Текст книги "Великая. История Екатерины II"

Автор книги: Николай Карамзин

Соавторы: Василий Ключевский,Сергей Соловьев,Александр Лаппо-Данилевский,Александр Сумароков,Сергей Шубинский,Сергей Платонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

А.С. Лаппо-Данилевский
Очерк внутренней политики императрицы Екатерины II

Художник А. Рослин

<…> Взгляды Екатерины на задачи властвования должны были отозваться на характере ее царствования. Недаром читала она лучшие произведения иностранной литературы: из них она почерпнула знакомство с идеей закономерного государства и усвоила ее лучше своих предшественников. С этой точки зрения императрица не только признавала себя государыней самодержавной, но указывала и на то, что «власть без доверенности народа ничего не значит» и что «предлогом» самодержавного правления должно служить не «лишение людей естественной их вольности», а направление «действий их к получению самого большого от всех добра», чем и отличала монархию от «деспотичества». Средство, пригодное, по ее мнению, для достижения подобного рода цели, императрица определила довольно ясно в известном манифесте 1764 г., когда «наиторжественнейше обещала своим императорским словом узаконить такие государственные установления, по которым бы правительство любезного отечества в своей силе и при надлежащих границах течение свое имело так, чтобы и в потомки каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению доброго во всем порядка». Возлагая на себя тяжелые обязанности по управлению империей, императрица не без преувеличения признавала ответственность, падавшую на нее перед населением.

Выработанный характер и просвещенные взгляды, с какими Екатерина вступала на престол, заставляли современников признать в ней выдающиеся способности к властвованию. «Более, чем кто-либо в свете, – по словам Каткарта, – она способна была вести такую сложную машину», как русское государство.

Мало-помалу подготовляя себя к будущей просветительной деятельности, великая княгиня Екатерина Алексеевна легко могла убедиться и в ее необходимости для государства, механизм которого за последнее время царствования императрицы Елисаветы функционировал довольно плохо. «Сей эпок, – говорит, например, Н. Панин про царствование Елисаветы, – заслуживает особливое примечание: в нем все было жертвовано настоящему времени, хотением припадочных людей (т. е. фаворитов) и всяким посторонним малым приключениям в делах». Наконец, далеко еще не прочное положение, в каком находилась Екатерина по воцарении, также вызвало с ее стороны энергичные меры для водворения государственного порядка и кое-какие уступки в пользу наиболее видных классов общества.

Таким образом, приобретая личные средства для проведения реформы в государственной жизни России, Екатерина одновременно чувствовала ее настоятельную необходимость в виду некоторой беспорядочности предшествовавшего царствования и опасений, вызванных собственным ее, первоначально довольно шатким, положением на престоле.

Когда после переворота 28 июня 1762 г., вызванного личной предприимчивостью будущей императрицы и ее приверженцев, опасным положением их при дворе и сильным недовольством общества против правительства, Екатерина вступила на престол, она ужаснулась, увидавши, в каком печальном положении находилось государство. Первоначально императрица думала одновременно собрать возможно более обстоятельные сведения о состоянии империи и сразу решить вопрос о реорганизации государственного порядка в комиссии о сочинении проекта нового уложения (1767–1774 гг.); но вскоре, разочаровавшись в благополучном исходе затеянного ею предприятия, она стала по частям выполнять ту же задачу. Остановимся прежде всего на первом из этих моментов ее внутренней политики.

Императрица Екатерина сильно увлекалась, особенно в первые годы своего царствования, идеей о единообразном, согласованном во всех своих частях и правомерном государстве; между тем приступить к систематическому выполнению этой идеи казалось всего легче с составления нового уложения. Пример предшественников императрицы и соседних государей, также стремившихся к славе законодателей, вероятно, повлиял на Екатерину II, укрепив ее в этом намерении. Наконец, помимо отвлеченных соображений, и действительное положение дел вызывало со стороны императрицы желание возможно скорее приступить к работам по кодификации права.

Созванию комиссии предшествовало приготовление императрицей знаменитого Наказа, написанного главным образом по 3 сочинениям Монтескье и Беккариа. Наказ известен нам в нескольких редакциях: императрица, как видно, работала над ним довольно усердно[112]112
  Судя по материалам для составления Наказа, хранящимся в Императорской Академии наук, в работе его автора не трудно наметить следующие стадии: 1) по мере чтения Екатерина делала выписки понравившихся ей текстов; они следуют поэтому друг за другом без всякого порядка (л. 1—39; лист = 4 стр.); 2) вслед за тем императрица приступила к распределению собранного материала. Для этого она на полях выписок системой особых знаков отметила однородные материи; 3) далее группы выписок, однородных по содержанию, она привела в систему по главам, которые остались и в печатном Наказе (л. 64–99 и 99—117); сюда же можно отнести дополнения к Наказу л. 117 + 7 (до конца); при этом сделаны были добавления и исправления; 4) в таком виде работа Екатерины перешла к переписчику и снова пересмотрена ею, причем сделаны были небольшие поправки, кажется, рукою самой императрицы (л. 44–56), собственноручно переписавшей, кроме того, некоторые из глав (л. 55–64); 5) наконец, при последней редакции Наказа текст подвергся небольшим, хотя и довольно существенным сокращениям, особенно в главе о «служащих» (= serfs), а также незначительным переменам в стиле и способе ссылок («un pais» вместо En France и т. п.), причем все сочинение разбито на статьи. – Первоначально императрица, по-видимому, не вполне точно определила материал, долженствовавший войти в состав Наказа. Поэтому, кроме выписок, помещенных в манифест 14 декабря 1766 г. (л. 39–41), среди «материалов» встречаются заметки, сперва попавшие в первую редакцию (л. 25), а потом выделенные в генерал-прокурорский Наказ (л. 41–44).


[Закрыть].

Составительница Наказа признавала личность гражданина (свободу совести и мнения, личные и имущественные права), но указывала и на необходимость сословного строя с дворянством во главе, умеряемого правомерными отношениями сословных групп друг к другу. Далее, императрица в своей инструкции указывала на личность гражданина как на цель попечении государственной власти, и на регулятивное значение законов, которые должны запрещать лишь то, что может быть вредно каждому в частности или всему обществу в его совокупности; настаивая при этом на человечном производстве суда вообще, она, в частности, считала возможным устранить пытку из уголовного производства. Наконец, принцип закономерной деятельности подчиненных властей и основные законы «самодержавного правления» составляют также темы, разработке которых посвящено несколько глав Наказа. <…>

«Важное в сей комиссии, – по словам кн. М. Щербатова, – было то, что всякое состояние людей всякого уезду, через свои наказы их депутатам, объясняло свои нужды, а губернаторы объяснили состояние их губерний. И хотя, истину сказать, самые сии наказы наполнены были теми же предубеждениями, каковые в голосах у депутатов являлись, но сие была грязь, из которой можно было много золота получить: ибо среди самого непросвещения, пристрастия и, можно сказать, безумия, каждый, однако, не оставлял объяснить, что ему тягостно быть казалось; присутственные же места в своих наказах изъяснили, что темно, что неудобоисполнительно и что недостаточно в законах находят, каждое по препорученным ему делам; а сего и довольно для заготовления вещей к сочинению законов». Это мнение человека, далеко не безусловно поклонявшегося Екатерине, тем не менее совпадает с собственным ее взглядом на значение комиссии. Во-первых, она признавала, что «комиссия уложения, быв в собрании, подала ей свет и сведение о всей империи, с кем дело имеет и о ком пещись должно». Во-вторых, Наказ комиссии, по ее мнению, ввел «единство в правило и в рассуждения, не в пример более прежнего. Стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах. По крайней мере стали знать волю законодавча и по оной поступать». Ясно, таким образом, что комиссия принесла свою долю пользы и обществу и правительству. В самом деле, она оказала некоторое влияние на реформу областных установлений и на развитие сословного строя: с одной стороны, депутаты, укрепили верховную власть в намерении осуществить эти преобразования, с другой – взаимным обменом мыслей, спорами на заседаниях большого собрания и занятиями по различным отраслям действующего права в частных комиссиях сами подготовили себя к принятию учреждений о губерниях и жалованных грамот.

«Комиссия уложения, – писала Екатерина, – все части закона собрала и разобрала по материям и более того бы сделала, ежели бы Турецкая война не началась». Каковы бы ни были причины закрытия комиссии, во всяком случае она не успела составить цельного свода, а тем паче сочинить нового уложения.

Разочаровавшись в возможности сразу кодифицировать все русское право, императрица принялась за выполнение по частям двойной задачи, предложенной комиссии: с одной стороны, она рядом сепаратных указов и «грамот» позаботилась об улучшении положения русского общества и разграничении интересов сословных групп, с другой – таким же путем отдельными учредительными актами и мероприятиями попыталась упорядочить систему государственных органов и установить деятельность их на более закономерных основаниях. <…>

Вопрос о положении русского общества в государстве был очередным вопросом в русской жизни второй половины XVIII в. Естественно поэтому, что императрица Екатерина II посвятила немало труда для того, чтобы решить его сообразно собственным своим взглядам на задачи «самодержавного правления» и на сословный строй.

Следует заметить прежде всего, что Екатерина содействовала численному размножению населения, нужного, по ее мнению, для развития народного благосостояния.

Выдающиеся европейские авторитеты XVII–XVIII вв. уже задолго до рождения Екатерины считали размножение населения одною из основных задач мудрого правления. Императрица, конечно, следовала этому правилу, высказанному большинством известных ей писателей (Локком, Монтескье, Бильфельдом, Юсти, Вольтером, Руссо и особенно Зонненфельсом, а также Татищевым и Ломоносовым), – и сама не замедлила обнародовать его в Наказе: «Одна из верховных должностей и добродетелей каждого боголюбивого владетеля, – писала она в двенадцатой главе своей инструкции, – состоит в умножении полезных обществу жителей; поэтому не можно сыскать довольно ободрений к размножению народа в государстве». Но, не довольствуясь теорией, императрица Екатерина попыталась осуществить эти взгляды на практике.

Частная комиссия о размножении народа (1767 г.) в числе причин, мешавших росту населения, отметила «препятствия по дальным свойствам в браках»; т. е. невозможность заключать их хотя бы отдаленным родственникам между собою, и «весьма раннюю женитьбу у земледельцев, кои детей своих стараются женить для работ лет 12 и меньше, а притом на взрослых девках». Хотя Екатерина прямо и не устранила этих причин, лежавших в народных обычаях и мало поддававшихся воздействию правительства, тем не менее учреждением народных училищ и мерами по развитию народного хозяйства косвенно могла ослабить их значение. Указ о невенчании малолетних женихов с «возрастными девками», прямо направленный против одного из перечисленных зол, едва ли получил надлежащее применение в действительной жизни. Менее затруднительно было устроить уход за незаконнорожденными младенцами, нужный для предупреждения их чрезмерной смертности. Этой цели императрица думала достигнуть основанием Воспитательного дома, предназначенного между прочим для «попечения о умножении полезных обществу жителей» (1763 г.). Вообще, присмотр за младенцами (в том числе и рожденными в законном браке), вероятно, несколько улучшился по издании устава о повивальных бабках.

Вопросы народной гигиены также обращали на себя внимание императрицы. Сама она решилась привить себе оспу в 1768 г., и вскоре той же мере предосторожности подвергла цесаревича Павла. Слухи о «великой отважности императрицы» проникли всюду: ее пример, конечно, увлек и придворных, а Вольно-экономическое общество не мало содействовало распространению оспопрививания в низших классах населения. С введением учреждения о губерниях (7 ноября 1775 г.) попечения о народном здравии получили более устойчивую организацию: открытые в 40 из них приказы общественного призрения должны были, между прочим, завести сиротские дома, больницы и богадельни, дома для неизлечимо больных, для сумасшедших и работные (для доставления работы нуждающимся); в силу «учреждения 7 ноября» те же приказы заботились об основании аптек, на что каждому из них было ассигновано единовременно 15 тыс. руб., и вообще наблюдали за всеми этими установлениями. Кроме того, аптеки получили дальнейшую организацию с изданием «аптекарского устава» 1789 г. В тесной связи с мерами по народной гигиене стоял и вопрос о народном продовольствии, получивший, благодаря попечениям Екатерины II, менее случайный и произвольный характер, чем то было раньше. Кое-где, например, заведены были хлебные магазины; они появились не только в городах, но и в некоторых деревнях.

Наряду с этими мероприятиями, имевшими в виду более или менее постоянные явления народной жизни, можно поставить еще и такие, которые преследовали более случайные, хотя в данное время и не менее существенные цели. На неустойчивость населения влияли, например, постоянные побеги его за границу. Борьба с этим злом, продолжавшаяся в течение всего XVIII в., естественно привлекла внимание Екатерины, издавшей до 50 указов о беглых, отличных, однако, от предшествовавших распоряжений этого рода по своему направлению. «Чтобы прекратить побеги, – читаем мы в одном из них, – нужно отнять к оным повод и способы». Поэтому в указах о беглых не раз было обещано смягчение их положения. Удерживая наличное население в пределах империи, Екатерина II заботилась также о привлечении чужеземных поселенцев в Россию, ввиду чего и учредила канцелярию опекунства иностранных колонистов (1763 г.). Манифест о переселении иностранцев предоставлял им разного рода льготы и привилегии при пользовании земельными участками, лежавшими, главным образом, между Саратовом и Астраханью, в Новой Сербии и в восточных областях.

Разнообразные средства, к каким прибегала Екатерина для размножения населения, вероятно, не пропали даром. Численность его, во всяком случае, возросла с 19–20 млн (в 1762 г.) до 29 (в 1796 г.), не считая населения вновь приобретенных при Екатерине местностей. Можно думать, что годичный (арифметический) прирост населения за эти 34 года, равный 2 или 2,25 %, значительно превышал прирост его в предшествующее время.

Обширное население Российской империи не могло, конечно, представлять однородной массы; строение ее зависело от того положения, какое заняло лицо в русском обществе и государстве XVIII в.

Реформа Петра Великого хотя и не создала лица как самостоятельной единицы общественного строения, но, во всяком случае, расчистила ту почву, на которой свободно могла с течением времени развиться человеческая личность. Русский человек начала XVIII в. уже находил в новом образовании и более оживленной, а также усовершенствованной хозяйственной деятельности духовную и материальную опору для проявления своей личной инициативы и самостоятельности, которые влияли на развитие его индивидуальности. В то время впервые к русскому обществу стали прививаться и теории естественного права, способствовавшие распространению и утверждению понятий о личных и имущественных правах человека, получивших впоследствии доступ в наше законодательство. Правительство не только косвенно, но и прямо содействовало образованию таких результатов целым рядом указов.

Императрица Екатерина хорошо понимала значение этих явлений. «Два есть оссы (т. е. оси), – писала она, – на которых должна вертеться вся громада законов: первое юстиитская голова с ее отраслями, а просто сказать правила о безопасности особы всякого жителя в империи; другая ось есть о владении имений с наследства или безопасность во владении имением всякой особы в империи. Есть ли около сих двух беспрепятственно будут колеса вертеться, т. е. правосудие беспрепятственно будет иметь течение, то можно почесть, что государство приведено в твердое состояние, понеже всякий живущий в империи будет тогда почитать, что его благополучие зависит от непременных оных узаконений». Взгляды, изложенные в этой заметке, императрица попыталась развить в проекте «гражданских законов»; в предисловии к проекту (начала 1774 г.) указаны цели сочинения их, согласные с вышеприведенными теориями; но самый проект, по-видимому, не был осуществлен.

Причины такой неудачи едва ли принадлежали к разряду случайных: слишком рано было думать о свободной человеческой личности вне подчинения ее той общественной группе, к которой она принадлежала в силу обстоятельств. И действительно, лицо с самого начала XVIII в. стояло еще беззащитным перед государством: между тем и другим не существовало никаких преград. Поэтому дальнейшая судьба «личного начала» поставлена была в зависимость от образования прочных сословно-общественных групп, в пределах которых личность и продолжала развиваться. <…>

В образовании сословного строя действовали факторы экономического и духовного порядка.

Экономическая политика Екатерины, не раз прибегавшей в ведении ее к помощи известного дельца Г. Н. Теплова, с указанной точки зрения имела значение, главным образом, поскольку коснулась вопросов о производстве и распределении главным образом недвижимых имуществ.

Решение первого из них скорее повлияло на судьбу низших классов, решение второго особенно сильно отозвалось на положении высших слоев общества.

Вообще можно сказать, что политика императрицы Екатерины содействовала развитию хозяйственных занятий, служивших отличительными признаками разных общественных групп.

В самом деле, в царствование Екатерины II приобретена была почти вся черноземная полоса; сюда стала передвигаться часть населения северной и средней России, что можно доказать сравнением статистических данных о населении по губерниям в 1724–1785 гг.; этот процесс постепенно способствовал развитию земледелия в тех местностях, где сама природа наиболее пригодна для процветания подобного рода занятий. Таким образом, земледельческая культура впервые со второй половины XVIII в. получила прочное основание и более устойчивое значение в русском хозяйстве. При этом вывоз хлеба за границу значительно усилился (размеры вывоза пшеницы из главных портов, кроме остзейских, в 1779 г., например, превышали размеры вывоза того же продукта в 1766 г. в девять с лишком раз), что, вероятно, содействовало повышению цен на хлеб, которые с 1760-х гг. возросли втрое. Подобное явление, конечно, побуждающим образом должно было действовать на земледелие.

Наряду с экономическими причинами и духовные влияли на развитие той же отрасли производства: Екатерина придерживалась физиократических взглядов, впрочем, довольно неопределенных, и способствовала их распространению в русском обществе. Кроме того, в Наказе императрица высказывала пожелание, чтобы в России появились книги, «изданные о земледелии, из которых каждый крестьянин мог бы в своих недоумениях пользоваться наставлениями». Позднее действительно вышли русские переводы нескольких таких книг, чему не мало способствовало и основанное императрицей Вольно-экономическое общество; из записок современников видно, например, какое влияние имели его издания на повышение интереса к сельскому хозяйству.

Не менее благотворны были меры Екатерины по части русской промышленности и торговли. Екатерина стояла за свободную конкуренцию в производстве, по крайней мере в пределах данного (среднего) класса. Поэтому уже указом 31 июля 1762 г. она старалась подорвать ту систему монополий, которая так сильно развилась в конце предшествовавшего царствования; против этого зла императрица боролась постоянно. Не менее замечательна и та новая точка зрения, которая позднее высказана была правительством о фабриках как объекте имущественных прав: в силу указа 1780 г. «принадлежащие частным людям собственно фабрики и мануфактуры не инако должны быть разумеемы, как собственное имение, которым каждый может свободно распоряжаться, не требуя никакого дозволения от начальства». Таким образом, правительство с этого времени стало признавать возможность свободного развития фабричного производства, независимо от правительственного принуждения. Мероприятия подобного рода благоприятствовали росту частного крупного производства. Действительно, при вступлении Екатерины на престол можно было насчитать всего до 500 фабрик, между тем как к концу столетия их оказалось в четыре раза больше; во всяком случае число важнейших из них к этому времени, по-видимому, возросло приблизительно на 40 %. Фабричное дело развивалось не только в количественном, но и качественном отношении.

Сравнительно с прежним временем заметно выдвинулось производство полотен и шелковых тканей, стекла и золотых, а также серебряных изделий; еще более развились фабрики купоросные и сахарные, суконные (а также изготовлявшие другие шерстяные материи) и ситцевые; наконец, за то же время появились и новые фабрики: красильные. Вообще кожевенные, шелковые, полотняные, а затем и суконные фабрики к концу века превосходили своею численностью остальные. Крупное производство, как видно, начинало сообразовываться не только с правительственными, но и общественными нуждами, а это придавало указу 1780 г. не одно формальное значение.

Развитию крупного производства способствовало также отчасти им же самим вызванное усиление обращения богатств. Просвещенные взгляды и политика императрицы Екатерины не мало содействовали этому. «Коммерция, – писала Екатерина И. Неплюеву, – по большей части процветает вольностью и свободою». Поэтому в ее царствование привилегии разных торговых компаний были уничтожены так же, как и откупы на таможенные сборы; притом меркантилизм в глазах императрицы уже потерял прежнее свое значение, что давало больший простор ввозу. Далее, Екатерина позаботилась о введении более однородного и устойчивого курса на металлическую валюту и о замене медных денег ассигнациями (с 1769 г.), первоначально «знатно облегчившей самым делом обращение»; последнее обстоятельство, разумеется, имело положительное значение не надолго. Наконец, появление новых кредитных установлений (открытие банков 1762 и 1786 гг.: государственного, ссудной и сохраненной казны) для всех сословий, причем в разряд банковых операций включены не только выдача ссуд, но с 1770 г. и прием вкладов на хранение с платежом процентов вкладчику, должно было оживить торговлю. При таких условиях торговля, развитию которой способствовало улучшение путей сообщения и почт, а также зарождение торгового флота, вызывавшего столь мало забот до этого времени, должна была усилиться тем более, что возможность правильных торговых сношений была гарантирована внутри государства новым уставом купеческого водоходства, а вне его границ известною «морского конвенцией для охранения нейтрального торгового кораблеплавания» 1780 г. и учреждением генеральных консульств в нескольких заграничных портах. И действительно, тогда как вывоз в 1762 г. не превышал 13 млн руб., размеры его к концу столетия доходили до 57 млн; ввоз за тот же период времени возрос почти в одинаковой степени, ибо с 8 млн (с небольшим) перешел на 39 млн. Итак, ввоз, по-видимому, развивался несколько быстрее вывоза, несмотря на то, что после тарифа 1766 г., понизившего ввозные пошлины, издан был новый тариф 1782 г., менее благоприятный в этом отношении.

Сверх того, не мешает заметить, что в то же время окончательно выяснилось положение России на международном рынке: вывоз жизненных припасов и материалов для промышленной обработки значительно возрос в ущерб вывозу разного рода изделий и товаров; обратные перемены произошли в ввозе. Россия, таким образом, все более стала поставлять сырье на международный рынок и получать отсюда предметы обрабатывающей промышленности. Этот процесс был несколько приостановлен изданным императрицей Екатериной тарифом 1782 г. и позднейшими распоряжениями, задержавшими привоз в Россию многих предметов роскоши.

Заботы Екатерины простирались не только на усиление обрабатывающей и передаточной промышленности, но и на развитие духовных сил, нужных для ее преуспевания. «Честность (вместе с кредитом) – душа коммерции», – писала она в Наказе. Может быть, под влиянием этой мысли Екатерина и заботилась об образовании промышленного торгового класса: во всяком случае она поощряла путешествия молодых купцов за границу, основала коммерческое училище и Академию художеств с «воспитательной школой» для мещанских мальчиков и, кроме того, издавала и безденежно распространяла книги, «полезные купечеству»; согласно ее желанию Вольно-экономическое общество также должно было изучать вопросы подобного рода.

Правительственная политика, как видно, значительно повлияла на производство и усилила различия между занятиями земледельческого населения и занятиями промышленно-торгового класса, а это давало экономические основания для разграничения их сословных интересов, и между собою и по отношению к высшим слоям общества. «Земледельцы (т. е. крестьяне), – писала, например, Екатерина, – живут в селах и деревнях и обрабатывают землю, из которой произрастающие плоды питают всякого состояния людей; и сей есть их жребий». Такой взгляд, однако, невозможно было последовательно провести в законодательстве: в силу указа 1776 г., например, крестьян, производивших купеческие промыслы, пришлось включить в состав купеческих гильдий, а через год таким же образом велено было поступать с крестьянами, желавшими записаться и имевшими на то законное увольнение от своих помещиков или от своих ведомств. Промышленно-торговые занятия, напротив, по мнению императрицы, должны были характеризовать средний род людей; соответственно этому она подтвердила (в 1762 и 1784 гг.) указ своего предшественника, запрещавший покупку деревень к заводам и фабрикам. Фактически, однако, купцы и фабриканты нередко принадлежали и к землевладельческому или крепостническому классу, само правительство не в силах было вполне уничтожить эти злоупотребления. Занятия, приличные для купечества, оказывались, однако, с точки зрения Екатерины, несовместимыми с достоинством «благородного». «Противно существу самодержавного правления, – читаем мы в Наказе, – чтобы в оном дворянство торговлю производило»; оно должно хозяйничать в собственных населенных имениях или отправлять гражданскую и военную службу во славу самодержавного правления, а не заниматься торговыми делами. Тем не менее императрица подтвердила право дворянам содержать заводы и фабрики «по деревням и вести оптовую торговлю произведениями собственных хозяйств, даже за границу, а также предоставила им возможность (в 1786 г.) входить во всякого рода откупы и подряды, свойственные дворянской собственности. Впрочем, она с неудовольствием смотрела на тех из них, которые широко пользовались этой привилегией, а записывание их в гильдии окончательно воспретила указом 1790 г. (октября 26).

Приурочение определенных хозяйственных занятий к известным классам общества, как видно, не могло быть выполнено и нарушалось главным образом в пользу высшего дворянского класса, который через посредство своих крепостных или лично получал возможность участвовать в производительной деятельности, принципиально принадлежавшей одному среднему состоянию. Экономическая политика императрицы Екатерины II, однако, не только направлена была на то, чтобы удержать определенные отрасли производства за низшими классами, но повлияла и на более резкое распределение недвижимых поземельных имуществ между ними и высшими слоями общества. <…>

Государственное межевание, предпринятое в 1765 г. (комиссия о межевании учреждена 5 марта 1765 г.), привело к трем особенно важным последствиям: к отобранию в казну многих земель, распаханных помещичьими крестьянами, без прав на это, что естественно должно было вызвать сокращение крестьянских запашек и отозваться на их благосостоянии; далее, к лишению имений лиц из среднего класса, незаконно ими владевших, и, наконец, к укреплению за землевладельцами законно принадлежавших им имений, причем этим лицам предоставлена была возможность выкупить из казны часть припаханных ими земель. Государственное межевание, таким образом, поставило в более определенные отношения казну и дворянство как главнейших представителей землевладения того времени. <…>

Важнейшим из духовных факторов в образовании сословного строя надо считать обязательно-сословное образование, наследственно получаемое членами одного и того же общественного слоя. Правда, что профессиональный характер его значительно ослабел (например, в кадетском корпусе), а обязательность окончательно уничтожена была при Екатерине; но теперь сами сословия готовы были смотреть на такое образование не как на обязанность, а как на свою привилегию. Начало сословности, хотя и стало менее исключительным, однако также продолжало держаться в среднем образовании, где наряду с прежними профессионально-сословными заведениями появились новые, отличные от них лишь тем, что давали воспитание вместе с образованием в сословном духе порознь детям обоего пола. Новые школы предназначались не только для высших классов, но и для среднего (например, коммерческое училище); при этом состав учащихся в духовных семинариях, число которых заметно возросло при Екатерине II, существенно изменился: довольно пестрый в первой половине XVIII в., он в это время ограничен был детьми одних церковнослужителей. Итак, сословный характер образования все еще ясно сказывался в системе, принятой императрицей Екатериной II.

Нельзя сказать, однако, чтобы ученица Локка удовлетворилась началом сословного образования. Общеобразовательная и бессословная школа, преследующая педагогические, а не профессиональные цели, впервые утвердилась в России в ее царствование и благодаря ее собственной деятельности, что, разумеется, несогласно было с началом сословности в образовании. Комиссия об устройстве народных училищ в России, основанная императрицей в 1782 г., к концу прошлого века (1796 г.) учредила до 316 народных училищ, в которых более 17 000 детей обоего пола (преимущественно мальчиков) и разных состояний получали общее образование; университетские курсы, о которых заботилась Екатерина, также предназначены были для лиц, происходивших из разных слоев общества.

Тем не менее система образования при Екатерине не утратила сословного характера. Живучесть этого начала, быть может, объясняется популярностью тех идей о сословном государстве, которые высказывались на Западе многими авторитетами и были восприняты Екатериной; не только сама она несомненно находилась под их обаянием, но и в русском обществе содействовала распространению тех же взглядов.

Итак, <…> императрица Екатерина подчинялась влиянию слагавшейся до нее организации русского общества, почему и расширила, и усилила действие факторов, сыгравших под давлением законодательства важную роль в образовании сословного строя; вместе с тем она, однако, принуждена была сделать несколько уступок в пользу такого распределения хозяйственных и духовных средств между общественными группами, которое более соответствовало естественным условиям развития бессословного государства. <…>

Для того, однако, чтобы прочно установить определенные нормы, нужно было подготовить и твердые гарантии в их исполнении. Реальных гарантий в самом быту Екатерине так и не удалось разыскать, быть может, потому, что она об этом деле заблаговременно не подумала или боялась приниматься за такую кропотливую, малозаметную работу, результаты которой были еще далеко впереди. О формальных гарантиях императрица также вспомнила не сразу, хотя и дала их обществу в виде местных учреждений, введенных губернской реформой 1775 г.