тростнике спят хозяин и его семья; для женщин имеются иногда особые отделения. По бокам стен устраиваются полки, на которых складывается посуда и прочие вещи. Рядом с жилищем семьи делается также тростниковая загородка для скота.

С десяток, иногда менее, иногда более, вышеописанных домов скучиваются в одну деревню. Места таких деревень не постоянны. Зимой таримцы живут там, где больше топлива и корма для скота; летом расходятся по озёрам для удобства рыбной ловли.

Впрочем, главной причиной, заставляющей таримцев покинуть место прежней деревни, служит болезнь кого-либо из её обитателей. В особенности боятся в здешних местах оспы, которая, за редкими исключениями, всегда кончается смертью. Заболевшего оспой бросают на произвол судьбы. Оставив несчастному немного пищи, вся деревня тотчас же переходит на другое место и не заботится об участи своего прежнего товарища. Если он выздоровеет, что, как сказано выше, случается редко, – то возвращается к своим родным; если же больной оспой умрёт, то никто не позаботится о его погребении. На могилах, которые иногда нам случалось встречать, втыкают длинные шесты и на них вешают различные тряпки, маральи рога, хвосты диких яков[56]56
  Это животное находится в горах к югу от Лоб-нора.


[Закрыть] и тому подобные украшения.

Одежда таримцев состоит из армяка и панталон; под армяк надевается длинная рубашка, зимой носится баранья шуба. Немногие, самые достаточные, да и то в редких случаях, надевают халат и чалму. Сапоги только у зажиточных; бедные носят зимой, поверх войлочных чулок, самодельные чирки (башмаки), летом же ходят босыми. На голове таримцы носят зимой мерлушковые шапки с отвороченными полями, летом войлочные шляпы.

Женщины носят короткий халат вроде кацавейки; халат этот редко опоясан, как у мужчин, но всегда оставлен нараспашку. Под халатом также рубашка; на ногах панталоны, которые, как у мужчин, закладываются в сапоги. На голове у женщин также меховая шапка; под неё одевается белое полотенце, которое опускается на спину, а передними концами иногда завязывается на подбородке. Мужчины бреют всю голову. Женщины заплетают две косы сзади, а на висках опускают волосы до половины щёк и подстригают их. Незамужние девушки носят только одну косу сзади.

Предметы одежды и домашнего обихода таримцы получают из города Корла от приезжающих торговцев, частью же приготовляют сами. Холст выделывается из бараньей шерсти или из волокон кендыря, в изобилии растущего по долине Тарима. Осенью и зимой собирают иссохшие стебли этого растения, перетирают их сначала палками или руками и полученные волокна варят в воде; затем очищают его от костры, снова варят и расчёсывают окончательно. Прядут женщины особым веретеном. Из пряжи, с помощью незамысловатого станка и челнока, ткут холст, весьма прочный и иногда даже довольно изящный по выделке.

Кроме приготовления холста и кое-какой выделки звериных или бараньих шкур, таримцы не знают иных ремёсел; впрочем, изредка между ними попадаются кузнецы и сапожники.

Рыболовство составляет главное занятие жителей Тарима, а рыба главный предмет продовольствия. Для рыбной ловли употребляют небольшие сети грубой работы. Способ рыболовства будет изложен ниже. Здесь же скажу, что, проводя на воде большую часть своей жизни, таримцы, как мужчины, так и женщины, отлично ездят в челноках. Последние делаются из выдолбленных стволов тогрука и составляют непременную принадлежность каждого хозяйства.

Подспорьем к рыбной пище служат корни кендыря; их поджаривают на огне и едят вместо хлеба, которым пользуются лишь немногие зажиточные.

Земледелие по нижнему Тариму весьма незначительно и появилось здесь, как нам сообщали, не более десяти лет назад. Почву для посева орошают арыками. Из хлебов сеют пшеницу и в меньшем количестве ячмень. Урожай бывает не особенно хорош, так как почва везде слишком солонцевата.

Гораздо более, нежели земледелие, на Тариме развито скотоводство, главным образом, разведение баранов. Эти последние дают здесь отличное руно, но мелки ростом и с маленьким курдюком. Кроме баранов, таримцы держат рогатый скот, отличной, крупной породы, в небольшом числе лошадей и ещё реже ослов; собаки очень редки на Тариме. Верблюдов нет вовсе, так как местность для них непригодна. Для скота здесь везде один и тот же корм – тростник; кроме того, бараны охотно едят стручки колючки.

Религиозный фанатизм здесь невелик. Семейный быт, по всему вероятию, тот же, что и у других туркестанцев. Жена – хозяйка в доме, но раба мужа. Последний может, когда захочет, прогнать свою жену и взять другую или держать несколько жён вместе. Жениться можно на самое короткое время, даже на несколько дней.

Из привычек описываемого населения резко бросается в глаза сноровка громко и скоро говорить. Если беседуют несколько таримцев, то можно подумать, что они ругаются между собой. Удивление выражается чмоканьем и приговариванием: «иоба, иоба». В административном отношении обитатели Тарима, равно как и лобнорцы, ведаются правителем города Корла, куда и платят свои подати ⁽²⁹⁾.

* * *

Теперь, после долгого отступления, будем продолжать о самом путешествии.

Переправившись, как упомянуто выше, вплавь через реки Конче и Инчике, мы вышли на Тарим в том месте, где в него впадает Уген-дарья. Отсюда, сделав ещё переход, добрались до деревни Ахтармы[57]57
  Невдалеке отсюда, на противоположной стороне Тарима, лежит озеро Каракуль, по имени которого таримцы получили своё название каракульцев.


[Закрыть], самого большого из всех таримских и лобнорских селений. Здесь имеет местопребывание управитель Тарима – некий Азлям-ахун. Несмотря на свой громкий титул, который, как нам переводил Заман-бек, означает «наиучёнейший человек», этот ахун совершенно безграмотен.

В Ахтарме мы простояли восемь дней, так как лесная местность изобиловала птицами, а по тростникам водилось много тигров. Несмотря на ревностное преследование последних, ни мне, ни моим казакам не удалось увидеть желанного зверя. Впрочем, двух тигров мы отравили ночью на приманке, но, несмотря на то, что звери съели большие приёмы синеродистого калия, они всё-таки имели еще силы уйти в густейшие тростники, где наши поиски оказались напрасными. Впоследствии мы приобрели три хорошие тигровые шкуры от местных жителей, которые добывают этого зверя также посредством отравы.

В Ахтарме было сделано астрономическое наблюдение долготы и широты, а барометром измерена абсолютная высота. Последняя достигает 2 500 футов[58]58
  Город Корла имеет 2 600 футов абсолютной высоты.


[Закрыть]. Озеро Лоб-нор поднимается над уровнем моря на 2 200 футов ⁽³⁰⁾, так что нижний Тарим имеет сравнительно небольшой наклон. Тем не менее течение в описываемой реке весьма быстрое; оно достигает, при среднем уровне воды, около 180 футов в минуту[59]59
  Беру среднюю цифру. Мерили дважды: в начале декабря, ниже устья Кюк-ала-дарья и в начале марта близ озера Лоб-нор. В первом случае скорость течения получилась 192 фута в минуту, во втором – 170 футов в тот же период времени.


[Закрыть]. Из Ахтармы путь наш лежал вниз по Тариму. Шли, то удаляясь, то приближаясь к названной реке, которая в своём нижнем течении не имеет долины в том смысле, как мы привыкли понимать это слово. Ни форма поверхности, ни качество почвы не изменяются даже возле самой реки. Так же глинистая равнина, тот же сыпучий песок, как в соседней пустыне, так и за сотню шагов от воды. Только узкая кайма деревьев, местами густые тростники да болота и озёра обозначают неширокую площадь орошённого пространства[60]60
  Впрочем от устья Урген-дарьи до деревни Ахтармы таримская долина резко обозначена; она имеет здесь 5–6 вёрст ширины и почти сплошь болотиста.


[Закрыть]. Итти с верблюдами весьма трудно, так как приходится пробираться то по лесу, или густым колючим кустарником, то иногда по возвышенному тростнику, корни которого, словно железная щётка, изранивают до крови верблюжьи пятки.

Отойдя всего 7 верст от места ночлега, мы пришли к рукаву Тарима, очень глубокому и сажен 25 шириной. Через этот рукав необходимо переправляться, что совершенно невозможно теперь, когда по утрам бывают двадцатиградусные морозы. Дождаться же пока река замерзнет, очень долго, так как днём всегда бывает тепло. До сих пор нас уверяли, что после Инчике-дарьи переправы вплавь уже не будет более, а Тарим перейдём по льду. Настоящую переправу скрывали, не желая, чтобы мы оставались где-либо долгое время. Опять, в самых резких выражениях, я выговаривал Заман-беку, что этот случай и десятки ему подобных… Несомненно, что виною всему сам Якуб-бек и Токсобай. По их, конечно, приказанию, нас ведут самой скверной дорогой и постоянно во всём обманывают[61]61
  Дороги по Тариму лучшей нет: в этом мы убедились впоследствии на обратном пути [приписка на полях дневника].


[Закрыть]. Притом же с Заман-беком едет целая орда; у жителей продовольствие (бараны, мука и пр.) и вьючный скот берутся даром. Всё зло, следовательно, в том, что с нами едет Заман-бек. Дорогой вся эта ватага отправляется вперёд, травит ястребами зайцев, поёт песни. На ночёвках вместе с посетителями собирается всегда человек 20; пять раз в день во всё горло орут молитвы. Понятно, что при таких условиях невозможно увидать, не только что убить какого-либо зверя. Если бы не громадная важность исследования Лоб-нора в географическом отношении, я бы вернулся назад. За дикими верблюдами можно было бы сходить и из Цайдама. Не раз уже чуть-чуть не срывалось у меня [желание] обругать всю эту сволочь, этих мерзавцев, но я сдерживался во имя исследования Лоб-нора. Притом большая сравнительно экспедиция, какова теперь наша, не только бесполезна, но даже вредна в пустынях Азии. Опытом я убеждаюсь теперь в этом. С таким караваном, как теперь у нас, 24 верблюда, из них 18 вьючных, невозможно ни скоро итти, ни останавливаться в удобных местах. Идеальная экспедиция в Азии должна состоять из 6 человек: начальник, его помощник и четыре казака. Лишние люди – напрасная обуза. Дело тут не в количестве, а в качестве. При 6 казаках важны только ночные караулы, но их можно отменить, имея хороших собак. Движение большого каравана медленно потому, что при всех переправах или вообще трудных местах приходится тратить несравненно больше времени, нежели с караваном небольшим; верблюды чаще отрываются и т. п. В Тибет я не возьму с собой более 4 человек.

Переправившись на плоту через Кюк-ала-дарью, рукав Тарима, мы, как и прежде, шли небольшими переходами, останавливаясь большей частью возле деревень.

Заман-бек и его свита первое время ехали неотлучно при нас, но впоследствии, убедившись, что мы ничего особенного не делаем, обыкновенно уезжали вперёд на место ночлега.

Местное население, по пути нашего следования, несомненно, заранее получило приказание обманывать нас во всём, чего только мы не можем увидеть собственными глазами. Притом же и сами таримцы, не видавшие русских и, вероятно, наслышавшись про нас различных небылиц, первоначально бегали от нас, как от чумы. Да, наконец, видя, что «дорогих гостей», словно шпионов, ведут окольной дорогой и под конвоем, местное население, конечно, могло заподозрить в нас недобрых людей, тем более, что цель нашего путешествия была совершенно непонятна для туземцев. Как некогда в Монголии и Гань-су, так и теперь на Тариме, обитатели этих стран решительно не верили тому, что можно переносить трудности пути, тратить деньги, терять верблюдов и так далее только из желания посмотреть новую страну, собрать в ней растения, шкуры зверей, птиц и пр., – словом, предметы никуда не годные и решительно ничего не стоящие. Под влиянием подобного настроения усердие таримцев относительно обманывания нас часто преступало границы и доходило до ребячески глупого.

Единственный человек, через которого мы могли узнавать кое-что более подходящее к истине, это был Заман-бек. Но он плохо знал местный язык; притом же и самого Замана часто обманывали, подозревая его в излишнем расположении к русским.

Для продовольствия во время пути нам доставляли баранов, которые отбирались даром у местных жителей. С нас также не брали денег за этих баранов[62]62
  Баран на Тариме и Лоб-норе стоит 5–7 теньге, т. е. 65–90 копеек на наши деньги.


[Закрыть], несмотря на мои настояния. Впоследствии, чтобы отплатить за полученных баранов, я подарил беднейшим жителям Лоб-нора сто рублей. На Тариме же было запрещено окончательно брать деньги, и местный ахун объявил нам, что у него нет бедных.

Общий очерк ноября. Ноябрь, проведённый нами в пустынях Тарима, на одной и той же абсолютной высоте, характеризовался одинаковой ясной и тёплой погодой. Правда, ночные морозы, сильно увеличившиеся вдруг в первых числах месяца, доходили на восходе солнца до —21°,4, но днём всегда было тепло в ясную тихую погоду. При наблюдении в 1 час пополудни ни разу не было ниже +0°,8; иногда же термометр показывал в это время даже в половине месяца +5°,1, а на солнце поднимался в конце месяца до +6°,3. Случалось, что на солнечном пригреве иногда пролетала муха, а 7-го числа мы ещё видели стрекозу. Погода постоянно была превосходная, ясная. С восходом солнца температура повышалась быстро, но так же быстро падала вечером. Температура почвы, даже в конце месяца, доходила до +2° на глубине 2 футов, на 1 фут было – 0°,2; сверху земля промерзала только на 2–3 дюйма, притом днём опять немного оттаивала. То же было и с водою. Болота и озёра замерзли окончательно только к концу ноября. Река Тарим и даже его рукава были в это время еще совершенно свободны от льда; хотя по утрам шла небольшая шуга, но днём она растаивала. Ветров было крайне мало, и то лишь слабые, обыкновенно же погода стояла тихая. Сухость воздуха была чрезвычайно велика. Дождя или снега не падало ни разу. По ночам, в долине Тарима, по болотам, тростник и кустарники постоянно покрывались инеем, который сходил лишь часам к десяти утра. Хотя ветров сильных вовсе не было, но воздух был постоянно наполнен пылью, как туманом. Далёкие горы на севере, даже в более прозрачные дни, только неясно синели. Эта же пыль мешала астрономическим наблюдениям.

Барометрические наблюдения не совсем удобно было производить в юрте. Барометр, принесённый со двора, имел всегда более низкую температуру, нежели воздух в юрте. Ртуть в маленьком термометре скорее нагревалась, нежели в барометрической трубке; ради этого приходилось ждать некоторое время, между тем инструмент сильно пылился.

Пройдя 190 вёрст вниз по Тариму[63]63
  Считая от устья Уген-дарьи.


[Закрыть], мы достигли того места, где Кюк-ала-дарья снова соединяется с главной рекой. Здесь мы вторично переправились (на плоту) через Тарим, который, на месте переправы, называемой Айрылган, имеет лишь 15 сажен ширины, при глубине 21 фут[64]64
  На переправе Айрылган я с одним из казаков вывалился в Тарим из лодки. По счастью, мы успели выплыть на берег и отделались лишь купаньем в холодной воде (9 декабря).


[Закрыть].

9 декабря. Мы за Таримом. Пройдя 5 вёрст, пришли на берег Тарима, через который переправились на плоту. Ширина реки здесь сажен 15, глубина 3 сажени; течение довольно быстрое. Вступление на Тарим ознаменовалось для меня неожиданным сюрпризом. Перед вечером я поехал с казаком Бетехтиным на другую сторону Тарима охотиться за фазанами. Лодка была, как и все суда на Лоб-норе, из выдолбленного ствола тогрука. Вместе с нами в лодку был взят и Оскар [собака]. Переехали хорошо, но у противоположного берега наехали на бревно; начали с него сниматься, – лодка опрокинулась, и мы полетели в воду, окунувшись с головой. Оскар выплыл тотчас же на берег, мы же ухватились за обернувшуюся лодку, и нас понесло вниз по течению. Начало относить на средину; между тем, казаки на противоположном берегу, не имея лодки, не могли подать нам помощи. Лодка, за которую ухватился я с казаком, от неравновесия тяжести начала вертеться, и с каждым её поворотом мы окунались в воду. Тогда я бросил лодку и поплыл к берегу, до которого, правда, было не более 10 или 12 шагов, но на мне, кроме тёплого одеяния, были надеты ружья, сумка и патронташ. Однако опасность придала силы, – я доплыл до берега и вылез на него. Казак же, не решившись плыть, влез на лодку, и его несло по течению. Между тем, услыхали в деревне, и прибежавшие жители бросили Бетехтину верёвку, за которую вытащили его на берег. Затем мы, уже на плоту, переплыли обратно на свой берег. Тотчас мокрое платье было снято, я вытерся спиртом и напился горячего чаю. Затем, переодевшись, отправился, но уже на своём берегу, за фазанами, чтобы согреться хорошенько ходьбою. Конечно, не особенно приятно попасть в воду в декабре, но зато я первый купался в Тариме! Соединившись с Кюк-ала-дарьей, Тарим снова достигает 30–35 сажен ширины и сохраняет такие размеры до впадения в озеро Кара-буран. Верстах в пятнадцати выше этого впадения, на правом берегу описываемой реки выстроено небольшое, квадратной формы, глиняное укрепление (курган), в котором, во время нашего перехода, помещалось лишь несколько солдат из Корла.

Погода за всё время нашего пути по Тариму, т. е. в течение ноября и первой половины декабря, стояла отличная – ясная и тёплая. Правда, ночные морозы доходили до 22°,2 С, но лишь только показывалось солнце, температура быстро повышалась, так что в полдень в первый раз ниже нуля (в тени) была наблюдаема лишь 19 декабря. К этому времени, вероятно, замёрз и Тарим, хотя, может, и не сплошь. Ветры дули лишь изредка и притом слабые; воздух был чрезвычайно сухой и постоянно наполнен пылью, как туманом ⁽³¹⁾. Атмосферных осадков не выпадало вовсе. По словам местных жителей, снег на Тариме и Лоб-норе выпадает как редкость, раз или два в три, четыре зимы; лежит обыкновенно лишь несколько дней, иногда и того меньше; дожди летом также крайне редки.

* * *

От вышеупомянутого глиняного форта на Тариме мы направились не на Лоб-нор, до которого уже было недалеко, а прямо на юг, в деревню Чархалык[65]65
  Причина, почему мы не пошли прямо на Лоб-нор, заключалась в том, что наши спутники находили для себя удобнее зимовать в Чархалыке. При этом нас опять обманули, уверяя, что прямого пути на Лоб-нор нет.


[Закрыть], заложенную лет тридцать назад ссыльными, а частью добровольными переселенцами из Хотана. В настоящее время описываемая деревня состоит из 21 двора[66]66
  В том числе 9 дворов лобнорцев.


[Закрыть] и глиняного форта, в котором помещаются ссыльные[67]67
  114 человек обоего пола.


[Закрыть]. Они обязаны заниматься хлебопашеством на пользу казны; прочие же жители сеют для себя. Вода для орошения полей получается из р. Чархалык-дарья, вытекающей из соседних гор. Эти горы стоят на южной стороне Лоб-нора, достигают громадных размеров и известны под именем хребта Алтын-таг ⁽³²⁾.

Верстах в трёхстах[68]68
  Одиннадцать дней пути на вьючном осле.


[Закрыть] к юго-западу от Чархалыка на р. Черчен-дарья. лежит небольшой город Черчен[69]69
  Не есть ли это Чачан Марко Поло? В Черчене, как нам говорили, в настоящее время не более 30 дворов, но за достоверность подобного нельзя ручаться.


[Закрыть], правитель которого ведает Чархалыком. От Черчена далее к юго-западу десять дней пути до большого оазиса Ная [Пия] (900 дворов), откуда через три дня приезжают в город Керия, имеющий, как нам сообщили, до трёх тысяч домов. Из Керии, через город Чжира [Чира], путь лежит в Хотан. Последний, равно как Керия и Черчен, находится в зависимости от Якуб-бека кашгарского.

В одном дне пути от Керии в горах добывают золото. Золотые рудники находятся также в пяти переходах от Черчена, в верховьях Черчен-дарьи. Здесь, как нам говорили, ежегодно добывают около шестидесяти пудов золота, поступающего в казну Якуб-бека.

На том месте, где ныне расположен Чархалык, видны развалины глиняных стен старинного города, который нам называли Оттогуш-шари[70]70
  Т. е. город Оттогуша, бывшего некогда здесь ханом.


[Закрыть]. Эти развалины имеют около трёх верст в окружности; впереди главной стены были выстроены сторожевые башни. Кроме того, в двух днях пути от Чархалыка к Черчену лежат, как нам сообщали, развалины другого города – Гас-шари. Наконец, близ Лоб-нора мы нашли остатки третьего города, весьма обширного. Это место зовётся просто Коне-шари [Куня-шаар], т. е. старый город.

Город, несомненно, весьма древний, так как время сильно уже поработало над ним. Среди совершенно голой равнины лишь кое-где торчат глиняные остовы стен и башен. Большей частью всё это занесено песком и мелкой галькой. Город, вероятно, был обширный, так как площадь, занимаемая развалинами, пожалуй, имеет верст пятнадцать в окружности. Могильная тишь царит теперь на этом месте, где некогда кипела людская жизнь, конечно, со всеми её страстями, радостями и горестями. Но всё прошло бесследно, как мираж, который один играет над погребённым городом…

От местных жителей мы не могли узнать никаких преданий о всех этих древностях.

К лучшим результатам привели расспросы относительно давнего пребывания русских староверов на Лоб-норе. О них рассказывали нам лица, видевшие собственными глазами пришельцев, явившихся в эту глушь Азии, вероятно, искать обетованную страну – «Беловодье». Первая партия, всего из десяти человек, пришла на Лоб-нор в 1861 г. Осмотрев местность, двое из переселенцев вернулись обратно, но через год явились большой партией в 160 человек[71]71
  По словам других, русских было только 70 человек; впрочем, большего вероятия заслуживает первая цифра.


[Закрыть]. Здесь были, кроме мужчин, женщины и дети. Все ехали верхами и на вьючных лошадях везли свою поклажу. Мужчины большей частью были вооружены кремнёвыми ружьями. Некоторые из партии умели исправлять эти ружья и делать новые; были также плотники и столяры. Дорогой русские ловили рыбу и стреляли кабанов. То и другое употребляли в пищу, но до своей посуды или чего-либо съедобного не позволяли дотрагиваться. Вообще люди были смелые, старательные. Некоторые из них поселились на нижнем Тариме, близ нынешнего форта, выстроили себе тростниковые жилища и провели в них зиму. Другие же расположились в Чарха-лыке, где построили деревянный дом, быть может, церковь. Дом этот только недавно снесло водой при разливе Черчен-дарьи.

Между тем, в продолжение зимы, равно как и по дороге, большая часть русских лошадей погибла от трудности пути, дурного корма и обилия комаров. Новое место не понравилось пришельцам. Дождавшись весны, они решили двинуться восвояси или итти ещё куда-нибудь искать счастья. Китайский губернатор Турфана, которому в то время подчинён был Лоб-нор, приказал дать переселенцам необходимых лошадей и продовольствие, а один из наших корлинских спутников, именно Рахмет-бай, провожал обратно русских до урочища Ушак-тала, лежащего на пути из Кара-шара в Турфан. Добравшись до этого последнего, переселенцы отправились в Урумчи. Куда они затем делись, неизвестно, так как вскоре началось дунганское восстание, и собщение с затяньшанским краем было прервано. Вот всё, что можно было узнать относительно пребывания русских староверов на Лоб-норе ⁽³³⁾.

* * *

Климат декабря. В первой своей половине этот месяц был совершенным продолжением ноября: та же ясная, тихая и днём теплая погода, по ночам морозы до —22°,2. Даже 16-го числа, в час дня, термометр в тени поднимался до +4°,8. Тарим и его рукав Кюк-ала большей частью были свободны от льда, хотя по ночам, а иногда и днём, шла шуга, которая затирала реку и смерзалась в сплошную массу лишь на крутых изворотах течения. По всему вероятию, Тарим сплошь не замёрзнет в нынешнюю зиму, да едва ли это бывает и в другие зимы.

Со второй половины декабря стало холоднее, и 19-го числа, в 1 час дня, первый раз было ниже нуля (—3°), но и то при облачной погоде и слабом ветре. Кроме того, со второй половины описываемого месяца стали чаще перепадать ветры (слабые) и облачные дни[72]72
  Облака преобладали перистые и слоистые. Ветер хотя был и слабый, всегда поднимал в воздух густую пыль [приписка на полях дневника].


[Закрыть]. Впрочем, всё это зависело, вероятно, от влияния гор, лежащих невдалеке от деревни Чархалык, где мы находились в то время. Затем, с поднятием к горам (на охоте за дикими верблюдами), температура ещё более понизилась, и даже в полдень мы наблюдали в конце декабря —7°,9. В долине собственно Тарима, удалённой от гор, вероятно, и во второй половине декабря было попрежнему тепло. Снег в течение всего месяца не падал ни разу. Его не было даже и на горах Алтын-таг, несмотря на их значительную высоту.

Сухость воздуха, даже на самом берегу Тарима, была очень велика: руки и губы постоянно сохли, намоченная чашка мигом сама просыхала. Температура почвы, даже в последней трети месяца, была высока (на 1 фут —0°,3, на 2 фута +1°,4).

Отдохнув неделю в Чархалыке, я оставил здесь большую часть своего багажа и при ней трёх казаков, с остальными же тремя и моим помощником Ф. Л. Эклоном отправился на другой день Рождества в горы Алтын-таг, на охоту за дикими верблюдами, которые, по единогласному уверению лобнорцев, водятся в названных горах и пустынях к востоку от Лоб-нора. Заман-бек со своими спутниками также остался в Чархалыке.

Теперь в наш караван взято было только одиннадцать верблюдов и верховая лошадь для меня; Эклон ехал на верблюде. Запаслись мы также и юртой на случай сильных холодов; продовольствия взяли на полтора месяца. Проводниками нашими были двое лучших охотников Лоб-нора. По словам этих проводников, охота за дикими верблюдами в глубокую зиму мало представляет вероятия на успех. Тем не менее мы решились попытать счастья. Дело это нельзя было откладывать до весны; тогда предстояла другая работа – наблюдение пролёта птиц ⁽³⁴⁾.

Опишем сначала Алтын-таг.

Хребет этот начинает виднеться еще с переправы Айрылган, т. е. вёрст за полтораста, сначала узкой, неясной полосой, чуть заметной на горизонте. После утомительного однообразия долины Тарима и прилегающей к нему пустыни путник с отрадой смотрит на горный кряж, который с каждым переходом делается всё более и более ясным. Можно уже различать не только отдельные вершины, но и главные ущелья. Опытный глаз видит издали, что горы не маленьких размеров, – и не ошибается. Когда мы пришли в деревню Чархалык, то Алтын-таг явился перед нами громадной стеной, которая далее к юго-западу высилась ещё более и переходила за пределы вечного снега.

Нам удалось исследовать описываемые горы, т. е. собственно их северный склон, на протяжении около 300 вёрст, считая к востоку от Чархалыка. На всём этом пространстве Алтын-таг служит окраиной высокого плато к стороне более низкой лобнорской пустыни.

Высокое же плато по южной стороне описываемых гор составляет, по всему. вероятию, самую северную часть Тибетского нагорья. Так, по крайней мере, можно с большой вероятностью предполагать, судя по рассказам местных жителей, которые единогласно уверяли нас, что юго-западные продолжения Алтын-тага тянутся без всякого перерыва (несомненно, всё также каймой более низкой пустыни) к городам Керии и Хотану. К востоку, по словам тех же рассказчиков, описываемый хребет уходит очень далеко, но где именно оканчивается, – лобнорцам неизвестно.

В обследованной нами средней части Алтын-тага топографический рельеф этих гор таков. Первоначально, от Чархалыка до р. Джаган-сай, хребет стоит отвесной стеной над бесплодной, покрытой галькой равниной, почти той же абсолютной высоты, как и озеро Лоб-нор.

Далее, от р. Джагансай до р. Курган-булак (а, быть может, и ещё восточнее), т. е. как раз к югу от Лобнора, равнина, отделяющая это озеро от описываемых гор, поднимается хотя равномерно, но довольно круто[73]73
  Средним числом около 120 футов на версту.


[Закрыть], так что подножие Алтын-тага (у ключа Асганлык) находится на 7 700 футов абсолютной высоты. У самого Курган-булака и далее к востоку до р. Джаскансай являются перепутанной сетью невысокие глинистые холмы, которые, восточнее только что названной речки, сменяются холмами сыпучих песков, известных под именем Кум-тага. Этот Кум-таг, по словам лобнорцев, протянулся широкой полосой к востоку (вероятно, всё у подножья Алтын-тага) и не доходит до города Ша-чжеу лишь на два дня пути ⁽³⁵⁾.