Текст книги "Великая. История Екатерины II"

Автор книги: Николай Карамзин

Соавторы: Василий Ключевский,Сергей Соловьев,Александр Лаппо-Данилевский,Александр Сумароков,Сергей Шубинский,Сергей Платонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

В связи с теми же взглядами стояли и другие принципы, которых Екатерина старалась придерживаться в управлении: она, с одной стороны, желала видеть в населении «не рабов, а людей, повинующихся законам», с другой – сознавала необходимость «доверенности народа» и его «почтения» к правительству «Власть без доверенности народа, – писала она, – ничего не значит». Для достижения этой последней цели она, следуя примеру Петра Великого, старалась по возможности водворить законность в управлении; ближайшими советниками и помощниками ее в этом деле состояли некоторые из высших сановников того времени, как, например, И. Неплюев, гр. А. Бестужев-Рюмин, кн. Я. Шаховской, Н. Панин и кн. А. Вяземский.

Закономерная деятельность подчиненных властей находилась в ближайшей зависимости от характера государственных установлений и от способа отправления ими своих должностей.

Пока первый из этих вопросов подвергался обсуждению в разных комиссиях, императрица приступила к решению второго. Злоупотребления бюрократии (в частности и главным образом лихоимство) зависели от причин духовного и материального свойства: чиновники оказывались слишком мало образованными и получали слишком ничтожное жалованье для того, чтобы не прельщаться «лакомствами», которые предлагали им люди, нуждавшиеся в их услугах. Екатерина попыталась устранить действие этих причин. Считая не только общее, но и специальное юридическое образование необходимым для лиц, отправляющих государственные должности, и встречая в обществе явное сочувствие подобной точке зрения, императрица предприняла некоторые преобразования на юридическом факультете Московского университета и посылала молодых людей за границу для изучения права; с тою же целью были переведены и изданы кое-какие сочинения иностранных ученых, например, «политические наставления» бар. Бильфельда. Несколько позднее (к 1783 г.), вероятно, под влиянием Екатерины, сделана была попытка составить сборник законов, долженствовавший служить материалом для учебника по русскому праву и справочным пособием для всякого должностного лица, да и образованного человека вообще. Одновременно Екатерина позаботилась также об улучшении материального положения чиновников: новые штаты вышли в 1763 г.; вскоре затем последовала конфирмация сенатского доклада о пенсиях. Меры эти, однако, оказались недостаточными и поэтому мало помогали водворению законности в управлении: приходилось не только заботиться о «наполнении» присутственных мест «достойными и честными людьми» и настаивать на «точном и немедленном исполнении указов», но и постоянно бороться с преступлениями по службе, т. е. неисполнением, злоупотреблением и пренебрежением должности, а также ошибками в отправлении ее (умышленными и неумышленными). Трудно было, однако, устранить злоупотребления чиновников в обществе, обнаруживавшем постоянную наклонность к «ябеде» и тяжбам. При таких условиях императрица не могла либерально отнестись и к более частному вопросу о толковании закона судебною властью; в Наказе она восстала против этого и, несмотря на ею же высказанную мысль о том, что «справедливо есть, буде родится сомнение о понятии какого ни есть узаконения изыскать намерение законодавца, вникая в смысл и умствование закона», на практике придерживалась других правил. Водворению законности в управлении мешало, наконец, и «самовластие бояр», так сильно развившееся в предшествовавшие царствования. Екатерина не без некоторой доли справедливости указывала на то, что она «поправила это, не ссылая и не казня».

Неудачный исход работ в комиссии 1767–1774 гг. привел, как мы видели, императрицу Екатерину к необходимости предпринять реформу государственных установлений по частям. Важнейшим из этих преобразований, между прочим и для того, чтобы достигнуть точного и быстрого исполнения уже изданных или «впредь издаваемых полезнейших узаконений» в государстве, было, конечно, «учреждение о губерниях, всего более требовавших поправления»; недаром сама Екатерина, писавшая «учреждение» пять месяцев, ставила его гораздо выше своего Наказа, а население (в особенности дворянство) высказывало потребность в такой реформе. Кабинетные работы по этой части возложены были главным образом на Г. Козицкого, Г. Теплова, П. Завадовского и гр. А. Безбородко.

Провинция начала XVIII в. была прототипом екатерининской губернии. Но до Екатерины II вопрос об областном устройстве трудно было решить ввиду ничтожного развития местных общественных сил и интересов, связанных с проведением подобного рода реформы. По воцарении Екатерины, напротив, этот вопрос стал возбуждать внимание недавно зародившихся местных обществ (в особенности дворянских): его обсуждали уже в 1762 г., а также в частной комиссии о порядке государства в силу общего права (1767–1774 гг.) и в Сенате. В первой половине 1760-х годов для предотвращения беспорядков, возникавших в областях, власть губернаторов была усилена (1762, 1764 гг.); областные деления также не раз подвергались частным изменениям, но окончательно вопрос о губернском устройстве решен был лишь в 1775 г.

Согласно с мнением некоторых из своих приближенных (например, гр. А.П. Бестужева-Рюмина), императрица хотела учреждением о губерниях привлечь местные общества, в особенности дворян, недавно освобожденных от обязательной службы, к деятельности в установлениях, основанных отчасти в виду их же собственных выгод. Правительство, таким образом, не теряло общественных сил, вышедших из-под его непосредственного контроля после появления манифеста 1762 г. И действительно, вскоре по издании учреждения о губерниях более 10 000 человек занимало выборные должности.

Помимо этих целей, императрица надеялась введением нового губернского устройства упорядочить местное управление. Реформа действительно привела к плодотворным результатам и в этом отношении. Учреждение о губерниях впервые прочно установило начало децентрализации и таким образом сблизило управляющих с управляемыми. Новое начало осуществлено было довольно удачно: губернские присутственные места отличались местным составом и получили независимую от центра систему что придавало им особый характер, отчасти утраченный ими впоследствии. В указанной системе обнаружилась и первая более или менее удовлетворительная попытка разделения властей: органы администрации (коронные и общественные) были обособлены от органов суда, что давало возможность каждой группе действовать быстрее и правильнее. Отделение суда от администрации, которое напрасно пытался осуществить Петр Великий, удалось Екатерине; она давно уже признала важное значение судебной функции в государстве: «наше главное попечение будет, – читаем мы в одном из ее указов, обнародованном уже двадцать дней спустя по воцарении, – изыскивать все средства к утверждению правосудия в народе, которое есть первое от Бога нам преданное Св. Его писанием повеление». Это средство найдено было в разделении властей: суд, в прежнее время игравший подчиненную роль в управлении, наделен был, наконец, самостоятельностью, нужною для беспристрастного и бесстрашного производства дел; при этом был установлен и более правильный порядок апелляционных инстанций. Заметим, наконец, что в «учреждении о губерниях» лучше прежнего была проведена идея местного самоуправления и что в силу того же положения высшие губернские места получили право представления: они могли приостановить обнародование неудобоисполнимого, по их мнению, закона и представлять об этом Сенату; в случае, однако, если последний оставлял такое представление без уважения, губернские места обязаны были повиноваться беспрекословно. Кроме этих ближайших юридических последствий, реформа имела значение и в бытовом отношении. Благодаря открытию губерний местная жизнь заметно оживилась: в городах стали появляться «люди весьма порядочные», под влиянием которых прежняя грубость уступала место «людскости, вежливости и другим качествам, свойственным благоустроенным обществам»; в числе таких качеств нельзя не упомянуть о чувстве законности: реформа губернских установлений способствовала его развитию в местных обществах.

В новом губернском устройстве вскоре, однако, обнаружились и довольно крупные недостатки. Искусственное происхождение губерний не придавало им внутреннего единства; вновь созданные провинциальные центры нередко оказывались фиктивными; в 40 «городах», например, в 1775 г. не было ни одного купца; не менее 45 других находилось, вероятно, в таком же положении. Отсутствие бытовой цельности в области не вознаграждалось единством ее в правовом отношении: губерния не обладала свойствами юридического лица. Далее, самую организацию областного управления легче было сочинить в «учреждении», чем привести в исполнение на месте. Разделение властей, например, едва ли строго применялось на практике: существование обособленных органов администрации и суда сопровождалось фактическим вмешательством одних в функции других, вопреки закону, тем более что ясно выраженное желание мыслящих людей этого времени (например, членов комиссии о порядке государства в силу общего права, кн. М. Щербатова и Д. Фон-Визина) о предоставлении суду гласности (что способствовало бы выделению его в независимую отрасль) не получило удовлетворения. В большом затруднении оказалось также правительство при образовании состава вновь открытых присутственных мест; трудно было набрать достаточное количество «достойных и честных людей, пригодных для отправления новых должностей»; приходилось довольствоваться прежними малодостойными, и злоупотребления в некоторых отношениях не только не умалились, но возросли еще более, «особенно в последние годы» жизни учредительницы нового порядка. Естественно, что при таких условиях губерния поставлена была в значительную зависимость от губернатора. Следует иметь в виду, наконец, что новое устройство, может быть, не всегда соответствовало областным особенностям на далеких окраинах империи и в таких случаях еще ярче обнаруживало все вышеуказанные недостатки.

Попечения Екатерины об «общем благе» простирались не только на введение законности в управление, чему, конечно, содействовало ее учреждение о губерниях, но и на защиту закона в уголовной юстиции, задача которой, по мнению императрицы, должна была состоять в охранении общества от «вреда». Согласно с этим взглядом она, с одной стороны, ясно определила сущность преступления и его разновидности, чем точнее установила и самую ответственность всякого, кто нарушал закон, с другой – смягчила суровость взысканий: в ее время уже были известны «исправительные» наказания, членовредительные почти вышли из употребления, а смертная казнь применялась лишь во «время безначалия». Смягчение карательных мер в законодательстве Екатерины II не переходило, однако, в послабление преступлению: напротив, «преступающий законы» должен был подлинно знать, что он «непременно будет наказан».

Преобразовательная деятельность Екатерины по части управления и суда обращена была преимущественно на губернии: введение нового порядка, которому содействовали, например, гр. К. Е. Сивере, гр. 3. Чернышев, кн. Г. Потемкин, «вернейший и умнейший друг» императрицы, и другие, продолжалось в течение последних двух третей ее царствования и, распространяясь на вновь присоединенные области, немало способствовало объединению государственной территории. Впрочем, учреждение о губерниях само собою вызвало перемены и в центральных учреждениях: оно повело к упразднению некоторых из центральных органов, что породило новые отношения между остальными. Екатерина не успела, однако, провести эту часть реформы: почти все уцелевшие установления сохранили прежний характер, хотя некоторые из них уже до 1775 г. и поделены были на департаменты для скорейшего решения дел. Тем не менее наряду с старым порядком возникал и новый. Придавая важное значение личному (министерскому) началу управления, Екатерина значительно стеснила полномочия Сената, как представителя коллегиального принципа, и, напротив, так усилила власть генерал-прокурора, который в ее время заведовал почти всеми важнейшими отраслями администрации и суда, что к концу своего царствования собиралась даже подразделить круг его ведомства между несколькими должностными лицами. Склонность императрицы к этому же началу доказывается и проектом ее об учреждении Расправной палаты, составленным, по-видимому, в 1785 г.; первому департаменту Расправной палаты, в котором должен был заседать юстиц-канцлер, императрица думала поручить «надзирание прав и правосудия во всероссийской империи». Новые взгляды в этом «учреждении» (1-м департаменте) формулированы самой Екатериной уже довольно ясно.

Не только министерское начало, но и другие реформы последующих царствований в виде проектов, более или менее осуществленных, уже были высказаны под непосредственным влиянием императрицы или лично ею самой.

В системе центральных установлений XVIII в. не было такого, которое заполнило бы пробел, существовавший между специальными органами управления и верховною властью. В течение всего прошлого века напрасно старались исправить этот недостаток: роль посредника то выпадала на долю какого-нибудь специального установления, то разыгрывалась вновь образованным «советом», претендовавшим иногда на властвование и посягавшим поэтому на прерогативы русских самодержцев. Уже при Петре III учреждение такого посредствующего органа с общими государственными функциями казалось желательным; записки современников свидетельствуют, что и Екатерина II думала о том же. Вероятно, с ее согласия или даже по ее поручению написан был известный проект «императорского совета». Проект сочинен был Н. Паниным для того, чтобы в производстве дел устранить «действие более (скорее) силы персон, нежели власти мест государственных», иными словами, для того, чтобы «непоколебимо утвердить форму и порядок, которыми под императорскою самодержавною властью государство навсегда управляемо быть должно». Хотя «главное, истинное и общее о всем государстве попечение, – пишет составитель проекта, – замыкается в персоне государевой», однако он никак свою власть «в полезное действо произвести не может, как разумным ее разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон».

Содержание проекта соответствовало указанной цели: совет, очевидно, должен был придать действиям верховной и в особенности законодательной власти закономерный характер; с этой точки зрения он получал отчасти такое же значение, как и позднейшее установление, известное под тем же наименованием. Екатерина, однако, не решилась на это: ее, по-видимому, смутила мысль генерал-фельдцейхмейстера Вильбуа о том, что «императорский совет слишком приблизит подданного к государю и у подданного может явиться желание поделить власть с государем»; поэтому, встречая опору в партии, враждебной «новому распоряжению в правительстве», императрица вскоре уничтожила силу подписанного ею учредительного акта. Военный совет, образованный несколько позднее (1769 г.), не заменил, конечно, установления, о котором шла речь в проекте Н. Панина: внутренние дела обсуждали в нем преимущественно лишь в связи с военными. Таким образом, хотя Екатерина уже довольно ясно обозначила различие, существующее между высочайшим повелением и законом (1762), однако ей не удалось обособить «закон» от «указа».

Но даже в том случае, если бы проект Н. Панина не потерпел столь печальной участи, все государственные установления должны были, по мнению Екатерины, подчиняться ее верховной власти, а следовательно, оставаться и подзаконными. «Всероссийская империя, – писала она, – …не подвергается иным законам, кроме императорского величества самодержавной и законодательной властью изданным для блага общего и частного». Хотя Екатерина не раз высказывала свои взгляды на происхождение и сущность этой власти, «воспринятой от Всевышнего Бога», «основанной на силе, мудрости и кротости», «нераздельной с законодательной» и поэтому «никому на свете о своих делах ответу не дающей и управляющей своими государствами и землями по своей воле и благомнению»; хотя императрица и провозглашала в Наказе, что в России «всякое другое правление (кроме монархического) не только вредно, но и разорительно» и что, следовательно, здесь государь «источник всякия государственныя и гражданския власти», а слава граждан, государства и самодержавного государя – «намерение и конец» его правления, однако она не разработала всех этих идей в основных законах империи. Правда, в бумагах Екатерины сохранились отрывочные заметки, писанные ею, может быть, в виду такой цели, но она ими не воспользовалась для издания какого-либо общего положения. Даже вопрос о престолонаследии, несмотря на просьбы некоторых лиц, подвергся той же участи. Впрочем, проект манифеста о майоратном единонаследовании престолом по мужской линии (в нисходящем порядке), а за пресечением ее и по женской, составленный императрицей, доказывает, что она сознавала необходимость восполнить по крайней мере этот пробел в основных законах империи. Судя по проекту, такое наследование становилось доступным лишь лицам греко-российского закона, женатым или состоявшим замужем за лицами того же вероисповедания. «От наследия самодержавством и короной всероссийской отрешались также тот или та, кому досталась корона иной державы». Но и этот проект, установлявший законный способ перехода верховной власти в нисходящее потомство Екатерины, не дождался обнародования.

Таким образом, в области основных законов империи Екатерина всего менее успела содействовать водворению того закономерного порядка, над установлением которого в государстве она трудилась в течение многолетнего своего царствования. Новый порядок продолжал зависеть от довольно случайного совпадения личных вкусов государыни с общими интересами государства, подчиненного ее самодержавной власти.

В проведении всех этих реформ Екатерине, однако, немало мешали затруднения, встречаемые ею на пути с самого восшествия ее на престол, а также обстоятельства, все более и более нарушавшие естественное течение преобразований. Для беспристрастной оценки деятельности императрицы нельзя не сказать о них несколько слов.

«Императрица Екатерина, – писал один из иностранных дипломатов при Петербургском дворе в 1768 г., – становится смелее по мере того, как она себя чувствует все более и более в безопасности и власть ее упрочивается». Такое настроение императрицы первоначально, может быть, и способствовало ускорению ее преобразований, но та же относительная независимость от окружавшей ее социальной среды едва ли выгодно отозвалась на содержании реформ и, во всяком случае, задержала дальнейшее их развитие. В самом деле, в восьмидесятых годах прошлого века Екатерине уже минуло 50 лет. Она видимо старилась, теряла прежние силы и способность работать над отвлеченными вопросами законодательства. На первых порах она пробовала скрывать это от приближенных, но вскоре сама принуждена была сознаться перед ними в том, что давно уже не может приняться за письмо и читает «вздор», а вместо законодательства, которым занимается с трудом, думает взяться за сочинение истории для внуков. Теряя силы, императрица вместе с тем теряла и бодрость духа, надежду на успех. «Не вем, – писала она в одной из своих заметок (1787 г.?), – ради кого тружусь и мои труды, попечение и горячее к пользе империи радение не будут ли тщетны, понеже вижу, что мое умоположение не могу учинить наследственное». Приближенные Екатерины (например, кн. П. Зубов) мало заботились о том, чтобы изменить ее настроение. «Люди с способностями, – писала она, по-видимому, около этого времени, – переводятся до такой крайности, что ни с кем ни о каком деле переговорить нельзя». Императрица тем более чувствовала это отсутствие поддержки, что врагов было у нее не мало.

Агитация в пользу цесаревича Павла, например, а также дела Мировича и Пугачева (не говоря о менее важных) должны были, конечно, оставить следы в ее душе; волнения подобного рода повлияли и на направление ее внутренней политики. Известно, например, что вскоре после заговора Хрущевых и Гурьевых чуть ли не восстановлена была тайная канцелярия: во всяком случае, несмотря на указы 21 февраля и 19 октября 1762 г., она под разными наименованиями просуществовала в течение всего царствования Екатерины II.

Далее, преобразования, предпринятые Екатериной, требовали денежных средств, добывание которых сопряжено было с большими затруднениями. Правительство постаралось устранить их. Благодаря общей для всей империи окладной книге, над сочинением которой трудилась сама императрица, сосредоточению финансовых функций в руках генерал-прокурора кн. А. А. Вяземского, основанию экспедиции о государственных доходах и казенных палат введено было большее единство в финансовое управление и водворилась более строгая отчетность, что не замедлило обнаружиться и на положении бюджета. Впрочем, хотя общая сумма доходов к концу царствования возросла с 16,5 млн руб. (в 1763 г.) до 68,3 млн руб., но и государственные расходы увеличились несоразмерно естественному росту доходов. Расточительность двора, например, вызывавшая вредное подражание в состоятельных классах общества, постепенно росла и своими размерами удивляла иностранных дипломатов. На содержание присутственных мест и армии в конце царствования также требовалось по крайней мере вдвое больше средств, чем в начале его. Правда, относительное значение этих статей в государственном бюджете изменилось: расходы по управлению (вместе с финансами) и суду заняли в нем гораздо более важное место, чем прежде; а военные расходы, напротив, понизились; в таком бюджете, как видно, отражался просветительный характер царствования Екатерины. Но в общей сложности, однако, расходы государства за это время тем не менее сильно возросли, ибо с 17,2 млн руб. в 1763 г. достигали 65,1 млн руб. в 1794 г., считая чрезвычайные.

С первого взгляда при сравнении балансов в бюджетах 1763 и 1794 гг., последний может показаться в более удовлетворительном состоянии, чем первый. Не следует забывать, однако, что такие результаты удалось осуществить лишь ценою крупных жертв, а именно: увеличением налогов, неумеренным выпуском ассигнаций и покрытием экстраординарных расходов государственными займами.

Налоги давно уже возрастали постепенно: к концу царствования Екатерины подушный сбор, все еще игравший довольно значительную роль в бюджете (39,6 %), увеличился более, чем в 11½ раза; косвенные подати благодаря новой организации таможенного ведомства и регалий, в особенности винной, также повысились почти в 21½ раза, почему и заняли более видное место в государственной росписи (51,3 % вместе с регалиями).

Несмотря на то, что в царствование Екатерины было вычеканено в полтора раза больше монеты, чем за все предшествовавшее время, с 1700 г., чувствовался сильный недостаток в пригодных для обращения денежных знаках. Ввиду первой турецкой войны пришлось прибегнуть к внутреннему займу, давно уже подготовляемому путем обесценивания медной монеты, т. е. к выпуску ассигнаций (1768 г.). Первоначально ассигнации заменяли соответствующие ценности в металлах, на которые могли размениваться без лажа. Поэтому и ассигнационные банки (29 декабря 1768 г.) на первых порах были чисто депозитными, и ассигнационный рубль до 1786 г. почти постоянно держался al pari с серебряным; но, по переклеймении медной монеты в двойном количестве, уже в 1796 г. вместо 50 млн руб., как было в 1785 г., в кредитной валюте обращалось втрое больше (157 млн руб.). Соответственно этому в 1796 г. при размене взимали до 311½ коп. лажа.

Все эти мероприятия оказались, однако, недостаточными для покрытия (главным образом, военных) расходов. Благодаря заграничному кредиту, которого у нас не было до Екатерины II, наряду с внутренними долгами появились и внешние. К концу ее царствования первых можно было насчитать до 82,5 млн руб., вторых – не менее 43,7 млн руб. (1793 г.). Само собою разумеется, что к погашению внешних долгов присоединялась и уплата процентов по ним, начинавшая обременять государственный бюджет.

Таким образом, несмотря на то, что взамен прежнего дефицита, равного 0,7 млн руб. в 1763 г., императрица Екатерина кончала царствование с 8,6 млн избытка (1794 г.), финансовые затруднения не только не исчезли, но, пожалуй, возросли еще более в ее «маленьком хозяйстве» и задерживали естественное течение реформ, требовавших денег.

Не одни эти затруднения, однако, приостановили преобразовательную деятельность Екатерины II. После неудачного исхода работ в комиссии о составлении проекта нового уложения она стала все более и более интересоваться внешней политикой, руководство которой отвлекало ее от забот о внутреннем состоянии империи. На остановку в ходе преобразований сильно повлияли также события, совершившиеся во Франции в конце XVIII столетия и вызвавшие охранительные меры Екатерины в России: «не время теперь делать реформы», – говорила она одному из своих приближенных незадолго до французской революции. <…>

Многие обстоятельства, как видно, мешали естественному ходу преобразований, предпринятых Екатериной в первую половину ее царствования. Гуманные и либеральные начала, провозглашенные ею, способствовали брожению идей в обществе, но пока еще мало содействовали улучшению его быта, формы которого нельзя было уложить в рамки, намеченные «мудрой законодательницей»; частью отставая, частью опережая в своем развитии политику императрицы, этот быт иногда мешал выполнить на практике законы, обнародованные в виду «общего блага»; несоответствие подобного рода придавало новым учреждениям довольно случайный и мало законченный характер.

И чем выше стояли начала, провозглашенные Екатериной, тем труднее было осуществить их на деле и тем строже современники отнеслись к государыне, которая начала свое царствование обещанием сделать народ свой «столь счастливым и довольным, сколь человеческое счастье и довольствие простираться может на сей земле» и, разумеется, не сдержала своего обещания. Выдающиеся представители позднейших поколений, может быть, успевшие забыть это обещание, все же иногда слишком резко судили о царствовании Екатерины: его недостатки представлялись им более конкретными, чем его достоинства; поэтому описанное время легче было подвергать односторонней критике, чем всесторонней оценке. Нередко, наконец, личные свойства Екатерины без достаточных предосторожностей переносили на ее политику или, наоборот, делали эту последнюю ответственной за такие темные явления русской жизни, которые вытекали из общих условий развития и слишком мало поддавались какому бы то ни было правительственному воздействию.

В настоящее время спокойному наблюдателю нельзя не признать, однако, что государственная деятельность Екатерины оставила глубокий и во многих отношениях плодотворный след в русской жизни.

Принципы экономической и просветительной политики Екатерины, например, не утратили своего значения и до сих пор. Наказ ее несомненно повлиял на литературу и законодательство начала XIX в., а вместе с ним перешел отчасти и в современное право. Далее, бумаги комиссии о составлении проекта нового уложения, созванной императрицей, пригодились для кодификационных работ, предпринятых в царствование императора Николая I.

Основные начала сословной политики Екатерины, правда, уступили место новым взглядам. Процесс этот происходил, однако, очень медленно: лишь сто лет спустя по вступлении ее на престол окончательно водворились новые общественные отношения. При этом организация свободных классов русского общества, данная им Екатериной, надолго пережила ее царствование: городовое положение 1785 г., например, применялось всюду до 1846 г., когда городские учреждения получили менее сословный характер, а в большинстве русских городов и до 1870 г.; жалованная грамота дворянству, хотя и подвергалась частным переделкам (например, в 1831 г.), однако до сих пор еще не утратила своей силы, так же, как и важнейшие мероприятия императрицы касательно духовенства.

Еще в большей мере это можно сказать о началах, высказанных в учреждении о губерниях; несмотря на то, что состав губернских установлений, набиравшийся из местных элементов, и самостоятельная независимая от центра система их потерпели с основанием министерств существенные перемены, тем не менее эти начала в известной степени сохранили свое значение до последнего времени.

Наконец, проекты Екатерины об учреждении центральных установлений с характером министерств и Государственного Совета, как известно, получили свое осуществление при Александре I (в кабинете которого, между прочим, найден был проект Н. Панина о совете), а манифест о престолонаследии в существенных чертах уже повторен в «духовном завещании» цесаревича Павла (1788 г.) и вслед за тем с дополнениями последующих государей перешел в ныне действующее право.

Все эти факты показывают, что большинство реформ Екатерины не пропало даром для русской жизни и надолго успело вкорениться в нее. Не только по отдельным отраслям законодательства, но и по общему характеру своего царствования деятельность Екатерины получила важное значение в нашей истории.

Екатерина, сама служившая «общему благу», в лице своих подданных видела «не рабов, а людей, повинующихся законам». Из этого принципа вытекали и другие не менее важные; таковы, с одной стороны, признание личности гражданина государственною властью, с другой – начало закономерного повиновения, впрочем, уже хорошо известное предшествующему законодательству (Петра Великого). В силу того же взгляда императрица желала основать отношения власти к населению на взаимном доверии; для этого она прислушивалась к «голосам» депутатов, принимавших участие в комиссии 1767–1774 гг., временно содействовала развитию общественного мнения в печати, предоставила право представления местным обществам и установлениям и готова была признать полезные результаты, какие должны были сказаться в ее законодательстве благодаря такому общению между правительством и обществом, зависевшему, конечно, от усмотрения верховной власти.

В заключение следует заметить, что устойчивость означенного порядка вещей была, по крайней мере отчасти, гарантирована некоторыми из важнейших установлений, учрежденных императрицей Екатериной II.

Царствование, отличавшееся такими особенностями, несмотря на все его темные стороны, должно было занять выдающееся место в прогрессивном ходе нашей отечественной истории: и действительно, в нем нельзя не видеть зачатки будущего развития русского общества и дальнейшего преуспевания начала законности в русском государственном порядке.