Текст книги "По ту сторону спорта"

Автор книги: Николай Долгополов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Кто, с кем и в какой паре стартует? Эти вопросы занимают всю маленькую Норвегию. Чтобы хоть немного разрядить накалённую – в буквальном и переносном смысле слова – атмосферу, у входа в зал громко распевает шуточные песенки университетский ансамбль в ярко-красных одеждах. А в зале потихоньку наигрывает традиционные мелодии солидный джаз-банд. Знакомые нам мальчишки в стиле профессиональных манекенщиц демонстрируют нахлобученные на себя экспонаты.

И бьёт наконец час жеребьёвки. Всегда улыбающийся лорд-мэр Осло Альберт Норденген вытягивает из старинного серебряного кубка бирку со стартовым номером конькобежца. Ну а вслед за ним и главным судьёй честь частично решить чью-то конькобежную судьбу предоставляется Гончаренко. Такое признание приятно. Приятно и другое. В разговорах с нашим чемпионом лорд-мэр не преминет вспомнить, как встречался в Москве с коллегой Промысловым. Во время официальных приёмов Норденген обязательно поднимет тост за почётного гражданина Осло Олега (с ударением на первом слоге) Гончаренко. И это при том, что отношения с Норвегией, вечно оглядывающейся на заокеанского партнёра, складываются порой неровно, сложно.

Спорт принято называть послом мира. Один из добросовестных работников спортивного постпредства – Олег Гончаренко. Уважая советского чемпиона за одержанные на норвежской земле победы и ценя его теперешнюю объективность, лёгкость в общении и доброжелательность, норвежцы, хотят они этого или, может, не хотят, отдают дань уважения нашей стране. Общаясь и прислушиваясь, невольно понимаешь друг друга. И пусть наведённые таким образом мосты напоминают скорее временную переправу. Шаткий мостик при обоюдном желании по силам укрепить, расширить. Особенно если начать работу с двух противоположных берегов. Поэтому занятый по горло Гончаренко и зимой – в разгар сезона – старается не пропускать встреч в Обществе советско-норвежской дружбы, в котором его за годом год аккуратно избирают в правление.

Миф о грозном русском соседе, о «советской угрозе» прочно вдолблён в головы норвежцев. Но после бесед с тем же Гончаренко миф даёт слабинку, появляются трещинки и сомнения. Верить ли газетам, деятелям из стортинга? Что если присмотреться повнимательнее? Отбросить старательно привитые, привычные представления и взглянуть на русских своими глазами. Хотят ли русские войны? Вам, наши недоверчивые западные соседи, на этот вопрос мог бы ответить ваш спортивный кумир Олег Гончаренко. Он бы рассказал о послевоенном голоде и разрухе. О том, что его сверстникам пришлось надолго забыть об обыкновенном обеде, состоявшем из трёх блюд. О том, что зимой нужно потеплее одеваться – не во что было. Но не принято у нас плакаться. Присмотритесь к Гончаренко, и вы многое узнаете о нас, о советском характере, о наших чаяниях. Да, Гончаренко великий чемпион и в то же время обыкновенный советский человек. Что ж, смотрите, приглядывайтесь…

А мы давайте вернёмся на « Бишлет» и с удивлением увидим отмеряющего круги Гончаренко. Низкая посадка, мощный толчок, ритмичный, как камертоном заданный бег. Главный тренер сборной СССР Борис Павлович Барышев показывает ребятам на Гончаренко и что-то – известно что – энергично объясняет, копируя его манеру. Улыбается голландец, экс-чемпион Кейес Феркерк: «Олег прямо копия Хайдена. Или наоборот?» Чувствую: обычно невозмутимый Олег Георгиевич волнуется. Завтра снова на лёд дорогого катка, завтра – парад чемпионов. Надо как следует потренироваться. Помнят ли его зрители?

Оказалось – помнят. И когда диктор, как прилежный ученик-отличник, залпом отбарабанил все титулы Гончаренко, особенно налегая на приобретённые в Норвегии, «Бишлет» ответил дружелюбным рёвом. «7 баллов по шкале Рихтера», – на полном серьёзе констатировал информатор.

Даже здесь, представляя чемпионов, влюблённые в коньки норвежцы не обошлись без азартной соревновательности. Знаменитостей предложено встречать аплодисментами. Чем выше уровень специально замеряемого шума, тем популярнее спортсмен. Первым появляется сгорбленный старичок, медленно ковыляющий на допотопных коньках. Еле-еле сохраняя равновесие, неизвестный мне чемпион приветственно поднимает руку.

Экс-чемпионы помоложе стараются показать если не прежнюю скорость, то класс, технику. «Даг Форнесс, Пьер-Ивар Му, Фред-Антон Майер, Стен Стенсен, голландец Кейес Феркерк, американец Терри Макдермотт», – захлёбываясь в восторге, выкрикивает диктор некогда гремевшие на льду имена. Трибуны отзываются свистом, аплодисментами, улюлюканьем. Но победитель лично мне известен заранее. Он обычно выезжает последним и, позабыв про возраст, обязательно откалывает какой-нибудь номер. То наденет маску, то сорвёт с Феркерка или Майера шапочку и нахлобучит её на глаза. Его всё равно узнают, и никакая шкала Рихтера не выдержит невообразимого ора, в котором, как песчинка в море, потонет голос диктора: «Чемпион мира 1950, 1951 и 1952 годов, трёхкратный победитель Олимпийских игр Ялмар Андерсен». Именно он, известный в маленькой четырехмиллионной стране под ласковым именем Яллис, признан норвежцами сильнейшим конькобежцем всех времён и народов. Стиль Ялмара считается непревзойдённым. Это эталон. Кажется, ещё немножко, и его поместят в никому не доступное, бережно оберегаемое хранилище. Предостережение: «Не сотвори себе кумира» – всенорвежского любимца Ялмара Андерсена явно не касается.

Этого Андерсена и обыграл в 1954 году тогда молоденький Гончаренко. Сейчас, укрепив на рукаве судейскую повязку, он направляется к конькобежной бирже. Семеню за Олегом Георгиевичем и я. Мы идём по кромке льда рядом с трибунами. Гончаренко привычно на ходу ставит росписи в протягиваемых программках. Ему хорошо. Его все знают. К тому же Олега Георгиевича не смущает скользкий лёд. А меня, и так спотыкающегося, атакуют. Руки тянутся с трибун за пришпиленным к воротнику фирменным прессовским значком. Снимешь знак – полицейские тотчас попросят на трибуну. Вот и отбиваешься как можешь от наглецов болельщиков. Их столько, что любое упавшее на «Бишлет» яблоко без промаха угодит в чью-нибудь голову. Опасаясь давки и суматохи, организаторы за полтора часа до старта запирают ворота. Не помогает. Пару раз был свидетелей штурма стадиона. Брали его полувоенным приступом, разве что без стрельбы и артналётов. На каменные заборы забрасывались верёвочные лестницы, канаты с кошками-крючками. Полиция с контролёрами умело и абсолютно хладнокровно отбрасывала наступавших, а те лезли и лезли. Что делать, если сам главный арбитр чемпионата Вилли Рейсванг жаловался нам с Гончаренко: не сумел достать билетов для жены и сына.

Сочувствую я и королевским гвардейцам в высоченных чёрных папахах с пушистыми кисточками. Как осторожно маршируют по полированному льду барабанщики и трубачи! Только бы не упасть в этот торжественно-волнующий для гвардии момент: следуя ритуалу, главный судья вводит в ложу королевскую особу и лиц, её сопровождающих. Улаф V и его сын – кронпринц – конькобежных соревнований стараются не пропускать и к началу не опаздывать. Король с родственниками усаживаются поудобнее, Вилли Рейсванг даёт из королевской ложи отмашку белоснежным платком, и Эрлинг Эллингсен приступает к своему стартерскому делу.

«На линию!» – привычно командует он. Поднимает вверх пистоль и, видимо, стреляет. Видимо, потому что по крайней мере я звука выстрела не улавливаю. Зато в уши мне рвётся безумное «Хейя!» и удары, да что там удары – бой здоровенного барабана. Как его только протащили на трибуну? Не умолкает вой саксофонов, в которые дуют трое парней в поварских колпаках. Конькобежцы, застывшие в скрюченно-неудобных позах, недоуменно смотрят на Эллингсена, мол, чего не стреляешь? И, пылая щеками, стартёр решается на никакими правилами не предусмотренную пантомиму. Поворачивается к зрителям, страдальчески морщит лицо и, поднеся палец к губам, произносит в микрофон некое непереводимое «тсс…с…с…». Трибуны сначала раскатисто смеются, потом многоголосо и непохоже передразнивают бедолагу, затем послушно замирают. Судья снимает старенькую кепочку с синим козырьком и отвешивает толпе поклон. Не догадывался, что в Эллингсене пропадает актёрский талант.

И в мыслях не держу описывать полторы тысячи раз описанные состязания. Если не возражаете, лучше проследуем за Олегом Гончаренко в места, запретные для рядовых болельщиков и даже для журналистов: на биржу, в раздевалку, судейскую.

Биржей именуется пятачок рядом с переходной прямой, где меняются дорожками конькобежцы. Не бывает жеребьёвки, на которой бы главный судья не запрещал тренерам появляться у биржи на коньках. И не родилось ещё простачка, который бы не ослушался приказа. Пощёлкивая секундомером, моментально перекраивая составленные ночью графики забегов, перекрикивая болельщиков, ведут они подопечных по дистанции. Одним из бесспорных чемпионов биржи считаю нашего Юрия Чистякова. Его шаляпинский голос невозможно не услышать и на противоположной от биржи трибуне. Спокоен, словно на рыбалке, Борис Васильковский. Как бы ни складывались дела, он знай похваливает ребят, не забывая, впрочем, показать на самодельном табло, сколько секунд проигрывает или выигрывает конькобежец заданному графику. Японские тренеры не обходятся без неведомой остальному миру техники. Их крошечное переносное электротабло автоматически ведёт спортсменов по дистанции. А голландец Феркерк, тренировавший сборную Швеции, больше полагается на резкие крики-подсказки и непотерянную скорость. Чудится, миг – и он на быстрых своих коньках покатит рядом с подопечным шведом, подталкивая того в спину. Американка Диана Холам – единственная женщина на этом мужском сборище, страшно нервничает, но задачу свою знает твёрдо. Три поднятых вверх пальца сигнализируют, что Хайден или кто-то другой из американцев бежит на три секунды лучше намеченного, пальцы опущены вниз – надо поднажать, прибавить.

Изредка на бирже «Бишлета» разыгрываются комичные сценки. Действующих лиц двое: Ялмар Андерсен и Фернандес Гомес из Испании. Нет, не было и, чует моё сердце, не будет в скоростном беге на коньках фигуры смешнее носатого испанца. Ему под сорок. Держаться на коньках житель типично конькобежной Андалузии научился лет в 25. Фернандес срочно организовал пару чемпионатов страны, в протоколах которых значилось имя лишь одного спортсмена – Гомеса. Созданную кустарём-энтузиастом национальную федерацию приняли в ИСУ. Члены Международного союза конькобежцев качали головами, пожимали плечами, но за вступление нового члена проголосовали единогласно. А что делать – все необходимые формальности были формально соблюдены.

Так Гомес вышел и на международную арену. Этому самому тихоходному конькобежцу мира пришлось бы нелегко и на женских соревнованиях. 500 метров он пробредает секунд за 50–55, пятикилометровку завершает минут за 11–12. Годы идут, и с каждым новым сезоном испанец бежит медленнее и медленнее. К нему привыкли и постепенно из всеобщего посмешища Фернандес превратился во всеобщего любимца. Трибуны «Бишлета» скандируют его имя, а Гомес, никак не заботясь о результатах, еле плетётся по кругу и, подняв огромный нос и руку, приветствует болельщиков.

Серьёзные джентльмены из Совета ИСУ долго и терпеливо обсуждали эти забеги-хохмы. Горячие головы настаивали на дисквалификации. Мудрые предлагали переговорить с чудаком по душам. Но, как выяснилось, Гомес ни разу в жизни не нарушал правил ИСУ. Даже фальстартов никогда не делал – торопиться ему было некуда. Из разговора по душам тоже ничего не получилось. Гомес выдал официальное объяснение: его душа требует участия в мировых первенствах.

Однажды руководители ИСУ облегчённо вздохнули. Денег у Гомеса хватило только на авиабилет Мадрид – Осло. Расплачиваться за гостиницу было нечем. Сказать, что отели в Норвегии просто дороги, – значит, сделать им абсолютно незаслуженный комплимент. Цены за проживание безумны. Как-то Гончаренко и я столкнулись у входа в «Гранд-отель» с Джорджем О'Коннелом. Известный конькобежный судья, дававший старт на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде, а по совместительству адмирал военно-морского флота Соединённых Штатов в отставке, пулей вылетел из вращающихся дверей «Гранда» и едва не сшиб нас своим чемоданом.

– Сто долларов за ночёвку в несчастном постоялом дворе, – адмирал кипел. – Да за эти деньги я лучше буду спать на улице.

– На улице холодно. Заснёте и замёрзнете, – отсоветовал Гончаренко. – Наверно, нашли гостиницу подешевле?

– Нашёл. – Моряк в отставке радости не скрывал.

– А где? – вступил в разговор я.

Адмирал зарделся, насупился, засопел. Но я настаивал, и О'Коннел сдался:

– Понимаете, боюсь, вас с Олегом туда не пустят. Я договорился со знакомым. Мне поставят раздвижную кровать в гостиной американского посольства.

Что говорить о Гомесе, если справиться с ценами «Гранда» не по карману и адмиралу-американцу. Но испанец сражался до конца. Договорился с норвежским журналистом и выступил по радио с короткой и умоляющей речью. Поведал о безденежье и попросил любителей коньков помочь бедному испанскому конькобежцу. Неожиданно призыв-мольба нашла отклик у не особенно щедрых, я бы даже сказал наоборот, жителей Осло. Гомес только и успевал бегать на почту за денежными переводами и благодарить жертвователей. Воодушевлённый испанец побил национальный рекорд на пятикилометровке и ухитрился занять предпоследнее место, опередив итальянца Марчетто.

Соавтором победы неутомимого Гомеса был совсем не любящий пошутить Ялмар Андерсен. Он разыграл на бирже настоящее представление. Вырывал у японцев их электротабло и совал под нос Фернандесу. На ходу обучал его технике бега. Потешая стадион, вёл чуть передвигавшего ноги испанца по графику только что установившего мировой рекорд Хайдена.

Но такие шутки редки. Как редки и мировые рекорды. Биржа до предела взвинчена, взволнованна и не пытается скрыть напряжения, вырывающегося в непрекращающийся крик. Крик-приказ. Крик-мольбу. Крик-подсказку, бьющий в уши и безошибочно отличаемый – конькобежцем. Хотел бы узнать, но не узнаю, не дано, кто же расходует больше сил: по кругу скользящие или около него стоящие? Шкалы Рихтера на этот случай ещё не придумано. Ответ подсказывают элементарные весы. Бывает, за два дня соревнований и тренеры и спортсмены теряют килограмма по четыре. Ничья?

Впадины на щеках конькобежцев. Чёрные мешки под глазами тренеров – неразлучные спутники крупных конькобежных гонок. В раздевалке под трибуной «Бишлета» тихо. Наша команда всегда во второй комнате направо, если стоять спиной к дорожке. И соседи всё те же – молчаливые шведы, которых тешит и бодрит тренер-весельчак Феркерк. Сколько поколений советских спортсменов прошло и вышло через эту скромную раздевалку! Люди менялись – комната, убранная в чисто спартанском стиле, оставалась. Гончаренко разглядел ветхий матрас с наскребёнными буквами – интернациональным «О» и далеко не латинским «Г». Кто бы это написал, а, Олег Георгиевич? Раздевалка насквозь пропахла запахом терпкой растирки, которую, высунув язык, втирает в крепкие молодые тела массажист почему-то неизменно крошечного роста. Не чувствуется только запаха лавра. Давно его сюда не приносили. Последний раз венок притащил Гончаренко в 1956 году.

Олег Георгиевич примостился на краешке скамейки. Греется. Или всматривается в ребят. Кому по силам тяжёлая ноша из лавра? Серёже Березину? Завернувшись в серое солдатское одеяло, он чуть посвистывает во сне. До забега на 5 километров ещё полчаса. Молодец, нервы в порядке. Или Диме Бочкарёву? Огонь-парень. Расхаживает босиком по раздевалке, что-то шепчет, шепчет… Потом просит запасного раздобыть где-нибудь ножнички. Запасной – это не мальчик на побегушках. Он верный оруженосец, ловкий доставала, преданный снабженец. Ребята, лёжа на матах, отдыхают и все просьбы только к нему: «Серёня, принеси водички, чайку, бинтик…» И запасной, безропотно кивнув, стремглав исчезает и быстро возвращается. Ага, вот и ножнички. Бочкарёв снимает спортивную майку, на которую натягивается плотно облегающий комбинезон. Вертит хорошенькую такую маечку в руках и вдруг – раз-два, решительно выстригает из неё здоровенный клок. Всего-то граммов двадцать, а бежать самую капельку, крохотную малость, но полегче. Поможет? Хорошо бы. Бегут на 5 километров, счёт же идёт на граммы и сантиметры. Здесь нет вещей неважных и незначащих. И Гончаренко спокойным своим, несколько певучим голосом говорит ребятам добрые, неслащавые слова, которые, дай бог, пригодятся, вспомнятся, когда выйдут они на норвежский лёд.

Потом, пробежав пятёрку, конькобежцы вернутся в раздевалку измождёнными, обессиленными и рухнут на матрасы. Запасной бросится расшнуровывать коньки. Красавец врач, сунув под нос флакончик с нашатырём, позовёт массажиста: «Вася, давай-ка отмассируй. Завтра – десятка».

За не слишком короткий срок знакомства с Гончаренко лишь раз видел его разъярённым… Наш парень чудом попал в число шестнадцати. Но десять километров не бежал – катил как на прогулке: какая разница – пятнадцатое место или тринадцатое. Я не подозревал, что Олег Георгиевич воспримет это так болезненно. Разнёс конькобежца в пух и прах, да ещё нажаловался начальству. Зачем тратить государственные деньги и возить на чемпионат слабаков? Пусть катается дома, на Пионерских прудах. Вся сборная изумлённо раскрыла рты. От выдержанного и корректного Гончаренко подобного не ожидали. Он ушёл, напоследок хлёстко хлопнув дверью. Паренёк нелепо оправдывался. Густо краснел. Извинился, пролепетав: «Я больше никогда не буду». И обещание сдержал.

Говорят, всё познаётся в сравнении. «Всё» – не уверен. Многое – точно. Мне нравится в раздевалке конькобежцев. Неважно, где она – на «Бишлете», на «Медео»… Атмосфера тут ровная и достойная. Выходящие из двери с табличкой «СССР» пока не чемпионы. Они на подступах к пьедесталу, в двадцатке лучших мира – это уж как минимум. Никогда не замечал и намёка на зазнайство, пренебрежение к соперникам и болельщикам. Любители автографов, караулящие у выхода, щедро одариваются угловатыми, на весу сделанными мальчишескими росписями. Нечего переживать и за журналистов. Они наверняка получат вежливые ответы на свои не всегда тактичные вопросы. Судьям не надо беспокоиться: конькобежцы к старту не опаздывают. Точно так же вели себя великие предшественники – Косичкин, Шилков, Гончаренко… Прекрасные традиции прочно помнятся и неукоснительно поддерживаются. Спасибо тренерам. Это и у них учатся ребята.

Почему пишу об этом? Может быть, я ушёл в сторону от темы этой книги? Нет, думаю, что это отступление правомерно, оправданно. К сожалению, иные наши спортивные деятели, призванные заниматься воспитанием спортсменов, прививают им качества западных звёзд – непомерное самолюбие, потребительство, бахвальство. Откуда пришли к нам все эти амулеты, цепочки, картинные ликования и коллективные объятия на футбольных полях? Оттуда, из-за кордона, где большой спорт – это бизнес, шоу, иногда дурман.

Ну а мы после этого небольшого, но искреннего отступления отправимся вместе с Гончаренко ни больше ни меньше, как на правительственно-конькобежный приём в древний замок «Акерсхус», строительство которого началось в 1300 году. Он давит средневековьем. Судя по покрою одежды, стража заступила на караул столетия назад. Навесные подъёмные мосты над глубокими и широкими рвами охраняют «Акерсхус» от враждебных пришельцев. Ровными рядами развешаны по стенам вереницы портретов королей-викингов. И хоть бы какой слегка улыбнулся. Написанные тёмно-мрачными масляными красками короли угрюмы. Вышколены лакеи в чёрных фраках и белых перчатках, разносящие тарталетки на полукуса и хрустальные бокалы, налитые на полглотка. Грозным кроваво-красным светом освещают незамерзающие фиорды под окнами вечно бодрствующие прожектора.

А в королевском зале для приёмов, где разъезжают тележки со скромными бутербродиками, весело… Гости – тренеры, судьи, руководители делегаций из разных стран – обсуждают с хозяевами – премьером и членами стортинга – волнующую тему: кто станет чемпионом мира по конькам. Здоровый и беспроигрышный спортивный дух в миллионный по счёту раз победил натянутость и сухость. Демократический по сути своей спорт не выносит фальши в отношениях. Из официально-обязательного приём превращается в физкультурно-дружеский. Задорно смеётся Гру Харлем Брундтланд – первая в истории Норвегии и всей Скандинавии женщина-премьер, теперь, правда, уже бывший. Она шутливо уверяет, что и её можно частично считать тренером конькобежца Амунда Шёбранда, лидирующего после первого дня. Брундтланд раньше возглавляла министерство здравоохранения, в ведении которого по норвежским обычаям находится и спорт.

Мы с Гончаренко стоим в очереди за пальто вместе с тогдашним министром иностранных дел Фрюденлундом. Натягивая старомодные калоши, господин министр осведомляется, как Олег оценивает шансы Шёбранда. Гончаренко сама вежливость: «Очень, очень высоко». Министр расплывается в улыбке.

Полная демократия? Ну уж нет. Умелая игра, заканчивающаяся сразу за мостом «Акерсхуса». Почему бы и не поиграть с иностранцами, да ещё близкими к так популярным в Норвегии конькам. А простым норвежцам не сыграть с сильными мира сего и в эту игру – их в неё не принимают. Между элитой и людьми с улицы – навесные мосты. Теперь, когда Брундтланд с Фрюденлундом смещены деятелями ещё поправее и поконсервативнее, пропасть только расширилась…

Большой спорт, международный спорт – это не только состязания, это ещё и туризм. Всё чаще советские спортсмены встречаются с зарубежными соперниками, отправляются на турниры в десятки стран планеты. Порой наши ребята попадают в непривычную обстановку, бывают поражены, а то и попросту ослеплены мишурой разного рода. И тут очень важно смотреть на среду не то чтобы сквозь тёмные очки, а объективно, не доверяясь только визуальным впечатлениям. Давайте и мы присмотримся к уютной ухоженной столице Норвегии.

Здоровенный чум в центре Осло сразу привлекает внимание. Покрытый оленьими шкурами, наброшенными на шесты, он одним видом своим бросает немой вызов Карл-Йухансгате – благополучной, величественно-центральной улице города. Но чум вовсе не был глух и нем. Сменяя друг друга, с утра до непозднего вечера прохаживались рядом темноволосые, бледнолицых скандинавов не напоминающие, юноши и девушки. Одетые в невыделанные меха, непохожие на выставленные здесь же, в роскошных магазинах с астрономическими ценами, молодые люди раздавали листовки и во всю мощь действительно мощных лёгких призывали оставить их – оленеводов-саамов – в покое.

Так, добравшись до столицы, саамы настойчиво пытались помешать строительству в долине реки Альты крупной плотины и электростанции. По мнению многих специалистов в области охраны окружающей среды, это могло нанести непоправимый вред природе. Некоторые, наиболее дальновидные, задавали и другой вопрос: не связано ли строительство на Альте с планами натовских и американских стратегов, намечающих построить в районе, недалеко от границы с СССР, ряд военных объектов?

Саамы, расположившись прямо напротив стортинга – парламента, протестуют, а мимо равнодушно и безразлично течёт людской поток. Главная улица выводит нас к старинному зданию Национального театра. У фасада в вечном каменном раздумье застыли два великих писателя-норвежца – Генрик Ибсен и Бьёрнстерне Бьёрнсон. Когда я попадаю на маленький пятачок у театра, меня не покидает чувство, что оба чуть грустны. Основоположники норвежского критического реализма, они смотрят и на современную жизнь критически и реально, с некоторой долей недовольства. Или это лишь искусство скульптора? Старикам бывает свойственно брюзжание, но кое в чём они и правы.

В третий раз за десять лет попадаю я в Норвегию. И сколько изменений. Взять хотя бы Карл-Йухансгате. Она стала как-то шумнее, вернее, шумливее, сумбурнее, беспорядочнее. Норвежцы, в том числе и молодые, всегда отличались чинностью, выдержанностью, даже некоторой чопорностью. Но шли годы, и толпа, шагающая по улице, движется теперь несколько в другом, я бы сказал, американизированном ритме.

Перейти улицу на красный свет. Размахивать руками и горланить песни на английском. Показаться на улице в состоянии, называемом у нас алкогольным опьянением… Помилуйте! В начале семидесятых такого и представить было нельзя. В конце – это ещё кого-то удивляло. Сейчас – уже нет.

Да, американизация чувствуется на каждом шагу. Она в каждом шаге. Она во всём. В более свободных или, если откровенно, развязных манерах, в одежде, в показном, явно на публику, выражении своих чувств. Чужой образ жизни занесён не тёплым Гольфстримом. Самые крупные инвестиции в норвежскую экономику – американские. Половина продукции, выставленной в витринах книжных магазинов Карл-Йухансгате – оттуда же. А попробуйте посмотреть в Осло обыкновенный норвежский фильм о Норвегии и норвежцах. На длиннющей веренице по-норвежски аккуратных рекламных щитов, установленных на главной улице, – ковбои, шерифы, чудовища, красавчики во всём и красавицы без всего. Это весь выбор, которого, по существу, и нет. Хочешь – смотри. Не хочешь – твоё дело. Многие – а что делать? – смотрят. И учатся.

Кстати, к первый в Норвегии университет, основанный в 1811 году, тоже неподалёку. Одно его здание – с тяжёлыми колоннами, с латинскими надписями на потемневших от времени стенах – внушает уважение. Город 1048 года рождения тщательно бережёт свои многочисленные памятники старины и в то же время радует архитектурными новинками. Норвежские зодчие нашли удивительно приятный стиль: современные дома то ли спроектированы, то ли размещены так умело, что сочетание сверхнового со старым создаёт на редкость милую глазу картину. Здания из стекла и бетона не смотрятся на фоне древних дворцов, как мальчики в джинсиках в компании с воинами-викингами.

Мальчиков и девочек в джинсиках можно увидеть в больших количествах рядом, на большой горе в двух шагах от центра.

– Лучше вам там не появляться, – посоветовали знакомые норвежцы. – Мы теперь и сами обходим её стороной.

Раньше, чтобы сократить дорогу, мы шли через горку напрямик. Захотели сэкономить время и сейчас. Одного посещения оказалось достаточно… Молодые ребята с тоскливым бессмыслием собираются в кучки. Тихие разговоры, перешёптывания, блуждающие улыбки на усталых, измученных лицах. И вдруг взрыв: крики, громкие ссоры, приставания к прохожим.

Я думал – сборище каких-то странных алкоголиков. Хуже: буянят юные наркоманы. Явление для Норвегии небывалое. Чужая, неизвестная болезнь завезена из далёких и не очень далёких стран. Как бы то ни было, микроб распространённого на Западе недуга поразил и некогда стойких норвежцев. С ним борются, но он, ворвавшись в новые владения, сопротивляется.

Но отвлечёмся от грустных мыслей. Продолжим прогулку. Ходьба успокаивает. Улица выведет нас прямо к королевскому дворцу.

– Флаг над крышей поднят – король дома. Приспущен – значит, Улаф V покинул дворец, – объясняет Гончаренко.

У входа в особняк караул королевской гвардии. Рослые гвардейцы в расшитых позументами шинелях и высоких шляпах, вооружённые гремящими при малейшем движении ружьями, смотрятся, согласитесь, несколько необычно. Но что делать – традиция. И конечно, развлечение для туристов, которых в Норвегии, особенно летом, бывает великое множество. Однако норвежцы знают: королевская власть, как и в Англии, чисто номинальна. Решения принимаются стортингом и премьер-министром.

Наших спортсменов в Норвегии помнят, любят и уважают. Давно не появлялись на льду «Бишлета» и Гришин, и Гончаренко, и Кудрявцев, а выйдут они на улицу, и сразу же вокруг собирается стайка любителей автографов. И на этой прогулке Гончаренко то и дело достаёт авторучку с золотым пером.

– Чтоб меня так в родном Харькове узнавали, – не перестаёт удивляться Олег Георгиевич.

Да что там сам Гончаренко. Однажды по туристической путёвке в Норвегию приехала жена Александра Алексеевна: интересно, где это выигрывал Олежка? Её узнали, приметили и замучили непривычными интервью и беседами. Фотографии миловидной и фотогеничной Шурочки замелькали в газетах. Домой в Москву она вернулась с окрепшим чувством уважения к спортивному прошлому мужа.

С прошлым сталкивался в Норвегии и я. Порой оно уводило далеко – во времена незнакомые и неведомые. В далёких тридцатых наша страна и вместе с ней её молодые спортсмены заново прорубали наглухо заколоченное дубовой древесиной окно в Европу. Добирались и до Норвегии. След пребывания показал старенький норвежец на встрече советских конькобежцев с активистами рабочего спортклуба Осло. Он с усилием выговорил несколько понятных мне слов: «Ленин, товарищ, Рот фронт» – и совершенно неожиданно «велосипед» и «ГТО». Мои познания в норвежском ограничились скромным «гусентак» (спасибо). Выручалочка английский оказался бесполезен, однако мы поняли друг друга. Эмалевый значок ГТО 1934 года II ступени был подарен ему в Осло русским пареньком-рабочим, который обставил всех норвежцев на велосипедных гонках. Он не снимал подарка с лацкана выходной куртки, а когда в 40-м нагрянули немцы, запрятал знак ГТО подальше. Значок пережил оккупацию и не затерялся, как бывает, в груде старых, отживших и отслуживших безделушек. Он вновь на пиджаке немолодого рабочего.

Старичок всё нервничал, что забыл фамилию русского: Юганов, Сариков, Калмыков? Нечто похожее. Расстроился и я. Журналистского поиска с непременным обнаружением, а затем и сведением двух друзей не наклёвывалось. Но было в этом значочке ГТО, который поглаживали подрагивающие заскорузлые пальцы, что-то такое чистое и трогательное, что запомнилось и выплеснулось сейчас, годы спустя, на страницы. Память жива, и время не полотёр-циклёвщик, бесследно и бесстрастно стирающий её зарубки своей рокочущей машиной.

Прошло много лет, а я всё вспоминаю и другую встречу, в феврале 1971 года.

– Му, – представился нам у входа на «Бишлет» пожилой, со вкусом одетый человек. – Я сразу узнал: вы – русские.

Судьба свела его с нашими моряками в недоброе время: война, оккупированная Норвегия, горечь, тоска. Он верил и не верил в светлый час. А тут тяжело заболел ребёнок. Рядом с его домом работали пленные. Именно они, к удивлению господина Му, сумели подбодрить, утешить, внушить мысль, что победа придёт. Моряки выучили несколько норвежских слов, он – два десятка русских. Ничего, понимали друг друга. Му чем мог помогал пленным, внося скромный, но свой вклад в победу над фашизмом. А когда моряки услышали про болезнь дочери, смастерили из колючей проволоки, которой был обнесён лагерь, подарок: игрушечные фигурки зверьков. Знак войны – игрушки из колючей проволоки. Ребёнку они понравились, девочка выздоровела, и долго после войны превращённые в игрушки колючки стояли на полке в квартире преуспевающего коммерсанта. Такие, как Му, и кладут цветы к памятнику советским воинам в Осло. На нём лаконичная надпись: «Норвежцы помнят». Жив ли господин Му? Проходят годы – уходят люди.